Гроссмейстер сыска

Николай Леонов

Киллер нанес свой коронный удар – шилом в сонную артерию. Жертвой был помощник влиятельного думского депутата. Полковник Лев Гуров возглавил следственную группу. Уже несколько часов спустя был схвачен и признался в убийстве местный психопат и наркоман с уголовным прошлым. Дело закрыли, а Гурова отправили в отпуск. Но он-то знал, что настоящий убийца на свободе. И начал свое собственное расследование. Потому, что он лучший сыщик страны. И потому, что не может оставить преступника безнаказанным…

Глава 2

— Вот за что я не люблю осень, — сказал Крячко, поднимая воротник своей невзрачной курточки и неодобрительно поглядывая на темное небо, откуда опять начинало капать, — так это за то, что постоянно идет дождь, а по ночам чертовски холодно. А в остальном она мне даже нравится.

— Очень глубокомысленное замечание, — согласился Гуров. — А зиму ты не любишь за то, что идет снег, а лето — за то, что стоит жара и так далее… Можно подумать, что ты передвигаешься по городу на своих двоих и мерзнешь на остановках, а не раскатываешь на собственном автомобиле!

— Сегодня нет, — с ухмылкой ответил Крячко, ныряя на переднее сиденье гуровского «Пежо». — Но вообще я говорю в принципе. Поэты вечно вздыхают: «Ах, осень-осень!» Я счел нужным внести некоторые уточнения.

— Ты выбрал на редкость удачное время, — констатировал Гуров, садясь за руль. — Лучше поделился бы своими мыслями об этом убийстве. Наверняка нарисовал уже какую-то версию — я угадал?

Следственные мероприятия на месте убийства уже закончились. Наконец-то прибыла «Скорая», и труп Скока был отправлен в морг. Евгения Александровна уже расписалась под протоколом, выпила еще полчашки корвалола и теперь, наверное, пыталась забыться спасительным сном, закрывшись на все замки. Следственная группа отбыла, закончив работу и собрав все более или менее ценное, обнаруженное на месте происшествия.

У Гурова, который все более входил во вкус нового расследования, возникло вполне понятное искушение проникнуть в квартиру убитого. Но отсутствие в карманах Скока ключей и постановления об обыске у следователя не дало осуществиться этим интересным планам. Квартира была опечатана, а Выприцких в утешение пообещал:

— Завтра же постановление будет, Лев Иванович, и обещаю, что без вас обыск начинать не буду. Но уж позвольте и мне рассчитывать на вашу пунктуальность — хотелось бы уже завтра ознакомиться с планом ваших розыскных мероприятий. Надеюсь, это возможно?

Гуров в ответ пробурчал нечто невразумительное, что при желании вполне можно было принять и за согласие, но тут же обратил внимание Выприцких на одно существенное обстоятельство.

— Послушайте, Выприцких, — сказал он. — Судя по всему, никто Скока грабить не собирался. Документы, бабки, кольца, кредитные карточки — все на месте. Однако ключей от квартиры не имеется. По-моему, это наводит на размышления.

— Не станете же вы уверять меня, будто преступник такой идиот, что, убив хозяина квартиры, даже не удосужился убрать труп с порога? — с некоторым высокомерием отозвался следователь. — Конечно, теоретически я допускаю, что убийца мог пробраться в квартиру… Но без санкции я в квартиру не войду и тебя не допущу, не надейся! В таких делах я безнадежный бюрократ, Гуров. Инициатива должна быть разумной. Я приключений на свою задницу искать не люблю — они ее сами найдут.

— А особые обстоятельства? — напомнил Гуров. — Это тебе не причина для инициативы?

— Нет-нет! — замахал руками Выприцких. — Был бы это кто другой, а то Кандинский! Не проси, не хочу даже слушать! В крайнем случае оставим здесь охрану. Там этот паренек, лейтенант с Петровки, — пускай здесь остается, чтобы служба медом не казалась. А утром его сменят, а там, глядишь, и постановление получим…

— Эх, Выприцких, своей принципиальностью ты мне песню портишь! — в сердцах сказал Гуров. — Гляди, локти потом кусать будешь!

Но следователь был неумолим. Может быть, на его осторожное решение повлиял тот самый телефонный звонок, которым дал о себе знать депутат Государственной думы Кандинский.

Разговор получился коротким, драматичным, но маловразумительным. Совершенно определенно можно было понять из него только одно — Кандинский на место преступления не приедет. Никаких соображений о смерти своего помощника у депутата не было. Он даже туманно высказался в том смысле, что никакого помощника по фамилии Скок не может припомнить, и сгоряча пригрозил выдвинуть иск против прокуратуры за бесцеремонное вторжение в депутатскую деятельность. При этом Кандинский довольно подробно и толково выспросил все о самом преступлении, а потом, еще раз пригрозив обратиться к генеральному прокурору, не прощаясь, отключился.

По мнению Гурова, все это выглядело весьма абсурдно и неубедительно, но на следователя наскок депутата произвел большое впечатление. Он предпочитал придерживаться формулы «тише едешь — дальше будешь», и никакие доводы на него не действовали.

Поэтому Гурову пришлось ждать «завтра», которое, собственно, давно уже наступило — они с Крячко покинули дом последними, когда на часах уже было десять минут седьмого. На четвертом этаже остался скучать в одиночестве лейтенант Чистяков, которому поручили охранять опечатанную квартиру. Впрочем, сам он был не слишком расстроен этим поручением и, кажется, даже видел в нем романтическую сторону.

Совсем иначе чувствовал себя участковый, о котором под конец все благополучно забыли. С прежним сокрушенным видом он одиноко стоял на крыльце, вдыхая свежий, пахнущий влагой воздух, и наблюдал за тем, как оперативники усаживаются в машину. Заметив, что Гуров на него смотрит, старший лейтенант отдал ему честь — его форменная фуражка занимала теперь положенное ей место.

Крячко как раз собирался поделиться версией убийства, которая созрела у него в голове, но Гуров жестом остановил его и, опустив боковое стекло, окликнул участкового:

— Старший лейтенант, вас подбросить?

Милиционер немного замешкался, но потом почти вприпрыжку подбежал к автомобилю. Он казался растерянным и смущенным.

— Садитесь, — предложил Гуров, перегибаясь через сиденье и открывая заднюю дверцу.

Ему было неловко оставлять здесь этого немолодого и, видимо, не слишком удачливого человека, на которого свалилось и громкое убийство, и нашествие разного важного начальства, — Гуров нисколько не сомневался, что старший лейтенант именно в таком качестве рассматривает его персону, и по этой причине он испытывал смутное чувство вины перед старым служакой, до которого никому не было дела.

Старший лейтенант осторожно втиснулся в салон «Пежо» и со вздохом опустился на сиденье.

— Куда вас? — спросил Гуров, выжимая сцепление.

Милиционер деликатно кашлянул и виноватым тоном признался:

— Да прямо сказать, не стоило мне и садиться, товарищ полковник! Отделение-то здесь совсем рядом — за углом… Я только на всякий случай — думал, может, у вас ко мне еще какие вопросы…

— Вопросы? — удивился Гуров. — Ну, не знаю. Вы давно здесь работаете? Скока знали?

— Шестой год, — ответил милиционер. — Моя фамилия Головко. Головко Денис Степанович. В районе, конечно, многих знаю, особенно которые неблагополучные… А про этого Скока, признаться, сегодня впервые услышал. Дом этот на хорошем счету. То есть народ тут спокойный, происшествия редко бывают. Где озоруют, там, конечно, почаще приходится бывать…

— А какие-нибудь соображения насчет убийства имеются? — поинтересовался Гуров. — Мог кто-то из местных такое учудить? Вот, например, тот жуткий молодой человек в капюшоне, о котором дамочка говорила, — он вам никого не напоминает?

— Да как сказать? — осторожно пробормотал Головко. — Сейчас ведь время такое — всякого отребья хватает! Но вообще, говорят, наше Жулебино по сравнению с Москвой…

— Ты нам тут рекламу Жулебину не делай! — бесцеремонно вмешался Крячко, подмигивая Гурову. — Ты конкретно — имеется на участке такой капюшон?

Головко поднял глаза и зашевелил губами, вспоминая.

— Нет, товарищ полковник! — сказал он наконец с сожалением. — Конкретного на этот счет ничего доложить не имею. Но подозреваю, что человек, которого соседка видела, мог быть чьим-нибудь хахалем.

— Хахалем? — не понял Гуров.

— Ну, из этих, из молодых! — махнул рукой участковый. — У них сейчас что на уме? Секс да наркотики! Помешались просто! Я их часто вижу, этих, в капюшонах — то Ванька к Маньке, то Манька к Ваньке… По моему скромному разумению, тут тоже такой случай. То есть, наверное, хахаль к какой-нибудь вертихвостке приходил, да дома не застал… Если прикажете, я это дело попробую проверить.

— Значит, не думаете, что это киллер жертву свою ожидал? — спросил Гуров, останавливая машину возле освещенного фасада местного отделения внутренних дел.

— Киллер? Нет, не думаю, — почтительно сказал Головко. — Тут ведь какое дело? По всему видно, что киллер — человек аккуратный. Следов не оставил, зарезал человека чисто, с одного удара… Не стал бы он на месте преступления цигарки смолить. Я так полагаю, он следом за жертвой пришел — или вместе с ним. В подъезде он не светился.

— А что? Похоже на правду, — задумчиво сказал Гуров. — Почему следователю свои соображения не изложили?

— Так это… — растерялся участковый. — Он не спрашивал. А я зачем со своими баснями лезть буду? Следователь, может, свою версию имеет… Люди с высшим образованием, не нам чета.

— У него сейчас одна версия, как бы под горячую руку не попасть! — засмеялся Крячко. — Он на свою версию сначала у начальства разрешения спросит…

— Кончай трепаться! — поморщился Гуров и благожелательным тоном опять обратился к участковому: — Знаете, ваша мысль мне понравилась. Было бы очень неплохо, если бы вы сумели выяснить, что за человека видела Евгения Александровна ночью на лестничной площадке. Возможно, он тут ни при чем. А возможно, он, в свою очередь, тоже что-нибудь видел… Как говорится, здесь ваша грядка, вам виднее… Если что-нибудь получится, будет просто великолепно. А нет — на нет и суда нет. Вот номер моего телефона. Разузнаете что-нибудь — звоните в любое время. Чувствую я, что теперь это моя забота надолго!

— Понял, товарищ полковник! Постараюсь оправдать, — сказал Головко и неуклюже выбрался из машины. Стоя на тротуаре, он еще раз отдал честь и торопливо направился к дверям отделения.

— Думаешь, он прав? — спросил Крячко, когда они отъехали. — Бывают такие совпадения? Подозрительный тип торчит на лестничной клетке, а через час на той же лестничной клетке убивают человека. И этот тип ни при чем?

— А я знаю? — резонно возразил Гуров. — Жизнь покажет. Ты сейчас куда — домой?

— Не вижу смысла, — сказал Крячко. — Ехать домой, чтобы сразу обратно? Так что я, пожалуй, еду с тобой! И экономия бензина налицо! И красавицу Марию увижу…

— Красавица Мария раньше десяти сегодня не встанет, — заметил Гуров. — У нее, кажется, вообще сегодня свободный от репетиций день. Так что спрячь подальше свои робкие мечты. Самое большее, что ты сможешь увидеть у меня дома, — это кофейник и последнюю афишу великой актрисы. Устраивает?

Жена Гурова была ведущей актрисой одного из московских театров. Она обладала множеством талантов, и среди них был один, доставлявший Гурову немалое беспокойство — Мария Строева влюбляла в себя всех мужчин, попадавшихся на пути. Сослуживцы Гурова тоже не являлись исключением, а Станислав Крячко был вообще самым горячим ее поклонником — впрочем, совершенно бескорыстным.

Однако обещание Гурова, что Станислав ограничится сегодня только лицезрением афиши любимой актрисы, не оправдалось. Когда они вдвоем с Крячко добрались до квартиры Гурова, выяснилось, что тот, уходя, забыл в спешке ключи. Пришлось звонить.

Мария открыла не сразу. Даже застигнутая врасплох, она не позволяла себе появиться перед кем-то, не приведя себя в порядок. Так было и на этот раз. Когда дверь наконец распахнулась, приятели увидели Марию Строеву, можно сказать, во всем блеске, причесанную и свежую, точно она заранее знала, что ее разбудят в такую рань.

— Ба, знакомые все лица! — с иронией сказала она, разглядывая виноватые физиономии мужчин. — Вы решили устроить мне сюрприз?

— Просто я забыл дома ключи, дорогая, — покорно сказал Гуров. — Делай со мной, что хочешь!

— А голову ты не забыл? — грозно поинтересовалась Мария. — Помнится, такой вопрос задают уже в школе. Для такого великого сыщика это непростительная оплошность!

— От великого до смешного один шаг, — заключил Крячко, простодушно подмигивая. — Но следует помнить, что все великие отличались фантастической рассеянностью. Взять, например, старика Эйнштейна…

— Давайте оставим старика в покое, — предложила Мария. — Проходите и ведите себя тихо. Я намерена сегодня выспаться, несмотря на всю вашу бесцеремонность, господа менты! Вчера мой рабочий день закончился далеко за полночь…

— Мы только выпьем кофе, — успокоил ее Гуров. — И отчалим в управление. Боюсь, что наш со Стасом рабочий день окончится сегодня тоже далеко за полночь. В Жулебино убили помощника депутата. Подозреваю, что уже сейчас масса народу стоит на ушах. Нам осталось только присоединиться к этой массе.

— Убили помощника депутата? — переспросила Мария. — Не хочу показаться циничной, но не вижу в этом событии ничего сверхординарного. По-моему, такие убийства стали довольно обыденным явлением.

— Все это так, — согласился Гуров. — Но в данном случае есть некоторая особенность. Депутат этот не кто иной, как сам Кандинский. Он уже проявляет горячую заинтересованность, хотя, кажется, еще не решил, какую позицию ему занять. Впрочем, мы и сами пока не очень во всем этом разобрались. Думаю, в новостях ты услышишь более любопытные версии происшедшего. Репортеры пока не раскачались, но сейчас, наверное, уже наверстывают упущенное. Во всяком случае, лужу крови на лестничной площадке они еще успеют заснять…

— Господи, какой ужас! — вздохнула Мария. — Как это тяжело — каждый день слышать про лужи крови…

— Чертовски тяжело! — с энтузиазмом подхватил Крячко. — А видеть их воочию… Мне тоже не хочется показаться циником, но после этого разыгрывается такой аппетит! Тем более как подумаешь, что обедать сегодня, скорее всего, не придется…

— Клоуны… — печально констатировала Мария и отправилась досыпать.

Гуров с Крячко обосновались на кухне и, стараясь не шуметь, приготовили себе мужской завтрак — кофе и яичницу с ветчиной. Расправившись с ней в мгновение ока, они запили ее огненным кофе и осторожно покинули квартиру. На этот раз Гуров оплошности с ключами не повторил, но, как показалось Крячко, выглядел чересчур отстраненным и погруженным в себя.

— О чем ваше превосходительство так сосредоточенно мыслит? — спросил Стас, когда они уселись в «Пежо» Гурова.

— Я думаю о красивом зеленом лимузине господина Скока. — отозвался тот. — И о том, где эта красивая машина сейчас.