Мщение справедливо

Николай Леонов, 1995

Гуров расследует убийство высокопоставленного чиновника, застреленного на глазах его друзей – людей, облеченных властью. Кому было выгодно это преступление? Кто его совершил? Как оказалось, эти вопросы занимают не только Гурова…

Глава 2

Финансист, президент коммерческого банка Виктор Михайлович Якушев, сидя за фигурным столом своего офиса, разговаривал по телефону, точнее, слушал абонента, кисло морщился, даже положил телефонную трубку на стол, вытер платком вспотевшую ладонь, взял трубку и, прерывая собеседника, сказал:

— Чушь собачья, даже слушать не желаю. — И положил трубку.

Якушеву было под сорок; холеный, элегантный, почти всегда спокойный, он был обыкновенным русским гением. Это все враки, что в России гениев больше нет, что их извели вконец. Гениев на шарике разбросано довольно равномерно, но вот рождаются они редко. Музыканты, художники, скульпторы и врачи. Якушев родился финансистом. Задержись перестройка на десяток лет, и сидеть бы ему безвылазно в остроге, так как неуемная страсть делать деньги была в нем сильнее остальных чувств. Соловья можно убить, но не петь соловей не может. То ли земля под Россией повернулась вовремя, то ли Витька Якушев родился в самый раз, но к сорока годам он получил все условия для удовлетворения своей страсти. Гениев не любят, что, собственно, закономерно. Признавая человека гением, сам, грешник, автоматически превращаешься в пигмея. Кому приятно? Карузо — ладно, Пушкин — Бог с ним, они своим существованием не унижали, хотя бы потому, что уже померли. Но без арий и поэм может легко прожить подавляющее большинство человечества, жить и не ежиться. Деньги нужны всем, каждому абсолютно. И если некто умеет делать деньги в сто, тысячу раз быстрее и легче, то такой факт многих раздражает.

Якушев обо всем этом был прекрасно осведомлен, способности свои тщательно скрывал, о его состоянии ни один человек, тем более мать с отцом, даже не догадывались.

Офис Якушев себе построил шикарный, не забыв предупредить художника и архитектора, чтобы все было по самому высшему классу и при этом ни в коем случае не бросалось в глаза. Только настоящий знаток мог оценить количество и качество мебели и прочий неброский интерьер помещения, звукоизоляцию, упругость покрытия под ногами.

За подковообразным столом хозяина, почти в углу, стояла статуя девушки, казалось, она смотрит в окно и одновременно лукаво поглядывает на присутствующих. Мраморная прелестница стоила миллионы долларов, но большинство посетителей Якушева не обращало на скульптуру внимания; кто и замечал, считал статую блажью хозяина, его данью моде и преклонением перед Западом. Однажды французский банкир отвлекся во время беседы, отошел к окну, глянул на мраморную девицу мельком, и постепенно улыбка исчезла с его тонких губ, он взглянул на статую внимательно, нагнулся, даже присел, чтобы получше рассмотреть клеймо автора.

Через год многие, очень многие иностранцы знали, что в кабинете господина Якушева стоит подлинная статуя одного из учеников Микеланджело Буонарроти, статуя входит в каталог такой-то, а цена ее вот эдакая.

Якушев был гений и умел делать деньги. Русский рынок был дик, непредсказуем, сильно смущал финансиста, но другой родины у него не было, а он и раньше знал, а недавно вновь убедился, что будь то Рим, Париж, Берлин, везде едино — финансист без корней, эмигрант в первом поколении, в лучшем случае второй сорт. А для Якушева существовал лишь один сорт — высший, он же и единственный.

Финансист продолжал сидеть за столом. Состоявшийся разговор по телефону вывел Якушева из себя. Он был лучшего о себе мнения… Позвонил секретарь, Якушев нажал кнопку, пригласил войти.

Массивная дверь приоткрылась, девушка вошла бесшумно. Негромко, но отчетливо сказала:

— Виктор Михайлович, вас хочет видеть сотрудник милиции. Я сказала, что существуют приемные часы, но он настаивает.

Якушев вновь бросил недовольный взгляд на телефонный аппарат, словно он и был виновником сегодняшних бед, заставил себя улыбнуться и саркастически произнес:

— Ну, если господин пристав предлагает садиться… Просите.

Якушев был не только гениальный финансист, но и опытный психолог. Человек вошел не сразу, дверь успела закрыться, значит, милиционер не топтался рядом, а читал, сидя в кресле, или стоял у окна.

Одним взглядом хозяин оценил и осанку гостя, и великолепную фигуру, и костюм, не новый, но отлично вычищенный и отутюженный, туфли не люкс, но достойные, носки и рубашка в цвет.

— Полковник Гуров. — Он поклонился, а так как освещение в кабинете не давало вошедшему сразу увидеть лицо хозяина, то сыщик на Якушева и не посмотрел, а оглянулся вокруг. — О вашем кабинете, Виктор Михайлович, наслышан. Редкий случай, когда люди сплетничают не зря. А вот знаменитую девушку у окна оценить не смогу — не знаток.

Якушев не собирался выходить из-за стола, но был вынужден, так как полковник не приближался, ждал.

— Здравствуйте… Лев Иванович, кажется? — Якушев обогнул крыло стола, протянул руку.

— Лев Иванович. — Гуров пожал хозяину руку. — Вроде того.

Якушев отодвинул одно из стоявших перед столом кресел, нажал на педаль, выдвинулся сервированный для кофе столик.

— Присаживайтесь, господин полковник, — указал он на кресло.

— Благодарю. — Гуров взял хозяина под руку, помог сесть, сам занял место напротив, лицом к двери.

— Ловок, ценю, — рассмеялся Якушев, пытаясь сохранить тон превосходства хозяина, принимающего гостя, который пришел без предупреждения.

— Простите, вы давно были знакомы с покойным? — спросил неожиданно Гуров.

— Нет, почти не были, хотя оба занимались деньгами. Вы, конечно, читали протокол моего допроса и не станете начинать сначала?

— Дело я получил позавчера, просмотрел, но не читал, плохо разбираю чужой почерк.

— Значит, я с вами намучаюсь.

— Обязательно.

— А если я откажусь повторно отвечать на одни и те же вопросы? — Якушев не сдержался и постучал холеными пальцами по инкрустированному столику.

Чашка тончайшего фарфора мелодично зазвенела. Гуров передвинул чашку, впервые посмотрел хозяину в глаза, улыбнулся:

— Это вряд ли, уважаемый Виктор Михайлович. Не имело смысла демонстрировать оборудование, — указал он на столик. — Столь изящный сервиз и так пошло прерванный разговор.

Якушев разлил по чашкам кофе, налил до половины коньяку в пузатые рюмки, приподнял свою и сказал:

— Здоровья и со знакомством. Приятно встретить столь интеллигентного и уверенного человека.

— Здоровья, — кивнул Гуров, пригубил коньяк. — А знакомство одностороннее. Я вас, Виктор Михайлович, больше года знаю. Впервые услышал о вас сразу после заказного убийства Михаила Михайловича Карасика, затем обратил на вас внимание, когда вы улетели из Москвы непосредственно перед покушением на господина Бисковитого, да еще перед этим застрелили депутата Сивкова.

— Выходит, я крупный мафиози, — усмехнулся Якушев, но голос коммерсанта не вязался с усмешкой.

— По-настоящему крупный вы финансист. В остальных видах своей деятельности вы обыкновенный дилетант, однако человек умный, потому я к вам пришел к первому. Дураки, признаюсь, утомительны.

— К черту, полковник! Ни о каких убийствах мне не известно… — Якушев смешался. — Конечно, известно, только я не имею к ним никакого отношения. И мне странно слышать, когда столь опытный сыщик упоминает о недоказуемых делах годичной давности.

— При знакомстве принято обмениваться визитными карточками. Данный офис, ваши счета в банке — ваша визитка. Моя визитка, сыщика, лишь его знания.

— Предположения, точнее, фантазии.

— Кто конкретно и когда пригласил вас в гости к Барчуку?

— К Барчуку? — Якушев зябко передернул плечами, допил коньяк. — Ужасный дом, фантасмагория, в нем невозможно жить. Сначала позвонил Олег. — Он пояснил: — Еркин Олег Кузьмич. Он…

— Простите, знаю.

— Так вот, Олег спросил, не соглашусь ли я в мужской компании обмыть это страшилище, именуемое домом. Я согласился; тогда позвонил Барчук и пригласил официально.

— А почему вы согласились, коли были едва знакомы?

— Во-первых, я мало был знаком с убитым, во-вторых, приходится бывать не только там, где желаешь. Любишь кататься — люби и саночки возить.

— Вы на веранде фотографировались.

— Мы фотографировались во многих местах данной обители.

Гуров достал из кармана блокнот и ручку, нарисовал стрелку, пояснил:

— Стрелка указывает на окна. — Он поставил четыре крестика в ряд, один поодаль. — Чуть в стороне человек с фотоаппаратом. Не откажите в любезности, пометьте, кто где стоял. — И протянул хозяину блокнот и ручку.

Якушев отодвинул чашку, рюмку и вазочку с печеньем, положил блокнот и задумался. Он прекрасно помнил, кто где стоял на веранде, когда внезапно упал заместитель министра. Якушев вспоминал, когда в последний раз он, всесильный миллионер, молча и беспрекословно, главное, совершенно бездумно слушался другого человека. Ясно, полковник не блефует, знает точно, что и самовлюбленный Сивков, и глупый Карасик убиты по указаниям и за деньги финансиста Якушева. Сыщик все знает давно, доказать ничего не может.

— Не думайте о глупостях, Якушев, — сказал Гуров. — Я назвал Сивкова и Карасика не для того, чтобы вы решали, каким способом от меня избавиться.

— Шантаж?

— Возможно. Вам звонили вчера или сегодня?

Якушев понял, о каком звонке спрашивает полковник, отвечать не собирался, а как можно беспечнее пожал плечами, усмехнулся:

— Мне звонят сотни людей в день.

— Я редко задаю вопросы без серьезных оснований. Вы человек умный, думайте. Хочу вам напомнить, что о Сивкове и Карасике и покойном Галее знает еще один человек из контрразведки. И моя жизнь, которую, кстати, крайне трудно отнять, ничего не решает. Вас нельзя посадить на скамью подсудимых, но уничтожить как банкира и крупного бизнесмена очень даже возможно. Я воевать с вами не собираюсь, но контрразведке найти ваших противников — или деловых партнеров? — труда не составит, а они не следствие, не суд. Для них материалов о ваших связях с покойным киллером будет более чем достаточно. Правда, материалы против вас хранятся у меня, а не у контрразведчиков.

— Что вы хотите?

— Помощи. Я не вербую людей силой и на компрматериале, но вы излишне самовлюбленны и горды по-плохому.

— Не воспитывайте меня, господин милиционер.

— Господин миллионер, я просил вас пометить на листочке, кто где стоял, когда застрелили Скопа.

Якушев быстро написал против каждого крестика фамилию. Гуров смотрел на листок довольно долго, затем спросил:

— Вы вышли на веранду, окна были открыты?

— Открыты. Было прохладно, но хозяин сказал, мол, рамы свежепокрашены.

— Вы встали, хотели сфотографироваться… Местами не менялись?

— Я стоял на месте, мне бесконечные снимки надоели. Кто-то толкался, маленький Еркин не хотел стоять рядом с высоким Яшиным. Впрочем, не уверен.

— Проверим. — Гуров убрал листок в карман. — У меня к вам большая просьба, Виктор Михайлович… — Но в голосе Гурова никакой просьбы не звучало, и Якушев мгновенно это почувствовал.

— Упомянув об убийствах, вы решили, что можете шантажировать меня, хотите начать…

— Я сказал — просьба, Виктор Михайлович, — безразлично произнес Гуров. — Насколько мне известно, эти люди считаются с вашим мнением. Позвоните каждому из них, посоветуйте принять меня без всяких штучек-дрючек, без ссылок на занятость и прочее вранье.

— С Еркиным и Барчуком будет несложно, мы связаны деньгами, а Яшин, как я понимаю, человек с норовом, работает в охране Президента. Не знаю.

— Вы позвоните, там посмотрим.

— Я завтра должен лететь в Цюрих.

— Надолго?

— Два-три дня.

— До того как увлеклись фотографией, вы обедали?

Якушев взглянул недоуменно, кивнул:

— Ну, ели что-то, выпили.

— Сидели за одним столом или разбились на группы?

— Нас всего было шестеро. — Якушев не понимал смысл вопросов и раздражался.

— Значит, двое могли сесть в сторонке и поговорить о своем.

— Насколько я помню, все находились за столом, когда пили кофе, хозяин принес фотоаппарат.

— Вы были выпивши?

— С чего это? Я никогда не бываю выпивши.

— Врете, да Бог с вами! Но если в вечер убийства вы были абсолютно трезвы, то почему употребляете выражение «насколько я помню».

— Не придирайтесь, у меня просто такое выражение.

— Опять врете. — Гуров хотел вывести хозяина из равновесия. — Такой человек, как вы, лишних слов не употребляет.

— Я сказал, что завтра улетаю в Цюрих.

— Меня это не касается. Деловые разговоры за столом велись?

— Не без этого. — Якушев пожал плечами.

— Виктор Михайлович, сосредоточьтесь и скажите ваше мнение. Люди собрались туда виллу посмотреть и отдохнуть или у кого-то была цель? Например, встретиться с определенным лицом, обсудить серьезный вопрос, обратиться с просьбой?

— Вы неправильно понимаете взаимоотношения деловых людей. Определенные задачи были у каждого, даже у меня. Но каждый решал свои вопросы по-своему и по обстановке.

— Спасибо, что просветили. Хорошей погоды и счастливого пути. — Гуров поднялся, оглядел кабинет. — Здорово, очень красиво и удобно, вы, безусловно, очень умный человек и не станете совершать необдуманные поступки.

— Что вы имеете в виду, черт побери? — Якушев тоже встал, шагнул к дверям. — Мне не нравится ваша манера как бы между прочим ронять упреки.

— Не нравится? Факт вашей биографии. Запомните: если вам позвонит неизвестный и попросит крупную сумму денег, а вы данный факт от меня скроете, то сделаете первый шаг из данного офиса в небытие.

Крячко сидел за рулем своего «Мерседеса», ждал Гурова. Когда Гуров вернулся и молча сел рядом, Крячко ничего не спросил. И так как маршрут был оговорен заранее, поехал с Полянки, где находился офис Якушева, на Петровку. Гуров хотел взглянуть на винтовку убийцы и поговорить с экспертами.

— Если тебе интересно, могу сообщить: мужик он головастый, что-то скрывает; и неудивительно, у такого человека должны быть секреты.

— Как у сучки блохи, — ответил Крячко. — Надеюсь, ты не осуществил свою безумную идею и не вспомнил смерть Карасика и Сивкова?

— Вспомнил. Обязательно.

Крячко так обомлел, что встал на желтый свет.

— Ты оборзел, на что же ты рассчитывал?

— Хочу слегка подвербовать и вынудить на нас поработать, — ответил Гуров. — Ты знаешь, я против силового давления, но с Якушевым иначе невозможно.

— Он заказчик двух убийств.

— Догадки, не более того. Он финансовый туз, остальное бред нашего сыщицкого воображения. Потом, я же не собираюсь брать с него подписку, присваивать псевдонимы, заводить дело, ставить на учет. Пусть бегает, комбинирует, ворочает своими миллионами, но знает: есть люди, подсчитывающие его ошибки, возможно, преступления.

— Он улетит, и с концами.

— Баба с возу… Одним покойником здесь будет меньше.

— Я не говорю, что ты свихнулся, так как в спорах с тобой выигрываю редко. Но ты сам посуди, таких богатых людей не убивают. Миллиардеров шантажируют, крадут с целью выкупа, даже, случается, пытают, чтобы получить деньги немедленно, но никто не убивает золотого тельца.

— Возможно, ты и прав, — неохотно согласился Гуров.

Крячко въехал между стоявшими у ГУВД машинами, чуть не поцарапав «Волгу» с милицейским «галстуком». Из нее высунулся капитан и обложил Крячко трехэтажным матом.

— Я по-русски не понимаю. — Крячко вылез из-за руля, ждал, пока Гуров тоже выйдет и захлопнет дверцу со своей стороны.

— Сейчас объясню, вмиг поймешь! — Капитан тяжело выбрался из-за руля. — «Мерс» засранный приобрел, думаешь, и власть твоя?

Крячко поскучнел лицом, глянул на Гурова, но тот любовался стоявшей церквушкой, словно увидел впервые, а не ходил мимо десяток лет да не один раз.

Капитан был служивый, сообразил, кто водила, а кто хозяин, и что хозяин встревать в ссору не намерен, значит, не велика птица.

— Да ты датый здорово, документы! — распалялся капитан.

Гуров стоял в двух шагах, чувствовал амбре от капитана, который, видно, вчера выпил, сегодня потушил похмелье пивом, и старому сыщику стало тоскливо. У здания Главного управления милиции столицы, средь бела дня, нетрезвый сотрудник милиции хамит, сейчас попытается получить взятку, и ничего с этим не поделаешь. Конечно, он, полковник, способен сделать с капитаном многое. Но на его месте может оказаться любой гражданин. О каком авторитете милиции мы говорим?

— Товарищ капитан, да этот «мерс» числится в угоне! — На помощь капитану подбежал старшина.

Гуров нагнулся, выдернул из замка зажигания «Волги» ключи, опустил в карман, предъявил свое удостоверение.

— Я иду в научно-технический отдел, если ваше начальство торопится, пусть найдет меня. А нет, так ждите здесь. — Гуров кивнул Крячко и зашагал к подъезду.

Старшина, который, судя по всему, был абсолютно трезв, чувствовал себя увереннее, догнал Гурова, схватил за рукав.

— Удостоверение разверните, красная книжечка у каждого имеется. Я при исполнении. — И начал хвататься за кобуру.

Гуров коротко ударил старшину ребром ладони по бицепсу, рука повисла пустым рукавом; полковник вновь вынул удостоверение, развернул, поднес к самому носу.

Гуров заранее предупредил о своем приезде, всегда занятый эксперт принял полковника сразу. Винтовка, из которой был убит вице-премьер, лежала на столе. Пришел и начальник НТО, некогда знавший Гурова и Крячко, встретил сослуживцев избитой милицейской фразой:

— Такие люди и без охраны! Приветствую орлов-сыщиков! Какие вопросы к скромным труженикам науки?

— Привет, Алексей. — Крячко пожал руку начальнику, кивнул эксперту. — Вопрос всегда один: где убийца?

— Станислав, — одернул друга Гуров, — в этих кабинетах люди всегда заняты, некогда ля-ля разводить.

— Для дорогих гостей несколько минут найдем.

— Спасибо. — Гуров кивнул, указал на винтовку: — Что вы можете рассказать об этой штуке? Документы я читал.

— Это карабин, СКС, находится на вооружении у спецназа, — пояснил начальник отдела.

По взгляду, которым эксперт наградил своего начальника, Гуров все понял. Если сыщики хотят выжать из орудия убийства максимум, следует от начальника любыми способами избавиться.

Распахнулась дверь, и в лабораторию ввалился полковник милиции в шинели и папахе.

— Господин полковник, вы табличку на двери видели? — вкрадчиво спросил начальник НТО.

Гуров сунул ключи от «Волги» Крячко и пробормотал:

— Станислав, убери их всех отсюда.

— У меня работа, я опаздываю! — закричал полковник, но из лаборатории, на которой красовалась табличка «Вход воспрещен», вышел. — А какая-то крыса из министерства…

Крячко шагнул через порог, потянул за собой начальника отдела, прикрыл дверь и гаркнул:

— Смирно! Снимите папаху, господин полковник, или вы ее больше никогда не наденете!

Гуров подмигнул эксперту, указал на дверь, зашептал:

— Сейчас будет цирк.

Крячко владел техникой разносов в совершенстве. Главное — тон, безапелляционность и скорость слов в единицу времени. Смысл слов значения не имеет, он даже мешает, так как дает возможность для контрответа.

— В папахе в здании ГУВД могут находиться лишь три человека: начальник управления, министр и его первый заместитель. Вы слышите? И никто более! — Крячко нес полную чушь.

Шаги и голоса в коридоре удалялись. Крячко было уже едва слышно: «Ваши ключи, и молите Бога…»

— Он большой начальник? — спросил у Гурова эксперт.

— Обязательно. Простите, как ваше имя?

— Александр.

— А я Лев Иванович. — Гуров осторожно взял карабин. — Саша, как специалист, что вы можете сказать об этом оружии? В данный момент вы даете неофициальное заключение, можете высказываться предположительно. Например, из данного карабина часто стреляли?

— Не думаю.

— Хозяин ухаживал за ним, часто чистил?

— Карабин тщательно чистили непосредственно перед выстрелом. Может быть, я скажу глупость, но мне кажется, что стреляла женщина, причем женщина физически очень слабая.

— Давай-давай, — одобрительно сказал Гуров. — Чем парадоксальнее, тем мне интереснее.

— К данному выводу меня подталкивают два момента. Спусковой механизм обрабатывался напильником вручную и доведен до такого состояния, что достаточно лишь тронуть спусковой крючок, как раздастся выстрел, то есть никакого усилия не требуется. Стрелять из такого оружия крайне сложно, требуются определенные навыки. Обычно в момент прицеливания указательным пальцем выбирается свободный ход, и только когда цель на мушке, курок выжимается. При этом усилии новичок дергает руку и мажет. Отстреливая данный карабин, я совершил два непроизвольных выстрела, пока не понял, в чем дело. В момент прицеливания вообще не следует держать палец на спусковом крючке, и лишь когда прорезь, мушка и мишень совпали, положить палец на крючок, его вес достаточен, чтобы произвести выстрел. Многие оперативники подтачивают «макарова», уж больно у него тугой спуск. Но здесь, — эксперт огладил карабин, — все выполнено до предела, словно стрелять будет ребенок или очень слабая женщина.

— Интересно, очень интересно, — одобрительно сказал Гуров. — Чувствую, Александр, у вас имеются и другие соображения.

— Скорее предположения, Лев Иванович, — неуверенно произнес эксперт. — С одной стороны, это не факт, с другой — неизвестно, имеет ли мое предположение какое-либо отношение к роковому выстрелу.

— Смелее, выкладывайте, затем решим, что к чему имеет отношение. — Гуров чувствовал неуверенность эксперта, поощрительно улыбнулся. — Вся сыскная работа основана на предположениях, чудовищных по своей несуразности.

Эксперт вновь огладил карабин, пожевал губами.

— Вот, на ложе имеется вмятина, в этом месте обычно карабин поддерживают левой рукой в момент прицеливания и стрельбы. Так вы можете не увидеть, проведите кончиками пальцев, а лучше я вам лупу дам.

Гуров осмотрел в лупу указанное место и увидел на полированном дереве небольшую вмятину.

— Вижу, ну и?.. — Гуров пожал плечами. — Могли ударить об железку.

— Это вряд ли, — сказал эксперт и с удовлетворением взглянул на расхохотавшегося Гурова. Откуда молодой парень мог знать, что произнес одну из любимых фраз полковника?

— Извини, коллега. А почему не могли ударить?

— В случае удара повредили бы лак, а здесь вмятина. Чтобы так промять жесткое дерево, нужны тиски. Обратите внимание, Лев Иванович. — Эксперт осторожно перевернул карабин. — На обратной стороне аналогичная вмятина. Мое предположение: карабин зажимали в тиски, предварительно обернув фланелевой тряпочкой. Не хотели царапать дорогую вещь. Поэтому я и полагаю, что зажимали карабин не во время стрельбы. Ведь убийца знал, что после убийства карабин выбросит, так ему все равно, будут на ложе царапины или не будут, поэтому фланельку он подкладывать не стал.

Эксперт взял одну из пробирок, стоявших в штативе, взглянул на свет, показал Гурову.

— Несколько волосков, которые я обнаружил на карабине именно в месте сжатия. Установлено: волоски от ткани типа «вельвет», у меня где-то и артикул записан.

— Молодец, очень хорошо, — сказал Гуров, проникаясь к эксперту искренней симпатией. — Возможно, из этих волосков и суп сварим. Продолжаем фантазировать. Допустим, что, готовя убийство, карабин закрепили в тисках, но ведь тиски тоже надо пришпандорить к чему-то. — Он прекрасно помнил махину подъемного крана, к которому можно было привинтить не только карабин, а и противотанковое ружье. — Значит, от тисков должен отходить металлический стержень, а на его конце тоже тиски либо другое крепление. Как ты такую железку представляешь? Нарисуй.

Остро отточенным карандашом эксперт начертил простое крепление, пояснив:

— Вот тиски, которые держат карабин; от тисков отходит металлический палец длиной сантиметров тридцать, на его конце скобы типа щипчиков для сахара и винт с ушками; поворачивая уши, можно зажать такую штуковину насмерть. — Он пририсовал и карабин, а чуть в отдалении — голову человека с рожками. — Карабин можно нацелить заранее; как чертик появится, стоит спусковой крючок тронуть, и организуется покойник. Простенько и со вкусом.

— Умница, только рожки ты не тому нарисовал. Рожки над карабином торчат, а не над пулей.

На обратном пути от Петровки до министерства Крячко возмущенно рассказывал, каким гнилым оказался полкаш, с чьей «Волги» они забрали ключи.

— Я вышел с ним на улицу, не поленился, хотел сказать несколько слов мордатому капитану. Того и след простыл; водителем оказался шустрый старшина. Капитан якобы не из их подразделения, просто попутчик. Ты видел, чтобы капитан просил полковника подвезти? Да еще сидел в машине, покуривая?

— Ладно, Станислав, пока ты занимался воспитательной работой, я кое-что интересное выяснил, — перебил возмущенного друга Гуров.

— Тебе хорошо! — не унимался Крячко. — А эта папаха мне четыре новеньких баллона предлагал. На цену не плюнешь, практически задаром. Взятку совал, чтобы мы лишнего не болтали. Тебе, с твоей окаменевшей улыбочкой, взятку может только душевнобольной совать. А такой харе, — он оттянул тугую щеку, — каждый норовит в душу плюнуть.

— Да успокойся! Твоя внешность лишний раз подтверждает, что она не у каждого человека соответствует содержанию.

— Философ! — Крячко проехал на желтый свет и погрозил кулаком гаишнику, который стоял к ним спиной. — А ты знаешь, как мне новые колеса нужны? А сколько они для моей тачки стоят? Да мне до исподнего надо раздеться, чтобы купить.

— Не переживай, не взял взятку сегодня, возьмешь завтра.

— Не было там взятки, нет состава, принял подарок за просто так. Ладно, черствая твоя душа, рассказывай, что ты в лаборатории раскопал?

Сыщики сидели в своем кабинете напротив друг друга. Дурашливая беспечность исчезла с лица Крячко, он смотрел хмуро, даже озлобленно.

— Это как понять? Нам предлагается что-то новенькое?

— К чему нам новенькое, когда со стареньким в дерьме по уши?

— Ну, что ты по данному поводу думаешь?

— Свои мысли я знаю, интересно услышать твои соображения.

Крячко состроил кислую рожицу, пробормотал:

— Вроде давно распределено: я бегаю, ты руководишь. Надоело штаны просиживать — давай поменяемся. Я думаю, — он повертел у виска пальцем, — данное убийство выполнено не киллером. Если такая железка существует, ее соорудил не стрелок. С пятидесяти метров в человека из винтовки с оптическим прицелом даже я не промахнусь.

— Хорошо, дальше, — ободрил учительским тоном Гуров.

— Этот человек стрелять не умеет, но мозги у него работают исправно. А чего ты еще хочешь?

— Чтобы ты думал, Станислав. Ты отличный сыщик, но в последнее время обленился. Ты хорошо соображаешь, когда рядом нет меня. А находясь со мной, думать ленишься, мол, чего напрягаться, Лева доработает.

— Хвастун.

— У меня есть и другие недостатки. Хорошо, подтолкну лентяя. А зачем убийца свою систему разработал? Оставил бы все как есть, какая разница?

— Чтобы сбить со следа, — быстро ответил Крячко.

— Ну, при твоей версии след короткий, по нему далеко не пробежишь. Устроил упор, кстати, ты заметил на меже участков крохотный подъемный кран, там без всяких приспособлений было обо что опереться. Но убийца пошел на дополнительный риск, развинтил крепления и только после выбросил карабин. Значит, для него было очень важно, чтобы никто не догадался, что карабин находился в креплении. Надо снова ехать на дачу.

— Верно, следов там никаких изначально не оставлено, слишком жидкое месиво под ногами, а вот найти крепление можно. Убийца систему разработал, карабин в одну сторону бросил, крепление в другую, там строительного мусора до и больше, никто и внимания не обратит.

— Тебя тряхнуть, так из тебя идеи, как из дырявого мешка, сыплются. Утром и поедем, но к крану не подойдем, железку будем искать не мы. Если убийца увидит, что менты что-то ищут, он может насторожиться, а нам это ни к чему. Попросим мы Мишку Захарченко, помнишь такого?

— Забыл! — огрызнулся Крячко. — Когда ты начинаешь из себя профессора изображать, мне тебя стукнуть хочется.

— А бывает? — Гуров подвинул телефон, начал набирать номер. — У него вид босяцкий, приблатненный, на него и внимания не обратят.

— Ты такой неродной бываешь, только Петр и я терпеть можем, остальные люди тебя терпеть не переваривают. Ты самую простую мысль можешь произнести таким тоном, что ясно, вот человек, он мыслит, а остальные — так, прохожие, на чашку чаю зашли без приглашения.

— Не топчи, ботинки изотрешь, — усмехнулся Гуров, но было видно, слова приятеля задевают, даже скребут. Он поднял палец, давая знак, что соединился, и хрипло спросил: — Мишаня, ты? Во повезло, с первого захода попал. Не узнаешь? — И уже нормальным голосом продолжал: — Здравствуй, Михаил, здоровье в норме?.. Молодец, верно подметил, давно не виделись. Друзья жить не мешают?.. Что?.. Ты трезвый?.. Может, ты не один и тебя слушают?.. Точно-точно? Сам видел?.. Ну, раз за руку здоровался, так верю. Я к тебе по другому делу, но раз так, тем более свидимся. Ты где работаешь?.. Ну, не важно… Поутру к «Варшаве» подскочить можешь?.. Мне без разницы, главное, чтобы тебе удобно… Тринадцать? Жду!

Гуров положил трубку, но руки от аппарата не отнимал, в глазах у него металась сумасшедшинка.

— Ну что? Что? Говори, мать твою! — Крячко шарахнул кулаком по столу.

— Галей… Борис… Сергеевич, — с трудом выговорил Гуров и уже обычным тоном продолжал: — Галей Борис Сергеевич, живой и здоровый, вернулся домой, живет в собственной квартире с родным братом Александром. Плющиха гуляла неделю. Галей рассказывает, мол, пребывал в далеком далеке, так как ментовка на него чужие трупы вешала. Сейчас, мол, все выяснилось, невиновность его установлена, он в законе, открывает свое дело.

— Какое дело, господи? Прошлой осенью мы Галея автогеном вырезали из его «шестерки».

— Ты тело видел?

— Нет, конечно, мне покойники неинтересны. Ты полагаешь, что полковник контрразведки Ильин инсценировал смерть Галея и киллера такого класса оставил в живых? Заслал его в Тьмутаракань до лучших времен, теперь расконсервировал?

— Не думаю, — ответил Гуров. — На строительство версии материала не хватает. Можно лишь гадать да прикидывать. Раз «горячий» «вальтер» в прошлом году, ранее принадлежавший Галею, сунули в руки Ионе Доронину, значит, от услуг Галея отказались. Если от киллера отказываются, его уничтожают. И по дошедшим до нас сведениям, ребята из контрразведки обнаружили тело Галея в принадлежавшей ему машине, которая врезалась в опору моста. Таковы факты. Теперь, как я уже говорил, начинаются предположения. Галея решили сохранить, подсунули труп постороннего. Я не верю, что опытный разработчик полковник Ильин мог оставить киллера в живых. Это равносильно тому, что положить во внутренний карман гранату и рассчитывать, что чеку никогда не выдернет. Киллер, сорвавшийся хоть раз, уже непредсказуем.

— Можно подумать, что ты всю жизнь работал с киллерами. — Крячко был с другом согласен, возражал из желания повздорить.

Гуров на провокацию не поддался, даже подмигнул:

— Брось, Станислав, в колоде только четыре масти, и мы работали со всеми, до сотрудничества с киллером не докатились, надеюсь, что и не докатимся.

— Не зарекайся!

— Верно, стопроцентную гарантию дают только сопляки. Контакт с киллером я не исключаю хотя бы потому, что можно работать с человеком и не знать его истинную суть. Вернемся на грешную землю. Полагаю, история с Галеем проста: его хотели использовать, но он стал опасен, и опытный Ильин разобрался в парне. Контрразведчики забрали у киллера «горячий» «вальтер», сунули его в видеокамеру, вручили Доронину; дальнейшее известно. А с Галеем решили дедовским способом: оглушили, усадили за руль собственных «Жигулей», вытянули подсос, врубили передачу и направили в мир иной. Машина разбилась, тело извлекли, дальше обыкновенное российское разгильдяйство. Галей пришел в сознание то ли в катафалке, то ли в морге, и дело замяли. Борис Сергеевич Галей человек обученный, опытный, отлежался где-то, возможно, и брат об этом знал, теперь объявился; у него наверняка и паспорт старый в порядке. А в местной милиции, где его сызмальства знают, он сказал, мол, меньше пить надо, мужики.

— Но убийство на даче не его рук дело, — сказал Крячко. — Галей теперь не скоро возьмет в руки оружие.

— Обязательно, — согласился Гуров. — Ему сейчас, после воскрешения из мертвых, надо первым делом свои отношения с контрразведкой урегулировать. Иначе они его быстренько в морг вернут. Ты представляешь, сколько он сейчас о наших незадачливых коллегах знает?

— Все это интересно, однако чужая головная боль. Чем занимаемся мы? — спросил Крячко.

— Разыскиваем убийцу заместителя министра Игоря Михайловича Скопа. Завтра у кинотеатра «Варшава» я встречаюсь со своим крестником Мишей Захарченко, даем ему задание поискать на стройке, недалеко от дачи вице-премьера Барчука, интересующую нас железку, а сами прибудем на данную дачу, познакомимся с обстановкой.

— Веранда пустая.

— Вот я и хочу убедиться, что она действительно пустая. — Настроение у Гурова заметно улучшилось, он даже начал насвистывать. — Понимаешь, Станислав, ни черта людям верить нельзя. Сообщают, что человек мертв, тело автогеном из машины вырезают. А человек жив-здоров! В протоколах записано, что веранда, на которой замертво упал человек, абсолютно пуста, а мне сдается, что даже такой следователь, как Игорь Гойда, так ошалел от правительственных чиновников, что кое-что, очень даже важное, на веранде просмотрел.

— Ну, флаг тебе в руки и попутного ветра! И ты хочешь, чтобы я в твоем присутствии думал? — Крячко возмущенно развел руками. — Третью неделю грамма не разрешаешь выпить, и у меня мысль только одна.

— Вот если завтра при осмотре пустой веранды установлю, что она совсем даже не пуста, тогда вечером мы твою мысль обмоем.