Николай Михайлович Пржевальский. Путешествие длиною в жизнь
Книга посвящена жизни и деятельности всемирно известного путешественника XIX века, первого исследователя Центральной Азии Николая Михайловича Пржевальского. Основное внимание уделено личности ученого-первопроходца, его взаимоотношениям с родными, товарищами и спутниками по экспедициям, коллегами по службе. Критически осмыслены публикации о Пржевальском как разведчике, геополитике, конкистадоре, поклоннике Шамбалы. Описаны неизвестные эпизоды из биографии путешественника, его участие в Польской кампании и Манзовской войне. Устранены многочисленные неточности, встречающиеся в биографии Пржевальского. Сделана попытка оценить его вклад в развитие военной и гражданской науки в России. В издании представлены уникальные материалы, документы и фотографии из семейного и государственных архивов, письма и воспоминания соратников и членов семьи ученого. Впервые приведены доказательства происхождения рода Пржевальских, дана его поколенная роспись. В приложении приведен послужной список Н. М. Пржевальского.
Оглавление
Купить книгу
Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Николай Михайлович Пржевальский. Путешествие длиною в жизнь» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Рождение и семья
Дата рождения
«Нестыковки» в биографии Н. М. Пржевальского начинаются уже с даты его рождения. На протяжении почти двух сотен лет было известно, что путешественник родился 31 марта 1839 г. Эту дату называли уже при жизни Н. М. Пржевальского. Сегодня, открыв календарь памятных дат, прочтешь то же: он родился 31 марта.
Однако если заглянуть в архивные документы[3] (метрическая книга, аттестат Смоленской гимназии, дело о дворянстве), то можно увидеть, что Николай Пржевальский появился на свет 1 апреля.
Первыми, кто обратил внимание на этот факт, были Е. П. и В. М. Гавриленковы (Гавриленков, 1974; Гавриленкова, 1999). О том, что путешественник родился 1 апреля, они неоднократно писали в своих книгах и публикациях (Гавриленков, 1989; Гавриленкова, 2011), но «календари» не исправляли «ошибку».
Когда и кем была изменена дата, неизвестно. Возможно, что дату рождения «подправил» сам Николай Михайлович, так как не хотел родиться в «день дурака»[4].
Н. М. Пржевальский (вероятно, случайно) перепутал место своего рождения, указав, что родился в сельце Отрадном (Пржевальский, 1888а, с. 528), где он провел детство, а не в сельце Кимборове, где появился на свет. Неудивительно, что в некоторых работах, посвященных Пржевальскому, сообщалось, что Николай Михайлович родился в имении Отрадное.
Кимборово
Памятный знак у дороги Смоленск — Рославль, на повороте Мурыгино — Пересна. 2004 г.
Сельцо Кимборово, где находилась помещичья усадьба, окруженная избами дворни, располагалось рядом с одноименной деревней в северной части Ельнинского уезда (ныне Починковской район Смоленской области), примерно в 5–6 км к северо-востоку от деревни Мурыгино, в 4–5 км юго-западу от железнодорожной станции Пересна и в 35 км от Смоленска. Сельцо находилось на возвышенности, близ левого берега р. Россожи. Деревня Кимборово перестала существовать в 20-е годы ХХ в.
Недалеко от Кимборова, на обочине дороги Мурыгино — Пересна стоит памятный знак, сообщающий: «Здесь стоял дом, в котором родился знаменитый русский путешественник Николай Михайлович Пржевальский».
В действительности усадебный дом стоял далеко от этого знака, на противоположной стороне дороги, на горке. Ныне вокруг простираются земельные угодья, вдали темнеет лес, и только старая яблоня, аллея и небольшой пруд напоминают о бывшем имении Алексея Степановича Каретникова, деда путешественника по материнской линии.
Алексей Степанович Каретников — дед Н. М. Пржевальского
А. С. Каретников был интереснейшей личностью. Нам кажется, что Николай Михайлович унаследовал его стать, красоту и характер. На сходство путешественника с дедом Каретниковым еще в начале ХХ в. обратил внимание А. В. Зеленин в книге «Путешествия Н. М. Пржевальского» (1900).
«Обратимся теперь к предкам Николая Михайловича с материнской стороны. Здесь прежде всего останавливает на себе внимание дед Пржевальского, Алексей Степанович Каретников. Он происходил из крестьянской семьи Центральной России (Тульской губ.) и был дворовым… Вскоре составил себе довольно блестящую, для человека с его происхождением, карьеру. Сам Алексей Степанович был большого роста и обладал красивой наружностью. Женился он на женщине также не родовитой, дочери тульского купца, которая, со своей стороны, отличалась крепким здоровьем и красивою наружностью. Алексей Степанович в это время обладал уже значительным состоянием и имел в Петербурге три дома. Мы вправе предположить в нем выдающиеся способности и энергию и сделать отсюда заключение, что в нашем знаменитом путешественнике воспроизведенными явились некоторые из его черт путем наследственной передачи»[5].
Теперь расскажем, что мы узнали об А. С. Каретникове из архивов и воспоминаний его дочери Александры, на основании которых Н. Ф. Дубровин написал о деде Николая Михайловича (1890).
Алексей Степанович Каретников родился в 1764 г. (дата неизвестна) в Тульской губернии, умер 12 апреля 1842 г. в Смоленской губернии.
Согласно послужному списку (аттестату), дворовый человек 34-летний Алексей Каретников «вступил в Государственную Адмиралтейства коллегию рядовым 3 февраля 1798 г.».
Адмиралтейств-коллегия — высший орган управления военно-морскими делами в России (1718–1802), размещалась в центральной части комплекса зданий Петербургского адмиралтейства. Президентом Адмиралтейств-коллегии в 1798 г. стал И. Л. Голенищев-Кутузов, который находился в этой должности до кончины в апреле 1802 г. Те же четыре года в Адмиралтейском ведомстве прослужил Алексей Каретников: сначала рядовым, через год — магазин-вахтером (8 августа 1799 г.), затем — рещиком (январь 1800 г.). Какую конкретно службу выполнял «рещик», неизвестно; возможно, он резал штампы, печати, модели медалей. Что же касается магазин-вахтера (магазейн-вахтера), то это унтер-офицер, наблюдавший за провиантским или вещевым складом, то есть магазином. Магазин-вахтер принимал товар или продовольствие, смотрел, соответствуют ли они заявленному качеству (сходны ли с пробою), хранил, пересматривал и т. д. В магазин-вахтеры (в интендантскую службу) набирали из унтер-офицеров, капралов и рядовых, успешно окончивших курс учебных команд.
Последующие шесть лет А. С. Каретников служил в Фельдъегерском корпусе (с 24 ноября 1803 по 13 января 1809 г.), который предназначался для доставки правительственной и военной корреспонденции, а также для выполнения специальных поручений его императорского величества.
Фельдъегеря доставляли приказы, донесения, ценные бумаги, посылки, перевозили золото, большие суммы денег, трофейные знамена, ключи от взятых городов, а также обеспечивали сопровождение и охрану высокопоставленных лиц. Доставка должна была быть быстрой, а груз надлежало сохранять в безопасности. Командир Фельдъегерского корпуса, майор Николай Егорович Касторский[6], втолковывал фельдъегерям, «чтобы, будучи в дороге, те поспешно ехали и по своей воле без нужды нигде не останавливались; не производили драк и воздерживались от горячительных напитков, от которых всякое зло происходит». Фельдъегерский девиз: «Промедлить — значит потерять честь!»
Фельдъегеря также прикомандировывались в распоряжение главнокомандующих армиями, в том числе и во время войн, доставляя нередко их приказания по назначению под огнем противника.
А. С. Каретников в «1805, 1807, 1809 годах находился при свите Его Величества Александра I и Главнокомандующих армиями противу французов и отправляем был с денежною казною в Армию и разные места».
Страница книги «Столетие Фельдъегерского корпуса» (1796–1896)
Выполнению этих ответственных задач способствовали смелость, хорошая физическая подготовка, высокий рост, мощное телосложение, крепкое здоровье и профессионализм. Возможно, что А. С. Каретников знал иностранный язык, владение которым считалось необходимым при выполнении чинами Фельдъегерского корпуса служебных командировок за границу. Наверное, Алексей Степанович был на хорошем счету у командира корпуса Н. Е. Касторского, который был крестным отцом (восприемником) двух сыновей А. С. Каретникова: Павла (1808 г. р.) и Сергея (1812 г. р.).
А. С. Каретникова отметил автор книги о Фельдъегерском корпусе (Столетие Фельдъегерского корпуса…, 1896, с. 27):
«Кроме того, о Каретникове приходится упомянуть еще и потому, что он является дедом известного путешественника, офицера генерального штаба Николая Михайловича Пржевальского».
Фельдъегеря, по сути, были хранителями государственной тайны, и от того, что скрывалось за сургучными печатями перевозимых ими пакетов, порой зависела судьба Отечества. Служба была «и опасна, и трудна», особенно после того, как начавшаяся в 1796 г. война европейской коалиции с войсками революционной Франции стала охватывать все новые территории сопредельных с ней государств. Поездки фельдъегерей по воюющей Европе с каждым разом становились все более рискованными, и богатырское здоровье фельдъегерей шло на убыль. Возможно, что по причине подорванного здоровья Каретников уволился из фельдъегерской службы. Заметим, что к этому времени ему исполнилось 45 лет.
Шесть лет службы в Фельдъегерском корпусе давали право на увольнение с чином XIV класса и на определение на должность по почтовому ведомству империи.
13 января 1809 г. А. С. Каретников получил чин коллежского регистратора и несколько месяцев проработал на Санкт-Петербургском почтамте (13 января — 15 июля 1809 г.). Затем он занял должность смотрителя водяных и сухопутных сообщений при Ивановском канале (30 августа 1809 г.).
Ивановский канал, который еще по замыслу императора Петра I должен был связать Дон и Волгу, т. е. соединить центральную часть Европейской России с Азовским и Черным морями, начали строить при Петре I, провели по каналу 300 судов, но он оказался маловодным, стройку прекратили и вновь возобновили по проекту инженера генерал-лейтенанта Х. И. Трузсона в 1807 г. Издержали 738 тыс. руб. и прекратили работы в 1810 г. из-за бесполезности канала (Краткий исторический очерк…, 1898, с. 19). А. С. Каретников оказался «за штатом»; 1 октября 1810 г. был причислен к Герольдии.
Следующий, 20-летний период его деятельности (1810–1830) был связан с Санкт-Петербургской таможней ведомства Департамента внешней торговли: унтер-инспектор по привозной части (23 марта 1811 г.), младший помощник надзирателя по привозной части (1 января 1812 г.), младший помощник пакгаузного надзирателя Санкт-Петербургской таможни. Первую свою должность, унтер-инспектора, он, возможно, получил благодаря удачно проведенной операции по поимке контрабандного товара в конце 1810 г., за что 1 января 1811 г. был удостоен высочайшего благословения.
Алексей Степанович «оказал отличную расторопность в поимке жемчугов», запрещенного товара, который был отправлен греком Феодосием Меллою из Одессы. Операцию по поимке контрабанды возглавлял надворный советник Абаза[7], чиновник для особых поручений[8] Департамента внешней торговли Министерства финансов. Жемчуг был конфискован в Москве.
Не менее успешно А. С. Каретников, состоя при чиновнике для особых поручений коллежском советнике Осипове, задержал в Москве контрабандный товар, перевозимый приказчиком Жигалкиным в Бердичев (10 октября 1813 г.).
Успешная работа сопровождалась денежными вознаграждениями[9] и карьерным ростом: коллежский секретарь — 31 декабря 1815 г., титулярный советник — 31 декабря 1818 г., пожалование орденом Святой Анны 3-й степени — 27 марта 1825 г., пожалование Знаком отличия за 20-летнюю беспорочную службу — 20 августа 1830 г., коллежский асессор — 1832 г.
Особенно впечатляюще выглядела награда в 8502 руб. 54½ коп., «на основании таможенных узаконий», за «поимку контробантов [так в тексте. — Авт.] товаров» 6 июля 1826 г., когда А. С. Каретников «находился в ведении начальника секретной экспедиции Завилейского». Алексей Степанович сопровождал конфискованные товары в Петербург, «причем Завилейский отдавал Каретникову совершенную признательность за неусыпные труды и отличное усердие» (ноябрь 1826 г.).
Как мы узнали из книги И. Л. Андроникова (1975, с. 323–324), Петр Демьянович Завилейский (1800–1843), служивший в Министерстве финансов, «был употреблен к открытию шайки контрабандистов», действовавшей в городе Радзивиллове и местечке Зельвах на западной границе России. Назначенный начальником «секретной экспедиции», Завилейский в короткий срок обнаружил контрабандных товаров более чем на 2 млн руб., за что получил в награду 300 тыс. руб. и орден[10].
Эта история с контрабандой отражена в «Мертвых душах» Гоголя в жизнеописании Чичикова. В литературном герое, бывшем таможеннике Павле Ивановиче Чичикове, Н. В. Гоголь показал характер и поведение реального таможенника, сотрудничавшего с контрабандистами.
«В непродолжительное время не было от него никакого житья контрабандистам… Такая ревностно-бескорыстная служба не могла не сделаться предметом общего удивления и не дойти, наконец, до сведения начальства. Он получил чин и повышение и вслед за тем представил проект изловить всех контрабандистов, прося только средств исполнить его самому. Ему тот же час вручена была команда и неограниченное право производить всякие поиски… Прежде он не хотел вступать ни в какие сношения с контрабандистами, потому что был не более как простой пешкой, стало быть, не много получил бы… Условия были заключены, и общество приступило к действиям. Действия начались блистательно: читатель, без сомнения, слышал так часто повторяемую историю об остроумном путешествии испанских баранов, которые, совершив переход через границу, пронесли под тулупчиками на миллион брабантских кружев. Это происшествие случилось именно тогда, когда Чичиков служил при таможне. После трех или четырех бараньих походов через границу у обоих чиновников (Чичиков привлек к этой авантюре еще одного таможенника. — Примеч. авт.) очутилось по 400 тысяч капиталу» (Гоголь, 1953).
Потом таможенники поссорились, и один из них написал донос (на Чичикова). «Чиновников взяли под суд, конфисковали, описали все, что у них ни было».
Получилось, что Каретников поймал «Чичикова».
В течение трех лет, по-прежнему оставаясь в ведомстве Департамента внешней торговли, А. С. Каретников заготавливал и отправлял в округа различные вещи для нижних чинов пограничной таможенной стражи[11] (5 августа 1827 — 14 июня 1830 г.).
В Петербурге «местом таможенной работы» Алексея Степановича была Стрелка Васильевского острова, где располагались здания Биржи и двух пакгаузов по обе стороны от нее, предназначенных под склады и выставки товаров (1826). Рядом со Стрелкой[12] было заложено новое здание Таможни (1829), строительство которого завершилось 8 сентября 1832 г.
Из таможни А. С. Каретников был «переведен Комиссаром Временной комиссии, Высочайше утвержденной для построения дома Министерства Внутренних дел у Чернышова моста» (14 июня — 10 октября 1830 г.)[13].
«В продолжение службы своей в штрафах, под судом, в домовых отпусках и в отставке с награждением чином и без оных не был, аттестован способным и достойным». «В воздаяние ревностной и отлично усердной службы» Алексей Степанович Каретников был пожалован орденом Св. Анны 3-й степени и «со дня получения ордена состоял в дворянском достоинстве, получив дворянство по ордену» (27 марта 1825 г.). Он имел грамоту на дворянство № 314, подписанную генералом от инфантерии князем Д. И. Лобановым-Ростовским (за отсутствием канцлера[14]) и орденским казначеем генерал-лейтенантом М. К. Крыжановским (5 мая 1825 г.)[15].
Четыре сына А. С. Каретникова получили свидетельства на дворянство (1831) за номерами: 2639 — Александр, 1800 г. р.; 2638 — Гавриил, 1804 г. р.; 2640 — Павел, 1808 г. р.; 2641 — Сергей, 1812 г. р.
Ко времени получения сыновьями дворянства старшая дочь Елизавета (1803 г. р.?)[16] была замужем за генерал-майором Завадовским; средняя дочь, 21-летняя Александра (1810 г. р.) и младшая, 15-летняя Елена (1816 г. р.), жили при родителях.
Женой и матерью детей Алексея Степановича была, как написал Н. Ф. Дубровин со слов ее дочери Александры, дочь тульского купца, Ксения Ефимовна Демидова. В метрических книгах (при записи ее новорожденных детей), как мы видели, ее называли Ксенией Евтихиевной, без указания девичьей фамилии.
Нам, к сожалению, не удалось найти архивных данных (о рождении, венчании и смерти), касающихся бабушки великого путешественника, и уточнить, как звали ее отца — Ефим или Евтихий[17].
Алексей Каретников, согласно Дубровину, «имел три дома в Петербурге: на Михайловской площади, где жил сам; на Екатерининском канале[18], третий у Покрова» (церкви Покрова Пресвятой Богородицы в Большой Коломне) (Аллер, 1824[19]). В 1831 г., как написано в архивном документе[20], у него было «два дома, один каменный, другой деревянный». Третий дом Каретников отдал в приданое старшей дочери Елизавете.
Позднее (возможно, в 1832 г.) 68-летний Алексей Степанович продал петербургские дома и купил с аукциона за 29 тыс. руб. ассигнациями Кимборово в Смоленском уезде Смоленской губернии у Егора (или Петра) Дмитриевича Лесли, а также деревни Раковичи, Маланьино (Церковищи тож), Старинки.
Вместе с Алексеем Степановичем из Петербурга в Смоленскую губернию переехала его семья: Ксения Евтихиевна, Александр (1800[21]-?), Гавриил (1804[22]-1860[23]), Павел (1808[24]-1876[25]), Александра (1810–1893)[26], Елена (1816–1877[27]). Неизвестно, перебрался ли на Смоленщину Сергей Каретников (1812[28]-?), так как в адресной книге Петербурга 1837 г., то есть после отъезда семьи Каретникова, есть упоминания о двух Каретниковых[29]: коллежском асессоре и отставном прапорщике, но имеют ли они отношение к семье Алексея Степановича, трудно сказать. Следы пребывания Сергея Каретникова в Смоленской губернии пока не обнаружены. Сыновья Елены Каретниковой-Пржевальской ничего не знали о своих дядях (кроме Павла Алексеевича Каретникова). Владимир Михайлович Пржевальский писал, что «Гаврилу и Александра мы не знали, т. к. они были в ссоре с матерью, а Павел, прокутив имение Кимборово вместе с другими братьями, поселился у нас».
Алексей Степанович Каретников в имении Кимборово
Н. Ф. Дубровин в биографическом очерке «Н. М. Пржевальский» нарисовал замечательный портрет деда путешественника, смоленского помещика Каретникова. Человек очень добрый, много помогавший бедным, вел правильный образ жизни: очень рано вставал, много занимался хозяйством и рано ложился спать. При этом он любил гостей, был радушным и хлебосольным, и «его званые обеды прославились по всему уезду». «Алексей Степанович говорил красно и охотно рассказывал про свои заграничные поездки». Он был «большой любитель пения и музыки».
У Каретникова было интересное хобби — «страсть к птицам и обезьянам», для которых были выделены специальные комнаты в петербургских домах. В смоленской усадьбе он содержал «10 попугаев, из коих один пел русские песни».
Каретников не был охотником, в отличие от своих внуков, Николая и Владимира Пржевальских, и сына Павла, под руководством которого внуки обучались охотничьему мастерству. Алексей Степанович, восприемник Николая и Владимира, наверное, любил их, но внуки его не помнили, потому что А. С. Каретников скончался в 1842 г., когда им было 3 и 2 года. Датой его кончины они почему-то озаботились в 1880-е годы, как видно из письма Николая Владимиру (без даты):
«Любезный брат Владимир! Вчера получил от попа сведения: дедушка умер 12 апреля 1842 г., отец — 27 октября 1846 г. Погода у нас стоит превосходная, тепло, как летом».
Братья, может быть, в то время устанавливали общий памятник деду, отцу и дяде, на котором нужно было написать годы жизни.
«Каретников перед кончиной разделил свое имение на равные части между женой и детьми, причем каждому досталось по 35 душ» (Дубровин, 1890, с. 9). Очевидно, что речь шла обо всех владениях Алексея Степановича, а не только о Кимборове, в котором было число душ — 22, число дворов — 6. Во владения Каретникова входили деревни Старинки (число душ — 37, число дворов — 8), Маланьино (Церковище тож; число душ — 68, число дворов — 10), Раковичи (число душ — 33, число дворов — 5). Всего 170 душ[30].
Отец дал в приданое Елене землю, вернее, фольварк (хутор) — под будущее имение. Но получила ли она в приданое еще и две деревни — Раковичи и Маланьино? Или деревни оказались у Елены Алексеевны уже после раздела владений А. С. Каретникова между сыновьями и женой и выкупа ею, Е. А. Пржевальской, долей матери и брата Александра?
Карта-схема Смоленского уезда. 1779 г.
Из архивных документов известно, что Отрадное, деревни Маланьино (Церковище) и Раковичи Лобковской волости достались ей от родителей и по раздельному акту с братьями, коллежскими секретарями Гаврилой и Павлом Каретниковыми (1843), а также по купчей от коллежского регистратора Демьяна Гавриловича Толпыги (1845)[31]. Елене же принадлежала деревня Старинка (Деверилина, 2019, с. 268).
Кимборово уже в 1845 г. перешло к Повало-Швейковским: сначала к поручику Михаилу Михайловичу, затем к его вдове Александре Евграфовне (1870-е годы)[32], позже — к их сыну, поручику Евграфу Михайловичу Повало-Швейковскому (1883)[33].
Алексей Степанович Каретников прожил в Кимборове 10 лет. За это время он выдал замуж двух дочерей. Мужем Александры стал капитан-лейтенант Павел Николаевич Потемкин. После свадьбы молодые поселились в имении (Потемкина?) Дуброва, Бельского уезда Смоленской губернии. Позднее на деньги, полученные Александрой в приданое, купили имение Бортники, куда и переехали. Жизнь Павла Николаевича, который через год после свадьбы вышел в отставку, оказалась недолгой. Он скончался в год рождения племянника, Николая Пржевальского (1839). У Потемкиных была дочь Ольга, в замужестве Семигановская.
Теперь расскажем о дочери А. С. Каретникова Елене — матери героя нашей книги.
Елена Алексеевна Пржевальская (Каретникова) — мать Н. М. Пржевальского
Елена была предпоследним ребенком в семье Алексея Степановича и Ксении Евтихиевны Каретниковых. В то время А. С. Каретников успешно служил по таможенному ведомству, получая почти каждый год денежные награды в размере от 200 до 900 руб.
Елена Алексеевна Каретникова родилась 17 апреля 1816 г. в Петербурге. В этом городе прошли ее детство и юность.
Она росла в хорошо обеспеченной семье в окружении учащейся молодежи. Ее братья окончили коммерческое училище, сестры обучались интернами в частном пансионе Зейдлер в Петербурге — его окончила и Елена, которая в отличие от сестер была «приходящей», то есть не находилась постоянно в пансионе.
Обучение в частном пансионе стоило весьма дорого. Девочки поступали в пансионы в среднем в восьмилетнем возрасте, оканчивали в 16–17 лет. Их обучали не только ведению домашнего хозяйства, вышиванию, шитью, но и иностранным языкам, истории, географии, арифметике, русскому языку. Также преподавали чистописание, рисование, танцы. По окончании полного курса выдавали свидетельства на право обучать в частных домах арифметике, чтению и письму на русском и иностранных языках.
Елена Каретникова получила хорошее образование, поэтому не удивляли слова ее великого сына, который считал, что «воспитание она, кажется, получила в одном из Петербургских институтов». Николай Михайлович писал: «Она была и первой моей учительницей» (Пржевальский. 1888а, с. 528).
Когда семья Каретниковых, покинув Петербург, поселилась на Смоленщине, Елене было 16–17 лет. Она вышла замуж в 22 года, что по тем временам было поздновато. Не было подходящей партии, никто не пришелся по сердцу или она имела тяжелый характер, независимый, своенравный, командный, решительный? Старший сын писал, что она была «от природы умная и с сильным характером» или «весьма умная, но характерная и строгая женщина».
Забегая вперед, скажем, что сильный характер ей очень пригодился, когда она осталась без мужа с четырьмя маленькими детьми. Елена Алексеевна вдовствовала восемь лет. За это время два старших сына окончили Смоленскую гимназию, младший Евгений продолжил учение в Александринском сиротском кадетском корпусе в Москве. В Москву отбыли 16-летний Николай и 15-летний Владимир. Один пошел в армию, другой поступил в Императорский Московский университет. Однако связь сыновей с матерью не прерывалась в течение всей ее жизни. Братья Пржевальские часто писали матери и изредка приезжали в имение Отрадное, где она жила с младшей дочерью, Еленой Пржевальской, и тремя детьми от второго брака с И. Д. Толпыго.
Мы прочли письма Елены Алексеевны, написанные старшему сыну Николаю в последние 10 лет ее жизни. На наш взгляд, эти письма свидетельствуют не только о большой материнской любви, но и о писательском даре матери путешественника. Их, по нашему мнению, можно назвать небольшими литературными очерками. Вот некоторые выдержки из писем Елены Алексеевны Толпыго-Пржевальской.
«15 октября 1868 г. Смоленск
Любезный Николенька!
Несколько дней тому назад я получила твое письмо, посланное тобою из Хабарова 20 июля; очень рада была получить от тебя известие, а то все воображала, что ты в том климате или заболел, или даже умер. И каждая твоя весточка доставляет мне неизъяснимое удовольствие.
Это было 28 июня; никогда не забуду этой страшной тучи. Сначала с проливным дождем град был с грецкий орех, потом с яйцо и, наконец, с кулак, вместе с стеклами врываясь в комнаты, он растекался, катясь по полу до окна, чтобы затем отскочить… И производил такой треск… Мы спасались в темном коридоре и думали, что сейчас разрушится дом. Полчаса была эта туча и уничтожила годовые труды.
И я осталась с семейством без куска хлеба. Потом опять в сентябре стали поджигать Смоленск, пожары были огромные. Выгорели целые кварталы. И мы жили страшной жизнью».
«22 октября 1870 г.
Любезный сын мой, милый Николенька!
Вот почти два месяца, как ты уехал от меня, а воспоминание о тебе так живо, как будто вчера еще ты был со мной. Каждый день по несколько раз мы разговариваем о тебе, твоей дороге, где ты теперь?
Дорога, я полагаю, для тебя убийственна, потому что у нас каждый день проливной дождь и гроза ужасная. Как только я представлю себе, что и у тебя такая же мерзкая погода и что ты едешь с такой поклажей по ужасным дорогам, еще грустней становится, что ты терпишь такие лишения, когда твои братья сидят спокойно в теплых квартирах; оттого то и люблю тебя более всех детей, что ты добровольно определил себя на такую странническую жизнь, исполненную всевозможных лишений».
«28 октября 1876 г.
Любезный сын мой, милый Николенька!
Вот уже полгода, как ты уехал от нас, и как долго еще не видать нам тебя. Никогда не грустила и не тосковала так, как нынешний раз. Прежние две твои экспедиции я была равнодушнее и увереннее, что ты возвратишься к нам и опять мы будем вместе. Но в настоящее время страшно и подумать, в каких местах ты находишься, где каждый час твоя жизнь в опасности, в особенности теперь фанатизм мусульман настроен в высшей степени и все христиане им враги. Убить христианина — это их наслаждение.
И вот сегодняшнее утро я посвятила тебе, пишу письмо, не знаю, получишь ли ты его, дойдет ли оно по почте до Кульджи. Но если и через полгода ты его получишь, то все-таки узнаешь о нас, что вот живы дорогие твоему сердцу, и каждый день по несколько раз вспоминаем тебя, моего милого.
Каждый раз, когда бываю в церкви, усердно молюсь, чтобы Бог сохранил тебя от всех бед и возвратил бы нам тебя, посмотреть на тебя, моего дорогого и любимого сына. Может быть, и горячая молитва матери спасет тебя от всех козней дурных людей»[34].
Н. М. Пржевальский был очень привязан к матери, в дневнике второго путешествия в Центральную Азию он написал:
«25 марта 1878 г. Зайсан.
Я любил свою мать всею душою. Самою тяжелою минутою всегда было для меня расставание с матерью. Ее слезы и последний поцелуй еще долго жгли мое сердце. Женщина от природы умная и с сильным характером, моя мать вывела всех нас на прочный путь жизни. Ее советы не покидали меня даже в зрелом возрасте» (Дневник последнего путешествия…, 1940, с. 604).
Как же воспитывала своих старших сыновей Елена Алексеевна?
По словам путешественника, рос он «в деревне дикарем и мог в любую погоду выходить из дома». Другими словами, мальчику давалась полная свобода, позволялось целый день проводить в лесу, на реке, на рыбалке и на охоте, лазить по деревьям, т. е. собственно никакого воспитания не было.
С другой стороны, Николай Михайлович вспоминал, что дядя Павел Каретников учил их не только стрелять и охотиться, но также грамоте и французскому языку. Мать выписывала книги и журналы по зоологии и о путешествиях. Как-то раз она попыталась с помощью учителя танцев привить сыну светские манеры. Но Николай вместо танцев убежал в лес, за что позднее был выпорот розгами.
По его словам, «розог мне немало досталось в ранней юности, потому что я был препорядочный сорванец» (Пржевальский, 1888а, с. 530). Сказано это было без какого-либо осуждения розог; более того, наказание ими за проступки Николай Михайлович считал «правым делом».
На первый взгляд кажется странным, что свободолюбивый человек столь спокойно относился к «средневековому наказанию». Но, может быть, он, как и один из героев любимой книги «Барчуки» Петр, демонстрировал всем, «что у него все железное, что ему не больно от розог; мы ему почти верили, потому что он никогда не кричал под розгами, а только как-то глухо рычал. Его секли довольно часто, а за молчанье еще поворачивали розги другим концом, то есть корнями, что несравненно больнее». Розги не испортили отношения матери и сына ни в книге «Барчуки», ни в жизни Николая Пржевальского.
Неизвестно, какие конкретные советы давала Елена Алексеевна Николаю; скорее всего, она воспитывала его личным примером, будучи справедливой, честной, упорной и настойчивой в достижении цели.
«Она вела дело отлично и была известна своей справедливостью» (Дубровин, 1890, с. 10). Вероятно, от матери путешественник усвоил, что нет ничего важнее справедливости. Николай Михайлович говорил: «Я знаю один народ — человечество и один закон — справедливость».
Ранее, разочаровавшись в воинской службе, он писал матери (в 1857?): «Я невольно задавал себе вопрос: где же нравственное совершенство человека, где бескорыстие и благородство его поступков, где те высокие идеалы, перед которыми я привык благоговеть с детства? [выделено нами. — Авт.]» (Дубровин, 1890, с. 39).
В конце жизни Н. М. Пржевальский по-прежнему ставил во главу угла справедливость и честность. В инструкции, которую перед последним путешествием Николай Михайлович дал своему управляющему, он писал: «Во всех сношениях с крестьянами никакие заискивания не допускаются. Жертвуйте всегда денежными интересами в пользу власти, но всегда поступайте справедливо и честно» (Дубровин, 1890, с. 595).
«Дом свой и хозяйство Елена Алексеевна содержала в порядке и, не имея других средств, кроме доходов с имения, жила очень тихо и скромно. В семье [будучи замужем с 1854 г. за Иваном Демьяновичем Толпыго — Авт.] имела решающий голос» (Дубровин, 1890, с. 9–10).
С конца 1860-х годов Елена Алексеевна только на летний период выезжала в свое имение Отрадное. В остальное время она жила в доме мужа И. Д. Толпыго на Спасской улице[35], 14, на противоположной стороне от Спасо-Преображенской церкви (Спасская улица, 13) (см. цв. вклейку).
Дом стоял на обрыве Георгиевского ручья. Недалеко от дома, в одном из зданий Авраамиевского монастыря, была духовная семинария[36].
«У нас кроме семинаристов никто не ходит, а что веселей, увидишь человека». Елена Алексеевна Толпыго, 10 октября 1875 г.[37]
После смерти Елены Алексеевны Иван Демьянович Толпыго продал дом. «Папаша продал весной 1879 г. свой дом в Смоленске за 4000 рублей и купил себе другой, маленький на Егорьевской улице, 18, за 900 рублей. Прежний дом стоял на обрыве. Этот дом купил Мороз». Письмо Николая Толпыго, 1 августа 1880 г.[38]
«Посылаю тебе 2 карточки Флерочки. Она никак не сидела одна, потому и должен был сесть с ней Иван Демьянович, а иначе никак нельзя было. Она тихо не сидела, кажется, похожа, и лучше едва ли можно ее снять». Письмо Елены Алексеевны Толпыго, 22 октября 1870 г.
«Флерка твоя разжирела страшным образом, ест да спит, и очень рада была, что письмо с ее карточкой ты получил, а после еще одно послали, не знаю, дойдет ли оно до тебя». 20 июня 1871 г.
Елена Алексеевна Толпыго. Смоленск, 1870 г.
Иван Демьянович Толпыго с собакой Флерой. Смоленск, 1870 г.
Николай Михайлович, конечно, неоднократно бывал в доме на Спасской улице. Сюда же приходили его письма, посылки и деньги, которые он посылал родным из путешествий. Как видно из писем путешественника и его родственников, это были одноразовые денежные пособия, а также пенсионы, выплаченные матери, дяде, детям от второго брака матери.
Пенсион матери составлял в год 300 руб. пенсион дяди, Павла Алексеевича Каретникова — 50 руб., Ипполита Толпыги — 350 руб., Николая Толпыги — 250 руб. (Дубровин, 1890, с. 276, 565).
Из писем матери из Смоленска.
«Письмо твое с деньгами я тоже получила и сейчас же отвечала, впрочем, в Иркутске моих 5 или 6 писем, можешь их получить; и адресовала в почтамт до личного твоего востребования. Дяденьке я сейчас передала твои деньги». 15 октября 1868 г.
«Из Кяхты я получила чай, и очень хороший, купец не обманул тебя и честно прислал». 20 июля 1871 г.
«Любезный сын мой, милый Николенька!
Благодарю тебя за присланные мне деньги, а также и моим мальчуганам[39], а Саша очень тебе благодарна за превосходный зонтик. Не знаю, как мне тебя благодарить за постоянное твое внимание ко мне. Вполне ценю твою любовь ко мне». 9 апреля 1874 г.
«Несколько дней тому назад получила твое письмо и долго думала, и соображала, сколько взять мне денег из ассигнованного тобою мне пенсиона. Прошу теперь тебя выдать мне все 300 рублей, следуемые за 1875 год». 12 декабря 1874 г.
«А мы живем все по-прежнему, почти всегда дома. С утра я одна сижу и работаю да хозяйничаю. Нечего читать, так опять снова читаю твое путешествие по Монголии, иногда вечерком поигрываем в преферанс, да изредка бываю в театре». 10 октября 1875 г.
Мать нередко отправляла сыну посылки в Петербург, где он жил между путешествиями.
«Любезный сын мой, милый Николенька!
По прилагаемой при сем квитанции прошу получить ящик, в нем тебе я посылаю твои любимые закуски. Ты любишь рано вставать и рано завтракать, а в Петербурге это не принято, то мои закуски тебе пригодятся. Особенно в жестком ящичке, уже все сжарено, садись да и кушай на здоровье». 1875.
30 апреля 1877 г. она написала в Китай последнее письмо, где уговаривала Николая не мучить себя и «вместе с тобой и меня, чего тебе недостает, а то воспоминания о тебе, эти лишения твои всех удобств… измучили меня, и я, право, состарилась за это время на 10 лет».
«С первой недели поста» Елена Алексеевна уже была больна, но, как надеялась ее сестра Александра[40], с «наступлением теплой погоды, наверное, поправится» (25 апреля 1877 г.). Она же писала Николаю, что в апреле навестить мать приезжал Владимир. Он играл с матерью и теткой в карты и обыграл их обеих[41].
В последующей переписке родных (зять Пыльцов, брат Владимир, муж матери Иван Демьянович Толпыго) с путешественником Елена Алексеевна не участвовала, что очень тревожило Николая Михайловича.
«На днях я пошлю мамаше 300 рублей, следуемых за этот год, — писал Николай Михайлович М. А. Пыльцову, своему товарищу по Первому Монгольскому путешествию. — За 1876 год она получила от меня при отъезде в экспедицию» (25 июля 1877 г.).
«О мамаше сильно беспокоюсь, — писал он в очередном письме М. А. Пыльцову, — выздоровеет ли она» (Дубровин, 1890, с. 254).
Александра Алексеевна Потемкина, урожденная Каретникова. Смоленск, 7 мая 1883 г.
Павел Алексеевич Каретников
Он послал телеграмму в Смоленск с просьбой сообщить о здоровье матери. Спустя почти месяц получил письмо от Ивана Демьяновича Толпыго, в котором тот писал о больной руке Елены Алексеевны. «Что-то плохо верится этому», — заметил Николай в письме брату Владимиру (25 февраля 1878 г.). «Для разъяснения я послал телеграмму в Смоленск и просил телеграфировать правду». Иван Демьянович телеграфировал, что «маменька была больна, теперь поправляется. Писать не может. Цалует Вас, здорова» (27 февраля 1878 г.) (Дубровин, 1890, с. 248).
Родные решили не травмировать горестными известиями Николая Михайловича, находящегося в экспедиции. Владимир сообщил ему о смерти матери только через год. Николай в то время был серьезно болен и лечился в пограничном Зайсане.
«Глубоко тяжелую весть, — записал путешественник в своем дневнике, — получил я сегодня телеграммой от брата из Москвы: 18 июня прошлого года моя мамаша скончалась. Не один раз среди дикой пустыни или дремучих лесов моему воображению рисовался дорогой образ и заставлял уноситься невольно к родному очагу» (Дубровин, 1890, с. 255). «Полугодом раньше ее умер мой дядя. Невознаградимы для меня эти утраты, понесенные в такой короткий срок».
Кенотаф Е. А. Пржевальской-Топлпыго, урожденной Каретниковой. Смоленск, 2020 г.
Из родных со стороны матери жива была только Александра Алексеевна Потемкина[42] (Река времен…, с. 351), которая на пять лет пережила путешественника.
Елена Алексеевна Толпыго, как записано в Метрической книге Спасо-Преображенской церкви, скончалась 18 июня 1877 г. от натуральной болезни[43]. Этот документ авторы книги нашли в 2012 г. в Государственном архиве Смоленской области (за что отдельное спасибо его директору Н. Г. Емельяновой). В телеграмме, посланной Владимиром 20 марта 1878 г. (Дубровин, 1890, с. 255) в Зайсан, причиной смерти матери были названы рак желудка и болезнь сердца.
Е. А. Толпыго похоронили 20 июня 1877 г. на кладбище Георгиевской церкви. Кладбище не сохранилось. Поэтому авторы подняли вопрос об установке памятника-кенотафа этой замечательной женщине, матери семерых детей, на территории храма Георгия Победоносца[44] (см. цв. вклейку).
Символично, что памятник был открыт 18 августа 2020 г.: в этот день Россия отмечала 175-летний юбилей создания Русского географического общества, членом которого был герой нашей книги[45].
«Моя мать вывела всех нас на прочный путь жизни» (Николай Пржевальский).
Кузьма Фомич Пржевальский — дед Н. М. Пржевальского по отцу
Большинство авторов, писавших о путешественнике Пржевальском, сообщали о его деде то, что написал Н. Ф. Дубровин. «Казимир, дед Николая Михайловича, воспитывался в иезуитской школе в Полоцке, но до окончания курса бежал из училища и перешел в православие, приняв имя Кузьмы Фомича» (Дубровин, 1890, с. 3). На основании каких данных это было написано, неизвестно.
Кузьма родился, женился, родил сына Михаила (1803) и до 1818 г., когда был внесен в VI часть родословной книги витебского дворянства (8 марта 1818 г.), жил в Скуратове Витебской губернии — родовом гнезде Пржевальских.
Скуратово (Скуратово-Романово-Замерзино[46]) прадед Кузьмы Фомича, Лаврентий, получил от матери, Кристины Превальской, урожденной Гостилович. И с 1666 г. земли дворян Гостиловичей, находившиеся в Витебском воеводстве, стали «гнездом» Пржевальских.
Это «гнездо» поочередно было в составе трех государств, а Пржевальские, не покидая «гнезда», были подданными сначала Великого княжества Литовского, потом Речи Посполитой (Польши), затем после раздела Польши — Российской империи.
Уже после первого раздела Польши (1772) под власть российской короны перешли земли до Двины, Друти и Днепра, включая районы Витебска, Полоцка и Мстиславля[47].
Кузьма был женат на Варваре Терентьевне Красовской, родная сестра которой, Пелагея Терентьевна, жила в Тверской губернии. Возможно, поэтому Кузьма с женой решили переехать в город Старицу Тверской губернии.
Кузьма Фомич сначала служил надзирательским помощником, затем канцеляристом в Старице (1818), Вышнем Волочке и Весьегонске (1822). Потом он работал в канцелярии Тверского дворянского депутатского собрания (1824–1826) и имел чин коллежского регистратора.
В этот период, с 20-летней разницей со старшим сыном Михаилом, родились сын Алексей (1824) и две дочери, Елена (1827) и Аграфена.
К этому времени Кузьма Фомич владел имением в Старицком уезде Тверской губернии и был записан в тверское дворянство в VI часть родословной книги (грамота от 6 февраля 1826 г.).
В последние годы жизни Кузьма Фомич, покинув свое имение в Тверской губернии, стал управляющим имением Митюли дворянина Палибина в Смоленской губернии.
Кузьма Фомич Пржевальский скончался в 1842 г. — в том же году, что и А. С. Каретников. Где похоронили Кузьму Фомича Пржевальского, неизвестно. Можно предположить, что на кладбище церкви в Данькове, к приходу которой была приписана деревня Митюли, или на кладбище церкви в Лобкове, где упокоился Алексей Степанович Каретников.
Кто из детей Кузьмы Фомича получил его земли в Витебской губернии и наследовал владения в Старицком уезде Тверской губернии? Известно, что в 1800-е годы тверские владения[48] принадлежали младшему сыну, генерал-майору Алексею Кузьмичу[49], родному дяде путешественника Н. М. Пржевальского.
Возможно, что к старшему сыну, Михаилу Кузьмичу, который был записан в витебское дворянство в VI часть родословной книги (1823), перешли земли витебские. На эту мысль наводят следующие строки из письма сестры путешественника: «Мамаша скучает одна в деревне. Из нас никого у нее нет. Нынешнее лето даже Иван Демьянович[50] уехал в Витебск получать наше наследство [выделено нами. — Авт.]»[51].
Кузьма Фомич, очевидно, был на венчании старшего сына и успел увидеть внуков, Николая и Владимира, родившихся в усадьбе Кимборово.
О Михаиле Кузьмиче — сыне Кузьмы Фомича и отце путешественника — наш следующий очерк.
Михаил Кузьмич Пржевальский — отец Н. М. Пржевальского
Н. Ф. Дубровин нарисовал малосимпатичный портрет этого человека. И выглядело вполне естественным, что Алексею Степановичу Каретникову Михаил Кузьмич не понравился, так как был некрасивым, больным и в низких чинах. Каретников «отказал ему от дома». «Родители долгое время не соглашались выдать дочь за отставного пехотного офицера, считая такой брак мезальянсом, по сравнению с замужеством старших дочерей. Первое время Михаил Кузьмич очень не нравился семейству [Каретниковых]. Он был нехорош собой, говорит лицо, его знавшее [выделено нами. — Авт.], высокого роста, худой и бледный, глаза мутные с поволокою, а на голове шапочка, прикрывающая колтун. Каретниковы смотрели на него как на человека, не подходящего быть мужем Елены Алексеевны, и Алексей Степанович, обыкновенно никогда не высказывавший своего мнения о соседях, дал почувствовать Михаилу Кузьмичу, что ему не нравятся частые его посещения их семейства».
Кто это, «лицо его знавшее», которое дало «негативную информацию» в 1889 г.?
По словам Дубровина, это был смоленский помещик Севрюков, сосед Каретниковых по Кимборову. Скорее всего, имелся в виду капитан Петр Константинович Севериков из сельца Белое, который в 1844 г. был крестным отцом (восприемником) сына Михаила Кузьмича, Евгения Пржевальского. За давностью лет Севериков мог что-то забыть или перепутать, но очевидно, что Михаил Пржевальский в период ухаживания за Еленой Каретниковой не выглядел богатырем, так как вышел в отставку по причине плохого здоровья, да и богатыми имениями он не владел.
Перед увольнением со службы Михаил восемь месяцев пролежал в Динабургском военном госпитале и, как следовало из медицинского свидетельства, выданного старшим доктором госпиталя, «неоднократно подвергался кровохарканью, потемнению зрения, обморокам, сильным болям в груди»[52]. Скорее всего, здоровье он подорвал, когда ловил литовских мятежников: «Был в походе одну кампанию 1831 года с батальоном в Тельшевском и Шавельском уездах Виленской губернии, по случаю возникших там возмущений, для охраны границ Курляндии и находился в разных рекогносцировках для открытия и поимки литовских мятежников»[53].
Военные столкновения с мятежниками в основном происходили вблизи лесов и болот, в которых повстанцы легко скрывались. Именно в такой, по сути дела, партизанской войне на территории Литвы участвовал поручик (с 1829) Эстляндского полка Михаил Пржевальский. Он, как написано в послужном списке, «слабым в отправлении обязанностей службы замечен не был, беспорядков и неисправностей между подчиненными не допустил».
За период Польской кампании поручик Михаил Пржевальский «ранен не был, в плену не находился, чином, орденом и знаком отличия награжден не был». Отсутствие наград говорило о том, что Михаил в «действительных сражениях в пределах Царства Польского» не участвовал: бόльшую часть Польской кампании он провел в госпитале.
У Михаила было воспаление легких и болезнь глаз, и его восемь месяцев лечили в клинике при медицинском факультете Виленского университета. Пока он лечился, произошло сражение близ Вильно, на Понарских высотах (7 июня), в котором литовские повстанцы были полностью разбиты, и военные события переместились в Польшу, где 29 мая скоропостижно скончался от холеры генерал-фельдмаршал граф И. И. Дибич-Забалканский. В командование русской армией вступил новый главнокомандующий, генерал-фельдмаршал граф И. Ф. Паскевич-Эриванский.
Затем поручик Пржевальский, прослужив еще два года в Эстлянском полку, был переведен в сводный резервный батальон Невского морского полка (6 января 1834 г.). Полк только назывался морским, но по-прежнему был пехотным и входил в состав 1-й пехотной дивизии[54]. В отставку 10 мая 1837 г. Михаил Пржевальский вышел в чине штабс-капитана, по болезни[55], и «по отставке жительство будет иметь в городе Смоленске, где желает получить указ об отставке и пенсион». С «указом об отставке Михаила Казьмина сына Пржевальского, выданным от князя Варшавского графа Паскевича-Эриванского 20 декабря 1837 г. за № 7265», и с аттестатом (послужным списком) можно познакомиться в архивных делах, касающихся дворянства Пржевальских, в книге Н. Ф. Дубровина и в Морском архиве[56].
Заметим, что аттестат, хранившийся в Морском архиве, отличался от других последними датами службы М. К. Пржевальского. В нем говорилось, что Михаил Кузьмич находился в Невском морском полку с 1834 г., а не с 1829 г., и в отставку вышел 10 мая 1837 г., а не 1835 г. Эти данные с учетом времени реформирования армейской пехоты (1833) и годом указа об отставке (1837) кажутся нам наиболее достоверными.
Армейская жизнь Михаила Пржевальского началась в 14 лет. Он вступил в военную службу юнкером 4-го Карабинерского полка 1 мая 1817 г., произведен портупей-юнкером 18 августа 1817 г., уволен 3 января 1820 г. Вновь поступил на службу с переименованием в портупей-поручики (4 января 1821 г.) сначала Бородинского, затем Белевского пехотных полков (1821–1824). Прапорщик (3 октября 1824 г.), подпоручик (6 января 1827 г.), поручик (25 марта 1829 г.) Эстляндского полка, с которым Михаил участвовал в Польской кампании 1830–1831 гг. В 1837 г. отставной штабс-капитан М. К. Пржевальский получил пенсион ⅔ оклада и поселился у отца, Кузьмы Фомича, который в то время был управляющим имением Митюли[57] помещика Палибина в Ельнинском уезде Смоленской губернии (Дубровин, 1890, с. 4).
Расстояние между деревнями Кимборово и Митюли (следовательно, и усадьбами Каретникова и Палибина) было неблизким, но это не пугало 34-летнего Пржевальского, и несмотря на «отказ от дома», веря в предсказание жены Северикова, что «Алексей Степанович передумает и переменится», продолжал настойчиво посещать Каретниковых. «Предсказание сбылось, и в 1838 году брак состоялся» (Дубровин, 1890, с. 7).
Как и чем, кроме настойчивости, смог Михаил убедить Алексея Степановича в серьезности своих намерений и получить согласие на брак с его любимой младшей дочерью? Почему «умная и миловидная» Елена, дочь богатого помещика, бывшего дворового человека, получившего дворянское достоинство, полюбила некрасивого, больного и бедного столбового дворянина? Наверное, было в Михаиле Пржевальском что-то привлекательное: ум, характер, страсть, а не только «мутные глаза и колтун на голове». Других воспоминаний о нем, кроме сведений, сообщенных Н. Ф. Дубровину Севериковым, мы не знаем. Сыновья Михаила Кузьмича отца не помнили, «но чтили его память как человека, пользовавшегося уважением и характера решительного» (Дубровин, 1890, с. 9).
Николай Михайлович говорил, что отец «был человек практический». Может быть, он имел в виду, что Михаил Кузьмич успешно организовал строительство нового усадебного дома и отлично хозяйствовал в своих помещичьих владениях недолгие три года (1843–1846).
Владимир Михайлович написал:
«Отец наш после женитьбы жил в Смоленской губернии в имении Отрадном, вдали от всех своих родных. Железной дороги еще не было, и всякое свидание за сотни верст пути представляло собой большое затруднение. Отец умер, когда все мы были еще очень маленькими, и это порвало окончательно связи с его родственниками»[58].
Отрадное — усадьба молодой семьи Пржевальских
4 февраля 1838 г., в церкви Рождества Пресвятой Богородицы села Лобкова обвенчали отставного штабс-капитана Михаила Пржевальского с Еленой Каретниковой[59]. Поручителями при венчании были: по жениху — Смоленского уезда села Данькова титулярный советник Алексей Карлович Згоржельский[60], села Лобкова флота капитан Павел Михайлович Повало-Швейковский, поручик и кавалер Дмитрий Самуйлович Подвицкий; по невесте — муж Александры, урожденной Каретниковой, сестры невесты, капитан-лейтенант Павел Николаевич Потемкин, брат невесты коллежский секретарь Гавриил Алексеевич Каретников, поручик Евмений Ильич Верховский.
Венчал — храма Рождества Пресвятой Богородицы села Лобкова священник Иван Афанасьев Пряников.
Праздновали в имении Кимборово; там же молодые поселились, прожили пять лет, родили двух сыновей.
В свое новое имение Отрадное Михаил и Елена Пржевальские с сыновьями переехали в 1843 г., через год после смерти Алексея Степановича Каретникова, который землю под будущее имение, вернее фольварк (хутор), дал в приданое Елене.
Усадебный дом в Отрадном Пржевальские смогли построить благодаря деньгам Елизаветы, старшей сестры Елены и крестной матери Николая Пржевальского. Е. А. Завадовская, скончавшаяся в 1840 г., оставила по завещанию 2500 руб. Как выглядел новый дом, неизвестно. Когда путешественник по просьбе матери купил у нее дом, тот требовал ремонта (1870-е годы). Из писем матери[61] можно понять, что дом в Отрадном, его обстановка и сама жизнь семьи Елены Алексеевны были очень скромными.
«Что же ты пишешь насчет порубки леса, то это заставила нас крайность продавать его. Часто мы оставались без гроша денег, жить надобно, доходу никакого, то поневоле продашь лес да купишь необходимое. Мы живем скромно, ты это сам видишь, а в самом необходимом в жизни я не могу себе отказать, хоть и приходилось продавать лес. Скот же по возможности я буду прикупать, когда будет возможно». 16 февраля 1874 г.
«Вчера только возвратился Иван Демьянович из Отрадного, куда ездил собственно для того, чтобы измерить комнаты. Если желаешь обклеить обоями, то покупай самые простые, а то зимой мыши опять съедят все обои, а потому жаль хороших. Потолки тоже уже надобно обклеить и побелить, вообще работы много, разве ты будешь жить, а я совершенно отрекаюсь от жизни в деревне, тем более совершенно намерена вам продать Отрадное и отказаться от него. С этого лета мне нужен покой, и мне трудно и хлопотать переезжать каждый год. Пора жить… в одном месте, а не переезжать. Обоев нужно в залу 20 кусков 12-аршинной длины и 11-и вершков шириной. В гостиную 11 кусков, а в переднюю — 10 кусков. Но все куски должны быть длиной 12 аршин». 12 марта 1874 г.
О скромности дома в Отрадном также свидетельствовали строки из письма Николая Толпыго (1 августа 1880 г.), сына от второго брака Елены Алексеевны, путешественнику[62]: «Владимир Михайлович [родной брат Николая Михайловича] тоже купил дом в мае 1879 г. за 40 000 рублей на Арбате, в лучшей части города. Вся обстановка вполне аристократичная и нисколько не напоминающая Ваш скромный дом в Отрадном. Одно только и есть сходство, что у Владимира Михайловича и у Вас устроена отдельная комната для приезжих».
В 1862 г. (то есть вскоре после отмены крепостного права), когда владелицей усадьбы Отрадное была Елена Алексеевна, в Отрадном, Маланьином и Раковичах по 10-й переписи населения жило 89 крестьян мужского пола и 11 дворовых[63].
По словам Николая Михайловича, «материального недостатка в семье нашей не могло быть, потому что при существовании крепостного права у нас было до тысячи десятин земли и 105 душ крестьян» (Пржевальский, 1888а, с. 528).
После Николая Михайловича, купившего себе в 1881 г. имение на озере Сапшо[64], Отрадным владела в 1881[65]-1917 гг. Александра Ивановна Толпыго-Пыльцова, дочь от второго брака Елены Алексеевны. Судя по письмам Александры Ивановны и ее родственников, она отлично хозяйствовала, имение давало неплохой доход. Но 27 октября 1917 г., когда А. И. Пыльцова находилась по делам в Витебске, усадьба была разгромлена. По показаниям управляющего усадьбой Петра Антоновича Рогаль-Ивановского, «утром появилась толпа крестьян, человек 300, причем были и женщины, и сразу бросились на скотный двор, крестьяне пришли с… веревками, чтобы уводить скот; скота и лошадей в усадьбе не оказалось, тогда часть побежала на поле, где ходит скот, а другая стала разбивать и расхищать имущество, а потом разгромили дом и расхитили имущество[66]. По моему расчету, на сумму более 250 тысяч рублей… Как говорят, было около 17 вооруженных солдат. Участие в погроме принимали крестьяне дер. Старинки, Рожнова, Лазарева, Вошкино, Кимборово, Лотошино, Ракисли, хутора Ракислово, Пересна»[67].
Имение и деревня Отрадное располагались в полутора километрах от Кимборова на одном из притоков реки Россожи. Деревня просуществовала до 1978 г. Сегодня об усадьбе Отрадное напоминает маленький пруд, обнаруженный краеведческими экспедициями Е. П. Гавриленковой, А. С. Кочергина и Е. В. Богданова, В. Грушенко и заведующей Переснянской сельской библиотекой И. Н. Скопцовой. На месте усадьбы стараниями главы администрации Переснянского поселения А. И. Малашенкова и зам. председателя Смоленского отделения Союза краеведов России, заслуженного работника культуры РФ Н. В. Деверилиной установлен памятный камень с надписью «Здесь находилась усадьба „Отрадное“ родителей знаменитого путешественника Н. М. Пржевальского» (26 июня 2016 г.) (см. цв. вклейку).
«Рядом с памятным знаком местные жители, краеведы посадили 10 лип и два дуба, большую работу по организации посадки проявили В. В. Семченков и И. Л. Баранович (13 июня 2017 г.)» (В Отрадном посадили деревья… [Электронный ресурс]).
В 1844 г. молодую семью Пржевальских ждало пополнение.
Рождение братьев и сестры Церковь и кладбище в селе Лобково
В доступных для любого желающего метрических книгах можно прочесть о рождении братьев и сестры путешественника. Так, в метрической книге появилась запись № 25 о рождении 6 июля 1840 г. у тех же родителей сына Владимира. Восприемниками Владимира были «того же сельца Кимборова отставной коллежский асессор Алексей Степанов Каретников и села Лобкова отставного флота капитан-лейтенанта Павла Михайловича Повало-Швейковского жена, Анна Гавриловна»[68].
Церковь Рождества Богородицы в селе Лобково. 1905 г.
В записях метрических книг о рождении и крещении Николая и Владимира есть отметка о том, что свидетельство о рождении было выдано в сентябре 1843 г. Свидетельства братьев понадобились Михаилу Кузьмичу для внесения сыновей в родословную книгу витебского дворянства, VI часть.
Позднее, в 1846 и 1852 г., такая же отметка о выдаче свидетельства была проставлена в записях о рождении и крещении Евгения и Елены. Свидетельства были нужны Елене Алексеевне для внесения детей в родословную книгу cмоленского дворянства, II часть.
Евгений родился 15 (крещен 18) января 1844 г.[69]; Елена родилась 17 (крещена 20) мая 1846 г.[70] Восприемниками при крещении младших детей Пржевальских были: сельца Белого отставной капитан Петр Константинович Севериков и сельца Полян подполковника Николая Семичева жена Екатерина Никаноровна.
Четырех детей Михаила и Елены Пржевальских крестил священник церкви села Лобково Иван Афанасьевич Пряников.
Сегодня в Лобкове нет ни церкви, ни кладбища.
Недавно стараниями Л. А. Верховской и главы администрации Переснянского поселения А. И. Малашенкова на бывшем кладбище в Лобкове, близ уничтоженной церкви, были поставлены памятные камни (2016) старцу Зосиме (Захарию Верховскому) и Повало-Швейковским и часовня (2018) в память упокоившимся здесь прихожанам церкви Рождества Богородицы[71] (см. цв. вклейку).
Единственный сохранившийся с давних времен памятник установлен отцу, брату и мужу Елены Алексеевны: Алексею Степановичу Каретникову, Павлу Алексеевичу Каретникову и Михаилу Кузьмичу Пржевальскому. Из записей в метрической книге церкви села Лобкова следует:
Бывшее кладбище в селе Лобково. Слева направо: памятники Каретниковым и М. К. Пржевальскому; два памятных камня; часовенка. 2018 г.
Алексей Степанович Каретников умер «от обложной болезни»[72] 12 апреля 1842 г., похоронен 15 апреля. В графе «лета умершего» указано — 78 лет[73]. Дата рождения неизвестна.
Павел Алексеевич Каретников умер «от натуральной болезни»[74] 26 декабря 1876 г., похоронили его «на четвертый день Рождества», 28 декабря. В графе «лета умершего» указано — 76 лет[75], что неверно. Он родился в 1808 г.[76], следовательно, в 1876 г. ему было 68 лет.
Михаил Кузьмич Пржевальский скончался 27 октября 1846 г. «от водяной»[77], погребен 29 октября. В графе «лета умершего» указано — 40 лет[78], что неверно. Он родился в 1803 г.[79], поэтому в 1846 г. ему было 43 года.
Эти могилы и церковь Николай Михайлович, конечно, посещал не раз, например, когда был восприемником сыновей матери от брака с И. Д. Толпыго и крестным отцом племянника и племянниц Пыльцовых. Однако никаких записей об этом путешественник не оставил.
У Николая Пржевальского не сохранились воспоминания о жизни в Кимборове, что неудивительно. Ему было только четыре года, когда он вместе с родителями и братом покинул дедовскую усадьбу.
Об Отрадном, где прошли его детство и юность, куда он возвращался после многолетних странствий, Николай Пржевальский написал много хороших, а местами просто восторженных строк, которым в этой книге посвящен раздел «Первые „пробы пера“».
Невозможно представить жизнь имения без дворовых людей. О них — следующий раздел.
Дворовые люди
В детстве, кроме матери, на будущего путешественника большое влияние оказывали дворовые люди (мамка, нянька, дядька), с которыми он сохранял связь на протяжении их жизни. Наверное, Николай Михайлович разделял взгляды Е. Л. Маркова, высказанные в книге «Барчуки» (1875):
«Пусть меня не бичуют прогрессисты и гуманисты! Мне вдруг стало жалко нашего старого крепостного быта; его тихие и простые прелести не воскреснут для меня.
Вы, седые слуги, верные, как псы; вы, морщинистые няньки, благоговейно привязанные к целым барским поколениям, сменяющим одно другое, до самого дня своей поздней кончины берегущие своих барчуков, как весталки священный огонь, из рода в род, по заповедям старины, — где вы? Когда вы опять народитесь? Я знаю, что мы были связаны с вами какою-то родною, неразрушимою связью и что связь эта радовала и облегчала не одних нас, но часто и вас, и далеко не одного из нас!»
Пржевальский так вспоминал свой отъезд из Отрадного на военную службу: «Все дворовые пришли прощаться со мной; горячо я целовал каждого из них» (Пржевальский, 1862, с. 116). Среди них были мамка Марья, няня Ольга Макарьевна, ее сестра Анна, кухарка, дядька Игнатий Шелепов, любимый товарищ Васька Шелепов, сын Игнатия. Вместе с Николаем в армию отправился дворовый человек, прекрасный охотник Иван Марков.
Ольга Макарьевна Макарова. Смоленск
Иван Марков. Москва
Как писал биограф путешественника Н. Ф. Дубровин, «от мамки — крестьянки Марьи, из деревни Старинок он поступил на попечение горничной Ольги, известной впоследствии под именем няни Макарьевны.
Небольшого роста, полная и некрасивая, Макарьевна принадлежала к тому своеобразному типу старого крепостного времени, который теперь встречается очень редко и почти выродился. Крутость ее нрава, доходившего иногда до полной жестокости, странным образом уживалась с добротой и баловством детей.
Сверх обязанности няни Макарьевна исполняла должность ключницы, экономки и главной помощницы по хозяйству… Елена Алексеевна любила Макарьевну, не могла жить без нее, но между ними бывали частые стычки, так как и та и другая отличались настойчивостью характера.
Нянькою она была прекрасною и заслужила самую нежную и слепую любовь Николая Михайловича…
Из дворни Н. М. особенно любил Ваську, шалуна, никого не боявшегося и не признававшего никаких властей и препятствий. Мальчику шаловливому и непокорному, каким был сам Н. М., Васька был под пару. И они вдвоем лазили по деревьям, придумывали разные шалости и были за то часто наказываемы» (Дубровин, 1890, с. 7, 8, 10).
Иван Марков «служил в армии» с Николаем Пржевальским и кормил голодных молодых офицеров дичью, добытой на охоте. Позднее, после первой Центрально-Азиатской экспедиции путешественника, Иван жил у Николая в Петербурге.
Елена Алексеевна относительно Ивана Маркова писала сыну: «Насчет же твоего слуги, знаменитого Ивана, прежний хозяин его, Иванов, отзывается нехорошо: он любит и выпить, и нечист на руку, у него пропало несколько вещиц, и, наконец, еще начинает грубить, за что и был рассчитан Ивановым. Будь с ним построже, да и не доверяй много, особенно при расчете денег»[80].
После отъезда путешественника в следующую экспедицию Иван переехал к Владимиру Пржевальскому в Москву. Иван Марков умер в 1879 г. от укуса бешеной собаки, которую подобрал на улице и принес в дом. Смерть наступила спустя несколько месяцев. «Никому, даже доктору, не приходило в голову, что это было бешенство от укушения бешеной собаки. Все думали, что тиф или болезнь сердца от водки»[81].
Прежний дядька братьев Игнатий Шелепов (Игнуша) из Смоленска очень хотел получить работу в доме Владимира Михайловича, но «взять его я не могу, — писал Владимир Николаю, — потому что слишком запивает».
«Слишком запивали» не только бывшие дворовые, но и дядя Павел Алексеевич Каретников, на похоронах которого, по словам его сестры, «было выпито всеми, приходящими поминать, 4 ведра водки в один день». Может быть, насмотревшись на повальное пьянство, Николай Михайлович стал столь нетерпимым к «закладывавшим за воротник».
Детство Николая и Владимира прошло в постоянном контакте с дворовыми. Братья наслаждались свободой, испытывали радость от простых вещей, например от лежания на сене. И так созвучны были эти чувства описанному в «Барчуках»:
«Вот славно! Прелесть как спать на соломе! — говорил в восхищении Саша.
Высокая черная фигура старика-караульщика, Евсея, глядела на нас сверху, добродушно улыбаясь, будто удивляясь нашему удовольствию.
— Проказники! — ласково бормотал он, с какою-то любовью разглядывая нас, смирно улегшихся рядком… — Ишь, гнездушки себе поделали!.. А ведь узнает маменька, небось высекет; ай нет?»
Братья Пржевальские легко находили общий язык с простыми людьми и хорошо обращались с теми, кто служил в их доме или имении. Особенно высоко они ценили человека с охотничьими способностями.
Николай Михайлович платил пенсию не только матери и дяде, но и мамке Марье (по 12 руб. в год) и няне Макарьевне (25 руб. в год пенсион и по 5 руб. в месяц жалованье) (Дубровин, 1890, с. 276).
Перед отъездом в последнее путешествие он наказал управляющему «обставить Макарьевну так, чтобы она не скучала. Я на все согласен, лишь бы моя любимая старуха могла жить покойно» (Дубровин, 1890, с. 448). Макарьевна скончалась от воспаления почек вскоре после отъезда путешественника из имения Слобода. Эта весть застала Николая Михайловича в Москве. «Ведь я любил Макарьевну, как мать родную. Тем дороже для меня была старуха, что и она любила меня искренно» (Дубровин, 1890, с. 454). Он распорядился похоронить ее возле церкви в Слободе, на следующий год поставить ей памятник, посадить цветы и обнести могилу забором[82]. Положенные ей жалованье и пенсион за 1888 г. в сумме 65 руб. велел отдать ее родственникам.
Николай Михайлович не предполагал, что переживет любимую няню только на полгода.
Оглавление
Купить книгу
Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Николай Михайлович Пржевальский. Путешествие длиною в жизнь» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
3
РГИА. Ф. 1343. Оп. 27. Д. 6459. Л. 6; ГАСО. Ф. 48. Оп. 1. Д. 1716-а. Церковь № 30. Запись № 17; ЦГАМ. Ф. 4. Оп. 8. Д. 1130. Л. 68; ГАСО. Ф. 76. Оп. 1. Д. 123. Л. 10.
4
День дурака (День смеха, День юмора) стали отмечать в Древнем Риме, по другим версиям, в Средневековье. В России история праздника 1 апреля связана с императором Петром I.
5
«Но уже в отце Николая Михайловича можно усмотреть признаки физическаго вырождения. В лице Алексея Степановича Каретникова мы видим несомненно даровитую личность, который через дочь свою передал Николаю Михайловичу некоторые свои черты. Поэтому в браке Елены Алексеевны с отцом Николая Михайловича можно видеть обновление выродившейся дворянской семьи путем смешения с членом выдающейся фамилии из низшего сословия» (Зеленин, 1900, с. 16).
7
Возможно, что это был Аггей Васильевич Абаза (1782–1852), который служил по таможенному ведомству с 1790 г.
9
Во время служения по таможенному ведомству Каретников почти каждый год, начиная с 1817 г., получал денежные награды в размере от 200 до 900 руб.
10
На следующий год указом Николая I от 27 февраля 1828 г. П. Д. Завилейский был назначен в Грузию исполняющим должность начальника Казенной экспедиции Верховного грузинского правительства.
11
В августе 1827 г. было принято Положение об устройстве пограничной таможенной стражи, в соответствии с которым она приобретала характер регулярного вооруженного формирования с единообразной структурой, действующего по образцу армейского подразделения. Вооружение пограничной стражи, ее обмундирование и организация повседневного быта были сведены к единому образцу.
13
Напротив дома МВД был дом Министерства просвещения, в котором позднее расположилось Императорское русское географическое общество, имевшее своим действительным, затем почетным членом путешественника Н. М. Пржевальского, внука А. С. Каретникова.
16
Мы не знаем дату рождения Елизаветы Каретниковой, но известно, что она скончалась в 1840 г. Мы располагаем послужными списками А. С. Каретникова, отца Елизаветы, и Н. С. Завадовского, ее мужа. На основании этих косвенных данных можно предположить, что Елизавета родилась в 1803 г., вышла замуж в 1820 г. уехала в Екатеринодар в 1830 г.
17
Известно, что третьей женой Никиты Акинфиевича Демидова (1724–1789) была Александра Евтихиевна (1745–1778), дочь купца Евтихия Ивановича Сафонова (ум. 1773). Если предположить, что Александра Евтихиевна Демидова была сестрой Ксении Евтихиевны Каретниковой, то дочь Каретниковой, Александра, в своих рассказах могла заменить девичью фамилию матери на фамилию мужа тети. Нам кажется наиболее вероятным, что Ксения Евтихиевна была связана родственными отношениями с московскими купцами Федором Алексеевым, Яковом Егоровым, Яковом Черниковым или их женами, крестными старших сыновей.
18
Екатерининский канал (канал Грибоедова). Екатерингофский проспект (проспект Римского-Корсакова), шедший частично вдоль канала и начинающийся от Садовой улицы, оканчивался нынешней площадью Репина, расположенной в Коломне (районе Петербурга), у Старо-Калинкина моста. Здесь начиналась дорога на Петергоф, к Финскому заливу, о чем напоминает установленный в 1782 г. по проекту архитектора А. Ринальди верстовой столб. Район Коломна расположен между Крюковым каналом, Мойкой, Пряжкой и Фонтанкой. Екатерининский канал делит Коломну на две части — Малую и Большую.
19
Указан только один дом Каретникова по адресу: 4-я Адмиралтейская часть, Екатерингофский проспект, № 132 (1822) или № 79 (1824).
21
Свидетельство: «Сим свидетельствуется, что города Санкт-Петербурга Морского Богоявленско-Никольского Собора в метрической книге под № 9 значится: Адмиралтейского ведомства у рещика Алексея Каретникова и жены его Ксении Евтихиевой родился сын Александр 1800 г. 5 января. Крещен 8 января 1800 г. Священник — Иоанн Стефанов Веселовский, что ныне протоиерей. Восприемники: московский купец Федор Алексеев, московского купца Якова Егорова жена Анастасия Алексеева» (РГИА. Ф. 1343. Оп. 43. Д. 1501 б. 1831 г. Л. 5).
22
Свидетельство: «Сим свидетельствуется, что города Санкт-Петербурга Иоанна Предтечи церкви, что при пажеском Императорском корпусе, у фельдъегеря Алексея Каретникова законный сын родился Гавриил 1804 г. 17 марта. Крещен 21 марта 1804 г. Священник Николай Полиевтов. Восприемники: московский купец Федор Алексеев, московского купца Якова Черникова жена» (РГИА. Ф. 1343. Оп. 43. Д. 1501 б. 1831 г. Л. 6).
23
Гавриил Алексеевич Каретников, коллежский секретарь, скончался 8 февраля 1860 г. от сильного излития крови. 55 лет. Погребен на кладбище села Полуева Рославльского уезда (ГАСО. Ф. 48. Оп. 1. Д. 2585. Церковь № 46. 1860 г.)
26
Александра Алексеевна Каретникова-Потемкина родилась 27 ноября 1810 г., скончалась 17 ноября 1893 г. (Река времен…, 1996, с. 351).
28
Свидетельство: «Сим свидетельствуется, что города Санкт-Петербурга Покрова Богородицы церкви в Большой Коломне в метрической книге под № 201 значится, что у таможни унтер-инспектора Алексея Каретникова родился сын Сергей 1812 г. 7 июля. Крещен 11 июля. Священник Борис Васильев. Восприемники фельдъегерского корпуса майор Николай Егорович Касторский; фельдъегерского корпуса фельдъегеря Александра Марковича жена Татьяна Яковлева» (РГИА. Ф. 1343. Оп. 43. Д. 1501 б. 1831 г. Л. 8).
29
Каретников, кол. асс. по Ивановской ул. № 14 — Московская часть, 3 кв. № 392; Каретников, отставной прапорщик по Офицерской ул. № 47 — 4 часть, I кв. № 33 (Аллер, 1824).
32
Александре Евграфовне также принадлежало сельцо Грудинино, доставшееся по наследству от брата Якова Евграфовича Воеводского. Этим сельцом позднее владела дочь Александры Евграфовны, Елизавета Михайловна (Деверилина, 2019, с. 269).
33
ГАСО. Ф. 63. Оп. 1. Д. 74. Л. 81–81 об.; Д. 77. Л. 3; Деверилина, 2019, с. 273. В 1904 г. в сельце Кимборове был только господский двор, в котором проживало 15 мужчин и 17 женщин; в деревне Кимборове было 17 дворов, 41 мужчина и 51 женщина (Деверилина, 2019, с. 268).
35
В настоящее время между домовладениями № 12 и 16 стоит забор. Это место называют КЭЧ (квартирно-эксплуатационная часть), без номера (сведения от краеведа Т. В. Кудрявцевой). Спасская улица теперь — улица Реввоенсовета, Спасоцерковная улица — Мало-Штабной переулок, Георгиевский переулок — переулок Реввоенсовета, Георгиевская (Егорьевская) улица — улица Фурманова; Спасский переулок закрыт.
42
Родилась 27 ноября 1810 г., скончалась 17 ноября 1893 г. Похоронена на кладбище с. Лобково Смоленского уезда.
44
Храм Георгия Победоносца г. Смоленска построен в 1782 г. усердием священника Петрашевича. В церкви св. Георгия живут студентки Центра подготовки церковных специалистов (ЦПЦС). Там же они ежедневно собираются на совместные утренние и вечерние молитвы, несут различные послушания. 21 октября 2019 г. состоялась конференция, посвященная 170-летию со дня основания Смоленского епархиального женского училища и 30-летию со дня возобновления его деятельности. Доклад директора ЦПЦС Е. В. Полянской был посвящен истории развития Смоленского духовного училища со времени открытия в 1849 г. до нашего времени. О том, каких успехов достигли преподаватели и студенты отделений ЦПЦС (регентского, иконописного, лицевого шитья), слушатели узнали из докладов заместителя директора ЦПЦС О. М. Маковцовой, а также заведующих отделениями — Т. М. Белякиной, О. В. Шадриной.
45
Большую роль на этапе получения разрешения на строительство, выбора места размещения памятника сыграло взаимодействие светской и духовной властей: заместителя губернатора Смоленской области П. В. Хомайко и митрополита Смоленского и Дорогобужского Исидора. Особую благодарность заслуживает Н. В. Деверилина, заслуженный работник культуры РФ, заместитель председателя Областного краеведческого общества, неутомимо и плодотворно трудившаяся с первого до последнего дня создания памятника. Существенную финансовую помощь оказало Смоленское отделение РГО (председатель А. П. Катровский) и Национальный парк «Смоленское Поозерье» (директор А. С. Кочергин).
46
Фольварк (хутор) Скуратово, застенок (немереная земля, прилегавшая к покосам, лесу и т. д.) Романово и усадьба (помещичий дом с пристройками) Замерзино. // В начале XX в. владения Пржевальских входили в Бабиничскую волость Витебского уезда Витебской губернии. При советской власти Скуратово было в составе Вороновского сельсовета Витебского района Витебской области. Во время Второй мировой войны родовое гнездо и семейное кладбище Пржевальских были уничтожены.
47
Отец Кузьмы, Томаш (по-русски Фома), получил Скуратово от своего отца Мартына в 1778 г., будучи уже подданным Российской империи.
48
Кроме владений в Старицком уезде Алексей Кузьмич также владел имениями Карпово и Котлово в Ржевском уезде (продал их в 1855 г.) и Козлово в Ушаковской волости Зубовского уезда (ГАТО. Ф. Р-476. Оп. 1. Д. 15. Л. 300; Тверские губернские ведомости, с. 227).
49
РГВИА. Ф. 400. Оп. 12. Д. 5547. Л. 22–32; Ф. 400. Оп. 9. Д. 3255. Л. 423–437; Ф. 409. Оп. II. Д. 28141. Л. 113 (п./с. 323–471, 323–513). 1879 г. Недвижимость 100 десятин земли в Тверской губернии Старицкого уезда. Родовое имение.
50
Иван Демьянович Толпыго — второй муж Елены Алексеевны Пржевальской-Толпыго, урожденной Каретниковой.
51
НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 200. Письмо Елены Михайловны Пржевальской-Гольм брату Николаю Михайловичу. 21 июня 1867 г. Петербург.
52
Формулярный список и медицинское свидетельство старшего доктора динабургского военного госпиталя (Дубровин, 1890, с. 4).
54
В 1833 г. император Николай I провел реформу армейской пехоты, в результате которой каждый армейский полк получал расформированные пехотные, карабинерные, морские и егерские полки. 23 мая 1833 г. в Риге состоялся последний высочайший смотр упраздняемых морских полков, после которого Николай I решил все-таки сохранить о них хотя бы внешнюю память. 24 мая император повелел Невскому и Софийскому пехотным полкам отныне называться морскими. Эти полки по-прежнему входили в состав 1-й пехотной дивизии.
55
«Главной причиной неуспешного выздоровления был колтун, усиливавший болезни других органов» (Дубровин, 1890, с. 4). Колтун (Plica polonica) — сбившаяся в клубок прядь волос, напоминающая войлок, образуется при воспалении сальных желез на голове. В прежние времена считался особой болезнью, присущей некоторым местностям (например, берегам Вислы, Познани) и народностям.
56
ЦГАМ. Ф. 4. Оп. 8. Д. 1130. Л. 68; РГИА. Ф. 1343. Оп. 27. Д. 6453. Л. 3; РГАФ. МФ. Ф. 406. Оп. 4. Д. 3776-с. Л. 1–4; Дубровин, 1890, с. 3, 4.
57
Имение, вероятно, располагалось рядом с деревней Митюли. Жители этой деревни относились к Даньковскому приходу, т. е. были прихожанами церкви, построенной Юрием и Афанасием Швейковскими в селе Даньково.
60
Алексей, возможно, был родным братом Авксентия Карловича Згоржельского — деда по материнской линии В. Н. Добровольского, ученого, этнографа, лингвиста.
61
НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 248. Письма Е. А. Пржевальской-Толпыго сыну Николаю Михайловичу Пржевальскому.
64
«Вводный лист» Мирового судьи 1881 года декабря 13 дня; «удостоверение» Л. А. Глинки на продажу имения в селе Слобода Н. М. Пржевальскому в 1881 г. Документы хранятся в доме-музее путешественника в пос. Пржевальское.
65
По другим сведениям, во владение имением А. И. Пыльцова была введена 30 ноября 1874 г. К ней перешло 386 десятин земли (Деверилина, 2019, с. 263). В 1881 г. она прикупила 354 дес. при д. Поляны Смоленского уезда (ГАСО. Ф. 63. Оп. 1. Д. 59. Л. 136 об.; Деверилина, 2019, с. 264). В 1904 г. она продала 25 дес. 430 сажен Маланьинскому товариществу (ГАСО. Ф. 63. Оп. 1. Д. 445). В 1907 г. у А. И. Пыльцовой было 403 дес. 1540 саж. Ценность земли 66 054 руб. 63 коп. (ГАСО. Ф. 10. Оп. 24. Д. 1564. Л. 348). Найдено Н. В. Деверилиной.
66
«Похищено 40 штук рогатого скота, 22 лошади, 18 овец, 20 свиней, 40 индюков. 30 уток, 15 гусей, 50 курей, две пролетки на резиновом ходу, одна коляска, линейка, тележка, 8 одиночных саней… Из хозяйственных орудий: две косилки, две жнейки… 15 железных борон, 6 плугов, 3 бочки керосина… В доме расхищено все имущество. Унесены даже рамы… расхищена вся мебель, рояль, картины, зеркальные шкафы, умывальники и проч. Увезены все мелочи. Перечень разграбленного: шуба на пуху, крытая черным сукном… мех белый тибетский, мех кенгуру с клеймом Хлудовой; 2 барашковые муфты, пальто черное суконное на ватине, черное плюшевое на шелковом подкладе куплено за границей и т. д.».
71
Старинная церковь (1650–1660) в Лобкове была перестроена Павлом Михайловичем Повало-Швейковским в 1832 г. По сведениям на 1897 г. «в церкви в селе Лобкове четыре престола: в главном холодном храме — Рождества Пресвятой Богородицы, святителя Николая Чудотворца и святых мучеников Бориса и Глеба; в придельном теплом храме — во имя Божией Матери „Всех скорбящих радости“. Прихожан — 1310 мужчин и 1387 женщин. Расстояние селений — 1–8 верст. В приходе 2 земские школы, учащихся до 125 человек».
72
«Обложная болезнь» — дифтерия, фолликулярная ангина. Гнойные формы воспаления миндалин, тонзиллита. Диагностировалась по обильному налету на слизистой горла, т. е. налет «обложил».
74
«Последний месяц своей жизни он [Павел Алексеевич Каретников] был совсем без памяти, никого не узнавал и хорошо сделал, что, не делая больших хлопот, умер покойно. А на похоронах все были пьяны, начиная со священника и всего причта» (НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 248. Из письма Е. А. Пржевальской-Толпыго Н. М. Пржевальскому от 30 апреля 1877 г.).
76
Свидетельство: «Сим свидетельствуется, что города Санкт-Петербурга Владимира Божьей Матери церкви, что в придворных Слободах, в метрической книге под № 230 значится, что у фельдъегерского корпуса фельдъегеря родился сын Павел 1808 г. 10 августа. Крещен 14 августа. Священник Самсон Платонов. Восприемники фельдъегерского корпуса майор Николай Егорович Касторский; фельдъегерского корпуса фельдъегеря Александра Марковича жена» (РГИА. Ф. 1343. Оп. 43. Д. 1501 б. 1831 г. Л. 7).
77
«Водяная» (водянка) — асцит (скопление жидкости), сопутствующее заболевание при болезнях почек или печени, связанное с отеками (печени, почек, сердца и др.).
79
ЦГАМ. Ф. 4. Оп. 8. Д. 1130. Л. 68; РГИА. Ф. 1343. Оп. 27. Д. 6453. Л. 3; РГАФ МФ. Ф. 406. Оп. 4. Д. 3776-с. Л. 1–4. Михаил Кузьмич Пржевальский; Дубровин, 1890, с. 3–4.
82
Все указания путешественника были исполнены. Позднее, во время войны 1941–1945 гг., могила и памятник были разрушены, затем усилиями Евгении и Василия Гавриленковых место упокоения Макарьевны на кладбище в Слободе (Пржевальском) было восстановлено. Ежегодно ее могилу навещают многочисленные туристы, приезжающие в дом-музей Н. М. Пржевальского.
