Семь крестов

Николай Прокошев, 2013

Пруссия… 1410 год от Рождества Христова. Дворянин Гектор Бронте приговорен к виселице за убийство тевтонского рыцаря. Накануне казни ему является загадочный дух, обещающий освобождение. При одном условии – придется выполнить семь сложных заданий. И чтобы спасти свою шкуру, а заодно и душу, Гектор мгновенно соглашается… Правда, какой ценой дастся это спасение, герой и не предвидел. Волей судьбы он окажется в рядах Тевтонского ордена и примет участие в Грюнвальдской битве, где кровью и потом добывались слава и деньги. Временной портал на Куршской косе отправит героя в прошлое к своим предкам, где он узнает истинную цену человеческой жизни. Астроном Николай Копперник покажет изнанку нашего мира, а волшебник Вицель продемонстрирует колдовские чары. Сможет ли с помощью дружбы и любви, вопреки предательству и горю, наш герой получить семь крестов? Или все-таки дух Бэзил низвергнет Гектора навечно в адские чертоги?

Крест второй

Важные документы

Перед тем как отправиться в Кёнигсберг, четверо спасшихся из цепких лап инквизиции наполнили свои фляги водой и запаслись в дорогу вяленой говядиной и сыром из козьего молока. Буря уже стихла, и только звезды на небосклоне весело подмигивали путникам, будто поздравляя их с трудной победой.

Ехали молча — каждого занимали свои мысли. Тронд был не очень доволен таким сомнительным уловом. Подавленная гибелью сестры, Анна к тому же очень переживала за больных во главе с Циклопом. А Гектор, наоборот, искренне радовался счастливому окончанию опасного путешествия. И лишь Гуннар просто наслаждался свежим ночным воздухом, продолжая все так же лучезарно улыбаться.

Решили идти в обход Повундена, во избежание ненужных встреч и объяснений. Анна настояла, чтобы они прошли мимо того кратера, где убитой лежала ее мать. Бедную женщину следовало похоронить как подобает, отдав ей последний долг. Тело Терезы, которое везли викинги, должно было упокоиться рядом. Нордические бойцы высоко чтили память своих предков, павших в бою, и потому не колебались ни секунды, когда Анна завела об этом речь.

Лопаты захватили в каморке близ стойла, где хранились разные инструменты. Если бы не сложившиеся обстоятельства, бедных женщин, несомненно, упокоили бы на кладбище. Однако два трупа, притом один обезглавленный, в два счета навлекли бы на путников тень подозрений, а этой печальной ночью им меньше всего хотелось кого-нибудь встретить.

Шелест листвы и стрекотание сверчков были единственными звуками, помимо шороха обсыпавшегося под лопатами песка, которые доносились со стороны тайного могильника. Никто не осмеливался заговорить первым.

— Недостойные проводы для благочестивых христиан, — Бэзил появился, как всегда, внезапно.

— А что ты предлагаешь? Отнести их в деревню? — утирая рукавом пот со лба, Пес продолжал копать яму, находясь по колено в воде. — Я вообще, если честно, против этой затеи. Надо было сразу уносить ноги отсюда.

— Как обычно, ты думаешь только о себе, Гектор. Новые друзья все-таки помогли тебе, а ты все о своем.

— Ну да, помогли, а если нас заметят? Я же за всех тревожусь. Как мы объясняться будем?

— Да нет здесь никого, кому тут по ночам шататься? Это место вообще мало кто знает. Между прочим, дело есть. — Псу тут же вспомнилась вся история от начала до конца, стоило ему услышать эти слова. — Заканчивайте и поговорим.

Копание могил продолжалось еще с полчаса, после чего Тронд с Гуннаром аккуратно уложили тела в подготовленные ямы. Склонившие головы мужчины молча стояли, слушая отходную молитву, что читала Анна. Затем девушка бросила материнский крестик, найденный ранее путешественниками, в могилу родительнице и пожелала ей поскорее встретиться с Терезой на небесах.

Каждый из трех мужчин кинул пригоршню песка на мертвых, и затем останки благополучно закопали. Вдруг в кратере за спиной послышался тихий всплеск, как если бы ударила хвостом рыба. Не успел Гектор и глазом моргнуть, как викинги, словно белки на дерево, вскочили на края кратера и стали тыкать клинками в воду. До дна им достать не удалось, поэтому Гуннар спрыгнул внутрь. Роста он был невысокого, и ему приходилось вставать на цыпочки, чтобы голова не скрылась в воде.

Улыбка на несколько секунд исчезла с губ викинга, пока он шарил руками и ногами под водой, но как только убедился, что ничего там нет, боец вновь показал всем свои ровные зубы. Однако перед тем, как вылезти, датчанин наступил на что-то твердое и вскоре поднял со дна странный предмет — гладкий, отполированный со всех сторон угловатый камень иссиня-черного цвета.

При свете луны можно было рассмотреть местность далеко вокруг, поэтому Пес и Тронд мгновенно огляделись по сторонам — швырнуть странный камень могли только из небольшого нагромождения бурелома в двадцати шагах от кратера. Пока Гуннар одевался, викинг с пруссом сломя голову бросились к корягам. Ошибки быть не могло: по песку, в противоположном от них направлении, тянулась цепочка следов, уходившая в сосновый бор.

За считанные минуты ни один человек не смог бы преодолеть такое расстояние, будь он даже на лошади. Значит, за ними или кто-то следил, или поджидал их здесь. Неужели это возможно? Тогда кто это и с какой целью обозначил свое местонахождение?

Четверка быстро вскочила на коней и, решив не искать шпиона, который бегает быстрее пятнистой африканской кошки, направилась в Кёнигсберг. Перед отъездом Гектор, еще раз бегло осмотрев чудной камешек, на всякий случай припрятал его в дорожную сумку.

Гектор вдруг вспомнил, как Джанини, лысый предатель, сказал Гзанде, что он не отрезал голову матери близнецов. Возможно, это сделал как раз тот молниеносный следопыт. А что, если был еще один инквизитор, о котором они не знали? Очень странная история… Непонятно, зачем он бросил камень. И как, черт его возьми, он сумел так быстро добежать до сосен?

— Началось, Гектор, — голос невидимки прервал тяжелые раздумья Пса. — Твой личный крестовый поход — он начался. В общем, нам надо серьезно поговорить.

— Давай уж, будь добр, объясни, какого дьявола здесь происходит! — Гектор едва не выругался вслух. — Что это за тип и куда ты опять меня втянул?

— Во-первых, ты сам этого хотел. Помнишь тюрьму, замок, побег? Во-вторых, настало время, как я и обещал, кое-что тебе рассказать.

— Ну, я жду. Хотя… знаешь, что? Не надо мне ничего рассказывать! Ты обещал, как только я выполню первое задание, то смогу от всего отказаться, забыл? — изредка поглядывая по сторонам, Пес крепче взялся за узду. — Так вот, я отказываюсь, понял? Все, спасибо, что помог, но больше мне ничего от тебя не нужно. До свидания, герр Бэзил!

— Право, конечно, за тобой. Но сейчас твое упрямство мало что изменит. Видишь ли, отказаться ты, конечно, можешь, но механизм уже запущен. Равновесие нарушилось, понимаешь? Ты взял свой первый крест…

— И что дальше? Ты же говорил, что можно отказаться. Взял не взял, задание выполнил — и все. Чего еще? Какое равновесие? Какой еще механизм?

— Дело в том, что, когда ты согласился там, в замке, участвовать в… этом походе, твое решение мгновенно вызвало ответную волну, — голос Бэзила стал холодным, как и спина Гектора. — Независимо от того, согласишься ли ты и дальше принимать участие, но лошадей запрягли и повозка уже тронулась. Поэтому поворачивать обратно для тебя крайне нежелательно.

— Я повторяю: плевать я хотел на твои отговорки! Дело сделано — ты обещал. Отпускай меня и сам катись в своей повозке, и притом подальше, понял?

— Я вижу, ты не понимаешь. Скажу проще. С момента нашего соглашения твоя жизнь уже никогда не будет прежней. Поскольку определенные силы уже столкнулись, то, отказавшись, ты навлечешь беду на всех, кто с тобой рядом. Пусть это всего несколько человек, но отважишься ли ты их потерять? Иными словами, выбор у тебя небольшой.

— Проклятый грязный мошенник, — в негодовании Гектор стиснул зубы. — Ты ничего об этом не говорил. Иначе я бы ни за что не согласился. Лучше бы меня вздернули. Ты опять обвел меня вокруг пальца, подлец. Значит, я должен идти дальше, если хочу спасти своих друзей?

— Именно так. — Даже намека на сожаление Пес не уловил в голосе Бэзила. — Правда, есть и хорошие новости. Если ты согласишься идти дальше, тебя ждут не только одни неприятности. Этот путь не из легких, но я уверен, что впереди у тебя немало счастливых событий.

— Это каких же?

— Например, в своем следующем путешествии ты встретишься с некоторыми членами семьи Бронте.

— Не смеши мою лошадь, герр дух, — гнев Пса начал понемногу стихать, и, поразмыслив, он понял, что делать ему все равно нечего, да к тому же молодого прусса всегда тянуло навстречу приключениям. — Я единственный человек, кто остался из нашего рода.

— Отчасти ты прав. В общем, не забывай — следующая возможность отказаться представится после третьего креста, и тогда все будет по-честному.

Бэзил оставил Пса в странном состоянии: с одной стороны, прусс чувствовал некий прилив бодрости духа, а с другой — находился в полном недоумении. Вышло все не совсем так, как ему хотелось. Придется проходить еще целых два испытания, и если они будут такими же сложными, как первое, то радоваться спасению близких, возможно, будет уже некому. Он также поймал себя на мысли, что, знай об этом раньше, все равно согласился бы. Почему же выбор пал именно на него? Чем он заслужил такое внимание? Может быть, Бэзил причастен к тому, что Циклоп оказался скандинавским выходцем? А все отдельные происшествия — это части одного целого или же череда случайностей?

В любом случае, сначала его и викингов ждет награда, а потом сытный обед и несколько кружек лучшего городского пива. И совсем не исключено, чтобы отработать свой долг перед Магнусом, он поступит к нему на службу — друзья в стане наемников у него уже есть и боевое крещение уже пройдено.

Пес представил себя в обмундировании, сражающимся с лютыми придорожными разбойниками. Заодно он устроится помощником к Бальтазару и начнет потихоньку возвращать дядькины долги. А потом Бэзил сведет его с родственниками, вдруг они окажутся богатеями — одним словом, все не так уж и плохо. Мысленно Гектор согласился пройти еще два испытания и посмотреть: если будет невмоготу — откажется, а если нет — как знать.

Когда путники ступили на перекресток у Нойхаузена, они направили коней в сторону лёбенихтских ворот Ростор. К этому времени луна проиграла борьбу, сдавшись упорному натиску солнца, и на горизонте забрезжил младший брат яркой звезды — рассвет. В размышлениях Пес не замечал никого вокруг, но вдруг очнулся. И если викингов уже довелось узнать немного лучше, то свое внимание на Анну прусс обратил впервые.

Одежда ее была еще хуже той, что носили люди в Повундене: все-таки недели, проведенные в застенках дьявольской церкви, наложили свой омерзительный отпечаток. Но ее лицо, выражавшее неразделенную ни с кем боль и страдания, лицо, заляпанное размазанной слезами грязью, лицо, в синяках и ссадинах от побоев, заставило Гектора посмотреть на женщину по-другому.

К своим двадцати восьми годам он ни разу не был женат и никогда об этом не думал всерьез, а вот сейчас в его сердце приятно кольнуло. Беглец представил Анну отмытую, в чистой одежде, с улыбкой на лице. От этих светлых мыслей Пес едва не свалился с лошади.

Прусс решил, что пока бывшая пленница поживет у них с Бальтазаром, ведь в таком большом хозяйстве, как у Прустовского, помощники нужны всегда. Так что работа ей найдется. Наверняка придется позаботиться о том, чтобы Анна смогла получить гражданство — возможно, за принесенные им бумаги братья-тевтоны смогут расщедриться. И хотя крестьяне нужнее ордену на полях, а не в городах, возможно, любезные рыцари согласятся на маленькое исключение.

Пока путешественники подходили к воротам Ростор, Гектор все больше думал о своих родственниках. Дядька постоянно твердил, что, кроме него да Пса, никого не осталось. Как же так? Не ошибся ли Бэзил? Вопросов было гораздо больше, чем ответов.

На удивление бодрый в такую рань, привратник долго всматривался в нарочно искривленное лицо дворянина. Не выдержав молчаливого напряжения, Тронд сыпанул стражу несколько монет в протянутую руку, и процессия спокойно двинулась в сторону рекрутской конторы Магнуса. Мужчины вошли внутрь, а девушка, так за всю дорогу не проронившая ни слова, осталась дожидаться снаружи.

— Приветствую тебя, капитан Магнус, — Гектор протянул шведу руку, а викинги почтенно кивнули своему хозяину. — Наш поход…

— Где добыча? — Не дав пруссу договорить, хозяин конторы, неизвестно, спавший ли хоть раз за всю жизнь, сразу перешел к главному: — Что-то я не вижу у тебя мешков с золотом. Где вы таскались? Гектор, ты мне что обещал? Только не говори, что попросту гонял моих людей непонятно зачем.

— Э-э, ты понимаешь, Магнус… Мы нашли нечто гораздо более ценное, чем золото и серебро. Видишь ли, то, чем мы завладели, орден оценит сверхположенного. Вас озолотят, мне надо только показать им эти бумаги…

— Что? Ты сказал бумаги? — кустистые брови капитана наемников грозно сошлись у переносицы. — Я дал тебе двух человек, чтобы вы разорили логово жестоких, но богатых разбойников, так?

— Так.

— А ты что принес? Бумаги?

— Да, — Пес слегка стушевался.

— А теперь приложи все усилия, дабы объяснить, каким образом связаны орден, твои бумажки и мое потерянное время и деньги, которые должен мне ты!

— Знаешь, тут такое дело… Как мы убедились на собственной шкуре, да и Тронд не даст соврать, те разбойники, о которых я говорил, на самом деле оказались инквизиторами, и никаких драгоценностей мы там не обнаружили, — исподлобья глянув на Тронда, Гектор, как всегда, не увидел на его лице ни малейших эмоций, а Гуннар продолжал все так же беззаботно улыбаться. — Нам очень повезло, что мы вышли оттуда живыми.

— Честно говоря, уж лучше бы ты там подох, Бронте. — По тону Магнуса невозможно было понять, разозлился он или же у него хорошее настроение. — Ведь от тебя нет ни малейшей пользы. Ты, как комар без жала, только и можешь, что жужжать, а укусить-то нечем. И зачем я только с тобой связался? Может, скажешь мне, наконец, остолоп и пугало, чтоб тебя акулы ободрали, огородное?

Гектор не нашелся, что ответить, и пока он соображал, Магнус обратился к Тронду на своем языке. Вмешиваться в их разговор прусс не решился, и, когда они закончили, швед махнул рукой в сторону незадачливого должника. Этот жест, в отличие от тона, Псу был предельно ясен, и он незамедлительно ретировался из рекрутской конторы. Через минуту за ним вышел Тронд. Он объяснил Гектору, что Магнус дает ему самый последний шанс и, если эти бумажки нельзя обменять на деньги в замке, Тронду велено зарезать паршивого прусса в подворотне как свинью.

Даже намека на тень улыбки на лице скандинавского воина Пес не заметил и беззаветно поверил во всю серьезность намерения сурового викинга выполнить приказ хозяина. Кишки Гектора за последнее время привыкли к разнообразным кульбитам, поэтому он даже толком не обратил внимания на их очередное сальто в своей утробе, но вязкая слюна все-таки предательски застряла в сухой глотке.

Оставалось надеяться только на Бэзила, и, если он обманул, Пса ожидала скоропостижная кончина не сегодня, так завтра от рук исполнительного скандинава. Бежать бесполезно: во-первых, у него появилась ответственность за судьбу Анны, а во-вторых, новый крест искать все равно надо, ведь родственники, как сказал дух, живут где-то поблизости.

В крайнем случае, если его опять посадят в тюрьму, невидимка снова найдет способ его освободить. Перед тем как отправиться в замок вместе с викингом, Гектор уговорил Тронда, чтобы тот разрешил ему отвести Анну к Бальтазару. Пес ничего не стал объяснять другу, только попросил его присмотреть за ней, пока не вернется с хорошими новостями. Не задавая лишних вопросов, добродушный поляк ободряюще улыбнулся девушке и повел отпаивать своим лучшим в слободе бульоном.

Заранее Гектор мысленно попрощался и с Анной и с Бальтазаром — как знать, что готовит ему встреча с рыцарями. Благоразумно дождавшись девяти часов дополудни на лавке у рекрутской конторы, странники направились в крепость.

Замковая башня кёнигсбергской ставки Немецкого ордена была видна с любой точки самбийской столицы, но особенно хорошо она просматривалась из Альтштадта, единственного города, из которого можно было войти в крепость. Кёнигсбергский замок, конечно, не мог по размерам сравниться с резиденцией Верховного магистра — Мариенбургом, но за сто пятьдесят лет своего существования нога врага так и не ступила на ровную брусчатку крепости.

Тому причиной служили стены шириной в полтора человеческих роста и высотой в пять. Традиционно прусские замки строились рыцарями в форме замкнутого четырехугольника. Исключением не был и кёнигсбергский, один из мощнейших оплотов тевтонской корпорации, окруженный рвом с водой со всех сторон, кроме южной. На ручье Катцбах^[24], соединенным со рвом и огибавшим твердыню с севера и востока, стояли четыре мельницы, мирно моловшие зерно для нужд братьев.

— А ты и вправду зарезал бы меня под забором, Тронд? — до замка оставалось идти не больше пяти минут, и Гектор, отчаянно скрывая волнение, решил напоследок занять себя любым разговором.

— И глазом бы не моргнул, — викинг почесал за ухом, зорко присматривая за Псом и готовый в любой момент схватить его, если тот вдруг попытается сбежать.

— А как же все, через что мы прошли? Неужели ты не почувствовал, что мы как-то сблизились? Ты, я, Анна и Гуннар. Мы же вышли живыми из ада, разве ты не согласен? Я бы никогда не смог зарезать близкого мне человека.

— Ты думаешь, я тебя из-за великой дружбы спасал? — как обычно, лицо датчанина не выражало ни радости, ни сожаления. — Ты же сказал, что там будет чем поживиться. А там ничего не было. Значит, ты меня обманул. И не только меня. Мы рисковали жизнью даром. А так дела не делаются, если тебе нужна помощь — плати. Либо марками, либо кровью.

Путь к арочным воротам твердыни, увенчанным рельефом с изображением одного из крестоносцев, проходил через форбург^[25]. Форбург предназначался исключительно для хозяйственных нужд. Здешние постройки включали в себя бани, кладовые для фуража и пива, конюшни, кузницы, мастерские, пекарни, литейный цех, амбары и казармы.

Отсюда открывался не очень красивый вид на искусственный пруд Шлосстайх, облюбованный кожемяками с их смрадным производством и загрязненный естественными отправлениями братьев-тевтонов. Но горожане все равно любили частенько ходить на водоем в надежде углядеть там кочующих лебедей или хотя бы уток.

— Ну вот и пришли. — На пути конвоира и сопровождаемого перед главными воротами стояли два стражника с высокими пиками.

— Стоять. Кто такие? Куда идете? — охранник, тот, что с усами, смерил запыленных посетителей презрительным взглядом.

— У нас важное донесение для хаускомтура^[26], а быть может, и самого маршала. Как знать, господа, — Пес помахал перед носом усатого свернутыми в трубочку пожелтевшими листами. — Следует отдать лично в руки.

— По-моему, я тебя где-то видел. Как твое имя? — второй стражник, с заячьей губой, подозрительно уставился на прусса, хорошо, что тот, пока был у Бальтазара, успел умыться, причесаться и переодеться. — Уж больно рожа твоя мне знакома.

— Дитрих звать. Не мог ты меня видеть, а то бы и я твою наглую харю тоже запомнил. — Поначалу Пес хотел как можно учтивее пройти внутрь крепости, но все-таки его задиристая натура взяла верх: — Слышал, что я сказал? У меня документы для братьев! Это не терпит отлагательств и настолько важно, что ты, даже раздуйся твоя бестолковая башка до размеров перезревшей тыквы, все равно бы не понял.

Стражники удивленно переглянулись, пожав плечами, и охранник, имевший особую природную отметину, повел Пса и Тронда в глубь открытой площадки. Прямоугольный замок располагал девятью настенными башнями, отдельным переходом с западным флигелем соединялся данцкер^[27], стоявший над ручьем. Просторный внутренний двор был вымощен камнем с таким уклоном, чтобы дождевая вода стекала в вырытый здесь колодец. Раньше во дворе, до постройки нового зернохранилища в форбурге, у южной стены стоял старый сарай, где хранили посевные. Именно здесь, в отгороженном помещении старого амбара, находилась та самая тюремная камера, откуда удалось сбежать Псу с помощью невесть откуда взявшегося духа Бэзила.

Украдкой покосившись налево, Гектор увидел, что знакомая калитка, через которую он ускользнул из замка, оказалась закрытой на тяжелый замок. По телу прусса пробежала холодная дрожь, но совсем не похожая на ту, что испытывает преступник, вновь оказавшийся на месте преступления. Вспотевшими пальцами беглец перебирал заветные бумажки, как если бы они были его пропуском в мир прошлого, где некогда он жил в ладах с законом.

Вот уже как сто лет Кёнигсбергский замок являлся резиденцией орденского маршала. В связи с переездом столь важной персоны местный капитул^[28] принял решение о расширении площади замка. Для высокопоставленного военачальника к северной стене пристроили отдельное здание, включавшее в себя все необходимые помещения: спальню, кабинет, капеллу, трапезную и комнату для слуг. Вход на второй этаж осуществлялся с внутреннего двора через крытую галерею. На первом этаже размещались кухня и оружейные палаты. Об архитектуре и убранстве маршальской пристройки племяннику как-то поведал дядя, неоднократно посещавший одно из первых лиц ордена в связи с договорами по янтарю^[29].

Для Тронда посещение рыцарской цитадели происходило впервые, и он с интересом наблюдал за тем, что творится вокруг. Десятки людей сновали туда-сюда, каждый занятый своим делом. Кто-то катил пустые бочки из трапезной в сторону громоздких телег, а кто-то, наоборот, разгружал с них полные, чтобы откатить на склад. Одни — охапками, а другие на вилах тащили сено в конюшню. Некоторые на плече несли длинные доски на второй этаж. Кто-то рубил дрова для кухни, еще кто-то, держа под руку, прогуливал одряхлевшего рыцаря.

Но самое увлекательное зрелище развернулось в центре двора. Здесь поставили несколько чучел, набитых соломой, и орденский полубрат демонстрировал местным ополченцам как правильно надо рубить, сечь и колоть. За учениями с интересом наблюдал невысокий рыцарь в полном боевом снаряжении и поправлял полубрата^[30], если тот делал что-то не так. Перед всей компанией на столе лежали ятаганы, палицы, дротики, щиты, шлемы и броня, из обрывков разговоров доносились объяснения о преимуществах и недостатках одного оружия перед другим.

Пес шел не поднимая головы, стараясь лишний раз не выдавать себя. Правда, на их троицу и так никто не обращал ни малейшего внимания. У ворот в здание конвента стояла еще пара стражников. Провожатый визитеров объяснил привратникам цель их появления в замке и, насвистывая известную песенку, отправился на свое место к главным воротам.

Трехэтажное здание конвента имело квадратную форму и располагалось в западной части замка. Судя по задушевным разговорам знакомых купцов, на первом этаже конвентхауза находились кухня, кладовые и небольшое помещение, в котором нагревали воздух, что сквозь многочисленные отверстия в полу отапливал жилой этаж.

В восточной части второго, самого главного этажа обустроили капеллу, изображения святых в которой были призваны укреплять дух молившихся рыцарей. В западной части размещался зал капитула, того самого места, где приняли решение о казни Гектора. Между капитулом и капеллой находился архив. Северное крыло вмещало в себя спальни и покои рыцарей, здесь же оказались ворота во внутренний двор, в котором вырыли глубокий колодец, выложенный кирпичом и камнем.

Здешняя архитектура особо не отличалась от той, что была снаружи — те же крытые галереи, те же овальные в верхней части окна, те же двускатные остроконечные крыши. Единственная разница заключалась в отсутствии рабочего люда. Зато здесь, одни во дворе на скамейках, другие — на балюстраде, присутствовали братья, настоящие рыцари-монахи — основа Тевтонского ордена.

Оделись они все свободно: черные полотняные штаны и такие же кафтаны, без доспехов и оружия. Среди братьев Пес заметил и тех, кто недавно обрек его на смерть. Легкое чувство неприязни к своим палачам на секунду овладело Гектором, но он взял себя в руки и быстрым шагом поспешил за своим новым провожатым наверх — в прихожую зала капитула.

Когда они вошли, стражник резво обыскал их и попросил немного подождать, пока он сообщит хаускомтуру о прибывших. В небольшой светлой комнатке вдоль двух противоположных стен стояли деревянные стулья с подлокотниками и высокими резными спинками, на которые присели в ожидании Пес и Тронд.

Через минуту охранник высунулся из приоткрытой двери и жестом пригласил их войти. Почувствовав непреодолимую тяжесть в ногах, Гектор, мокрый от волнения, с трудом встал. Викинг учтиво пропустил прусса вперед.

Посредине зала, того самого, где пруссу вынесли смертный приговор, стоял огромный овальный стол, во главе которого сидел сам хаускомтур Гюнтер фон Плотке, слева от него находился еще один рыцарь, которого Пес раньше не видел. Этот человек обладал решительным и цепким взглядом. На вид ему было лет сорок, седина слегка украсила его виски, а высокий лоб предполагал незаурядные умственные способности. Справа за отдельным столом восседал окруженный ворохом бумаг кумпан^[31]. Стражник поспешно удалился, почтительно прикрыв за собой двери. Гектор не решался первым открыть рот.

— Ну? Какое у вас дело? С чем пожаловали, досточтимые господа? — хаускомтур приветливо развел руками.

— Меня зовут Гектор Бронте. Позавчера меня должны были казнить. Уважаемый капитул приговорил меня к смертной казни через повешение, — сам того не понимая, как он сумел это произнести, Пес решил идти до конца. — Но я сбежал. И вот сейчас снова стою перед вами, только уже не в качестве преступника.

Брови незнакомого брата поползли вверх, и он потер глаза кулаками, как будто убеждаясь в реальности происходящего, а секретарь от неожиданности даже выронил перо.

— Так это ты? Надеюсь, у тебя очень серьезный повод, чтобы вот так нагло заявиться сюда, — кулак фон Плотке с грохотом обрушился на стол; писарь, склонившись над бумагой, делал вид, что занят делом, успевая при этом украдкой поглядывать на Пса.

— Даже более чем. Я сбежал отсюда лишь с одной единственной целью! — В голосе Гектора рыцарю послышалась вовсе не наглость, но отвага. — Мое сердце воспылало ненавистью к вопиющему факту самоуправства и жестокости.

— Не может быть, — незнакомый Гектору рыцарь впервые подал свой негромкий властный голос. — Очень интересно, продолжай.

— Дело в том, что некий незнакомец, посетивший меня накануне казни, поведал одну свою догадку касательно орудующей в округе шайки инквизиторов.

Теперь настала очередь удивляться фон Плотке.

— Я сам сначала не поверил, — Гектор затараторил так, что Тронду пришлось похлопать его по спине, чтобы он не задохнулся. — Но, являясь исключительно верующим и богобоязненным человеком, решил во что бы то ни стало лично проверить сказанное, для чего мне и пришлось бежать. Ведь Господь не простил бы мне бездействия, а убеждать в своей правоте почтенных братьев у меня не было времени. Да и, положа руку на сердце, вряд ли кто-нибудь мне бы поверил.

— А почему же твой посетитель сам не явился к нам?

— Он немой, а я понимаю их язык, специально меня нашел, едва не опоздал…

— Бред какой-то. Ну и что? Нашел инквизиторов? Я склоняюсь больше к тому, что ты накануне смерти тронулся умом и сейчас жгучее чувство совести привело тебя сюда, — выглянув в окно, хаускомтур крикнул привратнику, чтобы тот поднялся. — Другого объяснения не нахожу. Твой друг, если он чист перед Богом и законом, может идти, а тебе, Бронте, придется остаться. Правосудие должно быть восстановлено.

— Подожди, Гюнтер, не спеши, — жилистая рука другого брата дотронулась до рукава фон Плотке. — Он не производит впечатления полудурка. Ты нам что-то принес, давай-ка посмотрим.

Поскольку Пес стоял как вкопанный, вслушиваясь в шаги стражника, поднимавшегося к ним наверх, Тронд взял из дрожащих рук Гектора свитки и положил их на стол перед двумя рыцарями. По мере того как они изучали содержимое бумаг, напряжение в комнате возрастало. Прусс в очередной раз задумался о побеге, но бежать было некуда — путь назад преграждал появившийся в дверях охранник, а скакать на улицу через окна, как исвестно, чревато множественными переломами.

Пот струился по спине прусса ручьем, дыхание участилось, в конце концов ноги Пса подкосились, и от падения на холодный пол его спас вовремя подхвативший обмякшее тело Тронд. Викинг с молчаливого разрешения рыцаря усадил обессиленного Гектора на массивный дубовый стул и обхватил напарника за плечи, чтобы тот не соскользнул набок. Минуты тянулись мучительно долго — даже дольше, чем в инквизиторском подвале, и Пес почти потерял сознание, не в силах более ожидать развязки.

— Что с ним? — От острого взгляда властного рыцаря скрыть полуобморочное состояние необычного посетителя было невозможно.

— Это от духоты, у него иногда бывает, — невозмутимый Тронд растормошил Гектора, чтобы тот мог слышать, что ему говорят.

— Действительно, очень ценные документы. Но откуда они у вас? Как вы сумели их раздобыть? Они не поддельные?

— Даю слово и даже могу поклясться на Библии — свитки настоящие. Правда, они нам очень дорого стоили. Эти звери уложили троих наших. А у них семьи, дети, — Тронд, уважительно склонившись перед важными чиновниками, развел руками. — Всех надо кормить, а кормильцев потеряли. Я не переношу детских и женских слез, как теперь смотреть им в глаза…

— Ах да, конечно, мы все понимаем. Гюнтер, разберись, пожалуйста, с этим господином. А у меня есть несколько вопросов к нашему новому помощнику, — после того как викинг и управляющий скрылись за дверями, рыцарь подсел к Псу. — Меня зовут Генрих фон Плауэн. То, что вы нам принесли, несомненно, окажет помощь в будущем. Однако сейчас важно обратить внимание на другое — наши государственные границы трещат по швам. Польско-литовская корона готовит нам сокрушительный удар. Ты меня слышишь?

— Да-да, слышу, — Гектор пришел в себя и с удивлением оглядывался по сторонам в поисках Тронда. — А где…

— Он ушел с фон Плотке решать финансовые вопросы. Слушай внимательно. Я редко ошибаюсь и сейчас вижу в тебе храброго воина, такие нам всегда нужны. Война неизбежна — это всего лишь вопрос времени. Вина на тебе еще осталась, но ее можно искупить…

— Вы уверены? А как же стража, тюрьма? — все еще потные руки Пса теребили край фламандской кружевной скатерти. — Я же преступник, и все такое…

— Ну и что? — холодный взгляд фон Плауэна уперся в удивленные глаза прусса. — Обычное дело, честно говоря, у нас здесь много оступившихся людей. Я вижу, вы дружны с этим наемником, что очень важно на поле боя. Каждый отдельный отряд может переломить ход битвы. Ну как, пойдешь к нам полубратом?

Вот это да! Какой любопытный поворот событий! Опешивший Пес не моргая смотрел на Генриха, все еще сомневаясь в такой невообразимой милости. Самочувствие прусса многократно улучшилось, когда фон Плауэн повторил предложение. Однако, сославшись на недомогание в животе, Гектор клятвенно пообещал обмозговать все как следует на свежую голову, а пока ему «надобно немного подлечиться».

Прежде чем покинуть конвентхауз, Пес поинтересовался относительно своих будущих обязанностей в качестве серого брата. Как выяснилось, ему предстояло шесть дней в неделю находиться в гарнизоне замка, в определенные дни нести дежурство и, если он не против, еще и помогать братьям с продуктовым обеспечением крепости — все-таки фамилия Бронте была в городе на слуху.

Обеты бедности и целомудрия его не касались, а значит, все свободное время он мог проводить как ему заблагорассудится, то есть жить по мирским обычаям. В свою очередь рыцари выделяли ему коня, оружие, броню и на первое время инструктора по боевому искусству. Но самое главное — с него полностью снимались все обвинения.

Попрощавшись с фон Плауэном, Гектор откланялся на выходе из зала и медленным усталым шагом направился в сторону ворот: через калитку выходить он не рискнул. Тронд как сквозь землю провалился. Скорее всего, получив денежки, викинг сразу же умчался к Магнусу. По крайней мере, один тяжелый камень свалился с плеч так настрадавшегося за последнее время прусса. А насчет службы тевтонам Пес решил призадуматься всерьез.

За принесенные документы его все равно простили, и жить он мог как раньше. Но если верить фон Плауэну, то Пруссия находилась перед лицом смертельной опасности со стороны Великой Польши и их литовских прихлебателей. Стране, где родился Гектор Бронте, уже который раз угрожала война, причем на этот раз такая, что может изменить ход истории всей Восточной Европы.

Еще ни разу Пес не призывался на воинскую службу по законам ордена. В военное время каждый крупный землевладелец обязывался прибыть на поле брани с определенным количеством воинов, лошадей и вооружения. Иначе ему было необходимо выплатить рыцарям соответствующую компенсацию, которой хватило бы на замену вельможи со свитой.

Однако в то время, когда Гектор набрал достаточную для призыва форму^[32], никаких серьезных конфликтов орденское государство не переживало. Его дядька и Бальтазар пару раз откупались, но и тогда ни о какой крупномасштабной войне речи не велось. Мысль о том, что родные улочки и подворотни вскоре могут захватить вражеские солдаты, а всех жителей поработить, Гектора совсем не прельщала.

Патриотом до зубовного скрежета Пес себя не считал, но родину очень любил и только сейчас понял, что рано или поздно за свободу придется сражаться, проливая собственную, а если повезет — то и чужую кровь.

Тем не менее мысль о службе Дому тевтонскому ему всегда была противна, поскольку он хорошо помнил, как рыцари сюда пришли. Сколько жизней было загублено, сколько домов разрушено и сколько страданий выпало на долю пруссов. Но той знати, которая стала сотрудничать с орденом и приняла христианство, сохранили все права и земли, поэтому его предков карающая десница не коснулась.

При всем при том рассказы, какие Пес слушал от коренных жителей в трактирах и на торговых площадях, постепенно разжигали в нем ненависть к немцам. И присягать на верность узурпаторам приравнивалось для него к предательству своего народа. В то же время он прекрасно понимал, что братья принесли в эти земли определенный порядок и совершенство, обучили коренных жителей чтению и письму.

Они навсегда прекратили извечные междоусобные войны между прусскими племенами и создали единое процветающее духовно-рыцарское государство. Таким образом, на одну чашу весов ложилась любовь к родине, а на другую — пренебрежительное отношение к завоевателям этой родины. Хотя цели у него и у братьев совпадали, но встать под их знамя…

— Ты не поверишь, друг, — Гектор обмакивал ломоть пшеничного хлеба в наваристый бараний суп с капустой и морковью. — Меня пригласили служить в орден. Еще позавчера меня собирались повесить, а сейчас зовут полубратом. Как непостоянен это мир!

— Да ну, — схватив за ухо кухонного служку, подслушивающего под дверью, Бальтазар дал ему пинка. — И что ты думаешь? Пойдешь? Может, поможешь мне с их закупками: в городе судачат, что грядут тяжелые времена, ну ты знаешь этих базарных пустомель. Заказы потихоньку урезают, платят все меньше. Все откладывают на черный день. А что там в замке говорят?

— Что назревает решающая битва. Вот затем я им и нужен, хотя какой из меня воин, сам посуди. Я меч последний раз держал лет пять назад. Меня же первый поляк изрубит на куски, как ты этого барана.

— Вот тут ты ошибаешься, Пес. Раз они тебя зовут, значит, такой им нужен. Они дурачков с улицы не набирают. Ты знаешь людей в городе, можешь много чего достать, вон друзья у тебя в наемниках. Здесь только деловой подход, я думаю. На поле тебя, видно, поставят в резерв, хотя тренировать все же будут.

— Вот и думаю — ну что я один могу сделать, какой от меня толк? Вреда больше: неровен час из своих кого-нибудь нечаянно зацеплю, пока железяками махать буду. — Краник на большой пузатой бочке тихо скрипнул, и в оловянную кружку потекло золотистое пиво, наполняя кухню сладковатым запахом солода. — Ну да, Пруссия в опасности, но я-то что могу? Что, мы с двумя викингами изменим ход битвы, что ли? Да еще, как ты говоришь, в резерве.

— Будь немного поумнее, Пес, ты бы уяснил одну простую военную истину — войну делает не воевода, а солдат. Вот только представь, — одновременно Бальтазар отдавал распоряжения повару, снующему вокруг них в поисках большого тесака для разделывания косули, — если бы каждый начал так причитать? Кто бы тогда воевал?

— Не знаю, друг, не знаю…

— Ну что я один сделаю? — Бальтазар передразнил незадачливого друга. — И все остались бы дома горевать о судьбе своей несчастной отчизны. И что бы тогда было? Да, братья полтораста лет назад вас прижали к ногтю, но кто сейчас посмеет жаловаться? Они к пруссам лучше, чем к немцам своим, относятся.

— Ты к чему это все? Считаешь, что я должен идти? А где Анна, кстати? Оставим ее?

— Во-первых, я ничего тебе не советую, принять решение должен ты сам. Я только высказал свое мнение. А вот твоя Анна сначала замкнутая и грустная была, и я подумал, что там у вас, видимо, что-то очень страшное произошло. Но ты же знаешь, я в такие дела никогда не суюсь, поэтому налил ей разогретого вина с моими особыми травами, и вроде девчонке немножко полегчало. Сейчас поднялась в комнату, спит. Оставим или нет — смотри сам, я не против.

— Спасибо тебе, Бальтазар, ты меня всегда выручал. Никогда этого не забуду, — Пес допил пиво и отнес плошку, где был суп, чтобы прислуга помыла.

— Ладно, иди уже к себе, полубрат несчастный.

Все-таки определенный смысл влиться в орден, несомненно, имелся. Измученную и настрадавшуюся Анну Пес выгонять не имел никакого права, справедливо подозревая, что идти ей совершенно некуда. А если орден разрешал оставаться мирянином, то быть женатым не возбранялось. Гектору давно уже хотелось обзавестись своей семьей, но все время что-то мешало, а главное — не встречалось той единственной на его тернистом пути. И наконец, пусть даже при таких трагических обстоятельствах, он нашел и спас ту, за которую не жалко и не стыдно умереть.

Вдруг Псу отчетливо вспомнился брат Джанлука, поход с викингами в чертову церковь, отец Джузеппе, факелы в злополучном коридоре, Гзанда и даже капельки пота на лысине брата Джанини. Ему показалось, что все это как-то связано, но образы начали слоями накладываться друг на друга, картина получалась какая-то расплывчатая, и установить четкую связь Псу не удалось. Но сам факт, что некая взаимосвязь определенно существует, отчетливо и прочно укоренился у него в голове.

Не зря они вытаскивали из того кошмара Анну, и, может быть, обретение креста заключалось не в том, чтобы уничтожить этого выродка Гзанду, а, напротив, спасти ее? В жизни, как давно уяснил Гектор, совпадений не бывает. Что же хотел от него Бэзил? Зачем он отправил его туда? И чем больше Пес об этом думал, тем больше укреплялся в мысли, что Анна в его жизни появилась неслучайно. И это могло означать только одно — ему надлежало защищать ее. Но, прежде всего, необходимо отстоять свою обитель — Кёнигсберг, а то и всю Пруссию.

Сомнений больше не осталось — ради этой женщины он был готов перешагнуть через свою гордость и встать бок о бок с рыцарями на поле брани. Никто больше не посмеет и пальцем тронуть Анну, а он, Пес, если понадобится, отдаст свою жизнь за ее спокойное существование.

Эти два дня он решил провести с Анной: узнать ее получше, поговорить с ней, рассказать о себе, а вдруг она не захочет быть с ним? А что, если у нее другие планы и, возможно, где-нибудь остались родственники? Или она захочет скорее забыть этот кошмар и навсегда исчезнуть из этих проклятых краев?

Вот об этом Пес не подумал, поэтому в легком замешательстве зашел к себе в комнату и уселся, обняв согнутые в коленях ноги, на тяжелый кованый сундук, служивший одновременно и шкафом, и дополнительным стулом, а иногда даже и кроватью. Солнце уже спряталось за горизонтом, а он все сидел и гадал: что же будет с ними дальше и как Анна отзовется на его ухаживания?

Гектор поймал себя на мысли, что никогда так долго не размышлял о чем-то одном, никогда не углублялся во всевозможные фантазии и рассуждения, особенно по поводу женщин. Это было странное чувство, но оно ему понравилось. Когда в дверь постучали и вошел слуга, чтобы занести пруссу фрикадельки с подливкой и брагу, он стряхнул с себя оковы тяжелых дум и твердо решил, что утром обязательно поговорит с Анной.

— Анна, ты здесь? — Едва дождавшись рассвета, Пес, немного стесняясь, постучал в соседнюю дверь.

— Да, да. — Было ясно, что девушка давно уже не спала. — Это ты, Гектор? Входи.

— Э-э, я вот зашел узнать, как ты? Удобно ли здесь?

По благодарному взгляду Анны, сидевшей в изголовье кровати и закутавшейся в одеяло из овечьей шерсти, Пес предположил, что это, возможно, лучшее из всех мест, где ей приходилось бывать.

— Зачем ты спрашиваешь? Насколько я помню, мне ни разу в жизни не доводилось спать на чистой постели. Правда, воздух здесь не такой свежий, как у нас в… — бедняжка осеклась, и через секунду ее милое лицо залили слезы.

— Не нужно, Анна, все уже позади, — Гектор присел рядом и осторожно взял девушку за руку. — Надо постараться скорее забыть все, отпустить. Главное, что мы остались живы, а это самая ценная награда для наших близких.

— Ты так думаешь? — кулачками размазывая слезы, Анна с надеждой посмотрела на Пса.

— А как же, конечно, — тут прусс понял, что надо говорить быстро и решительно, чтобы не усугублять и без того напряженную обстановку. — У меня ведь тоже… хм… непростая судьба. Хочешь, расскажу?

Анна кивнула, и Гектор, поднявшись с кровати и прислонившись к стене, начал свой рассказ. Родился он двадцать восемь лет назад здесь, в Кёнигсберге, в семье зажиточных прусских дворян. Его родители, потомки древних прусских знатных правителей, владели внушительными наделами, на которых трудились крестьяне, ежемесячно снабжавшие семейство Бронте мясом, зерном и овощами. А отец продавал продовольствие либо перекупщикам, либо братьям. Так появлялись деньги, причем очень неплохие.

Пес помнил из детства, как его мать носила красивые янтарные, золотые или серебряные украшения. Они постоянно разъезжали в гости к друзьям и родственникам в Данциг, Торн, Магдебург, Кульм, Бранденбург. Семья Бронте жила дружно и счастливо, постоянно балуя своего шустрого и смышленого сынишку. Правда, здесь существовало одно «но» — Гектор о многом знал лишь из рассказов. Его родители скончались, когда ему было всего четыре года.

В результате чудовищного недоразумения семейная пара Бронте отошла в лучший мир. Как-то в одной из поездок отец Гектора сильно поранился, а мать, давно уже страдавшая от удушья, в том же путешествии почувствовала себя значительно хуже. Поэтому семье пришлось в спешном порядке развернуть повозки обратно домой.

Когда они добрались до альтштадтского госпиталя «К Святому Духу», у господина Бронте на ноге появились признаки антонова огня, а у матушки сухой кашель перемежался с громким легочным свистом. Заезжий арабский врач-путешественник, присутствовавший тогда в больнице, немедля рекомендовал наложить мужчине повязку с лекарственной мазью. Женщине полагалось, накрывшись плотным куском материи, вдыхать заваренный настой целебных трав.

Несмотря на уверенный тон бородатого врачевателя, его советы остались неуслышанными братом Дитрихом фон Коблецем, который в то время также находился в госпитале и поднял сумасбродного араба на смех. Обстоятельства сложились таким печальным образом, что главный эскулап в больнице был назначен на должность недавно и чету Бронте не знал.

Фон Коблец тоже не так давно прибыл сюда из Нижней Саксонии и, пропади он пропадом, в тот день зашел посмотреть, как ухаживают за больными. У брата было свое понимание о врачевании, и он постановил, что у мужа в ноге завелась плохая кровь, от которой надо избавиться. Рыцарь приказал врачу покрепче привязать отца мальчика и что было сил рубанул по голени мужчины своим тяжелым мечом.

А матери надлежало обрить голову, начертить на темени крест, подвесить вверх ногами и держать ее так до тех пор, пока не выйдет злобный дух, нахально поселившийся у нее в груди. В результате такого целительства супруг умер от потери крови, а его жена — от удушья. Это была еще одна причина, по которой Пес возненавидел тевтонов.

После смерти родителей опекунство над малышом Гектором, не имевшим ни братьев ни сестер, взял его дядька, живший сравнительно неподалеку — в Рагните, городе на границе с Литвой. Дела у дядюшки шли неважно, и в опеке над мальчиком он видел возможность заняться торговлей, что впоследствии и осуществил.

Когда мальчик достиг семилетнего возраста, дядя отправил его в магдебургскую семинарию учиться грамоте и счету, поскольку старому холостяку со временем нужно было кому-то передать дела. Став отроком, Пес начал вникать во все тонкости торгового дела. Он учился грамотно организовывать поставки, советовался, как приструнивать вечно жалующихся на высокие поборы крестьян, вникал во все тонкости торговли с купцами. Но самая главная наука заключалась в том, как накопить и приумножить капитал. Все шло своим чередом: Гектор изо всех сил старался помочь опекуну, но вначале этого года произошло весьма странное событие.

Прусс хорошо запомнил тот пасмурный вечер. Они с дядей сидели у очага в своем доме, расположенном между пивным двором Вернера и прядильней матушки Рохмер, и мирно беседовали о том, что сельдь стало сбывать все тяжелее, а соль, наоборот, упала в цене. Вдруг их беседу прервал тревожный стук дверного молотка. Казалось, что человек очень торопится, и, если его не впустят, он разнесет дверь в щепки. Дядюшка осторожно встал и тихой поступью направился ко входу.

Вскоре засов оказался у косяка, а задвижка с грохотом отлетела в сторону. В дом вошел странного вида господин: дождевая вода стекала с грубого шерстяного плаща прямо на порог, на лице и голове полностью отсутствовала какая-либо растительность, а глаза имели приметный миндалевидный разрез. Такой, обычно, имели заезжие с далекого Востока, коих Пес успел навидаться в жизни.

Пришлый господин и дядя разговаривали настолько тихо, что ему был слышен только их неразборчивый шепот. Гектор не подавал виду, что пытается разобрать, о чем они говорят. Вороша кочергой угли, он молча смотрел на верхнюю часть портала камина, где красовался семейный герб Бронте — встающее над морем лучистое солнце и свирепая собачья морда в нижней части.

Но все же Пес сел таким образом, чтобы краем глаза можно было видеть происходящее около двери. Вдруг гость резко дернулся и поглубже завернулся в плащ, но Гектору все-таки удалось разглядеть на щеке незнакомца небольшой шрам в виде креста. Он сразу вспомнил, что однажды, очень давно, видел нечто подобное у дядьки, только не на лице, а на лопатке. Дядя уклончиво ответил, что это родимое пятно, и с тех пор старался не раздеваться при племяннике.

Наконец разговор закончился, и неприятный человек, навестивший обитель Бронте, скрылся так же стремительно, как и пришел. Сколько Гектор ни расспрашивал дядюшку об этом странном визите, у того всегда была одна отговорка, мол, заходил старинный приятель, с которым он давно не виделся.

Постепенно эта история начала забываться, но однажды, когда поздним вечером Пес вернулся домой с полей, где присматривал за посевными работами, дядюшку он дома не обнаружил. Не появился опекун и на следующий день и через неделю. Все его вещи оставались на месте, сам же он как в воду канул.

Основные дела семьи вел дядя, а Пес оставался лишь на подхвате. Однако после исчезновения родственника ему пришлось взвалить все хозяйство на себя. И хотя знания и навыки у Гектора были, но все как-то не заладилось с самого начала. Все вокруг стали обманывать — и крестьяне и купцы, ко всем прочим напастям произошел резкий скачок цен из-за холодной зимы. Постепенно начали разрываться давние связи с перекупщиками, так мало-помалу его хозяйство стало приходить в упадок.

Гектор продолжал неудачно вкладывать накопленные деньги, и вдруг, как снег на голову, свалилось еще весьма неприятное известие. Оказывается, дядюшка влез по уши в долги. Тогда Пес грешным делом подумал, что именно по этой причине он исчез, и вероятно, его убили. В конце концов, оставшись без должной поддержки, прусс не выдержал. Чтобы отдать часть долга, ему пришлось продать дом и земли, сам он переехал на постоялый двор. Его прежние деловые будни постепенно оттеснили недели, проведенные в пьяном угаре.

Вскоре прусс остался почти без средств к существованию, поэтому ему пришлось поселиться у Бальтазара Прустовского, старинного друга семьи Бронте. Тот разрешил Псу проживать у него бесплатно. Затем произошла та чертова драка, где он, вдрызг пьяный, случайно зарезал зарвавшегося брата, из-за чего и оказался в темнице. Остальное Анна уже знала, за исключением невидимки Бэзила, но Гектор решил пока не открывать своего тайного бесплотного покровителя.

— Какая печальная история, Гектор, — Анна поманила взволнованного, как будто заново пережившего те события, Пса присесть к ней на кровать. — У меня все было гораздо проще… кроме конца.

Действительно, рассказ девушки был типичен для людей ее круга. Деда Анны, эста по национальности, увели в плен ливы, продавшие его затем заезжему из Курляндии светскому землевладельцу. А тот, в свою очередь, подарил его и еще нескольких других невольников самбийскому епископу.

Там дедушка, тогда еще молодой крепкий мужчина, женился на такой же рабыне родом из Полоцкого княжества. С тех пор все их потомство принадлежало церкви, а точнее, лично епископу. Посему они относились к безземельным батракам и трудились на благо «Господа и верных сынов его».

Нынешний епископ вполне благосклонно относился к невольным пленникам и принял за обычай каждый год на день святых Петра и Павла^[33] даровать свободу какой-нибудь семье, наделяя ее правами крепостных. Естественно, при условии обязательных оброка, барщины и десятины. Другим немаловажным условием считалось наличие хотя бы одного родственника мужского пола в семье. К сожалению, у Анны остались только мать и сестра, но доброжелательный прелат, оценив трудолюбие и кроткую доброту, принял женщин в число своей домашней челяди.

Вдруг Анна вздрогнула и зарыдала — ведь она беглая крестьянка, за это ее неминуемо ждет суровое наказание, быть может, даже каторга, а сначала розыск и позорный принудительный возврат. Искреннее доверие епископа чудовищно посрамлено — Господь такого не простит. Смущенно выслушав Анну, Гектор не растерялся и пообещал устроить все лучшим образом, переговорив со своими высокопоставленными друзьями из ордена.

— А знаешь, о чем я всю ночь думала? — казалось, девушка немного успокоилась.

— Нет. Скажи мне, — Пес опустил взгляд, ожидая услышать то, что ему так не хотелось. — Я думала о том, что очень хочу здесь остаться. С тобой, с Бальтазаром, ведь у меня больше никого не осталось, мне некуда идти, — тоненькие, все в синяках ручки Анны обвили шею Гектора. — Можно я здесь останусь?

— Ты не поверишь, — теперь на глаза прусса навернулись слезы, и он тоже обнял девушку, — я тоже об этом думал всю ночь. Боялся, что не захочешь. Но сейчас я тебя никуда не отпущу. Никуда.

Заглянув Анне в глаза, Пес хотел было ее поцеловать, но девушка, улыбнувшись, прижала свой палец к его губам и объяснила, что такие уловки возможны лишь после свадьбы. Все-таки она была религиозным человеком, воспитанная покойной матушкой в очень строгих правилах. Но то, что Анна намекнула на возможность пожениться, подняло Пса на седьмое небо. Вот она! Та самая, которую он ждал почти целую вечность и, пролив за нее собственную кровь, едва не лишился жизни.

Он ее полюбил — поэтому надо жениться, и как можно скорее. Как раз днем Михаэль их и обвенчает после обеденной службы. Она будет помогать по хозяйству Бальтазару, а он пойдет служить в проклятый орден, угробивший его родителей и еще не одну тысячу пруссов.

Но защита благополучия будущей семьи встала для Гектора на первое место, и он все-таки решил отбросить предвзятое отношение к братьям Дома тевтонского. Пес объявил Анне, что ненадолго отлучится, ему нужно договориться кое о чем со своим товарищем-священником, а она пусть идет завтракать вниз на кухню.

— Ну что, Псина, женушку себе подыскал, как я погляжу, — опять в самый неподходящий момент в мысли Гектора клином втиснулся Бэзил. — Хороша девчонка, только ей бы еще получше отмыться…

— А ты не лезь, куда не просят. Тебя, видно, завидки берут, — Пес вышел на неширокую вымощенную лишь около домов на тротуарчиках улицу. — Сам разберусь как-нибудь. Да, кстати, я тут подумал… Если к братьям на службу пойти, то, пожалуй, смогу ее защитить, как считаешь? А что до Бальтазара, то этот здоровяк сам кого хочешь одной лапищей зашибет. В общем, я, наверное, откажусь от твоих крестов.

— Твое дело, конечно, но вспомни, что ты видел у дядюшки на лопатке? Вспомни-вспомни.

— Это… был крест? — от неожиданности прусс чуть не запнулся о веселого курносого мальчугана, мастерившего кораблик прямо посреди дороги.

— А ты как думал? Что ему поставили клеймо?

— Опять ты меня облапошил, жалкий лгун!

— Значит, так. Можешь отказаться, но тогда, напоминаю, произойдут очень неприятные вещи. И уж не думаешь ли ты, Пес, — излюбленный насмешливый тон редко изменял Бэзилу, — что, взявшись за ржавый кинжал, сможешь защитить хотя бы себя, не говоря уже о твоей новой возлюбленной?

— Война будет через год, а то и через два. И к тому времени я буду фехтовать лучше любого мечника во всей Европе!

— Во-первых, с таким заявлением тебе гарантировано место придворного шута, а, во-вторых, кто сказал, что опасность исходит со стороны границы? И вообще, с твоего мира.

— Что-то я не пойму — куда ты меня втянул? С какого-такого моего мира? Ты рискуешь оказаться растертым в порошок, если хоть один волос… — остановившись около Барбаракирхе, Гектор погрозил воздуху кулаком.

— С нее упадет не только волос, а вообще вся голова, если будешь упираться. Тебя никто не тронет, пойми. Свое ты честно отработал, можешь уходить, но в этом случае не досчитаешься как минимум двух человек. Хочешь действительно их защитить, действуй, как я скажу.

— Хорошо, что надо делать, — Пес в очередной раз почувствовал себя букашкой по сравнению с этим чудовищным исполином Бэзилом.

— Вот это совсем другой разговор. — Гектору показалось, что дух улыбнулся. — Помнишь, я говорил тебе о встрече с родственниками? Настало время поближе с ними познакомиться. Зайди в кирху, договорись с Михаэлем о свадьбе, бери лучшую лошадь и скачи на косу^[34]. Если тебе повезет — к вечеру вернешься к себе на свадьбу.

Как объяснил Бэзил, Псу нужно было скакать на север по косе шесть миль^[35], затем свернуть направо к заливу в сторону танцующего леса. На Куршской косе кроме нескольких рыбачьих поселков и сторожевых застав никаких других поселений не было, поэтому Гектор мчался большей частью по пустынной дороге. За все три с половиной часа ему навстречу попались лишь орденский почтовый гонец и один небольшой купеческий обоз, груженный бочками с медом.

Прусс завел лошадь в сосновый лес и пробирался сквозь чащу до тех пор, пока не заметил указанное духом дерево. Эта сосна имела одно странное свойство, как, впрочем, многие другие деревья в этом лесу — в локте от земли она делала петлю и затем, снова распрямляясь, продолжала расти вверх. Именно в это необычное отверстие Бэзил и попросил пролезть Пса, шутливо намекая, чтобы он там не застрял.

— Если я тебя правильно понял, — Гектор спешился и привязал коня к ветке соседнего дерева, — ты хочешь, чтобы я пролез в эту дыру, образованную гнутой сосной?

— Твои потрясающие умственные способности иной раз заставляют меня усомниться в прозорливости самого царя Соломона, — очередная колкость Бэзила заставила Пса с досадой сплюнуть. — Ты буквально все схватываешь на лету. Полезай, полезай, чего стоять раздумывать?

— Доводилось мне в жизни делать много глупостей, но ползать на брюхе по сосновым колючкам — это впервые, — кряхтя, Гектор опустился на колени и, подобно гусенице, начал пролезать сквозь сосновую петлю. — Хотел бы я посмотреть, как бы ты здесь корячился. Вечно влезет невпопад со своими дурацкими штучками.

Родственники

— Прокс? Господин Прокс, вы где? — стоило Псу протиснуться сквозь дыру, как он услышал незнакомый голос, судя по всему, принадлежавший подростку. — Ах, вот вы где, хвала богам. Я думал, вас растерзал медведь.

Гектор действительно опешил, когда увидел того, кто его искал. Перед ним верхом на сером жеребце сидел парнишка лет пятнадцати откровенно прусской наружности — светлые волосы до плеч, узкий лоб и мощные скулы. Насмерть перепуганный юноша схватился за кинжал в ожидании возможного нападения.

Прокс? Почему его назвали Проксом? Кто этот голубоглазый веснушчатый мальчишка? И одет он как-то странно. Такую одежду — пышные шаровары со складками, полотняные рубахи и плащи с бронзовыми подковообразными фибулами^[36] на плече — не носят уже лет двести, если не больше.

Неужели на косе еще остались языческие племена? Следом взгляд Пса упал на собственный костюм. Его котта, панталоны и замшевые сапоги исчезли бог весть куда. Взамен них появилось то же одеяние, что и у мальчугана, разве что с серебряной фибулой на плаще. И рукоятка короткого меча на поясе была инкрустирована золотом и янтарем. Гектор поднялся, отряхивая хвою и кору.

— Ты кто? Почему ты называешь меня Проксом?

— Что? Неужели всесильный Аушаутс^[37] сыграл с вашей памятью злую шутку, господин Прокс, — отрок, неподдельно охая и причитая, спрыгнул с коня и начал совершать странные движения руками.

— Сейчас же прекрати махать перед моим носом! Ты кто такой? И… кто я такой? — Пес тряхнул паренька за плечи.

— Видно, вы упали с коня головой оземь, господин Прокс. Вы что, правда, ничего не помните?

— А что я должен помнить?

— Ну как же. Вы — господин Прокс, сын господина Трудевута Бронте, хозяина этих земель, — наблюдая за реакцией Гектора, подросток все-таки продолжал свои замысловатые движения руками. — Я — ваш слуга Крукше. Мы отправились на охоту, вы поскакали вперед, чтобы настичь кабана, и скрылись из виду. Я кричал-кричал и наконец нашел вас здесь.

— Ты хочешь сказать, что меня зовут Прокс Бронте? И у меня есть живой отец?

— А что ему станется? Конечно, живой. Еще нас всех переживет, хвала Окопирмсу^[38]!

— Ну хорошо, поехали посмотрим. Вот ведь как память-то отшибло.

Крукше свистнул, и через полминуты к ним прискакала изумительная аварской породы лошадь, чью сбрую украсили замысловатым плетением из бронзовой и серебряной проволоки. Гектор никак не мог сообразить, что же все это значит. Бэзил обещал ему встречу с родственниками, но чтобы с отцом… Его давно нет в живых, да и звали его отнюдь не Трудевут. К тому же и самого Пса зовут уж точно не Прокс.

Смысл происходящего пока оставался непознанным, и он молча последовал за Крукше. Когда они выехали из леса на основную дорогу, Гектору показалось, что она стала гораздо уже — здесь с трудом прошла бы даже одна повозка, не говоря о встречной. Пес удивленно хмыкнул, заметив, что никаких съездов к деревням рыбаков не наблюдалось, а сторожевых башен не было и в помине. Неожиданно Крукше свернул к морю через ту же хвойную чащобу, но на противоположную от залива сторону.

Вскоре они въехали на прогалину, где в окружении вековых деревьев раскинулось древнепрусское поселение. Нет, такое точно невозможно. Подобные места могли еще остаться разве что где-нибудь в Великой пустоши^[39], но чтобы на косе, прямо под боком у рыцарей…

Урочище представляло собой деревеньку в тринадцать рубленых домов на открытой вытоптанной площадке. Тот, что находился в центре, имел прямоугольную форму и самые большие размеры. Причем его крышу изготовили из гонта^[40], в то время как остальные домики были покрыты камышом и соломой. Как догадался прусс, эта хижина и являлась жилищем его семьи. Все поселение окружал двойной частокол с единственным въездом, куда и направились Гектор-Прокс со слугой. Часовой на входе поприветствовал хозяина и поинтересовался, как прошла охота и как боги помогали ему.

Гектор обратил внимание, что быт у предков оказался весьма незатейливым. Кто-то прямо посередине двора латал рыбацкие сети, кто-то дубил кожу, какая-то женщина длинной иголкой вышивала причудливый узор на ленточке для волос. Другая женщина доила корову, шустрые ребятишки беззаботно бегали вокруг, играя на деревянных свистульках заливистый мотив.

— Есть кто дома? — отодвинув оленью шкуру, служившую дверью, Пес протиснулся в глубь жилища.

— О, Прокс, это ты, — всплеснула руками невысокая, полноватая, со светлыми волосами и яркими серо-голубыми глазами привлекательная женщина. — Как поохотились?

Гектор внимательнее присмотрелся к своей новой матери. На ней красовалось длинное льняное узорчатое платье, русые волосы, заплетенные в косы, были собраны на затылке и заколоты костяным гребнем. Выразительные глаза оттеняли серебряные серьги, дополненные такой же прекрасной подвеской. Она ласково улыбнулась Гектору.

Настоящую мать Пес почти не помнил. Единственным отчетливым воспоминанием мог считаться только запах полевых цветов, которыми матушка украшала все комнаты в их просторном доме.

И одна незабудка неизменно выглядывала из ее роскошных светлых волос. Помимо этого, разве еще вечный кашель — женщина кашляла, не переставая ни днем ни ночью, — приходил на ум прусскому аристократу. Ни черт лица, ни походки, ни жестов Гектор воспроизвести в памяти не смог бы.

— Госпожа Скало, вы удивитесь, но Прокс потерял память, — Крукше кинулся к женщине и принялся быстро тараторить. — Вашего сына сшибло веткой с коня, он свалился на землю и, видно, крепко приложился головой. Могучий Потримпо^[41], помоги нам!

— Перестань горланить, Крукше, — женщина отмахнулась от слуги. — Что стряслось, Прокс?

— Я вправду ничего не помню, — Пес гадал, насколько похожа эта женщина на его настоящую мать. — Может, и в самом деле рухнул с лошади. Туго нам придется — это же сколько вспоминать придется, мама.

— Не горюй, сынок, — взяв Прокса за руки, Скало ласково заглянула ему в глаза. — Я бы тоже хотела многое забыть. Скоро с пасеки вернется отец и все тебе расскажет.

Убранство жилища особого впечатления на Гектора не произвело: в доме имелось три комнаты, разделенные тонкими глинобитными перегородками. В одной комнате находилась большая кровать с одеялом, набитым лебяжьим пухом. Там же сложили каменную печь.

В другой поместили кровать поменьше и небольшой сундук. В третьей, где они разговаривали, стоял грубо сколоченный стол, несколько таких же стульев, два сундука и прядильный станок. Пес предположил, что в сундуках находится все богатство их знатной семьи. Не так уж и много для зажиточных прусских дворян.

Скало напомнила, что сзади дома привязаны шесть лошадей.

В поселении есть кузница, где также хранится все оружие села, которое, кстати, называется Бронтекамм. Это и есть их потомственные земли. Участком они владеют небольшим, но все необходимое для жизни есть: и рыба, и зверь, и пахотное поле, и огород, и домашняя живность, и пчелы, и вода, и лес. Железо, правда, приходится либо покупать, либо обменивать на пушнину, которой здесь тоже вдоволь — куница, ласка, бобр.

В небольшом котелке, куда новоявленная мать вместе с мясом бросила раскаленные камни, она разогрела для Пса похлебку из оленины, и, когда он промокнул последние капли супа куском хлеба, домой вернулся отец. Это был высокий, крупный мужчина с грубым лицом и густыми волнистыми каштановыми волосами, закрывавшими уши. На его поясе красовался маленький топорик, украшенный местным кузнецом традиционным прусским орнаментом. В руках отец держал длинное копье с бронзовым наконечником.

Следом за ним зашел другой слуга, постарше Крукше, и спросил, сразу ли бросать тарпанье мясо в погреб или сначала, по обычаю, накормить им собак. Трудевут разрешил дать собакам немного мяса со спины животного, а остальное положить на хранение в холодный погреб. Старший Бронте расстегнул плащ и переобулся из сапог в легкие лубяные обмотки. Он лишь удрученно покачал головой, когда узнал, что его сын потерял память. Этого еще ему не хватало. После того как хозяйка налила горячей похлебки мужу, тот принялся неспешно посвящать Гектора в подробности их нелегкой жизни.

Подозрения Пса подтвердились — все-таки он попал в прошлое. Судя по отсутствию каких бы то ни было признаков нахождения здесь тевтонов, год на дворе стоял от силы тысяча двухсотый. Зная, что пруссам не ведом календарь, он не рискнул уточнить у родителей время его пребывания в прошлом. Значит, Бэзил не наврал и устроил ему встречу с родственниками. Как он умудрился перенести сознание Гектора в тело сына его предков Прокса? И зачем? Каким же будет второй крест?

Единственное, в чем дух обманул, так в том, что Пес успеет на собственную свадьбу к вечеру. Даже если он прямо сейчас сломя голову понесется к той изогнутой сосне, то, в лучшем случае, прибудет домой с первыми звездами. Да и вряд ли невидимка даст ему возможность оказаться в своем времени, пока прусс не выполнит новое задание. Поэтому Гектор-Прокс решил подождать, когда Бэзил снова заговорит с ним и объяснит, что нужно делать дальше.

Напоминая сыну недавние события, нынешний отец рассказал, что Брутения^[42] переживает далеко не лучшие времена. Междоусобные войны и постоянные набеги поляков и русичей отравляют жизнь простому люду. В этой неразберихе отправители древнего культа во главе с верховным жрецом Криве-Кривайтисом окончательно подмяли под себя власть в стране, объясняя все невзгоды гневом многочисленных богов.

Народ вспомнил старые времена, когда обстановка была спокойней под властью жрецов, и стал внимательнее прислушиваться к голосу проводников воли божеств. На деле же положение только ухудшилось, однако жрецы вопреки всему разумному продолжают совершать больше жертвоприношений и бездумно посылают людей на гибель в чужие земли. Круг замкнулся, если такое продлится, страну ожидает мучительная смерть.

Из дальнейшего рассказа выяснилось, что существуют так называемые земли, которые в свою очередь подразделяются на волости. Волость представляет собой несколько таких поселков по десять-двадцать дворов и зачастую носит название по главному в ней городку. Также имеется столица земли — городище, оттуда Трудевут, самбийский король, должен управлять всей землей. Но в последнее время он чаще бывает в родовом поместье Бронтекамм.

Дело в том, что эта относительно тихая волость подчиняется только ему и не признает ничей другой авторитет. А в остальных волостных городах, да и в столице тоже, люди перестали его слушать. Они часами могут внимать россказням жрецов и молиться на небо, чтобы пошел дождь и все беды прекратились. Такое легкомысленное отношение к жизни не для него.

Все до одного брутенские короли являются куклами в руках жрецов и не в состоянии им возразить, так что Кривайтис, пользуясь своей безнаказанностью, только разрушает страну. Порядка нет. Нужен единственный король, кто объединил бы земли. Народ-то ведь один, а все грызутся меж собой как собаки. Это же верная погибель. Вон у тех же русичей есть хотя бы видимость порядка, а здесь — сплошной раздрай.

Скоро будет общее собрание, и там Трудевут намеревался в последний раз высказать свои суждения по поводу полного разброда в землях Брутении. Пес пообещал сопровождать новоявленного отца в Надровию и, выпив полкружки ячменного пива, отправился на морской берег собраться с мыслями.

— Ну что, Гектор, как тебе местные порядки? — вопрос Бэзила застал Пса в момент, когда тот пускал по воде лягушек из плоских камешков.

— Да пока толком ничего не видел. Зачем я здесь?

— Как раз затем, чтобы все увидеть. Я хочу, чтобы ты узнал, как жили твои предки. Возможно, начнешь смотреть на мир другими глазами. Поживешь, познакомишься с их обычаями — глядишь, что-то и поймешь.

— А какой это год? — Пес наблюдал за тем, как лунная дорожка покачивается на морской глади.

— Тысяча сто пятьдесят девятый. Орден еще не создан. Эти земли живут дикими нравами. Скажу сразу, чтобы вернуться обратно, тебе предстоит многое осознать. — Пруссу показалось, что фраза, произнесенная невидимкой, была насквозь пронизана грустью. — Ты колебался, вступать ли на службу к рыцарям? В этих лесах ты найдешь ответы на многие вопросы. А быть может, захочешь остаться навсегда.

— Ну уж нет. У меня свадьба на носу, зачем мне оставаться? Что здесь может быть такого полезного? Спасибо, что дал мне возможность повидаться с родней. Хорошие люди. Я их почти полюбил и, если бы верил в Бога, обязательно за них помолился.

— В прежней Пруссии каждый был просто обязан верить в Бога, и не в одного. Их — целый пантеон. Как у древних греков или римлян. — Пес не мог понять, серьезно настроен Бэзил или опять издевается. — Впрочем, к твоему рождению церковь известными путями сократила количество божеств на этих землях до одного. Суть, правда, не изменилась.

— Так что же я все-таки должен уяснить? Что вера в Бога, наоборот, закрепощает человека в угоду какой-то горстке слепых приверженцев, которые доят его как корову и обращаются с ним как с собакой? Так я это давно уже понял, потому и отверг церковь.

— А как ты собираешься идти к рыцарям? Это же в первую очередь духовный орден.

— Да не смеши ты меня: у каждого белого плаща по три жены и пять детей. Их сундуки ломятся от золота и серебра, они гуляют на пирах не хуже, чем наемники, да к тому же гробят людей, — опустившись на трухлявый ствол поваленного дерева, Гектор вспомнил, кто повинен в смерти его родителей. — И где же здесь Бог? Иерусалим сейчас чей? То-то же! Если Господь и был, то давно их покинул за то, что они сами отвернулись от него. И обрести его вновь у братьев уже не получится. Вывод один — для тевтонов Бога нет.

— Но ты согласен, что вера окрыляет? Многим она придает силы и бодрость духа.

— Согласен, только я не уверен насчет той истории, когда известный нам сын плотника оживил мертвеца и сам вознесся из пещеры, да еще и мать потом забрал к себе. А верить я могу и в любовь, если мне необходимо взлететь. Зачем мне Бог, что он может для меня сделать? Я сам все делаю без Божьей помощи. А если он и есть, то меня это мало трогает.

— Как же можно отвергать Бога? Ты не забыл, что с такими взглядами можно угодить прямиком в ад? — На этой фразе Гектор услышал ироничный смех Бэзила. — Только приняв Христа как единого Спасителя, возможно, но не факт, ты попадешь в Рай. Пожертвования позволят немного склонить весы фортуны в твою пользу.

— Еще мне очень нравятся подаяния церкви, чтобы твои родные поменьше томились в чистилище. Кстати, давно хотел спросить, а почему я собираю «кресты»? — Пес почувствовал усталость и заторопился обратно в свой новый дом.

— Все твое время и пространство, хочешь ты того или нет, вращаются вокруг этого примитивного символа. Куда ни плюнь, везде две перекрещенные линии. Я уже и сам привык не меньше твоего. А что, кольцо или, например, квадрат лучше бы смотрелись на твоих руках?

Всю последующую неделю Пес помогал обретенному отцу управляться на пасеке — доставать и обрабатывать соты. Он учился ставить рыбацкие сети, боронить землю на низкорослых, но очень крепких прусских лошадках и даже точить оружие. Гектор с удивлением для себя отметил, что Трудевут лично принимает участие во всей сельскохозяйственной жизни общины.

В Пруссии пятнадцатого века дворяне приезжали на свои угодья лишь затем, чтобы проследить, как отрабатывается барщина, и всыпать пару плетей лентяям. Но его новый отец относился к своим крестьянам как к равным. Король просто ими руководил в пользу всей общины, а не ради собственной выгоды.

За все время, что Гектор прожил в Бронтекамме, он ни разу не услышал ни малейшей жалобы со стороны пруссов незнатного происхождения. И это притом, что они с Трудевутом во время соколиной охоты объехали почти все остальные подворья своей волости.

Некоторые поселения отличались друг от друга из-за их местоположения. Дома в поселках, отстроенных на болотистой местности, ставили предварительно на сваи, на которые следом укладывали фундамент из бревен. С улыбкой Пес наблюдал за тем, как жители удят рыбу, находясь прямо на порогах своих жилищ.

В любом месте, где бы они ни были, к отцу Прокса относились с нескрываемым почтением. Люди могли идти за ним хоть в морскую пучину, хоть под землю. И это было неудивительно — человеческим отношением к труженикам он давно уже расположил их к себе.

Другое дело, что постоянное запугивание неграмотных простолюдинов жрецами все-таки нашло свое отражение в их покорных сердцах, и те жить не могли без ежедневных молитв и подношений Перкуно, Потримпо и Патолло. На самые верхние ветки самых высоких деревьев все время были привязаны несколько поясов с большим количеством узелков, означавших степень уважения богам.

Поняв, что бороться с подобной заразой бесполезно, Трудевут оставил эту затею. За долгие годы правления жрецов у людей настолько утвердилась вера в их безграничную власть, дарованную богами, что, попробуй ее отнять, последствия могли стать самыми печальными. Поэтому под давлением сложившихся обычаев королю Самбии волей-неволей приходилось иногда посещать языческие обряды в главном городище. Иначе от него отказались бы собственные крестьяне.

Наконец, через неделю после появления Пса в Бронтекамме Трудевут взял его с собой в соседнюю волость Иезекамприс, чтобы память сына восстановилась как можно лучше. Там намечалась громкая свадьба и требовалось присутствие господина. Взяв с собой Прокса, Крукше и еще одного дружинника, король отправился на юго-восток в столицу волости. Впервые за время своего пребывания у предков Гектор выехал на открытую безлесную местность.

Иезекамприс располагался на двух возвышенностях. Первая, что была пониже, представляла собой городские укрепления. Вокруг насыпали высокий заградительный вал, заставлявший путника преодолеть его, прежде чем подойти к откидному мосту, ведущему в город. Поэтому закидать в случае чего неприятеля дротиками или обстрелять из луков сложностей не вызывало.

Вся земля была сплошь залита засохшей кровью и усеяна рытвинами, как будто здесь что-то закапывали. Само поселение окружал тройной частокол, наклоненный под углом в сторону противника. Столица волости насчитывала двадцать пять дворов, но сами дома имели бóльшие размерые, чем в Бронтекамме. Если в личном поместье Трудевута в каждом доме обитало только по одной семье, то тут существовали совсем другие устои.

Семьям в Иезекамприсе прислуживали рабы, и мужчины могли иметь сколь угодно жен. Трудевут всегда любил только свою ненаглядную Скало и, как мог, старался убедить остальных поступать так же. В Бронтекамме и окрестных подворьях народ слушался короля и многоженства там не допускали.

Рабов в родовом гнезде Бронте можно было пересчитать по пальцам. Работы в любое время года хватало, и некоторые из тех, кто совершали набеги, попав в плен, оставались в излюбленной королевской волости. Но спустя некоторое время возвращаться домой все равно никто не торопился.

Правда, так жили только в Бронтекамме. В других волостях царили совершенно иные порядки. Всю Брутению издревле раздирали междоусобицы и взаимная вражда. Миролюбивые отношения с соседями с незапамятных времен старался поддерживать разве что род Бронте. И в итоге заслужил почти такое же отношение извне: разорительные вторжения в Самбию заметно сократились. Тем не менее время все-таки взяло свое.

Постоянные угрозы и уговоры жрецов глубоко застряли в головах и сердцах многих невежественных обитателей Брутении. Самбийские земли исключением не стали. В конце концов, все королевство, кроме Бронтекамма, переняло образ жизни соседей, где вовсю хозяйничали жрецы. Именно по этой причине батюшка Прокса счел необходимым оставить Иезекамприс, город, где он жил раньше.

— Приветствую тебя, Трудевут, наш хозяин и благодетель! — посадский староста-вурсхайто, скрюченный и косматый, грязной рукой тронул Трудевута за локоть. — Давненько что-то мы тебя здесь не видели.

— Здравствуй, Дралл, — король хлопнул старика по плечу. — Работы много в лесах и на полях. Сам понимаешь, надо кормить народ, не все козлов резать. Обряды обрядами, но пчелы пока не научились сами мед нам приносить.

— Как сказать, проси больше богов — тебе не только пчелы, но и медведи мед понесут.

— Вот ты молишь — и что, несут тебе? Ну? Я так и думал. Ладно, кто женится?

В отличие от Бронтекамма, в Иезекамприсе главный двор оказался не прямоугольным, а круглым и здесь постоянно горел костер. Вокруг него уже толпился люд — все от мала до велика. По кругу стояли столы с огромными глиняными кувшинами и плошками. К Трудевуту и старосте подошли молодые — мужчина даже не стал наряжаться; зачем на седьмую по счету свадьбу? На невесту все же надели ясеневый венок и потертую бронзовую подвеску. Худенькая бледная девушка, почти девочка, держала в руках небольшое серебряное колечко, чтобы нанизать его уже на седьмой палец мужу.

В обязанности посадского старосты не входило проведение обряда бракосочетания, поэтому, откинув белую козлиную шкуру, из своего чертога выбрался жрец-вайделот^[43]. Это был высокий, жилистый, с неприветливым лицом и холодными равнодушными глазами мужчина средних лет, одетый в светлый длиннополый кафтан, отороченный медвежьим мехом и расшитый понизу белой тесьмой. Грудь его замысловато украшалась двумя белыми шнурами и тремя пуговицами. Такой же белый пояс блестел бронзовой пряжкой. На голове жреца шелестел венок из дубовых листьев. Прежде чем подойти к жениху и невесте, он отвязал серого козла, мирно щипавшего травку, и подвел его к костру.

— Мансурас и Прудайте, в этот знаменательный день вы решили соединить свои судьбы. — Пес подозрительно покосился на вещавшего гулким голосом вайделота. — Всемогущий Потримпо благословляет ваш союз и требует жертву. Кровью этого животного он окропит вам глаза и разум, дабы жизнь ваша длилась как можно дольше. Будьте благословенны.

На этих словах староста деревни зажал козла меж своих ног и взял его за рога. Вайделот достал откуда-то из складок длинный, с зазубринами, кинжал и быстро чиркнул им по горлу рогатой скотины, подставив миску. Из всех присутствующих невесело стало только Гектору и Трудевуту. Они с горечью наблюдали за жалобным блеянием и конвульсиями бедного животного. Староста крепко держал его голову, а жрец двумя пальцами давил на шею, чтобы посуда скорее наполнилась. Наполнив миску доверху, вайделот обмакнул пальцы в кровь и несколько раз брызнул в глаза новобрачному и его родителям. У девушки-рабыни родителей не было, так как муж лично убил ее отца с матерью.

Затем жрец зажал край плошки в зубах и ловким движением резко перебросил наполовину опустошенную посудину себе за голову. Сразу же раздался радостный гогот и улюлюканье, и люд по головам полез к столам. Не успели выпить по шестой чашке медовухи, как мясо недавно убитого козла уже подали на стол. По лицу невесты никто бы не сказал, что она выходит за нелюбимого. Наоборот, худышка ласково ворковала с женихом и остальными женами Мансураса.

— Вот видишь, что мне приходится терпеть? — Трудевут сидел рядом с Гектором во главе стола, отпивая маленькими глотками кобылье молоко. — Козел-то чем виноват? Подожди, Прокс, подожди. Похоже, скоро мы увидим кое-что поинтереснее.

— Почему ты так считаешь, отец? — И хотя ритуальное забивание козла покоробило Гектора, он прекрасно знал, что и в его время подобное часто случается в некоторых поселениях, где живут пруссы.

— Помнишь, как некогда дружественная нам Галиндия^[44], учинила набег на Бартию^[45], захватила народ в плен, пожгла села? Галинды выходят из-под влияния Кривайтиса, что приводит его в бешенство. Скоро он заставит нас собирать в Иезекамприсе ополчение.

— И что ты думаешь делать?

— Пока не знаю. Соглашусь — многих моих побьют, откажусь — сразу всем рискую. И нами с тобой в том числе. Наверное, одних дохлецов пригоню, скажу — остальные померли. Пускай приезжают смотрят, — палец с двумя причудливыми золотыми кольцами, незаметно для всех, кроме Гектора, показал в сторону вайделота. — Загоню своих в лес, отсидятся — потом выйдут. А щуплых мужиков кто возьмет? С ними только одна морока. Выход у нас один. Я воевать не собираюсь. Пусть сами дерутся, если им делать больше нечего.

— Верно, отец, я тоже так считаю. У тебя и людей не так много, чтобы ими разбрасываться, — усмехаясь, Пес заметил, что жрец наклюкался больше остальных и призывал всех известных ему богов помогать молодоженам. — Из этого города пусть забирают кого хотят, здесь все равно один сброд. А сами жрецы воюют?

— Как бы не так! Они сидят в Ромове и посылают своих прихвостней к нам собирать добро. Им бы только набить свои животы и распотрошить чужие.

— Да уж, ничего не скажешь, — мысленно Гектор вернулся в свое время, вспомнив весьма «доброжелательное» отношение церкви к населению. — Тот, у кого власть, всегда загребает жар чужими руками, ведь все боятся слово против сказать. Скорее бы они все посдыхали, тьфу. Как их земля только носит…

— Молодец, сынок, в отца пошел, так же, как я, соображаешь, — Трудевут встал из-за стола, обращаясь ко всем гулякам. — Мы с Проксом переночуем здесь, а назавтра отправимся в Бронтекамм — рыба уходит, надо торопиться.

На заре Пса разбудил Крукше и позвал посмотреть на очередной культовый ритуал. Ночью прошел грибной дождик, умывший траву. Теплые солнечные лучики радостно блестели внутри прохладных капель. Цветной край прозрачной радуги находился настолько близко, что, казалось, протяни руку — и вот он. Из-под листьев осоки выбралась зеленая гусеница и поползла куда-то по своим делам с утра пораньше. Безобидное насекомое успело изогнуться всего два раза перед тем, как исчезнуть под сапогом пожилого хмурого мужчины.

Крукше назвал этого человека тулиссоном^[46]. Безрукавный наряд жреца, подбитый по подолу мехом куницы, имел на груди три вертикальные черные полосы. Блестящая фибула скрепляла на его шее черную накидку, а на запястье красовался янтарный браслет, вперемежку с кусочками оленьего рога. Рядом с ним молчаливо с ноги на ногу переминалось еще несколько жителей, включая старосту.

Чуть поодаль, склонив голову, стоял босой паренек моложе Крукше, которого Гектор видел, когда они подходили к городу — тогда мальчишка пас скот. Оглядев всех присутствующих, тулиссон глубоко зевнул, прихлопнул на шее комара, вытер руку об одежду и не спеша направился к воротам.

Часовые откинули мост, и вся процессия двинулась на вальное укрепление. Впереди шествовал жрец, за ним староста, опиравшийся на длинную палку, дальше жители, следом Пес со своим слугой и замыкал вереницу пастушок. Гектор то и дело оборачивался, желая заглянуть парнишке в лицо и понять причину его грусти. По дороге прусс обратился к Крукше, но тот тоже склонил голову и ничего не ответил.

Тягостное предчувствие Пса удвоилось, когда за валом шествие вдруг остановилось и мальчик покорно подошел к тулиссону, как будто жрец его позвал. Слуга Прокса, отвернувшись, всхлипнул, но Гектор все равно углядел слезы в глазах парня. Отчего верный паж зарыдал, прусс понял, когда пастушок открыл рот. После этого у путешественника во времени мгновенно подкосились колени и предательски взмокли подмышки.

— Я — молодой пастушок, — писклявый голосок парнишки вспугнул птиц, рассевшихся на немногочисленных деревьях вокруг, — утренняя звезда, утренняя звезда, освети мою раннюю смерть. Должен я оставить свою жизнь, того хотят боги.

— О великий Патолло, властитель смерти, — тулиссон стал описывать круги и дуги около пастушка, постоянно глядя при этом в землю. — Оказавшись хуже любой твари и скотины, поляк окрестил Галиндию и поднял наш народ на борьбу с нами. Прими эту жертву и сделай так, чтобы вера в крест обратилась против них самих. Видят боги — мы не хотим воевать с нашими братьями, но они первые поднялись против нас.

Пораженный происходящим, Пес заметил неподалеку небольшой валун со сводчатой крышей над ним и с высеченной на нем перевернутой буквой «Т». Рядом с ним стоял деревянный идол с изображением трех главных прусских богов — Перкуно, Потримпо и Патолло. Благоговейно прикоснувшись к тотему, тулиссон затем приблизился к уху пастушка и что-то прошептал.

Парень безропотно лег на землю, приняв позу младенца в утробе матери, и горожане связали его по рукам и ногам. Староста продел прочную осиновую жердь сквозь путы, чтобы люди смогли поднять мальчика как стреноженного зверя, пойманного на охоте. После этого вся процессия устремилась к нагромождению папоротниковых листьев, скрывавших за собой узкий проход в тоннель. Сердце в груди Гектора отчаянно заколотилось, щеки налились пунцом — он отказывался верить своим глазам. Крукше не выдержал и, разрыдавшись, остался ждать у тайного хода.

За тоннелем находилась открытая площадка, в центре который стоял отполированный сверху жертвенный камень. Жители по приказу вайделота водрузили туда ни живого ни мертвого мальчишку. Тулиссон, приложив палец к губам, продолжал нашептывать что-то известное только ему одному. Гектор моментально вспомнил, как сам недавно находился в похожих обстоятельствах. С точностью до мельчайшей детали он увидел лицо инквизитора Гзанды вместо лица жреца-тулиссона. Не выдержав внутреннего напряжения, прусс хотел кинуться на фанатика, но не смог шевельнуть ни единым мускулом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

24

Ручей Катцбах — Кошачий ручей. Названный так, по одной из версий, из-за того, что по ночам ведьмы превращались в черных кошек и облюбовали себе этот ручеек для прогулок на маленьких лодочках. Вторая версия гласит, что ручей стали именовать Кошачьим по одной простой причине — он был настолько мелок, что его могла перейти вброд даже кошка.

25

Форбург — входная часть крепости.

26

Хаускомтур — непосредственный управляющий крепостью.

27

Данцкер — отхожее место.

28

Капитул — коллегиальный совещательный орган.

29

Янтарная мануфактура — монопольная добыча и обработка янтаря находилась под строгим контролем маршала ордена.

30

Полубрат — появившись во второй половине тринадцатого века, полубратья не являлись полноправными членами ордена. Выполняли вспомогательные функции, а при объявлении всеобщей мобилизации брались за оружие.

31

Кумпан — секретарь, писарь.

32

Призыв в военные походы — в орден призывались физически хорошо развитые подростки возрастом от 14 лет.

33

День святых Петра и Павла — 28 июня.

34

Куршская коса — песчаная коса на Балтийском море. Обязана названием древнему племени куршей, которое жило здесь до колонизации земель немецкими рыцарями.

35

Миля — мера длины, равная 7,52 километра.

36

Фибула — металлическая застежка для одежды, одновременно служащая украшением.

37

Аушаутс — бог врачевания в прусской мифологии.

38

Окопирмс — в прусской мифологии высшее божество, повелевающее небом и звездами.

39

Великая пустошь — юго-восточная часть Пруссии. Низовья и поймы рек Прегеля и Немана представляли заболоченную местность, а юго-западная часть дельты Немана переходила в сплошное болото. Немецкий прогресс туда добирался долго и трудно.

40

Гонт — кровельный материал, состоящий из просмоленной щепы.

41

Потримпо — бог молодости, цветения, источников и рек в прусской мифологии.

42

Брутения — древнее название Пруссии.

43

Вайделот — низший жрец в языческой иерархии пруссов.

44

Галиндия — одна из 11 областей древнепрусского государства.

45

Бартия — область Пруссии.

46

Тулиссон — погребальный жрец.