Сонм. Сборник рассказов

Ник Никсон

Среди представленных рассказов есть как образцы твердой научной фантастики, так и космическая фантастика, фэнтези, нуарный детектив, антиутопия. Книга содержит нецензурную брань.

А СОЛНЦЕ БЕЛОЕ

Не думаю, что писать это письмо хорошая идея. Я предпочел бы поговорить с тобой с глазу на глаз. Док считает по — другому, поэтому я попробую.

Не знаю, как ты, а я часто вспоминаю Луну. Когда находишься там, где по законам природы тебе не место — испытываешь чувства, сравнимые только с рождением. Пишу и вновь перехватывает дыхание. Уверен, ты чувствуешь то же самое, читая эти строки. Ты как — то сказал: «Будучи единственным на Луне, я не чувствую себя одиноким». Именно поэтому провожая очередной экипаж, ты подавал рапорт снова. На Земле среди десяти миллиардов людей, ты боялся остаться один.

Помнишь, как нашли камень? Ты запнулся об него и пропахал шлемом борозду. Лежал и хохотал, помнишь? Загребал руками реголит, будто плыл в песчаном океане. Называл себя лунным кротом. И хохотал.

Мог ли я догадаться тогда о том, что случится? Никто не мог. Хотя в глубине я… А к черту мои мысли. Для этого и пишу. Чтобы ты понял, осознал… Задумался. Я не враг и не хотел до этого доводить. Ей — богу не хотел. Не держи на меня зла, просто пойми. По — другому я не мог…

***

Данилов закончил разговор с Доктором Груничем по радиосвязи. За последнюю неделю он провел десятки бесед — с руководителями полетов, инженерами связи, научными консультантами. Психологическое тестирование, проверка здоровья вдоль и поперек.

Решение руководства единогласно — Данилов остается капитаном экипажа станции Луна—2 еще на два года.

Грунич почти не задавал вопросов. Семь лет назад он впервые утвердил Данилова в экипаж, тогда еще простым бортинженером, и с тех пор они стали друзьями.

Вот были времена… Кажется, прошла целая вечность.

Первый взгляд в космос, первый облет луны и, конечно, высадка на поверхность. Нога, утопающая в реголите. Вокруг серость, над головой прячутся звезды, солнце подсвечивает пологие холмы. Оно правда белое, черт его возьми. И вот, стоя на краю кратера, облаченный в тесный скафандр, наблюдаешь за нависшим над горизонтом голубым шариком, впервые осознавая, как далеко забрался от дома. Воспоминания упрямо тянут обратно. Ты же хочешь остаться здесь — наслаждаться умиротворяющей тишиной космоса.

Данилов услышал голос. Осмотрелся. В каюте никого. Ему не показалось, это снова он. Голос, так похожий на его собственный. Шепчет, иногда кричит, и всегда неразборчиво.

Доктору Груничу Данилов не рассказал. Тот сразу включил бы старую шарманку:

«Эд, нельзя так долго летать… Космическая болезнь — не миф…»

Да — да… Слышал неоднократно. Только, несмотря на упрямство Грунича, Центр каждый раз подписывает новый контракт. Если у Дока что — то есть на Данилова, кроме нелепых догадок, не составило бы труда убедить Центр списать капитана на Землю. Однако Данилов с блеском проходил все проверки, его репутация безупречна. Кто, как не он лучше знает станцию? Три сотни высадок за плечами, собственными руками перелопатил десятки тонн породы. Капитан, который всегда оправдывает доверие.

А голос этот… Наверное, старые динамики барахлят. Данилов постучал по одному над головой. Тот зашипел в ответ. Вот и причина нашлась. Небось зациклил старые записи переговоров.

С кресла открывался великолепный вид на вращающийся за стеклом звездный пейзаж.

Несмотря на положительное решение Центра, Данилов пытался подавить в себе надвигающийся приступ тревоги. Сегодня день смены экипажей. Тяжело осознавать, что привычный мир рушится. Мирослав и Ева улетят домой, а Данилов останется. На смену прибудут другие, на станции зародится новый мирок. Лучше или хуже предыдущего — неважно. Главное, что не будет такого, как прежде.

***

Впервые прилетев на Луну—2, ты будто оказываешься в гостях у старых друзей. Данилову потребовались годы, чтобы превратить некогда безликую железную лабораторию в уютное гнездышко.

Вдоль неподвижного сердечника станции тянется длинный служебный коридор. По нему можно попасть в бункер с припасами, шлюзовые камеры и двигательный отсек. Здесь круглосуточно царствуют невесомость, прохлада и гул вентиляторов. В свободное время Данилову нравится выбираться сюда и, расстелившись на невидимом диване, летать от одного конца к другому, погружаясь в собственные мысли.

На этот раз в сухом воздухе коридора витало эхо привычного развеселого гогота.

— Лови, — Мирослав швырнул перчатку, когда Данилов показался в проеме люка шлюзового отсека.

Данилов театрально увернулся, бросил в ответ отвертку. Мирослав кувыркнулся через голову, изобразив в воздухе ковбойскую стойку. Ловким движением поймал отвертку, повертел в руке, словно револьвер, и сунул в карман — кобуру.

Будучи худющим по природе, Мирослав обладал недюжинной силой и сноровкой. Во время высадок не раз выручал неповоротливого Данилова.

«Команда лунатиков всегда в строю», — шутил Мирослав.

И сегодня команде пришел конец…

— Чуть не убил. Нет, это не тебе, брат, — Мирослав поправил микрофон с наушником. — Да, твой будущий капитан Эд Данилов в гости заскочил. Так, о чем мы говорили… Ах, да. Заходишь на сближение медленно. Стыковка пройдет в автоматическом режиме. Держи курс, никуда не торопись, все ясно? Приказываю? Именно это и делаю. А потому что твой старший брат, умник. Да — да, расскажешь при встрече, как меня любишь. Скоро увидимся, братец. Конец связи.

Мирослав снял наушник, потер ухо.

— Никто меня так не выводит…

Данилов посмотрел в круглое окошко внешнего люка. Его встретил непроглядный мрак и гладко выбритое лицо в отражении. Благородная залысина, аккуратно подстриженные бока, прямой узкий нос — готовый портрет для стены почета летной школы. Хотя там уже висит его портрет лет эдак десять. Только у того Данилова волос побольше, да морщин поменьше.

Станция пролетала над обратной стороной спутника, навечно спрятанной от взора родной планеты. Здесь хозяйничала ночь, а значит Земляне любовались полнолунием.

— Марк уже не ребенок, — сказал Данилов.

— Для меня он всегда будет одиннадцатилетним шкетом со рваными коленками. Ты же знаешь, когда нашего старика не стало, он меня за отца считал, — Мирослав вручную прощупывал воздушные клапаны.

Данилов бросил взгляд на экран модуля управления. Все клапаны в норме.

— Сработает как надо. Зря печешься.

— Хочу перестраховаться.

— Как знаешь.

У Данилова пшикнула рация. Из динамика заговорил звонкий женский голос:

— Капитан, Центр согласовал стыковку. Шаттл на расчетной орбите, замедляется. На следующем витке догоним его. Сообщают, что к Земле движется мощный поток солнечного ветра. Ожидаем сбои связи.

— Разрешение получено. Остальное сделаем сами. Спасибо, Ева. Я скоро забегу к тебе.

Поиграв бровями, Мирослав ехидно заулыбался.

— Что? — спросил Данилов.

— Да так.

— Говори, давай.

— Два года мы тут. Ладно моя персона ей не по вкусу пришлась с самого начала. Но ты то, бравый капитэн. Обходительный, вежливый. Почему упустил свой шанс?

— Ты серьезно? У нее на Земле муж и сын. Она в них души не чает.

Мирослав вытащил отвертку, повесил в воздухе. Ударил по одному концу, отвертка завертелась пропеллером. Данилов и Мирослав молча проследили за ее полетом.

— Когда улетаешь с Земли, то переступаешь запретный рубеж. Рождаешься заново, чистый как абсолютный вакуум, — отвертка со звонким стуком ударилась в круглое окошко внешнего люка. — Космос жаждет убить нас. Нажмешь не ту кнопку и всем конец. Бух… Селяви. Каждая секунда может стать последней. Задумайся об этом.

— Я ничего не понял.

Мирослав театрально помрачнел.

— Говорю, жить тебе надо, друг мой. Полетели со мной, а? Такие места в городе покажу. Ммм… Боже ш мой, оторвемся так оторвемся. Никогда так не уставал как за эти два года. Ну, что скажешь? Марк подстрахует, пока тебе замену не пришлют.

Расплывшись в широченной улыбке, Мирослав протянул открытую ладонь.

— Мира, я бы рад, но…

— Скажешь, начальство не отпускает. Знаю все. Сам зовешься дальше тут киснуть. Вот ради чего? Что ты нашел в этой жестянке? Вот мой возьми меня. Сил больше нет на тот кусок камня в окне смотреть каждый день. Волком вою, воды хочу вокруг, и неба синего, веточки там, цветочки нюхать.

Данилов увидел себя двенадцатилетним. Они с братом несутся по шоссе. Двигатель машины ревет, разгоряченные колеса поднимают в воздух воду из луж. Данилов держится за дверную ручку, резкие маневры пугают его. Брат посмеивается, еще больше набирает скорость. Для него это шалость, детская игра. В повороты автомобиль входит со свистом покрышек. Данилов сжимает кулон и просит вернуть его к маме. В следующий миг автомобиль летит с дороги, переворачивается, врезается носом в дерево. Данилов находит себя на земле, мокрым и грязным. Слышит голос брата, зовущего на помощь. Деревья шелестят на ветру, резкий запах гнилых растений ударяет в нос.

— Ты постарел за эти пять лет. Помнишь фото с потока? Тебя ж не узнать.

— Я повзрослел.

— Но не поумнел.

— Эй, я еще капитан, помнишь?

Мирослав взглянул на часы.

— Моя последняя смена вот — вот закончится. Потом этот фокус не пройдет. Пойми, Эд. Сердце за тебя болит. Сидишь взаперти день и ночь, два раза в неделю летаешь на поверхность. Скачешь вокруг телескопов с ящиком инструментов, да булыжники собираешь. Ей — богу поначалу и правда заводит. Космос, Луна, все дела. Но потом — то в горле сидит серость эта. Тепла земного хочется. Там наш дом, не здесь.

— Это мой мир.

Сдавшись, Мирослав покачал головой.

— Знаю тебя лучше, чем, кто — либо в этой вселенной, но иногда совсем не понимаю, — Мирослав положил руку Данилову на плечо. — Буду скучать.

— И я.

Они обнялись.

***

Дождавшись переходного рукава, Данилов нырнул в него ногами вперед. Внутри мастерски зацепился за лестницу и, не торопясь, спустился. Уже на середине пути почувствовал, как кровь приливает к ногам.

Вокруг сердечника вращался административный блок в форме вытянутого полого цилиндра. Потолки внутри были невысокими, от силы можно встать в полный рост. Зато главным плюсом была искусственная гравитация. Если идти по направлению вращения, через полминуты оказываешься на том же самом месте. Такое вот кругосветное путешествие. Между жилыми зонами, столовой и пилотным отсеком курсировал узкий коридорчик, прогуливаться по которому было не только приятно, но и полезно для психики. Данилов заказал с земли ковер с искусственной травой, подвесил под ультрафиолетовые лампы горшки с цветами. Воздух заполнялся звуками шелеста листвы и пением птиц. В скором времени Данилов планировал сымитировать лесные ароматы, для этого в прибывающем шаттле для него припасен новейший генератор запахов.

Ева нашлась в лаборатории. Иногда Данилов спрашивал себя, она вообще спит?

— Ты как раз вовремя, — Ева протянула ему планшет. Прибор был горячим.

— Закончила?

Сняв с головы белую шапочку, девушка покивала. Затем ладонью поставила короткие волосы ежиком. Ей было едва за тридцать, но выглядела она девочкой — подростком. Большие карие глаза, родинка на щеке, веснушчатый нос.

— Хотела, чтобы у тебя все отчеты были по полочкам. Просто передай это моему сменщику, — она улыбнулась, неумело скрывая грусть.

— Спасибо.

На рабочем столе планшета стояла фотография: Ева, ее муж и сын корчат рожицы в одной из допотопных фотобудок.

— Ой, прости, забыла убрать, — она заменила фото на нейтральный пейзаж. — Теперь точно все.

— Скоро ты их увидишь.

Ева дрогнула, слезы неконтролируемо полились по щекам. Она отвернулась, вытерла глаза тыльной стороной ладони. Глубоко вздохнула, прежде чем заговорить.

— Так соскучилась по ним. Только родитель поймет каково расстаться с ребенком на такой долгий срок. Если бы тогда понимала, как это тяжело, — она прервалась. — Прости, ты, наверное, решишь…

— Ничего — ничего. Я, конечно, не отец, но хорошо тебя понимаю.

— А как же ты? Пора задуматься о семье. Знаю, ты всегда отшучиваешься, но когда мы встретимся в следующий раз, чтобы вот так поболтать?

Данилов усмехнулся.

— Вы сговорились с Миркой.

— Желаем тебе только лучшего.

— Знаю. И благодарю. Но пока я не готов возвращаться.

Ева обняла его, поцеловала в щеку. Затем ушла в каюту собирать вещи.

Взгляд Данилова привлек сборный шкафчик у двери отсека, приготовленный для отправки на Землю. Внутри образцы пород, расфасованные по каталожным номерам. Не счесть сколько Данилов перекопал ям за два года, чтобы добыть это геологическое сокровище.

Открыв нижний ящик, Данилов вытащил на свет камень. Тот легко умещался на ладони и был чертовски тяжелым.

Данилов на секунду задумался. Ева и Мирослав стали ему семьей, и расставаться с ними чертовски больно. Что если бы был способ все повернуть вспять?

Опять забарахлили динамики. Голос несвязно тараторил.

***

Солнце заползало тонкими лучиками на черный силуэт Луны. Из небытия ночи выплывали кратеры, похожие на отверстия от гигантских пуль, навечно вросшие в пожухлую поверхность спутника.

— Мира, как дела у наших парней? — обратился Данилов по рации из пилотного отсека.

— По всем частотам помехи. Предупреждал же, ретрансляторы, когда — нибудь подведут.

— Через пятнадцать минут будем на видимой стороне. Там и нагоним их. Центр поведет нас. Стыкуемся в аварийном режиме. Возьмешь на себя?

— Думал, ты не предложишь.

Данилов улыбнулся. Взглянул на камень.

Голос… Шепчет.

— Гляди в оба, капитан. Вот — вот увидишь их посудину.

Узкий полумесяц земного шарика вслед за солнцем явился на звездный свод.

В Центре, наверное, себе места не находят, подумал Данилов. Ему даже стало немного стыдно за то, что станция больше часа провела без связи. Со времен запуска ретрансляторов, опутавших Луну кольцом, это было невиданным событием. Будто снова в двадцатый век.

Минуты тикали, ящик входящих сообщений пустовал. Ни одна частота не прослушивалась.

Земля и шаттл молчали.

— Кэп, у меня по коротким каналам глухо. Ты видишь их с камер?

Ничего… Данилов ничего не видел кроме бесконечного космоса. Палец потянулся к кнопке микрофона, затормозил в последний момент.

Голос… Кричит.

— Заткнись! — Данилов стукнул по динамику, сломал защитную сетку.

— Кэп, Центр ведет шаттл? Ответь!

У Данилова пересохли голосовые связи. Он включил микрофон, но так и не смог вымолвить и звук.

Камень был горячим.

***

…Понимаю почему ты испугался. Тебя готовили ко всему, но к такому готовым быть нельзя.

Вот скажи, с какой стати родители считают своих детей особенными? Логично, что это не так. Лишь немногие истинно талантливы с рождения, большинство же вырастет неприметной массой. Любовь превращает в слепцов.

Твоя мать была красивой, хотя и немного грустной. Вспомни, как подглядывал за ней на кухне. Она притворялась, будто не видит тебя, начинала напевать и кружится в танце, как цветок кувшинки на волнах. А помнишь, однажды, вы поехали в соседний город на фестиваль? Ты смешался в толпе, побежав за макетом космического корабля. Когда обернулся, мамы не было рядом. Тобой овладел животный страх, ты стоял и не мог вымолить и звука. Мама перепугалась до смерти, потом долго плакала и не спускала тебя с рук. Поэтому подарила тот кулон с черным камнем. Сказала, он из далекого космоса и обладает могучей силой. Если тебе когда — нибудь будет страшно, нужно зажать его в руке и мысленно попросить вернуться в прошлое — в самое счастливое из воспоминаний.

Мне кажется это событие важным. Кулон был рядом, когда ты узнал о ее смерти. Ты просил, и камень возвращал тебя на кухню. Мама пела и танцевала, такая живая и счастливая.

Камень стал для тебя единственной связью с прошлым. Твоей секретной машиной времени в пространстве собственной памяти. Он, как никто больше знал о твоих секретах, и лишившись его, ты перестал быть собой. Стал человеком без прошлого, а значит чужим не только для себя, но и для мира, в котором жил.

Конец ознакомительного фрагмента.