Дочь кузнеца, или Секреты Cредневековой стоматологии

Ноэль Ламар (2024)

Попала в аварию и не выжила. Но мне дали второй шанс и вот я очнулась в теле дочери кузнеца, вокруг мрачное средневековье, и все подозревают нашу семью в колдовстве. А мне нужно найти точку опоры, которой становится новый отец. А ещё я решила продолжать своё дело, которому посвятила всю свою предыдущую жизнь — избавлять людей от зубной боли.Проды 5 раз в неделю.Подписка.Спасибо всем, кто ставит звёзды и оставляет комментарии! Получая их, я понимаю, что вам нравится моя история)))

Глава 10

Высокая, сухая фигура священника, облаченного в длинную черную сутану, показалась в углу храма. Меня невольно передёрнуло от предстоящей встречи. Он приближался ко мне, и с каждым его шагом я чувствовала, как пристальный, суровый взгляд холодных, бесцветных глаз словно пронзает меня насквозь.

Я придала себе вид наивности и кротости, приличествующий юной деревенской прихожанке. Настоятель приблизился и раздался его скрипучий, режущий слух голос:

— Никак, наследница Джона Лидса к нам пожаловала? Скверно, дочь моя, скверно. Давно я не видал тебя у святого причастия. Не следует доброй христианке о Всевышнем забывать. Кара божия, она неминуемо грешников настигает. Иль не страшишься ты гнева Господня?

Я постаралась принять ещё более смиренную позу, молитвенно сложив руки, как и полагается в храме.

— Простите меня, святой отец! — невольно я отметила про себя, что говорю с интонацией театральных актрис в амплуа инженю. — Хворала я сильно, батюшка, наверно, говорил вам давеча. Вот, пришла на святую исповедь, да испросить вашего благословения.

Священник так и буравил меня взглядом, словно сверлом. Весь вид его выражал чрезвычайное недовольство. Потом сурово кивнул по правую сторону алтаря. Там, как я заметила, была расположена небольшая деревянная кабинка, по всей видимости, исповедальня.

Я поспешила внутрь. По другую сторону кабинки за решетчатой перегородкой уселся священник, торопливо перебирая чётки. Вспомнив сцены из исторических романов и фильмов, я встала на колени. Что делать дальше, и о чём следует говорить, я совершенно не представляла.

Молчание затянулось, и по ту сторону перегородки раздался недовольный голос духовника.

— Ну, что же ты, дочь моя, язык проглотила? Читай канон покаяния!

Я не сразу нашлась, что ответить. Придав своему голосу максимальный оттенок скорби и раскаяния, я произнесла:

— Святой отец! Да после удара моего и хвори долгой память у меня напрочь отшибло! Едва батюшку узнала, очнувшись! А уж молитвы святые и вовсе не упомню…

Священник ответил не сразу, видимо, обдумывая услышанное.

— Память отшибло, говоришь? Так то по грехам твоим, дочь моя, не иначе. Либо по грехам родительским. Отец-то твой, тоже не сказать, что добрый сын церкви. От беса сие, от беса! Память-то твою нечистый своими происками замутил! Ну, быть так, повторяй за мной: «Mea culpa, mea maxima culpa…».

Хорошо, что в университете мы, как все студенты-медики, изучали латынь, и я без труда поняла, что это формула католического таинства покаяния: «Моя вина, моя величайшая вина…». Читала же я о таком, и не раз, а вот как на грех, совсем забыла на своей первой и столь важной в моей теперешней судьбе исповеди. Происходящее сейчас — это своего рода экзамен для меня, и мне предстоит с честью его выдержать. Ради себя, ради своего нового отца.

— Ну, дочь моя, покайся, в чём согрешила? — сурово спросил отец Стефан из-за перегородки. Всё-таки здорово, что он не смотрит мне прямо в глаза.

Я стала плести первое, что пришло на ум. Постаралась состроить из себя глуповатую деревенскую девицу.

— Грешна, святой отец. Постные дни не всегда соблюдаю. Вот намеднись, в святую пятницу, взяла, да и пирогом с дичью оскоромилась. Прости меня Господи!

— Бог простит. За этот грех налагаю на тебя три дня сухояденья, — отозвался духовник. — Ещё чем согрешила? Кайся!

Конец ознакомительного фрагмента.