Всему свое время

Олег Михай, 2019

Этот сборник коротких новелл рассказывает о сломе эпох, падении колосса под названием СССР. Трагичность происходящего иногда перерастает в фарс, а иногда и в смех. Зарисовки про КГБ показывают таинственную и могущественную организацию изнутри. Зачастую её сотрудники не похожи на рыцарей революции, как их тогда называли. Они обычные люди и ничто человеческое им не чуждо. В этих рассказах – боль от развала Советского Союза и сегодняшнего неспокойного времени нашей страны. Слом эпох продолжается…

Про КГБ

Фуражка

Хмель постепенно уходил из моей головы. Я стоял напротив гардеробщика. Дед, который скорее всего в Большую войну партизанил в белорусских лесах и наверняка перебил кучу немецко-фашистских захватчиков, говорил мне спокойно и ласково, заглядывая в глаза:

— Сынку, я ж тэбэ говорю, что фуражки закончились…

— Батя, так я тебе номерок же дал от моей фуражки, ты у меня ее принял, когда мы в ресторан пришли…

— Да я ж старый, вы как набежали все, всем фуражки надобно… Все спешат, орут, матюкаются… Ну, я и начал их выдавать подряд… а номерки… вот — бросаю в угол. Какой-то пострел, наверное, две взял…

Дед показал мне коробку, полную номерков. В гардеробе я стоял один, последняя группа моих однокашников в зеленых рубашках с новенькими погонами, гогоча, вываливалась из кабака и бегом исчезала в ночи. Почему бегом — понятно: до школы два-три километра, быстро можно успеть только бегом через парк. Поверка начиналась через пятнадцать минут.

— Дед, меня из-за этой фуражки со службы выгонят!

— Да не выгонят, в вашей школе шпиёнов, небось, командиры тоже понимающие… Ты уж меня прости, старого! Вот могу дать только вот эту… Прошлый раз ваши здесь в фойе с милисыонэрами дрались, она и осталась, я ее подобрал.

— Так это не фуражка, а блин какой-то, да и блевотиной воняет!

— Сынку, бери хоть таку… и беги, беги, ваши-то вон уж за углом скрылись…

Подбегая к зданию школы, я был уже трезв, как стекло. В левой руке я держал облеванную фуражку кого-то из наших, потерянную в боях с милицией. Это была известная потеха. По выходным офицеры школы надирались и «нарушали общественный порядок», вызывался наряд милиции, с которым офицеры вели зачастую неравный бой. Все знали — если тебя заберут в отделение, наверняка будет отчисление из школы. Но не за то, что ты милиционера побил, а за то, что «попал в плен». Поэтому бой вели обычно «до победы». Да и милиция не очень любила и боялась забирать курсантов школы шпионов, хлопот потом много было, да и драться офицеров учили хорошо.

Придерживая левой рукой головной убор, чтобы гадость не попала на голову, правой я отдал честь встречающему нас дежурному офицеру на проходной. Весёлый капитан зычно покрикивал:

— Тов-в-варищи офицеры, до закрытия КПП одна минута! По приказу начальника школы опоздавшие завтра будут отчислены! По-о-оспешаем!

За мной смогли нестройно пройти мимо дежурного ещё двое, которые друг друга поддерживали и запутались в турникете. Один из них так честь и не смог отдать, потому что часто и громко икал. Внутри двора курсанты курили, кто-то лежал прямо на плацу и стонал. Надо было ещё пройти поверку перед сном, а для этого подняться на третий этаж, в коридор общежития.

Заканчивался день присвоения очередных офицерских званий на Высших курсах КГБ СССР в городе-герое Минске в республике-герое Белоруссии. За шесть часов до этого в актовом зале начальник школы зачитал приказ Председателя КГБ СССР о присвоении очередных званий. Генерал славился большим либерализмом, он много лет отслужил резидентом в одной из европейских столиц «стран главного противника», был похож на Джеймса Бонда и Алена Делона одновременно. Ему был очень к лицу генеральский парадный китель кристально белого цвета:

— Товарищи офицеры, всех поздравляю с присвоением очередных воинских званий… не могу запретить вам сегодня отметить этот знаменательный в вашей жизни день. Но предупреждаю, кто опоздает на вечернюю поверку, у того завтра лично сорву врученные сегодня погоны и подпишу приказ об откомандировании с представлением к увольнению из органов безопасности. Все свободны!

Ротвейлер

Полковник Сорока грустно сидел напротив меня, плечи его были опущены, весь он какой-то был сморщенный и унылый:

— Да забери ты это поганое заявление из парткома! Ты же перспективный офицер, тебе подполковника скоро получать, а ты из КПСС вздумал выходить! Нам с тобой дело Ювелира реализовывать, а тебя скоро из органов попрут! Я с кем брать его буду? Твоя ж разработка, год ковыряем, наружка копыта сбила, отушники^[1] кучу мероприятий провели… А ты из партии надумал выходить. Да хрен с этим коммунизмом, ты и вступил-то в КПСС уже капитаном! Лучше бы не вступал…

— Я бы и не вступал, но мне майора не дали бы. А дело реализуем, пока приказ подпишут, да и не уволят меня быстро. Ничего в управлении кадров быстро не делается, сам там два года штаны протирал. Вы мне лично арестовать Ювелира дадите?

— Его скоро из органов попрут, а он на арест просится! Сиди, справки пиши, Хопов пойдёт арестовывать.

— А Хопову некогда, он за убийство в К…е отвечает, скоро на заказчика выйдет. Ему самому там помогать надо, всё же первое заказное убийство в истории современного независимого государства, возникшего на пепелище великого колосса!

— Вот, твою дивизию… создали управление по борьбе с оргпреступностью. Три сотрудника, да и то один политикой занялся!

— Да я не политикой занялся, товарищ полковник. Просто считаю, что оперработник должен быть свободным от политических оков. Если бы мы с вами не знали, что творят эти партийные боссы, я бы и не дергался. Я с ними рядом на толчок не сяду, не только в партии состоять буду… Вот и Ельцин после меня через неделю из КПСС вышел!

— Да никто здесь на это смотреть не будет, Ельцин — враг Горбачева, а тот — Президент СССР и Генеральный секретарь КПСС…

— Вот именно, и президент, и генеральный… Президент в такое время должен быть беспартийный. А мы, опера, тем более. Тошнит меня от КПСС, да и от всего в этой новой стране тошнит, честно… эта «…хизация» задрала…

— Но-но, товарищ майор, полегче… Мало тебе на беседе с заместителем председателя досталось и на партсобрании?..

— А что мне от зампреда досталось?.. Хорошо, что вдвоем были… Когда он на меня орать начал, я ему сказал: «Вы, товарищ генерал, на меня не орите, мы здесь вдвоем, и никто не слышит, «прослушки» у вас быть не может. Орать на меня не надо, а то и получить можно…» Раньше такое на дуэли выясняли… Он после этого своим пропитым лицом затрясся и попросил меня выйти. Вот и разговор весь! А на партсобрании я вообще просто спросил: «В новом названии нашей конторы «Комитет Национальной Безопасности» какая национальность подразумевается?..» Ну, покричали, ногами потопали… Кстати, все молодые офицеры, включая «коренную национальность», были за меня!

— Ну, вот это, майор… я этого не слышал и слышать не хочу. Хорошо, согласен, реализацию ДОР^[2] на Ювелира бери на себя. Только быстро, пока не выгнали тебя. Когда брать объект будем?

— Да все готово, надо будет одновременно около двадцати обысков проводить. Мне нужна неделя, чтобы разработать план ареста объекта. Есть там одна проблема — ротвейлер…

— Это что или кто? Или это опять псевдоним какого-нибудь источника нашего?

— Да нет, псевдоним агента Маугли, а ротвейлер — это собачка, с которой объект не расстается.

А брать его решили утром, во время утренней прогулки…

— Тьфу, у вас вечно какие-то псевдонимы… Вот у нас в Ивано-Франкивске всё просто: источник Мрия, доверенное лицо Коломыя. А у вас с Хоповым — Маугли… тьфу!

Ювелир, как всегда, вышел из дома в шесть утра. Прошел по двору своей пятиэтажки и вышел на тротуар, идущий вдоль улицы. «Наружка» вела его тихо и спокойно. Мой расчёт полностью сработал. Когда объект поравнялся с припаркованной к обочине одиноко стоящей машиной скорой помощи, из неё вывалилось чудище-юдище в костюме дрессировщика служебных собак. Ротвейлер охренел, Ювелир остолбенел. Мне оставалось самое простое — поставить объекту пистолет между лопаток и очень тихо сказать: «Не дёргайся, пристрелю!» Это в кино говорят: «Гражданин Пупкин, вы арестованы именем…» А в американском кино права зачитывают. В жизни всё проще. Я думаю, и американцы так же проводят аресты, если только это не Голливуд!

Пока я застёгивал наручники на Ювелире, его «злобная» собака беззаботно бегала с новым другом, который бросал ему палочку, а потом незаметно пристегнул поводок и надел намордник. Этим новым другом был заведующий кафедрой служебного собаководства местного пограничного училища, целый полковник. Мы с ним провели несколько встреч, разрабатывая этот план. У полковника было одно условие — ротвейлер после ареста объекта отходил его питомнику. Трудно тогда было с породистыми собаками в погранвойсках!

Я шёл из нового здания теперь Комитета национальной безопасности в старое здание. Для этого надо было пройти по симпатичному скверу и мне это очень всегда нравилось. Занимаешься обратной стороной жизни, сыском этим самым, ковыряешься в человеческих экскрементах, читаешь сводки отушников, от которых уже тошнит… А потом выйдешь в сквер, чтобы дойти до этих самых отушников, «влезающих в уши и дома граждан», и так хорошо! Понимаешь, что не из одних гадостей и мерзостей мир состоит.

По скверу навстречу мне шёл полковник Сорока:

— Ну что, поздравляю, герой! Хорошее мероприятие провели, тридцать килограммов золота изъять — это тебе не… я уже генералу доложил. Получил добро на поощрение личного состава.

Сорока взял меня за локоть и зашептал в ухо:

— Алик, отзови заявление. Мне вчера из парткома твой партбилет принесли, он у меня в столе лежит, забери его! Говорят, что если партбилет возьмешь назад, то они заявление уничтожат, протоколы того партсобрания переделают. Забери, бога ради, работать надо! А я тебе подполковника через пару месяцев подпишу…

Я стоял на крыльце серого здания, на котором вешали новую табличку синего цвета. Красиво на двух языках было написано «Комитет национальной безопасности Республики…» У меня в руках был зелёный, ещё советский, военный билет, в котором «… майор М. уволен из КНБ по статье… в связи с переходом в народное хозяйство».

Я повернулся, посмотрел на табличку и подумал: «А всё же непонятно, какой национальностью будет обеспечиваться безопасность?» Хотя и было понятно — какой… Я спустился в свой любимый сквер и пошёл к остановке автобуса. Начинался новый этап жизни, был апрель 1991 года.

Жаленков

Виктор Жаленков был в свои тридцать почти лыс, носил подтяжки, имел слегка навыкате задумчивые глаза и маленький животик. Опером он был неважным, но хорошо стрелял и имел одну сногсшибательную черту — ему женщины давали сразу. Или почти сразу. И не делал он ничего особенного: смотрел с прищуром, красиво курил и… молчал. Я видел этот эффект, девки прямо за столом готовы были раздвинуть ноги. Феноменальная способность.

Его сослуживцы прыгали вокруг какого-нибудь смазливого следователя в юбке — подарки дарили, анекдоты рассказывали — а Жаленков мог на очередной пьянке тихо сказать ей в ушко:

— Ну что, поехали к тебе…

Она тут же молча вставала, и они с Витей уезжали на такси. А все сидевшие за столом товарищи офицеры тихо сосали х… у пожилого зайца вместе с любителем этой поговорки Алексеем Николаевичем, который только что распушал свой павлиний хвост перед этим самым следователем в юбке.

За столом водворялась тишина, пока кто-нибудь не брякал:

— Ну, Жаленков, опять всех урыл… Ну что, товарищи офицеры, за нас! И чтобы не последняя!!!

В оперативной работе Виктор тоже применял свои чары. Но бывали и осечки. Очень остро тогда на всех совещаниях стоял вопрос с конспирацией в работе с агентурой, которую мы же и должны были вербовать из числа честных советских граждан. Надо было такие встречи проводить на конспиративных квартирах, которые каждый опер должен находить сам. Навербовал честных граждан и встречайся, пожалуйста, с ними на конспиративной квартире, где хозяин или хозяйка также честные и советские…

Беда с этими конспиративными квартирами была. Даже очень честные граждане и гражданки не очень хотели посторонних людей пускать в свою квартиру. Да ещё этот посторонний, будь он с красной книжечкой сотрудника КГБ, тащил с собой честных, но незнакомых… Люди находили массу отговорок, чтобы отказать тебе в возможности таскать в их квартиру посторонних, закрываться с ними в отдельной комнате и о чём-то шептаться и писать, писать, писать… Многие, особо храбрые, говорили просто: «Мой дом — моя крепость!» И невозможно было доказать, что интересы государственной безопасности диктуют раскрыть ворота этой самой крепости перед незнакомцами. Беда, короче, была с этими конспиративными квартирами и вербовкой их владельцев. Хотя Контора за это деньги платила этим самым владельцам и не очень маленькие по тем временам.

Виктор Жаленков в ходе какого-то совместного с милиционерами мероприятия познакомился с миловидным товароведом большого парфюмерного отдела крупного универмага. Товаровед была не молода, но стабильно состоятельна. Не было в достатке тогда в продаже французских духов, а советские женщины их любили. Хоть и был «железный занавес», но к хорошему привыкают быстро. Завезли как-то такие духи в страну и все… перестали советские дамы любить духи «Красная Москва». Но не могли советские внешние торговцы привезти в достаточном количестве духов в эту необъятную страну. Вот и катались, как сыр в масле, директора всевозможных торговых баз, заведующие отделов и секций универмагов и прочие работники советской торговли.

Как-то группа офицеров, куда я тоже входил, сидела в кабинете и тяжело обсуждала, куда пойти выпить. Был конец сложной недели. Бегали по каким-то дурацким «мероприятиям», что-то контролировали, что-то предотвращали. На душе у всех было гадко, хотелось выпить где-нибудь в укромном уголке, поболтать и пожаловаться друг другу на никчемную жизнь, на засилье партийных аппаратчиков, на эти самые «мероприятия», которые придумывали партийцы-чиновники. Уже была видна деградация и страны, и Конторы. Все понимали, что Перестройка несёт что-то неотвратимо дурацкое, бестолковое, даже страшное…

Вдруг сидящий понуро Жаленков предложил:

— Можно пойти на мою новую КК (так на своём оперском жаргоне мы называли конспиративные квартиры). Хозяйка в командировке.

— И она тебе ключи отдала на время отъезда… — хором сказало три-четыре голоса. — Витя, ты опять через постель вербуешь дамочек?

Последний вопрос повис в воздухе. Все уже отстёгивали кобуры пистолетов, прятали личное оружие и лежавшие на столах бумаги в металлические сейфы, судорожно их опечатывали своими, тоже металлическими, личными печатями.

…Начальник отдела был у нас очень хорош — красивый статный, выходец с севера, очень грамотный и дружелюбный к подчинённым некоренной национальности этой большой азиатской республики. Последняя черта была редка и поэтому очень ценилась нами.

— Товарищи офицеры, я собрал вас по поводу, который является вопиющим и дискредитирующим высокое звание сотрудника КГБ СССР. По данному факту начальником нашего управления, генерал-майором N назначена служебная проверка, — подполковник откинулся в кресле, устало расстегнул верхнюю пуговицу своей безукоризненно белой рубашки, ослабил узел галстука. — В общем, мужики, я хочу знать — что там произошло? Чтобы сохранить ваши задницы и заодно погоны, я должен знать всё подробно и в деталях. Думаю, что всем всё понятно. Кто первым будет докладывать?

Жаленков вскочил, опрокинув стул, остальные молча втянули свои худые шеи в плечи не очень глаженных пиджаков…

— Витя, сядь и спокойно всё расскажи. Остальным, б… молчать! — интеллигентность начальника быстро куда-то исчезла.

Жаленков поднял стул, сел, приняв служебную позу «проглотить кол», сглотнул громко, вытер испарину с лысой головы и сбивчиво начал:

— Алибек, извините, товарищ подполковник… Мы 21 марта поздно вечером приняли решение… немного расслабиться, устали… Ну, вот и поехали на КК, которую я приобрёл месяц назад… Хозяйка была в командировке, у неё хорошая квартира, около ЦУМа…

— Дальше, дальше, товарищ капитан, не стесняйся. Дальше что было? Уже понятно, что всё ваше стадо забыло правила конспирации и попёрлось на КК, которую ты только что в трудах праведных нашёл и завербовал на идейно-патриотической основе. Всё слышите, олухи?! Помните, что вы пишите в рапортах на вербовку? На идейно, б… патриотической… Я помню твой рапорт, Виктор, материалы дела… Что дальше?

— Взяли пять бутылок водки, закуски… Выпили водку быстро, закуску сожрали тоже. Не ели весь день, стояли в охранении какого-то партийного пидора… Прошу прощения… Ну, вот я и открыл холодильник хозяйки, а там!..

— Я читал в материалах расследования, что сожрали весь сервелат, икру чёрную, выпили коньяк «КВВК»… Ну а на хера было французскими духами друг друга поливать?!

Подполковник закрыл служебное расследование через месяц, объяснив поведение его подчинённых нанесённым им моральным ущербом в виде значительно возросшего количества партийных мероприятий, где эти самые подчинённые осуществляли контрразведывательное обеспечение этих самых мероприятий.

Скинувшись во время зарплаты, мы восстановили нанесённый ущерб холодильнику, бару и парфюмерному столику КК. С КК Витя расстался, исключив хозяйку из агентурного аппарата… за ненадежность и расшифровку. Алибек его рапорт подписал.

После развала СССР и КГБ, Жаленков попал в Службу охраны Президента новоиспеченной страны, которая ранее называлась просто одной из советских республик. И здесь вновь проявились его незаурядные способности сердцееда и обольстителя, но закончилось это всё не очень красиво. Во время продвижения по службе Виктору поступило суперсекретное предложение от руководства: подбирать и доставлять Первому девочек. Очень серьёзное задание. Очень ответственное и суперсекретное! Финал наступил быстро и неожиданно. Жена Первого, зная о похоти своего мужа, имела своих осведомителей среди сотрудников охраны. Жаленков был пойман «с поличным» во время сопровождения двух девок в секретную почивальню Первого. Виктор был уволен из Службы охраны без пенсии, а девушки депортированы из молодой, набирающей государственную мощь, страны.

Примечания

1

Отушники — оперативно-техническое подразделение Комитета государственной безопасности СССР, сотрудники которого занимались прослушиванием телефонов, негласным досмотром помещений.

2

ДОР — дело оперативной разработки; в финальной стадии предполагало арест подозреваемого.