Невыдуманные истории

Олег Николаевич Курлов (2006)

Перед вами сборник воспоминаний, состоящих из коротких интересных историй человека, прожившего насыщенную жизнь ученого, преподавателя, писателя, искусствоведа, шахматиста, рыбака, банщика, мужа и отца. Курлов Олег Николаевич родился в первый год Великой Отечественной войны. Всю свою жизнь он посвятил науке и преподаванию, подготовив многих кандидатов и докторов наук. Несмотря на технический уклон профессии, другими его большими увлечениями были искусство, музыка, шахматы, рыбалка и писательский труд. Сборник содержит около 170 коротких рассказов: встречи с интересными людьми, заметки из преподавательской жизни, забавные случаи и семейные истории.

Около научные истории

В 1969 году будучи аспирантом побывал на встрече с приехавшим в Курган академиком Харитоном. Последний, как известно, совместно с академиком Я.Б.Зельдовичем впервые в 1939-41 годах осуществил расчет цепной реакции деления урана — последняя теоретическая работа, открывающая путь к практической разработке и созданию атомного оружия. В своем окружении его любовно звали Харитончиком. Одно высказывание академика запомнилось мне, да и не только мне, на всю жизнь. Любые идеи, витающие в головах ученых, или творческих личностей обречены на их практическую реализацию пусть в ненастоящее время, но непременно это обязательно произойдет в недалеком или отдаленном будущем. Обосновывал он это так. Все знания, попадающие в голову человеку, имеют под собой практическую основу. Теория — устоявшаяся практика. Комбинация известных фактов, знаний, происходящая в наших головах, дает новые знания, открытия, которые вновь обогащают практику. Любая сумасшедшая идея, возникшая в головах у нормальных людей, на его взгляд имеет право быть. Такой подход — бальзам для молодого ученого, уверенность в его начинаниях, вера в неотвратимость успеха. Мы тогда получили мощный нравственно-психологический толчок в своих научных изысканиях.

Со вступительным словом на одном всесоюзном научном семинаре, посвященном эффекту безызносности в технике, проходившем в Москве, выступает академик А.Ю. Ишлинский, куратор этого научного направления. Ему около шестидесяти. Начало речи обескураживает — “Дорогие доярки, я Вас поздравляю с высокими надоями…”. Договорить свое обращение к дояркам ему не дали. Председательствующий, из президиума — “А.Ю., Вы не из того кармана достали бумажку”. Академик, нимало не смутившись, достает бумажку из другого кармана и, уже обращаясь к нам, начинает свою речь — “Дорогие, участники научного семинара…”. Видимо, после нас академик был приглашен на слет доярок. Воистину, свадебный генерал. В это же время довелось послушать выступление академика П.А.Ребиндера Он старше А.Ю.Ишлинского на пятнадцать лет. Его выступление произвело сильное впечатление на нас, молодых ученых — моторный человек, динамичный оратор, зажигающая речь и… никаких бумажек.

Непримиримость отдельных направлений, школ приводила к неприязни и самих ученых, к их взаимному оскорблению. Однажды на Всесоюзном научном семинаре мы, его участники, оказались свидетелями такого рода эмоционального всплеска — выступает один профессор — автор научного открытия. Его соавтор тоже профессор, только более известный и признанный в научных кругах. С некоторого времени они разошлись во взглядах. И второй профессор стал подтормаживать внедрение научного открытия, выступая против первого профессора на всех семинарах и конференциях. А так как он был более именитым, то второму профессору постоянно доставалось на “орехи”. Итак, на трибуне первый профессор, в президиуме второй. Первый говорит буквально следующее: “Смена научных направлений и поколений в девятнадцатом веке совпадали. Вряд ли при жизни Д.И. Менделеева кто-нибудь рискнул бы поправить или опровергнуть главное его детище — периодическую таблицу химических элементов. На дворе двадцатый век, а что творится в нашей науке. Для того, чтобы дать дорогу внедрению научного открытия, неужели — жест в сторону президиума, где сидит второй профессор — надо ждать когда кто-то “прикроет” глаза”. Профессор в президиуме даже глазом не моргнул. Спокойно дослушал до конца… И только потом невозмутимо покинул семинар. Допек таки он первого профессора, бросившегося, как Александр Матросов, на амбразуру. Это впрочем, никоим образом не облегчило его будущую жизнь.

В своем институте я имел наглость заявить руководству института, что буду защищаться по авторским свидетельствам, мол, скоро я их получу не один десяток. В своей тетради записал двадцать семь патентно-способных, с моей точки зрения, идей. Пять из них, в виде заявок на предполагаемые изобретения, отправил в институт экспертизы. Дискуссия по ним шла два года. Наконец пригласили в Москву. Мой эксперт предложил следующий вариант — если от одной заявки откажусь, то по остальным получу авторские свидетельства. Но эта заявка для меня особенно была дорогой. Провинциальное упрямство — или все или ничего. Проходит полгода. Эксперт предложил объединить заявки — мою (от которой я должен быть отказаться) и еще одного претендента — идеи схожие, только я подал на месяц раньше. Пошел на компромисс. Объединили. И на объединенную заявку раза три приходили отрицательные ответы. И я сдался. Это был продуманный маневр со стороны экспертизы. Через полгода мой знакомый профессор признался — мы все же “сделали” моему сопернику авторское свидетельство. Вся заруба шла из-за большого экономического эффекта и, соответственно, хорошего вознаграждения. Позднее разговорился с одним изобретателем из Ленинграда. Решили проверить патентоспособность моих идей. Оформили заявку в соавторстве на одну идею — она оказалась патентоспособной, через месяц получили положительное решение. Мне рассказали о том, что эксперты нарочно заваливают идеи провинциалов, а потом с этими идеями идут в институты и защищают диссертации. Отработанная, что называется, система… Уместно вспомнить и другой случай. Сижу в Ленинке, занимаюсь. Напротив молодой человек, лет тридцати, ученого вида с бородой, как у Карла Маркса. Обложился диссертациями. Трудится. Разговорились. Я, мол, заказ выполняю — делаю на продажу кандидатскую диссертацию. Из двух-трех провинциальных диссертаций получится одна. Использую экспериментальный материал этих диссертаций, ставлю совершенно другие задачи, естественно, ссылаюсь на эти работы. Но выводы, обобщения делаю совершенно иные или в рамках новых сформулированных задач. Два-три месяца и диссертация готова. Он пояснил — провинциальные работы экспериментально значимы, но их авторы, как правило, не способны подняться над экспериментом и сделать адекватные, надлежащие выводы, т.е. подвести под эксперимент соответствующую теоретическую базу. Это было еще в далекие восьмидесятые годы…

Защита моей кандидатской диссертации проходила в институте нефтехимии и газа им. Губкина. После успешной защиты, ко мне подходят два профессора — один автор научного открытия, второй — мой первый оппонент. “Если не ошибаюсь, — говорит автор научного открытия, — Вы, думаете, что это я подтормаживал прохождение в печать вашей ключевой работы — классификации”. Он был прав — я так и думал. Именно эту классификацию мне пришлось отстаивать при защите диссертации. Три года не мог опубликовать этот материал — ответ черного оппонента был всегда уничтожающим. И только доложив материал на Ташкентской конференции, я смог опубликовать предложенную классификацию. В диалог вступает мой первый оппонент — “Олег Николаевич, это сделал я”. “Как? Не может быть!” “Время прошлое, но в свое время Вы, перекрыли клапаны моему аспиранту. Он занимался той же проблемой, что и Вы. Но всегда оказывалось так, что Вы, докладывая работу на очередной конференции, на полшага оказывались впереди моего подопечного. Пришлось ему дать другую тему. Естественно, мне тяжело было Вам простить это. Но теперь, я думаю, мы будем с Вами друзьями”. И протянул мне руку…