Туман. Книга вторая

Олег Ярков

То, что обещалось как приятная прогулка, стало опаснейшим приключением. Это именно то, что произошло с героями второй книги.

МОСКВА. НЕМНОГИМ РАНЕЕ

— Хотя… раз уж мы предполагаем, то… нет, вряд ли, слишком уж необычно….

— Вы о чём, Модест Павлович, — с какой-то ленью в голосе поинтересовался Александр Игнатьевич. — Продолжайте!

— Понимаете, стратегически….

— Да не волнуйтесь вы так! Говорите спокойно.

— Извольте. Вот вообразите себе такую картину. Вы, Александр Игнатьевич — барон, либо изобретатель, либо паровозных дел мастер… в общем, не важно. Вы соорудили нечто, способное облегчить переброску армейских сил, артиллерии, продуктов, боеприпасов, да чего угодно! Причём, всё это сделаете там, я веду речь о переброске, где от вас этого никто не ждёт — на мелководье вас не ждут, вдали от железнодорожных путей никто не ждёт, на бездорожье тако же вы нежданный гость. Кирилла Антонович — ваш помощник, ваш коллега по изобретательству, хранитель чертежей… да кто угодно! Однако приближен к вашему изобретению. Я — тот, кто желает получить ваш секрет со всеми подробностями, то есть шпион от противной стороны. Я бы поступил следующим образом — угрозами, лестью либо подкупом денежным довольствием, изловчился бы вас двоих, или же в отдельности каждого, поступиться вашим долгом и присягой, дабы передать мне секретные бумаги вашего изобретения. Поставил бы дело по вашему уговариванию так, чтобы вы не смогли от меня отвертеться простым отмахиванием, словно от надоедливого слепня. Значит, вопрос я бы решил так — либо вы идёте со мной на сговор, либо я лишаю вас жизни. Теперь диспозиция такова. Как очень скрупулёзно заметил Кирилла Антонович, манера убийцы совершать своё деяние одинакова во всех перечисленных вами трагического свойства случаях каков вывод? Шантажируемый персонаж так и не отважился на крайнюю меру — ответное убийство своего вымогателя, ради спасения своего детища. Вывод второй — шантажируемый персонаж не обратился за помощью к полицейским, дабы оные осуществляли его защиту и, что не менее важно, произвели поимку злодея. Почему не обратился — это вопрос со множеством ответов, и на этом я не стану останавливаться. Подобное поведение, граничащее с безрассудством, говорит об одном — кто-то из господ изобретателей был слишком уверен в своей безопасности и в неподкупности своих подчинённых, что не принял на веру угрозы или посулы злодея. Мне думается, что этим человеком был господин Бабаев. Именно его изобретение было самым полезным в военном деле, впрочем, в гражданском обиходе промышленности тоже. Для его скорейшей сговорчивости, именно для острастки господина Бабаева, были одинаковым манером умерщвлены господа Новиков-Лях и Кошкин. Этими смертями я, то есть тот, кто и есть настоящим убивцем, заставили несговорчивого изобретателя согласиться с моими условиями. Не с моими, как вы понимаете, а с условиями шантажиста.

— Просто превосходно, Модест Павлович! — Без иронии, но и без какой-либо лести, сказал господин советник. — Как тонко вы поняли всю сложность интриги, окружающей эти три смерти.

— Да, Модест Павлович, я не перестаю гордиться вами, постоянно нахожусь под впечатлением пытливых сторон вашего мышления и той гибкости, которая так свойственна построению вами отличнейшей теории, одновременно, как уж упоминал — гибкой и, в то же время, несгибаемой. Однако прошу простить мне мою вольность, и всё сказанное мною сейчас не принимать за критиканство, однако в ваших рассуждениях я увидел существенный просчёт, сводящий на нет всю вашу стройную теорию. Господин Кошкин, с вашего позволения, Был убит позднее господина Бабаева, что никоим образом не могло отразиться на сговорчивости или, простите, на несговорчивости выделенного вами господина изобретателя.

— Я же чувствовал, что пропущена какая-то деталь, я же чувствовал! Благодарю вас, Кирилла Антонович, за внимание к моей речи. Готов признать, что высказанное мною предположение лишено любых оснований быть жизнеспособным. Прошу вас впредь считать мою теорию всего лишь пристрелкой.

— Отнюдь, дорогой Модест Павлович, отнюдь! Именно ваша, как вы удачно выразились, пристрелка, позволила мне увидеть ту настоящую цель, так искусно сокрытую от нашего внимания! Именно благодаря вашей теории я понял то, что связывает эти три, перечисленные смертоубийства. Вряд ли бы я смог….

— Прекрасная речь, Кирилла Антонович! Я думаю, что вы, как никто другой, по достоинству оценили превосходную теорию штаб-ротмистра. Я был бы вам признателен, если бы вы согласились озвучить мысль, на которую натолкнула вас идея Модеста Павловича.

— Да-да-да, именно это я и собирался сказать. Однако, не оценив изысканную теорию, и не поблагодарив….

— Кирилла Антонович, вы именно сегодня собираетесь сказать?

— Простите! Теперь, без проволочек, сразу и в седло!

— Господи, Модест Павлович, — мысленно взмолился польщённый словами друга штаб-ротмистр, — не играйте военными терминами там, где… не играйте, и всё! Просто говорите по делу. Господи, прояви милосердие своё, и помоги ему начать!

Мольба, вознесённая к чертогам Создателя, дошла скоро и была услышана. Однако возымела своё действие лишь после шести длинных предложений.

— Итак — первое. Существовал ли шпионаж, о котором высказывался, в качестве предположения, мой дорогой друг? Второе — имели ли место подкуп, лесть, шантаж и вымогательство? И, наконец, третье — связано ли убийство каждого из вышеупомянутых господ с их изобретательским талантом? Я склонен думать, что ответы таковы — «да», «возможно», и ещё раз «да»! Ответ «возможно» появился благодаря лишь довольно призрачной связи между целью шпионского промысла и смыслом последнего совершённого акта — лишения жизни. Посудите сами, какая сложнейшая интрига была соткана вокруг изобретений!? И человек, или же несколько человек, участвовавших в ней, не могут не отдавать себе отчёта в том, что любая сложность изобилует непредсказуемыми недочётами, ошибками и теми досадными случайностями, сводящими к печальному фиаско ранее блестящий план. Взять, к примеру, всем хорошо известную, но печальную судьбу….

— Кирилла Антонович, экскурс в историю можно опустить.

— Простите. Итак — моя версия. Три изобретателя и три изобретения. Могли они заинтересовать наших возможных противников в возможной войне? Однозначно — да! Похищение секретов новых изобретений даёт ли перевес в вооружении нашему возможному противнику? Да. Однако при условии, что на создание механизмов, по этим чертежам, понадобится время, денежные средства, секретность и заранее готовая аргументация, оправдывающая создание новой продукции на основе изобретений, совершённых убиенными изобретателями другой страны. Это длинный и сложный путь, в результате раскрывающий те замыслы, которые изначально составляли шпионскую задачу. Кроме того, это хищение и последующее производство военного снаряжения, или как оно там называется у военных, приведёт и к финансовому противостоянию государств. Вряд ли кто отважится на подобные жертвы. А посему — всё происходило иначе.

Кирилла Антонович покинул своё кресло, и сделал несколько шагов в сторону окна. Однако тут же передумал, и поспешно вернулся к столу. Взяв левой рукой полюбившийся ему нож для рыбы, помещик снова попытался поймать отражение на блестящей стальной поверхности толового прибора. Удовлетворившись содеянным, он продолжил свою речь, но, не стоя, а мерно вышагивая по комнате. Вообще-то всё в его поведении — ходьба, монотонное произношение и кажущееся обращение только лишь к одному достойному собеседнику — столовому ножу для рыбы, более всего походило на чтение какого-то текста. Нет, не совсем на чтение, а на повторение вслух того, что ему кто-то наговаривает. Во всяком случае, такое впечатление создалось у присутствующих. Да, хочу заметить, что ни сия монотонность, ни ход самого повествования не прервалась даже тогда, когда после лёгкого постукивания в дверь, просунул свою рыже-вихрастую голову мальчишка, встретивший друзей в зале ресторации.

— Не желают ли господа ещё чего не то? — Спросил половой, и тут же был отправлен прочь взмахами двух сильных мужеских рук — господина советника и штаб-ротмистра.

Хотя… можно было бы подобного замечания и не делать, поскольку оно никакого значения ни для чего не имело вовсе.