Нелюбимая жена

Оливия Лейк (2025)

— Давид, — наши взгляды встретились, и я решилась. Решилась попросить. — Отпусти меня. Долгий взгляд потяжелел. — Я ведь не нужна тебе. Перестань мучить нас обоих. Если встретил кого-то, другую, пускай. Но отпусти меня… — Как я могу отпустить тебя, Лота? Ты моя жена, мать моих детей, ты беременна. Нет, Лота. Нет. — Ты ведь не любишь меня. Найди любовь, Давид. Может, и я… — заикнулась, накрыв ладонь, гладившую мой живот. Да, я хочу любви. Я женщина и хочу тепла, обычного, человеческого. От мужа жене. От мужчины к женщине. — Что, ты? — обхватил мои пальцы. Они сплелись в крепкий замок с его. — Кого ты любишь, Лота? Я молчала. — Отвечай! Я молчала. — Я никогда тебя не отпущу, запомни, — и жестко впился в мои губы болезненным поцелуем. — Я никого и никогда не буду ненавидеть так, как тебя… Пятнадцать лет муж ненавидел меня, унижал и изменял. Я ненавидела его в ответ. Много лет я была нелюбимой женой. Больше не буду. Я вырвусь и проживу свой год, месяц или день счастливой…

Пролог

Давид

Я разогнался по ночному МКАДу до ста пятидесяти за десять секунд. Не только потому, что тачка спортивная, а еще Эва так жалась ко мне и массировала член, что педаль автоматически в пол уходила. Главное, кончить и не разбиться.

— Я готов, — хрипло проговорил, ловко маневрируя между медленными машинами. Черепахи! — Губами давай.

Эва только облизнулась и опустила голову, работая очень умело. Кончил я бурно, на нерве.

— Мы завтра идем в клуб? — обняла меня и потерлась о плечо. Домой доставил в целости сохранности. — Все наши будут.

Мы с Эвой вместе учились в МГСУ. Только она младше на два курса. Двадцатилетняя спелая ягодка. Полгода с ума вместе сходим. Это не про любовь, конечно, но с ней весело, прикольно, секс горячий, ну и не ревнивая к моей буйной татарской натуре. Знает, что вернусь, подарок подарю, кафе и клубы. Денег тоже никогда не зажимал. Она моя постоянная партнерша, красивая и яркая.

— Пойдем, малыш, — сжал крепкую грудь и шлепнул по заднице, когда выходила. Мы сдали летнюю сессию и собрались завтра тусить. — До завтра, крошка.

Я поехал ни к себе, в центр, а в родительский дом. Отец звонил, просил заехать. Срочно. Я мысленно вспомнил все косяки: вроде все ровно, нет причин отчитывать меня.

Машину бросил на въезде во двор и бесшумно скользнул во двор. Дома темно, время позднее, даже младших братьев не видно. Адель сто пудов гуляет: ему восемнадцать, и дома он жил номинально. А Амир…

— Ты все катаешь? — заглянул к нему в спальню. Ему четырнадцат, и он компьютерный задрот. — Завтра в школу, ложись уже.

Я лично завалился сразу, едва обсохнув после душа. Утром мама разбудила, ласково и нежно. Завтрак, свежая выпечка, искренняя заинтересованность в моих делах. Я ее первенец, старший сын, который уже выпорхнул из гнезда, и мать скучала.

Я немного удивился, когда к завтраку пожаловал дядя Адам, старший брат матери. Мы плотно общались семьями и в диаспоре держались вместе. Загитовы силу набирали и своих тянули следом.

— Сын, садись, — отец кивнул на кресло напротив его стола. Дядя Адам остался стоять у окна. Мне стало не по себе. — Нам нужно обсудить с тобой важное дело, — замолчал, выдерживая паузу. — Лоту Валиеву.

Я, признаться, удивился.

— А что мне эта Лота? — лениво развалился в кресле.

Конечно, я ее знал. Гордячка и местная принцесса. Дочка главы диаспоры — Равиля Фахитовича Валиева. Она его наследница. Единственная. На ней должен жениться Марат, мой двоюродный брат. Загитовы сейчас вторые в иерархии власти, и это выгодный династический брак.

— Ты должен жениться на Лоте, — слова отца как гром среди ясного неба. Я подобрался сразу, леность слетела, но усмехнулся все же с неверием. Шутка?

— Марат же…

— Марат категорически отказался, — это уже дядя Адам сказал. — Самостоятельный, — недовольно, но с отцовской гордостью. Сыном он гордился.

— Нам нужен этот брак, — произнес отец. — Ты нужен, Давид.

— Пап, да ты что?! Какой брак! Мне двадцать два, я учусь, гуляю, живу! Нафиг мне эта женитьба?!

— Замолчи! — прогремел отец и стукнул кулаком по столу.

Дядя Адам смотрел тяжелым взглядом, прибивая меня к земле. Они все решили. Но я бороться буду! Это моя жизнь. Моя свобода. В конце концов я не хочу эту Лоту!

— Карим, объясни сыну расклады, — велел дядя Адам и направился к выходу. Он уверен был, что дело решеное. Мы с отцом остались вдвоем. Папа смотрел грозно. Я тоже зыркал непокорно.

— Ты чего упираешься? Я тебе не старую и страшную уродину предлагаю. Богатая и красивая молоденькая девушка. Что ты рожу воротишь?

— Свободу берегу, — подался навстречу. — Рано мне в клетку.

— Думаешь это прихоть? Нет, — покачал головой. — Лота единственная наследница Валиева, а ему срочно нужен зять. Равиль Фахитович хотел, чтобы это был Загитов, но…

— И на меня согласен, — саркастично скривился. Неприятно, однако.

— Да, — подтвердил отец. — Он серьезно болен и хочет передать бизнес и капиталы зятю. Ты понимаешь, что это шанс для нашей семьи? Женишься на дочери главы диаспоры и все, считай, жизнь удалась!

— Да я не хочу!

— О братьях подумай, о матери! — неожиданно психанул отец. — Хочу-не хочу! Выбора нет! Загитовых Равиль не свалит, а нас со свету сживет за отказ.

— То есть Марату можно нахер их послать, а мне как барану в поводу идти, да?!

— Да, Давид, да! У нас нет вариантов. Если в Москве жить хотим, если в диаспоре остаться собираемся.

Отец взлохматил густую шевелюру и устало закурил.

— Женишься и сделаешь ей ребенка. Валиев обрадуется и со спокойным сердцем все отдаст тебе. Ты умный мужчина, ты сможешь со всем справиться. Ты не обязан ее любить. Просто живите: делай ей детей, проявляй уважение, ну а по-тихому таскай своих Машек за ляжки. Но не сейчас.

— В смысле? — еще больше нахмурился.

— До свадьбы никаких баб, клубов, загулов. Ты должен влюбить в себя невесту. Она ведь тоже за Марата замуж собиралась, на него слюни пускала. Руки целуй, обещай любить, все свое обаяние включи, зажми в уголке, страсть ретивую покажи. Пусть сохнет по тебе. Так легче. Влюбленная женщина многое готова простить.

Вот значит как… Валиевым молодой и бойкий петушок понадобился. Загнули меня раком и трахнуть решили. Ну что же, эта гордая сука будет у меня с руки есть, а когда придет время — сломаю об колено. Как меня сейчас. Все отберу, одна пустая оболочка останется!

Наша свадьба состоялась через полгода. Я сделал все, чтобы невеста сегодня сияла от счастья. Белое платье, черные сверкающие глаза, кружевная фата — Лота была прекрасна. Она действительно очень красивая девушка. Густая жгучая копна волос, бархатная кожа, пухлые губы, прекрасное юное тело. Я трогал, щупал, целовал, пробовал на вкус. Она позволила: не сразу подпустила, но не устояла перед моим обаянием. Моя невеста влюбилась в меня, а я… А я ее ненавидел. За гордость. За дерзкий нрав. За наглость. Жениха себе выбирала. Уверенная в собственной исключительности и папиных деньгах. Я не мог отмыться от ощущения, что меня купили в магазине как игрушку. Сегодня ночью все изменится. Она станет моей куклой, послушной и кроткой. Сегодня ночью у Лоты Равилевны Черкесовой начнется новая жизнь. Полное подчинение.

Наша брачная ночь запланирована в шикарном номере «Four Seasons». Лота уехала раньше. Готовилась. Девственница. Банкет у нас был по всем правилам и канонам. Регистрация в загсе, обряд с муфтием, банкет и никакого алкоголя. Сейчас я пил в баре. Расслаблялся. Потом в свой номер. Помыться, очиститься и супружеский долг исполнить с честью. О, это я умею!

Веселая свадьба, довольные родители, мне почет и уважение. Почему тогда так хреново? Почему так противно? От себя, потому что продался. От нее, потому что купила себе жеребца. От себя тошно. Ее ненавидел…

Я вошел в президентский люкс, оформленный для новобрачных: полумрак, тягучая мелодия, лепестки роз и девушка. Лота в шелковой тонкой сорочке с распущенными волосами и смущенным взглядом. Она ждала меня.

Меня манили очертания груди, ярко выраженная талия и крутой изгиб девичьих бедер. Конечно, я хотел ее. Мне пришлось блюсти целибат, чтобы добиться ее расположения. Лота должна была поверить в мои чувства. Она не знала, что Маратик отказался от нее: гордость принцессы не должна была пострадать. Ну, узнает еще, а пока я получу желанную разряду и сорву цветочек. Мне нужно сделать ей ребенка, потом буду прожигать свою молодость. Мне в двадцать два года нахрен не нужна жена. Верности и любви может не ждать от меня.

— Подойти, — скомандовал, срывая бабочку и сбрасывая пиджак. Лота вскинула голову — не понимала. Да, девочка, ты еще не в курсе, что связалась с жестоким хищником. — На колени становись, — член очень остро реагировал на молодое тело.

— Давид… — ахнула, стыдливо прикрывая острые соски.

— На колени, — чеканил, расстегивая ремень. — Мать не научила тебя подчинению?

Девичья грудь бурно вздымалась, в черных глазах протест и стыдливость. Это хорошо, что она невинна: я сам научу жену правильно ублажать мужа. Меня уверяли, что Лота нетронута. Если это будет не так, то позор на голову Валиевых. Конечно, от жены отказаться не выйдет, но в кулак зажал бы их, ух! Лота целка, по глазам видно. По поцелуям неловким, по смущению.

— Давид, я не умею… — на одном дыхании, избегая моего хищного взгляда.

— На колени, — вся мягкость ушла из интонаций. Лота вскинула голову и дерзко бросила.

— Не буду!

Даже так. Я подошел к ней очень близко, подбородок обхватил двумя пальцами. Жестко. Лота терпела. Я погладил шею, сжал крепкую юную грудь, обхватил тонкий шелк сорочки и дернул, разрывая в клочья. Теперь так будет всегда.

— На колени, — силой поставил. Она не сопротивлялась, не дралась, не кричала, только полыхала черным взглядом. — Забудь свой характер. Нет больше Лоты Валиевой. Теперь ты Черкесова и будешь подчиняться мне.

Я спустил брюки и достал возбужденный член. Головкой надавил на пухлые губы жены и со вздохом удовольствия толкнулся внутрь. Сосать она не умела, но все равно приятно. Я научу ее. Сам тоже еще не настолько опытный. Сколько мне тех лет-то! Но я буду очень хорошо учиться. Я жениться не собирался так рано, поэтому се ля ви… Хорошим верным мужем не стану.

Лота давилась крупной головкой, хрипела, смазала слюной ствол так, что я потерял контроль и уже толкался по полной, не жалея ее юность и неопытность. Бля, полгода воздержания, и я готов выстрелить. Сил у меня много, сейчас спущу тяжесть в яйцах и примусь за молодую жену.

— Хватит, — с не охотой выскользнул, провел головкой по губам, — ротик открой… — хрипло велел и несколько раз передернул затвор, кончая со стоном. — Теперь глотай. Это не страшно. Это твой муж.

Я поднял с колен хмельную жену. Нет, девочка, мы только начали. Остатки сорочки полетели на пол, а Лота упала на кровать. Я полностью разделся и раздвинул стройные ножки. Она вздрогнула, попыталась испуганно свести их. Я не дал.

Я не любил ее. Даже больше: жена вызывала у меня неконтролируемое чувство ярости и желание разрушать. Но я не планировал делать из нее фригидную застенчивую скромницу. Мне с ней еще детей делать!

— Расслабься… — шепнул и устроился между ног. Трусиков на ней не было, а нежная промежность пахла ягодами. Я включил свет: хотел посмотреть на нее внизу. Розовая плоть, мягкие складочки, маленький возбужденный бугорок. Я поцеловал его. Ласкал языком, гладил, втягивал в себя. Жена единственная, кого можно ласкать ртом. У меня раньше не было опыта, но я подготовился, много изучал теории. Сейчас практиковался. Интересно, кстати. Лота поползла на меня, захлебывалась неизведанными ласками, кусала губы и комкала простыни. На изломе оргазма, я резко бросил терзать ее плоть и стремительно пошел в атаку. Узкая и горячая. Целочка моя.

— Больно… — всхлипнула она.

— Сладко, — ответил, накрывая ее губы. Лота была подготовлена, поэтому вся сжалась, встречая свой первый оргазм. Я кончил в нее. Скорее залетит, а я стану относительно свободным.

Скатился тут же и потянулся довольно. Нашарил рукой остатки ее сорочки и обтер член со следами семени, смазки и крови. Вот и доказательство девственности. Никто, естественно, проверять не будет, но есть чем хвастануть Валиевым.

— Куда ты? — поднялась Лота, прикрываясь одеялом.

— Спать… — я встал и нашел свои брюки. Пойду к себе в номер. Пусть привыкает, что меня часто не будет ночью.

— Но?

— Никаких но! Я сказал, значит, так будет!

Все, ушел. Моей жене нужно понять и осмыслить, как она теперь будет жить.