Тропинка на ковре

Ольга Михайловна Левонович, 2022

Повесть о женщине Галине, которая сумела преодолеть тяжелую болезнь, жизненные трудности не сломили её. Она встретила свою любовь, нашла себя в творчестве, и сохранила добрую и чистую душу.

Глава 2. Дядя Гена

За пыльным автобусным окошком бежали сизые сопки, перелески, в которых держался последний снег. Тальники в низинах ожили, порыжели, а сосны стояли жёлтые, не отошли ещё от зимних холодов. За поворотом показалось родное село, и Галя поднялась, стала пробираться к выходу.

Она шла от остановки, и всему радовалась. Около месяца не была дома.

Улица была пустынной, ветер нёс пыль, но Галя любовно окидывала взглядом каждый дом по пути. Скамейки у ворот пустовали, и только на лавочке возле покосившейся хаты трудовика и бывшего классного руководителя Сергеича сидела знакомая нахохлившаяся фигура.

— Здравствуйте, Семён Сергеевич! — издали крикнула Галя, и старый учитель встрепенулся, по-совиному завертел головой.

— Ой, Галинка! Не узнал. Совсем взрослая стала! Присядь, поговорим. Мать сказала — в городе на швею учишься.

Галя с опаской уселась на едва живую лавочку — Сергеич, хотя и учил детей обращаться с молотком и рубанком, свои заборы-лавочки запустил до безобразия. После смерти жены пил беспробудно, и сейчас улыбка красовалась на физиономии, опухшей от длительного запоя.

— Учусь, Семён Сергеич, нравится. Живу в общаге. Одногруппницы хорошие. В основном — сельские девчонки. Не знаю, где устроиться после окончания. В городе работу найти легко, но вот с жильём…

— Главное, чтобы работа нравилась, — старый учитель откровенно любовался ею. В старом демисезонном пальтишке, поношенных сапогах, она, тем не менее, была хороша. Тёмные кудри выбивались из-под синего вязаного берета, обрамляли чистенькое румяное личико, яркие зелёные глаза ласково светились…

— Такое оборудование, — рассказывала Галя, — Наш технолог говорит, что у меня есть вкус, советует дальше учиться. Ну, я пойду…

Он проводил девушку долгим задумчивым взглядом, и на его лицо снова опустилось привычное сумрачное облачко. Ссутулился, полез в карман за сигаретами.

Галя со скрытым волнением переступила порог родного дома. Мама — на работе, Мишка — в школе, сестрёнки — в детском саду. А отчим дядя Гена где-то тут должен быть. Раз дверь на замке, значит ушел к колодцу, поить коров.

Через год после смерти бабушки Христины мама снова вышла замуж. Так в доме появился дядя Гена: высокий, рыжий, со светло-голубыми глазами навыкате и писклявым голосом. Характера был неистребимо-оптимистического. Разговаривал оживлённо, шумно, пытался всем понравиться, но Галя с Мишкой невзлюбили его сразу и навсегда.

Вот и сейчас, едва войдя в дом, Галя ревниво-зорко заоглядывалась: что изменилось, что появилось нового, разрушающего образ того дома, в котором они жили с папой, а потом и с бабушкой Христиной.

Так, тюль купили на окна, серый, похожий на паутину. Сколько света в комнате забирает. Папе бы он точно не понравился. Папа говорил: «В доме окна — для света», и терпеть не мог зашторенных окон. Дядя Гена же, напротив, света солнечного не выносит, и запросто может жить в затемнённой комнате. А чтобы прочесть газету, включает свет! Среди бела дня!

Застучал в сенях… Фу… У Гали неприятно сжалось сердце.

— Хо, Галюнька приехала! — пропищал отчим. Круглое лицо его с двойным подбородком покраснело от ветра, излучало бодрость и здоровье, — Давай, слазай в подпол за картошкой! Я мясо приставил, суп доваришь. Мамуля придёт — ись будем.

«Какая она тебе мамуля», — хотела было сказать девушка, но поспешно отвернулась, чтобы не увидел, как исказилось её лицо.

Она набирала картофель в ведро в глубоком, выкопанном руками отца подполье, и думала о том, что мама дяде Гене и вправду как нянька, угодить пытается. Ой, Геночка больной, у Геночки сердце… Инвалид нашёлся. Только коров и поит, а вся работа по дому на Мишке лежит. Уедет в город учиться — вот они взвоют!

Так и давила на грудь маята, пока самый лучший друг на свете, родной брат, из школы не пришёл. Уж как обрадовался сестре! Но, сдержанный, не подал вида, только глаза, карие, мамины, засияли.

Мама привела из детского сада двойняшек-сестрёнок, рыжих, румяных и крикливых. Они сразу поссорились из-за игрушек, что Галя привезла.

Мама, показалось Гале, похудела и осунулась, в темных волосах заметнее обозначились прядки седины.

— Что ж ты, доча, столько времени дома не была? — обидчиво начала мама, — Конечно, взрослая стала, можно сказать — отрезанный ломоть. Приехала бы, помогла чем! Мы тут бьёмся, с ног падаем. Когда уезжаешь?

— Послезавтра.

— Так это что ж… Я думала, мы с тобой дом выбелим, а она на денёк — и все? Лучше бы не приезжала вовсе!

Галя, подхватив ведро с очистками, выскочила в сени, её душили слёзы.

С братом поговорили уже поздно вечером, сидя на брёвнышке, на конце огорода. Огород был пуст, ботву дядя Гена развесил по изгороди. В который раз заметила Галя, что папа никогда так не делал. Собирал ботву в кучки, вывозил на стареньком грузовом мотороллере в овраг. А дядя Гена коровам бросает, у него хозяйство безотходное.

Думалось об этом без особой горечи, обидные слова мамы об «отрезанном ломте», и, особенно, «лучше бы не приезжала» перекрыли неприязнь к дяде Гене. Было очень горько на душе. Галя вполуха слушала Мишкины «новости».

— А еще дядь Ген велик обещал купить, в сельпо привезли. Руль классный! На колёсах катафотики красные, на педалях оранжевые! Ручные тормоза…

Галя подумала: «Пытается дядька тебя подкупить…». Но вслух ничего не сказала. Пусть радуется. Ему тут тоже достаётся.

Засыпая дома на диване, Галя снова вспомнила о «ломте», и долго точила слёзы в подушку, пока не уснула.

На другой день она с раннего утра взялась за огромную стирку, не разгибала спины до обеда, и мама подобрела. Вечером Галя, укладывая сумку, уже мыслями была в городе. Представлялась уютная общежитская комнатка, соседка Татьяна и её зачастивший в гости односельчанин Андрей, которого Татьяна за глаза называла «Красна девица». И впервые за день Галины губы тронула улыбка.