Ноготки

Ольга Тишина, 2021

Белла счастливая женщина. У нее любящий муж, умница дочка и дом – полная чаша. Она пишет любовные романы и скоро сбудется ее мечта – контракт с издательством. Но весь ее «бархатный» мир рушится в одночасье и Белле придется познать предательство самых близких людей.

3

— Серебрянская, к начальнику вызывают, — голос Алевтины, нашего бригадира отрывает меня от работы.

— Зачем?

— Не докладывали.

— Слышишь, к начальнику вызывают зачем-то — говорю я Машке, здоровенной свиноматке, с которой у меня завязались «особые» отношения. Не знаю почему, но эта хрюшка запомнила меня в лицо и каждое утро лишь только услышав мой голос, встречала, подбегая к загороди своей «тюрьмы». Глупо, но порой я сравнивала наше с ней положение. Единственное, что радовало, так то, что я все-таки, рано или поздно, выйду отсюда.

Снова вхожу в кабинет начальника колонии, попутно замечая мелкие детали интерьера, те, что в первое свое посещение не заметила. Например, элегантные, под цвет бежевых стен, шторы на окне. Или вот, электронная фоторамка на столе, хоть с моего места и не видно кто на фотографии, но воображение тут же нарисовало портрет, похожих, как две капли воды друг на друга, мать и дочь.

— А, Серебрянская…. — начальник на секунду отрывает взгляд от экрана компьютера. — Присаживайся.

Я сажусь на предложенный стул, скромно сложив руки на коленках.

— Ну, что? Как адаптируешься?

— Нормально.

Он глянул из-под очков, будто не поверил моим словам.

— Условия удовлетворительные? Никто не обижает?

— Все в порядке, Андрей Петрович.

— Хорошо. Иди, работай, — и уже в дверях меня догнала его реплика: — Если что, сразу обращайся ко мне.

Я согласно киваю, но он уже вернулся к своим делам, попутно пробурчав себе под нос:

— А-то любите вы через голову жаловаться.

Меня сразу насторожило отсутствие Марины и Степана в поле зрения. Схватив оставленную в углу, на входе в свинарник, лопату я бросилась в дальний угол, за клети, откуда, как мне показалось, послышался сдавленный крик.

Он навалился на девушку всем своим телом, из-под которого виднелись лишь ее оголенные коленки. Не говоря ни слова, я огрела насильника тяжелой лопатой сначала по спине, а когда он повернул свою потную и красную, от вожделения и возбуждения харю, со всей силы, припечатала еще и по ней.

— Маринка, ты живая там, — чуть не плача, я стащила потерявшего сознание мужчину с подруги. На нее было жалко смотреть: рубашка и брюки разодраны, а на скуле растекался здоровый кровоподтек. Она была в сознании и, увидев меня, разрыдалась. Я прижала ее к себе, стала гладить по волосам, успокаивать. Ее трясло.

Минут через пять, до меня дошло, что Степан не шевелится. Я проверила пульс, он был еле слышим.

— Белла, — Марина пыталась прикрыть оголенную грудь рваной рубашкой, — он что, мертвый?

— Живой.

Она разрыдалась.

— Маринка, хватит реветь, — я сняла с вешалки висящий в этом углу темно-синий рабочий халат ветеринара и бросила его девушке. — Одевай и иди в медчасть.

— А ты?

— Буду решать, что с этим делать, — я показала на все так же лежащее на грязном полу тело мужчины.

У нее округлились глаза.

— Хватит придумывать, — пресекла я ее воображение. — Пойду к Николаю, у него нашатырь должен быть в аптечке.

***

— Нехорошо, заключенная Серебрянская, начинаете отбытие своего наказания.

— Мне нужно было присесть рядышком и наблюдать?

— А вы, что называется, не ерничайте! — начальник колонии опять перешел на «вы». — Не стерлось бы у Малининой от одного раза!

Я остолбенела. Подполковник видимо понял, что ляпнул что-то не то. Тон его смягчился:

— Ты ведь могла убить Чубенко, — имея в виду Степана, сказал он.

— В чугунной голове мозгов нет, — съязвила я.

— Это у тебя мозгов нет, — снова взъелся подполковник. — Тебе ведь уже совсем другой срок светил. Ты это понимаешь? И не здесь. Здесь что? — Хоть какая, да свобода! А в Зоне таких как ты, — он сделал жест руками, — в бараний рог!

— Андрей Петрович, я не специально. Я как увидела…. Какое-то помутнение.

Оправдание было слабым, но подействовало.

— Ладно, — успокоился он. — Пока Чубенко на больничном, работайте. Потом переведем вас в теплицу.

Вечером, местные «старожилки» рассказали, что подобные происшествия в колонии не редкость, особенно с новенькими и вместо того чтобы пожалеть, подкалывали Марину:

— Надо было расслабиться и получить удовольствие, — смеялись они, глядя, как та вся цепенеет от этих слов.

«Да, с волками жить — по-волчьи выть», — подумала я, когда узнала, что многие местные женщины не стеснялись «подзаработать» таким способом, поэтому и отдала свой айфон Алевтине. Не совсем отдала, конечно — поменяла на ее старенькую кнопочную «нокию», понимая, что с такая игрушка будет вызывать только зависть, а следовательно, и проблемы. Мне не нужны были проблемы, хоть и до боли было жаль расставаться с айфоном, одной из немногих вещей напоминавших о доме, дочери и муже, о той благополучной жизни, что осталась за стенами колонии. Нужно было приспосабливаться. Зато, Алевтина, имевшая авторитет, относилась ко мне мягче, чем даже к той самой, несчастной, Маринке.

Больше всего я горевала о фотографиях и видео с дочкой, что остались в моем телефоне, но «добрая» Алевтина где-то умудрилась распечатать парочку. Они были черно-белые, размытые, но теперь, дочка и муж всегда были «со мной».

Иметь телефон здесь не то что бы возбранялось, но и открыто пользоваться не разрешалось. В любой момент его могли изъять, а назад не вернуть. Поэтому все, и я тоже, звонили родственникам и знакомым лишь по вечерам, стараясь не «светить» средство связи.

Каждый день, перед сном я разговаривала с дочкой. С Москвой у нас были разные часовые пояса, и когда я ложилась спать здесь, там, наступало время и для ее сна. Муж оплачивал все звонки и я могла говорить со своей девочкой. А когда она засыпала, трубку брал муж. Он рассказывал, как прошел их день, а я как мой.

— Начальник сказал — никаких свиданий в ближайший месяц, — жаловалась я ему, слыша тяжелый вздох на том конце.

— Как ты? — задавал он свой неизменный вопрос, а я отвечала:

— Хорошо. Все хорошо. Не волнуйся за меня.

Мы немного молчали, потом прощались.

Иногда звонила Алка.

— Белла, — возмущалась она, — не смей никуда влезать. Твое обостренное чувство справедливость до добра не доведет. Запомни, там — все преступники! Убийцы и всякие…. И вообще! — у нее не хватало слов описать кто там вообще.

— Я тоже тут не за красивые глаза, — отвечала я Алке. После этих слов она замолкала, вздыхала и прощалась до следующей связи.

***

Прошло еще три недели, и месяц моего пребывания в колонии. Чубенко выписался. Он не понес никакого наказания и просто вернулся на работу. Видимо, начальство посчитало, что сотрясения мозга с него достаточно. Нас с Мариной, как и обещал подполковник, перевели в теплицу. Не сказать, что здесь оказалось легче. Да, запаха не было, зато очень жарко и влажно. Дни последнего месяца лета, на редкость для этих мест, стояли жаркими, а климат-контроль постоянно барахлил. Мы выходили с работы, будто выныривали из горячего водоема: мокрые и потные.

Но меня волновало даже не это. Душевые в недавно построенном общежитии работали, и воды, в том числе горячей было в избытке. Можно было смыть с себя и пот и грязь. Но как смыть с себя мужской похотливо-оценивающий взгляд я не знала.

Из-за постоянной жары мы раздевались, чуть ли не до трусиков, щеголяя в коротких шортах и с открытыми пупками, будто на пляже.

Кроме нас, в теплице работало еще пять женщин и два парня. Один из них, белобрысый и худой, словно жердь, Макс, жених Ирки Шестаковой — «старшей», или как здесь называли — бригадира, соседствующей с нами комнаты в общежитии.

Мне рассказали, что Ирка «переписалась» к жениху сюда из Зоны. Из-за этой «великой» любви она вела себя тише воды ниже травы, даже уняв свой непростой нрав. Поговаривали, эти двое, уже написали заявление о регистрации брака и переводе их на другое место работы, в поселок, за пределы колонии, что не запрещалось. Только я не могла понять, почему Макс все время пялится на меня и гаденько улыбается при этом. Ирка, будто хищница, вечно не выпускающая своего «благоверного» из поля зрения, уже начала что-то подозревать. Несколько раз, я замечала на себе ее злой «убийственный» взгляд. «Только этого мне для полного счастья не хватало, — думала я. — Женщины, ослепленной ревностью».

«Неприличное предложение» Макс сделал мне, когда Ирка по какой-то причине отсутствовала на работе. За нее осталась Рыжая Марта, ее негласная заместительница, но той было не до Макса. Все утро она строила глазки другому парню, а в обеденный перерыв они вдвоем незаметно куда-то исчезли. Проходя мимо подсобки, мы услышали приглушенные стоны, доносящиеся из-за дверей.

— Сегодня зарплата, — хихикнула одна из девчонок и сделала неприлично-сексуальный жест рукой и языком.

— Дура, Милка, — засмеялись остальные, но представление им явно понравилось.

Уже ближе к вечеру, жених бригадирши, улучив момент, когда никого не было рядом, неслышно подкрался ко мне сзади, обхватил и прижал к себе. Его руки стали жадно мять мою грудь. От неожиданности я вскрикнула, но он, тут же, зажал мне рот ладонью.

— Ладно тебе, — кислый запах пива волною ударил в нос. — Я же знаю, ты не прочь покувыркаться. Пошли в подсобку.

— Ты, придурок! Ирка убьет тебя и меня, — зашипела я, чтобы никто не увидел нас в таком положении.

— Она на свиданке, с сеструхой. Будет только завтра. Так что не боись, успеем пару раз, — и он полез мне в шорты.

Я извернулась и хотела дать ему затрещину, но он поймал мою руку и насильно стал целовать.

— Макс! — визгливый голос оторвал его от меня. Глазки парня забегали.

— Еще поговорим, — буркнул он, и пошел к стоявшей поодаль Рыжей Марте. Они о чем-то поспорили, и я увидела, как Макс показал женщине кулак.

У меня оставалась надежда, что после этого он успокоится, но я ошибалась.