Раненая песня

Павел Васильев, 2019

Поэзия Павла Васильева полна контрастов. В ней удивительным образом сочетается царская Россия со свободным и молодым языком Революции. Павел Васильев вырос в Казахстане, среди прииртышских казачьих станиц: поэтому коллеги называли русским азиатом. Восток и Запад, старое и новое, традиции старины и новая советская культура – в его творчестве они причудливо переплелись. Васильев жил смело, самоотверженно и честно. Его стремительная жизнь и трагическая судьба оставили неизгладимый след в русской советской литературе. В сборник вошли избранные стихотворения и поэмы, в частности «Песнь о гибели казачьего войска».

СТИХИ

Письмо

Месяц чайкой острокрылой кружит,

И река, зажатая песком,

Всё темнее, медленней и туже

Отливает старым серебром.

Лодка тихо въехала в протоку

Мимо умолкающих осин, —

Здесь камыш, набухший и высокий,

Ловит нити лунных паутин.

На ресницы той же паутиной

Лунное сияние легло.

Ты смеешься, высоко закинув

Руку с легким, блещущим веслом.

Вспомнить то, что я давно утратил,

Почему-то захотелось вдруг…

Что теперь поешь ты на закате,

Мой далекий темноглазый друг?

Расскажи хорошими словами

(Я люблю знакомый, тихий звук),

Ну, кому ты даришь вечерами

Всю задумчивость и нежность рук?

Те часы, что провела со мною,

Дорогая, позабыть спеши.

Знаю, снова лодка под луною

В ночь с другим увозит в камыши.

И другому в волосы нежнее

Заплетаешь ласки ты, любя…

Дорогая, хочешь, чтоб тебе я

Рассказал сегодня про себя?

Здесь живу я вовсе не случайно —

Эта жизнь для сердца дорога…

Я уж больше не вздыхаю тайно

О родных зеленых берегах.

Я давно пропел свое прощанье,

И обратно не вернуться мне,

Лишь порой летят воспоминанья

В дальний край, как гуси по весне.

И хоть я бываю здесь обижен,

Хоть и сердце бьется невпопад, —

Мне не жаль, что больше не увижу

Дряхлый дом и тихий палисад.

В нашем старом палисаде тесно,

И тесна ссутуленная клеть.

Суждено мне неуемной песней

В этом мире новом прозвенеть…

Только часто здесь за лживым словом

Сторожит припрятанный удар,

Только много их, что жизнь готовы

Переделать на сплошной базар.

По указке петь не буду сроду, —

Лучше уж навеки замолчать.

Не хочу, чтобы какой-то Родов

Мне указывал, про что писать.

Чудаки! Заставить ли поэта,

Если он — действительно поэт,

Петь по тезисам и по анкетам,

Петь от тезисов и от анкет.

Чудаки! Поэтов разве учат, —

Пусть свободней будет бег пера!..

…Дорогая, я тебе наскучил?

Я кончаю. Ухожу. Пора.

Голубеют степи на закате,

А в воде брусничный плещет цвет,

И восток, девчонкой в синем платье,

Рассыпает пригоршни монет.

Вижу: мной любимая когда-то,

Может быть, любимая сейчас,

Вся в лучах упавшего заката,

На обрыв песчаный забралась.

Хорошо с подъятыми руками

Вдруг остановиться, не дыша,

Над одетыми в туман песками,

Над теченьем быстрым Иртыша.

1927

Азиат

Ты смотришь здесь совсем чужим,

Недаром бровь тугую супишь.

Ни за какой большой калым

Ты этой женщины не купишь.

Хоть волос русый у меня,

Но мы с тобой во многом схожи:

Во весь опор пустив коня,

Схватить земли смогу я тоже.

Я рос среди твоих степей,

И я, как ты, такой же гибкий.

Но не для нас цветут у ней

В губах подкрашенных улыбки.

Вот погоди, — другой придет,

Он знает разные манеры

И вместе с нею осмеёт

Степных, угрюмых кавалеров.

И этот узел кос тугой

Сегодня ж, может быть, под вечер

Не ты, не я, а тот, другой

Распустит бережно на плечи.

Встаешь, глазами засверкав,

Дрожа от близости добычи.

И вижу я, как свой аркан

У пояса напрасно ищешь.

Здесь люди чтут иной закон

И счастье ловят не арканом!

………………………………………………

По гривам ветреных песков

Пройдут на север караваны.

Над пестрою кошмой степей

Заря поднимет бубен алый.

Где ветер плещет гибким телом,

Мы оседлаем лошадей.

Дорога гулко зазвенит,

Горячий воздух в ноздри хлынет,

Спокойно лягут у копыт

Пахучие поля полыни.

И там, в предгории Алтая,

Мы будем гости в самый раз.

Степная девушка простая

В родном ауле встретит нас.

И в час, когда падут туманы

Ширококрылой стаей вниз,

Мы будем пить густой и пьяный

В мешках бушующий кумыс.

1928

Пушкин

Предупреждение? Судьба? Ошибка?

— Вздор!

Но недовольство тонко смыла мгла…

…Приспущенные флаги штор

И взмах копыт во тьму из-за угла.

И острый полоз взрезал спелый снег,

Закат упал сквозь роспись ярких дуг.

Поспешливо придумать сквозь разбег,

Что где-то ждет далекий нежный друг…

Вот здесь встречал, в толпе других, не раз…

И вдруг его в упор остановил

Простой вопрос, должно быть, темных глаз

И кисть руки у выгнутых перил.

Конечно, так! Он нежность не увез!

И санки вдруг на крыльях глубины,

И в голубом церемониале звезд —

Насмешливый полупоклон луны.

И санки вкось. А запад ярко хмур.

Сквозь тихий смех: — Какой невольный час…

Даль зеркала и пестрый праздник дур

И дураков. Не правда ли, Данзас?

Усталый снег разрезан мерзлой веткой,

Пар от коней.

— Нельзя ли поскорей… —

И ветер развевает метко

Трефовый локон сумрачных кудрей.

Туман плывет седеющий и серый,

Поляна поднята в кустарнике, как щит.

И на отмеренные барьеры

Отброшены небрежные плащи.

-–

Рука живет в тугих тисках перчатки,

Но мертвой костью простучало:

Нет!

И жжет ладонь горячей рукояткой

С наивным клювом длинный пистолет.

Последний знак…

Судьба? Ошибка? — Вздор!

Раздумья нет. Пусть набегает мгла.

Вдруг подойти и выстрелить в упор

В граненый звон зеленого стекла.

И темный миг знакомых юных глаз,

Который вдруг его остановил…

— Вы приготовились?

…И дорогая…

— Раз!

У тонких и изогнутых перил.

Ведь перепутались вдруг, вспомнившись,

слова,

Которые он вспомнил и забыл.

— Вы приготовились?..

…То нежность, что ли?

— Два!

У стынущих, причудливых перил —

Вот в эту тьму багровую смотри!

Ты в этом мире чувствовал и жил.

…Бег санок легких, прозвеневших…

— Три!

У ускользающих, остынувших перил…

-–

Пустынна ночь. И лунно вьется снег.

Нем горизонт. (В глуби своей укрой!)

Усталых санок ровно сдержан бег,

А сквозь бинты накрапывает кровь.

1928

Мясники

Сквозь сосну половиц прорастает трава,

Подымая зеленое шумное пламя,

И теленка отрубленная голова,

На ладонях качаясь, поводит глазами.

Черствый камень осыпан в базарных рядах,

Терпкий запах плывет из раскрытых отдушин,

На изогнутых в клювы тяжелых крюках

Мясники пеленают багровые туши.

И, собравшись из выжженных известью ям,

Мертвоглазые псы, у порога залаяв,

Подползают, урча, к беспощадным ногам

Перепачканных в сале и желчи хозяев.

Так, голодные морды свои положив,

До заката в пыли обессилят собаки,

Мясники засмеются и вытрут ножи

О бараньи сановные пышные баки.

…Зажигает топор первобытный огонь,

Полки шарит березою пахнущий веник,

Опускается глухо крутая ладонь

На курганную медь пересчитанных денег.

В палисадах шиповника сыплется цвет,

Как подбитых гусынь покрасневшие перья…

Главный мастер сурово прикажет: «Валет!» —

И рябую колоду отдаст подмастерьям.

Рядом дочери белое кружево ткут,

И сквозь скучные отсветы длинных иголок,

Сквозь содвинутый тесно звериный уют

Им мерещится свадебный, яблочный полог.

Ставит старый мясник без ошибки на треф,

Возле окон шатаясь, горланят гуляки.

И у ям, от голодной тоски одурев,

Длинным воем закат провожают собаки.

1929

Бахча под Семипалатинском

Змеи щурят глаза на песке перегретом,

Тополя опадают. Но в травах густых

Тяжело поднимаются жарким рассветом

Перезревшие солнца обветренных тыкв.

В них накопленной силы таится обуза —

Плодородьем добротным покой нагружен,

И изранено спелое сердце арбуза

Беспощадным и острым казацким ножом.

Здесь гортанная песня к закату нахлынет,

Чтоб смолкающей бабочкой биться в ушах,

И мешается запах последней полыни

С терпким запахом меда в горбатых ковшах.

Третий день беркута уплывают в туманы

И степные кибитки летят, грохоча.

Перехлестнута звонкою лентой бурьяна,

Первобытною силой взбухает бахча.

Соляною корою примяты равнины,

Но в подсолнухи вытканный пестрый ковер,

Засияв, расстелила в степях Украина

У глухих берегов пересохших озер!

Наклонись и прислушайся к дальним подковам,

Посмотри — как распластано небо пустынь…

Отогрета ладонь в шалаше камышовом

Золотою корою веснушчатых дынь.

Опускается вечер.

И видно отсюда,

Как у древних колодцев блестят валуны

И, глазами сверкая, вздымают верблюды

Одичавшие морды до самой луны.

1929

Рассказ о деде

Корнила Ильич, ты мне сказки баял,

Служивый да ладный — вон ты каков!

Кружилась за окнами ночь, рябая

От звезд, сирени и светляков.

Тогда как подкошенная с разлета

В окно ударялась летучая мышь,

Настоянной кровью взбухало болото,

Сопя и всасывая камыш.

В тяжелом ковше не тонул, а плавал

Расплавленных свеч заколдованный воск,

Тогда начиналась твоя забава —

Лягушачьи песни и переплёск.

Недобрым огнем разжигались поверья,

Под мох забиваясь, шипя под золой,

И песни летали, как белые перья,

Как пух одуванчиков над землей!

Корнила Ильич, бородатый дедко,

Я помню, как в пасмурные вечера

Конец ознакомительного фрагмента.