Непобедимое племя

Павел Николаевич Алексеев, 2021

1900 год. Писатель Теодор Ливз в компании золотоискателей Брэдли, Элла и Стила отправляется на поиски таинственного индейского племени Хеллисин. Дорога полная опасностей раскрывает истинную цель похода каждого из героев.

7

В темноте думается хорошо. Еще лучше, когда закрываешь глаза. Становится легче, но в моем случае не безопаснее. Я сидел начеку, размышлял, вспоминал, представлял. Отец бы меня точно принизил. Я трус. И верно. Таков и есть в сравнении с ним.

Два года назад. Да, тогда мне было очень тяжко. Я не мог совладать со своими ногами, когда стоял в нашей гостиной у гроба. Колени тряслись, косились и тянули меня к деревянному полу. «Перед отцом нельзя падать!» — так он однажды сказал. Отец выглядел, как живой. Его забальзамировали. Я и сейчас не совсем понимаю, что это значит, а тогда для меня это слово казалось выдуманным. Сослуживцы отца взяли на себя растраты на эту процедуру.

В доме находились неизвестные мне личности. На улице в черных платьях стояли соседи и те, кто отдаленно его знал. Я вышел на крыльцо, с ненавистью зажал меж зубов трубку и прикурил. Смотрел на всех с таким презрением, что хотелось убежать, не видеть всего этого наигранного хлама, придуманного плача и выдавленных слов. Жаль смотреть на тех, кто едва знал отца и плакал, будто дитя родное потерял. Внушали мне доверие лишь трое индейцев из племени аджа, восседавших на своих лошадях в тени бесконечных ив. Они сдержанно наблюдали за происходящим, но лица их действительно полнились печалью. Закрадывались мысли, что и для них отец был не пустой фигурой.

Я держался смело, но подбородок иной раз трепетал. Зрачки мельтешили у нижних век. И я чуть было не разревелся, когда выносили гроб. Не хотел прощаться с отцом, боялся, или просто было больно. Пусть и знал его не так долго. Человек, который не смог явиться раньше, защищал семью издали. Он для меня останется истинным героем, которого я не так давно обрел, но уже потерял.

Гроб пушился красными цветами, и в небо ружья выпустили свой запал. Подобно волкам выли те индейцы, но вскоре ускакали на закат.

Вечером после похорон был поминальный стол в доме. Там собрались все, кто желал вспомнить отца добрым словом. Среди них были трое военных, с кем ему посчастливилось служить, и двое его знакомых, с которыми он в последний раз отправился на охоту. Мама сидела рядом со мной. За последние дни она истощала, ничего не ела, не пила и редко говорила. На ее лице прибавилось морщин, а волосы изрядно побледнели. Я находился рядом, чтобы не случилось страшного. Она смотрела на вилки и ножи с такой жадностью, будто что-то замышляла.

Позже, когда все закончилось и в гостиной осталось несколько человек, я отвел маму в спальню. Она устала и явно желала спать. Находился я с ней, пока не услышал спокойное сопение. Уснула. После этого тихо вышел из комнаты и вернулся к столу.

— Как это произошло? — спросил я у Моргана, который последним видел моего отца в живых.

Морган подсел ко мне ближе, налил нам обоим ром в кружки и подозрительно оглянулся. Кроме нас в комнате были сосед мистер Фокс, некий капитан Нейлз и какой-то там армейский товарищ папы по кличке Порох. Нейлз и Порох общались на своем армейском, у кого штык-нож длиннее, а мистер Фокс молчаливо сидел за столом и периодически подливал себе горючего. Его понять можно. Он был хорошим другом отца. Вместе служили, вместе воевали, а потом Фокса ранили, после чего отправили домой.

— Тебе с самого начала или конец? — спросил Морган.

— Конечно, все! — ответил я.

Он достал из кармана своего пиджака трубку, забил ее табаком и прикурил. В чертах его лица можно было прочесть нежелание вспоминать те события. Тяжелое дыхание раздирало тишину. Я любопытно посмотрел на него. Морган выдохнул густое облако голубоватого дыма и начал:

— Четвертого июня рано утром мы выдвинулись в сторону горного озера Медвежьей лапы. Сам знаешь, охота наша порой затягивается на пару-тройку дней, плюс дорога. Мы прибыли к озеру за полночь, расположились на камнях. Понятно, что ни о какой охоте речи быть не могло, ведь ночь. Мы разожгли костер, соорудили навес, выпили и улеглись спать.

Утром нас разбудил твой отец. Его измятое сном лицо было встревожено. Если бы я знал, чем все закончится, то остановил бы его. Он выглядел возбужденно, говорил, что антилопы на той стороне озера, и нужно поторопиться. Мы не успели опомниться, как он удрал. Пришли в себя, взбодрились и неспешно побрели на тот берег. Чтобы обойти озеро, нам потребовалось не меньше получаса, а твой отец обежал его за десять минут, или переплыл. Нам так казалось. Когда мы с молчаливым Френком пришли на место, то удивились. Твоего отца нигде не было. Мы кричали, а в ответ наши же голоса. Потом, спустя некоторое время услышали отголосок. Помчались на звук. Долго бежать не пришлось. Буквально через триста метров среди молодых дубов увидели твоего отца… Над ним нависал свирепый бурый медведь. Встреча с ним всегда оканчивается плачевно. Сколько знаю подобных историй… — Морган махнул рукой и налил себе рома. — Эх…

— Почему вы не застрелили медведя? — спросил я.

— Пытались. Выпустили в него несколько пуль, но все мимо. Попробуй в таких условиях попасть в цель, — чуть не плача говорил он. — Только спугнули. Быть может, он до сих пор бродит на той стороне озера и ждет новую жертву. Когда медведь умчал своим тяжелым, развалистым скачем, мы с Френком рискнули подойти к твоему отцу. Кристофер лежал у дерева, стонал и смотрел на меня гордыми глазами, будто бы одолел свирепого. Да, тяжело это вспоминать: одной руки уже не было, она как лишняя деталь валялась в стороне; живот вспорот, а оттуда, как червяки, выглядывали кишки; лицо разодрано, но наивная улыбка не покинула его. Видно, что он был в шоке и не понимал происшедшего. Я склонился над ним и произнес: «Дружище, ты столько медведей на фронте положил, что этот просто испугался и убежал». Он несчастно усмехнулся, будто бы предчувствовал финал. Да и предчувствовать там нечего. И так все было ясно.

Сначала мы с Френком обвязали раны, затем соорудили волокуши из еловых веток, водрузили на них Кристофера и потащили. Было тяжко, он все время вертелся, сползал и стонал от боли. До ближайшего поселка сутки таким ходом. Мы уже не интересовались антилопами и прочими животными, что буквально под ноги нам кидались. Охота окончена, и в ней мы проиграли. Привязав кое-как волокуши к лошади, мы все же ускорились. Каждые двести метров приспускали ход, чтобы проверить, на месте ли он. Ему становилось хуже, а от этого и нам. Кристофера лихорадило. Мы с Френком нервничали и ругались. В один момент чуть не подрались, но там вмешался твой отец. Умел он сплотить людей даже в таком состоянии. Мы все же решили сменять лошадей по очереди. Час он везет твоего отца на Звезде, а час я. Так и двигались. Почти полтора дня прошло, прежде чем мы привезли его домой. Дальше ты и сам все знаешь…

— Да, — ответил я. — Три дня без сознания и все. Никто не смог помочь, даже вера.

— Вера помогает слабым, — ворвался в нашу беседу капитан Нейлз. Он высок, с уверенной осанкой и надменно поднятым подбородком. Его лицо было настолько волосатое, что чистых мест, кроме лба с большим родимым пятном, на нем с первого взгляда не найти. На левой руке отвратно длинные ногти. Это я заметил, когда он схватил кувшин с ромом. Отпив из него несколько глотков, он продолжил: — Так говорят индейцы. Вера помогает слабым, а сильным она не нужна!

— Мой отец не был слаб, — возразил я.

— Я и не называл его таковым. Кристофер был очень хорошим человеком, мудрым, уверенным и правильным. Таких комплиментов не каждый достоин. Я лишь хотел сказать, что отец твой умер, будучи сильным.

— Вы его знали? — поинтересовался я.

— Ох, — тяжело выдохнул он. — Еще как… Я его очень хорошо знал.

— Где вы познакомились?

— Это долгая история, — сказал Нейлз. — Дольше, чем ты себе можешь представить…

— Вы служили с ним? — спросил я.

— И служил тоже, — произнес он и потянулся когтистой рукой к моей кружке. Я забрал ее. — Не сочти за наглость, но можно мне твою кружку?

Я недоверчиво толкнул ее по столу. Он присел на стул рядом, взял кружку и наполнил ее ромом. Был похож на незваного бездомного, что оделся в хороший мундир, снятый с мертвого солдата. Я повернул голову, но Моргана и след простыл. Оставалось томить время с этим странным волосуном с не менее странной фамилией.

Я взял кружку Моргана. Она воняла рыбой и отталкивала от себя, но горькая жажда мучила. Налил спиртное, задержав дыхание, сглотнул, а затем отважился спросить:

— Где воевали?

— На западной границе, — ответил Нейлз. — Жили в форте Мирра. Когда я прибыл туда, твой отец уже был там.

— Если вы так хорошо его знали, расскажите мне о нем.

— А ты его совсем не знал? — удивился Нейлз и приторно посмотрел на меня. Блеск его зеленых глаз тянул из меня слова. Сухие тощие губы растянулись в предвкушении моего ответа. Половину его лица освещала керосиновая лампа, стоявшая на столе. Вторая половина мохнатого лица скрывалась во мраке.

— Я не успел его узнать. Он несколько месяцев назад вернулся…

— Откуда? — врезался Нейлз.

— Вы его друг и вам виднее, где он пропадал, — ответил я. — Нам с мамой он не рассказывал. И вообще…

— Вот что, — перебил Нейлз, плеснул нам обоим рому, выпил и продолжил: — В следующую субботу я устраиваю в своем доме встречу. Приглашаю тебя лично!

Я удивился, а затем поинтересовался:

— А кто там будет?

— В большей части военные, но и про друзей я не забыл. Среди них писатели, музыканты и даже священники. Если примешь мое приглашение, то это будет дань памяти твоему отцу… Там и узнаешь, каким он был.

— Конечно-конечно, — затараторил я. — Буду. А где? Куда приходить?

— Мой дом ровно противоположен этому. На другом конце города. Пройдешь вдоль реки влево двести метров, увидишь хлипкий деревянный мост, его перейдешь, а там уже и мой дом. Только больше никого с собой не тащи, договорились?

— Договорились! — сказал я и протянул ему руку. Он небрежно посмотрел на нее и сказал, что не любит эти жесты и рукопожатия.

— Глаза говорят обо всем, — сказал он и ушел.

Нейлз был последним, кто покинул дом. Я и заметить не успел, как остальные испарились, хотя выпивки еще хватало на целую гвардию. Так или иначе, я выпил еще бутылку, но что произошло дальше, вспомнить не в силах.