Самый лучший пионер

Павел Смолин (2024)

Приключения попаданца в пионера со стартом в 1968 году и с целью строительства образцово-показательного социалистического государства. В книге присутствует нецензурная брань!

Глава 7

Всю первую половину дня дамы перерабатывали сырье в конечный уникальный продукт, и в обед за ним пришел Фил.

— Красота! — оценил он. — Сколько тут?

— Шестьдесят две! — похвасталась мама.

— Извините, теть Наташ, я пересчитаю? — усевшись на стул, фарцовщик начал пересчитывать заплатки.

— Порядок должен быть! — не расстроилась родительница.

Сидящая рядом со мной на диване Таня взволнованно поерзала — а ну как обманут?

— Все правильно! — одобрил фарцовщик и отсчитал маме пятьсот шестьдесят рублей. Приняв от нее два рубля сдачи, вручил покрасневшей от такого поворота Тане пластинку жвачки, меня потрепал по волосам и откланялся, пообещав, если будет потребность, заказать еще, но не факт, что «тема» дотерпит до осени, — народ же не слепой и простоту «патчей» неминуемо разглядит, обрушив рынок к чертовой бабушке.

— У тебя мама дома сейчас? — спросила мама у Тани.

— Дома! — кивнула та.

Суббота же.

— Позвони ей, пусть одевается и идет к нам — пойдем наши получки тратить! — подмигнула ей мама и выдала девочке сто шестьдесят рублей — доокруглила, так сказать.

— Я же меньше сделала! — пискнула честная Таня.

— Это премия тебе, за старания! — поведала мама, и соседка побежала звонить из коридора.

— Не хотелось бы такую монополию терять, — вздохнула родительница и улыбнулась мне: — Но ничего, всех денег все равно не заработаешь, верно?

— Верно! — согласился я и, сложив ладони рупором, громко прошептал: — Джинсовая юбка!

— Джинсовая… — мама подвисла, блеснула глазками. — Ну, Сережка! — с улыбкой погрозила мне пальцем.

— А кооперативная квартира сколько стоит? — спросил я.

— Нам нельзя, у нас, видишь ли, жилплощадь большая! — саркастично усмехнулась она, обведя комнату руками. — Аж два лишних квадратных метра!

— Богато живем! — хохотнул я.

— Получше многих! — гордо вскинула она подбородок.

— Это правда, — согласился я. — Ты у меня — огромная молодец!

— Я такая! — радостно подтвердила мама и добавила: — Нам — только обмен с доплатой.

Новый брак мама, видимо, в качестве варианта не рассматривает.

— А это — очень дорого, Сережка! — сделала мне «пип», хихикнула, приказала: — Поприличнее одевайся, в комиссионку пойдем! — И затолкала меня за ширму, потому что в комнату вернулась Таня.

Она у нас сегодня в черной юбочке и серой блузке, так что в переодевании не нуждается — выглядит пусть и бледненько, но вполне прилично.

— А ты Филиппа давно знаешь? — спросил я.

— Я с его матерью дружила, работали вместе, — немного потускнел мамин голос. — Фил — хороший, нянчить тебя помогал. Она умерла пять лет назад, от туберкулеза. А папаша у него дипломат, вот и разбаловал! — грустно вздохнула.

— Каждый сам себе дорогу выбирает, — попытался утешить ее я.

— Да, ты прав, — сделала она вид, что сработало.

— Фил крутой! — заявила успешно подкупленная Таня, чавкая подарком.

— Фила когда-нибудь в тюрьму посадят! — пояснила ей мама.

— За что? — удивилась соседка.

— Да не переживай, — жалеющая, что сказала слишком много, мама с улыбкой махнула рукой (мне в щель ширмы видно). — Нормально все с ним будет, но ты с фарцовщиками не дружи, хорошо?

Девушка кивнула, а я, поправив ворот рубахи с коротким рукавом, вышел из-за ширмы, уселся на диван рядом с ней и перевел тему:

— Давай мне подешевле купим? Какой смысл — все равно перерасту.

— Носи аккуратно, и сдадим обратно в комиссионку! — отвергла предложение мама.

Тетя Надя, судя по всему, с нами не идет, потому что, как только мама заметила в окно вышедшую во двор тетю Тоню, мы сразу же двинулись навстречу ей.

— Наташа, ты что, сдурела — куда такие деньги? — почти жалобно поприветствовала нас одетая в канареечного цвета клетчатое платье соседка.

— Таня честно заработала себе на осеннюю одежду! — с улыбкой покачала головой мама. — Такой халявы больше не будет, но, когда мы с Сережей вернемся, я бы хотела, чтобы Таня мне еще немного помогла — не в ущерб урокам, конечно.

— Помогу! — опередила девушка мать. — И на швею после школы пойду учиться!

— Тю-ю, да ты уже больше меня получаешь! — потрепала ее по голове тетя Тоня и поблагодарила маму: — Спасибо, Наташ! Я этого никогда не забуду!

— Ты что, плачешь? — спросила свою родительницу Таня.

— Я щи варила, только сейчас лук пронял! — взяла себя в руки тетя Тоня, и мы отправились к метро.

— А где твоя мама работает? — тихонько спросил я Таню, когда мы шли за вырвавшимися вперед дамами.

— Технологом на нашем хлебозаводе, — ответила девушка, кивнув на остающийся позади двор. — Удобно, из подъезда вышла — и, считай, на работе! — добавила она то, что явно не раз слышала от родительницы. — А папаша — на заводе, токарем. — Вздохнула: — Когда передовиком был, нам две комнаты в коммуналке и дали! А теперь — ничего не дают, а маму еще и на партсобраниях ругают за то, что на мужа повлиять не может. Козел!

— Твоя мама — клевая! — продолжила она. — Всегда лучше всех во дворе выглядит, — с мечтательным вздохом сделала в корне неверный вывод о самодельном происхождении маминых шмоток. — Отучусь и так же буду! — решительно добавила девочка Таня.

— А мама твоя не обидится, что ты по ее стопам не пойдешь? — спросил я.

— Нет, — с улыбкой покачала она головой. — Она сама говорит, что у нее работа собачья! — Немного подумав, девушка немного покраснела и заметила: — А ты со мной раньше даже не здоровался!

— Извиняться не буду! — сразу заявил я. — Потому что не помню, не виноват и вообще — загладил делами!

— Это верно! — одобрила Таня и призналась: — Такой ты лучше!

Закрепляя успех, порадовал девушку анекдотом про легендарного Вовочку — они в силу возраста ей заходят лучше всего — и прислушался к монологу, которым мама Наташа пичкала тетю Тоню.

–…Вот мы с Сережкой сами себе хозяева. Что хотим, то и делаем — ни перед кем не отчитываемся! Тебе, Тоня, Клару Цеткин почитать нужно, я тебе дам! «Экономически свободная женщина может быть сексуально свободной!» — нечаянно вогнала она Таню в краску цитатой. — А замуж… — вздохнула. — Поначалу жуть как хотелось, но теперь даже не представляю, что чужой человек с нами жить будет. А если он на Сережку орать будет? Или вообще руки распускать? Ну уж нет, сама родила, сама воспитала, сама в люди выведу! — гордо закончила она речь.

Вот она, мама Наташа — по-настоящему сильная и независимая!

— Страшно, — вздохнула тетя Тоня. — И комнату отберут, а он один черт в ней жить и останется! Ну смысл от такого развода, Наташа?

— Твоя жизнь, Тонь, — наделила ее мама правом выбора. — Но, если решишься, знай — я помогу, чем смогу!

Наживка заброшена, будем ждать поклевки.

По случаю субботы у комиссионки тусовалась очередь. Я расстроился — стоять нам здесь до самого вечера. К счастью, когда я после выписки решил, что никакого «блата» нам не светит, оказался не совсем прав, потому что мама целеустремленно провела нас за здание и постучала в черный ход.

— Я от Фила! — шепнула она открывшей дверь женщине в советском офисном наряде и что-то сунула той в руку.

«Что-то», ха!

— Проходите! Таким гостям мы всегда рады! — расплылась женщина и по темному коридору провела нас в «закрома», где пояснила: — Это все новое, в зал пока не выставили. Вовремя вы пришли!

«Новое», видимо, следовало понимать как «недавно принесли», потому что «секондовское» происхождение некоторых экземпляров прямо-таки читалось. Не лохмотья, конечно, — их в комиссионки не принимают, а нормальное, аккуратно носимое б/у.

— Нам бы ботиночки, — указала мама на нас с Таней.

— Есть! — обрадовала женщина. — Вот тут! — И она подвела нас к здоровенному ящику с обувью. — Все для школьников.

— Как тебе? — спросила мама, демонстрируя черные тупоносые туфли на шнурках. — Чехословацкие!

— Нормально вроде, — пожал плечами наслаждающийся давным-давно забытыми ощущениями формата «мама ведет тебя на рынок» я.

— Примерь-ка! — отдала команду родительница.

Примерил.

— На полгода должно хватить, — прикинул объем оставшегося свободного пространства.

— Я не то спрашивала! — с улыбкой пожурила меня мама. — Я спрашивала: как тебе?

— Ценник бы узнать сначала! — направил я ее на путь истинный.

— Сорок рублей! — огласила стоимость работница комиссионки.

— Не нравятся! — притворно цокнул я языком. — Вот тут, смотри… — снял ботинок и попытался согнуть его на девяносто градусов.

— Тридцать! — не выдержала такого надругательства продавщица.

— Теперь нравятся! — улыбнулся я маме.

— Берем! — решила та.

Параллельно Тане выбрали черные туфельки той же страны-производителя, но за двадцать пять — из-за маленькой царапинки на носке.

Далее мне подобрали две пары брюк — черные и серые, производства Болгарии. Цена за обе пары — пятьдесят восемь рублей. Потребуется немного их доработать, но маму это не пугает. Тане купили чехословацкую же юбку под школьную форму, две пары колготок, клетчатое пальто…

— Ну-ка иди сюда! — позвала тетя Тоня залипшую в проигрыватели дочь и показала ей фиолетовый комплект нижнего белья.

Быстро отвернувшись, сделал вид, что туплю на пишущую машинку марки «Москва», но успел заметить, как Таня густо залилась краской. Милаха! А бельишко хорошее, симпатичное, я бы через годика два такое с нее снял. Мое внимание к машинке мама сочла толстым намеком, поэтому, пересчитав деньги после покупки дамских босоножек за тридцать пять рублей и осенней куртки мне за двадцать пять — тоже немножко покоцанная, но мама поправит, — решительно кивнула на «Москву»:

— Хорошо работает?

— Да, можете проверить, — предложила продавщица, воткнув в машинку лист бумаги.

«ГОВОРИМ ЛЕНИН — ПОДРАЗУМЕВАЕМ ПАРТИЯ!» — набил я тестовый текст. Мама фыркнула и взяла дело в свои руки, отпечатав все литеры в двух видах — прописной и строчной.

— А почему тут буквы «Ё» нету? — спросил я.

— Потому что с буквой «ё» в три раза дороже, — нейтрально ответила продавщица.

— Каждый русский человек носит букву «ё» в своем сердце, значит, на клавиатуре иметь ее не обязательно! — сразу же заявил я маме.

— Если хочешь «ё», будет тебе «ё»! — щедро предложила она. — Лучше дома сиди, книжки сочиняй, чем не пойми где шляться!

Ох уж эти мамы — не сильно-то я и шляюсь.

— Не, эту покупаем! На курорт возьмем! — приподняв машинку — тяжеловата, но я осилю, — придумал план.

— Возьмем! — решила мама и рассчиталась.

К этому моменту семья соседей потратила все деньги, поэтому мы поблагодарили тетеньку-связную и, довольные, с обновками покинули советский ломбард. Я пер машинку — в деревянном футляре ее вес увеличился килограмм до семи, но нагружать маму прямо совестно. Обошлась, к моему удивлению, всего в полторы сотни рублей — я думал, машинки от косаря и выше стоят.

— Ну все, Сережка, ты теперь прямо настоящий писатель! — умилялась по пути к универмагу — нам нужно в канцтовары — тетя Тоня. — Только ты со сказками не торопись, ты лучше про войну напиши! Вот поговори с дедом Лешей и напиши, тебя сразу и напечатают!

А мысль-то неплохая! Дед Леша про войну рассказывает коротко, неохотно и, как я подозреваю, общеизвестные полуправдивые байки (потому что три четверти их я могу рассказать по памяти и сам), но оно мне и не надо — книг в голове немеряно! Вот в санатории и займусь. Там же найдется ветеран-другой? Зачем такой санаторий, если туда фронтовиков не возят?

— Это ты хорошо придумала! — похвалила соседку мама. — Про войну сколько ни пиши, все равно мало будет. Ты подумай, Сережка, глядишь, и сработает!

— Подумаю! — пообещал я. — Спасибо за дельный совет, теть Тонь!

— Книжка с автографом с тебя! — подмигнула она подбитым, старательно замазанным пудрой глазом.

В канцтоварах набрали копирки, папиросной бумаги и пару запасных лент для «Москвы». Все еще не ощущаю дефицита! Помимо этого, закупили на нас с Таней тетрадок, карандашей и перьевые авторучки (жутко неюзабельное дерьмо, как по мне, но придется привыкать, шариковых пока не завезли).

— Ой, Наташка, удружила так удружила! — благодарила маму соседка по пути домой. — Будет теперь моя куколкой ходить!

— Сама заработала, сама ходить и будет! — подмигнула мама девочке Тане.

Та покраснела и приняла гордый-прегордый вид.

* * *

В Кисловодск самолеты не летают, поэтому прибыли мы в курортный город Минеральные Воды. Добравшись до привокзальной площади, перекусили чебуреком. До места не добрались, но вид уже отличный — кругом покрытые деревьями горы, свежий даже по сравнению с нынешней Москвой воздух и теплое, но нежаркое августовское солнце.

Мимо занятого нами дощатого столика прошла компания смуглых аборигенов — они наградили наряженную в красное клетчатое платье, шейный платочек и шляпку маму коллективным «вах!»’ом. Родительница гордо не обратила внимания, но было видно, что ей приятно.

Подавив откуда-то вылезшую детскую ревность, отвесил маме комплимент:

— Ты у меня очень красивая и молодая!

Мама порозовела:

— Чего это ты?

— И, будучи красивой и молодой, имеешь право на личную жизнь. Если ты кого-нибудь встретишь, я не против ночевать в санатории один какое-то время.

— Этих «встречать», что ли? — фыркнула мама, кивнув на скрывающуюся за углом компашку.

— А если вдруг найдется хороший мужчина, я буду совсем не против, если ты выйдешь за него замуж, в дальнейшем подарив мне братика или сестренку.

— Я запомню! — улыбнулась мама.

А чего это так вымученно? И что это за тоска в глазках?

— Я у тебя — первый и останусь единственным? — прямо в лоб спросил я.

Мама выскочила из-за стола и кинулась меня обнимать:

— Ну и что, что единственный? Единственный — значит неповторимый! Я тебя никогда ни на какого мужика не променяю, Сережка!

Понимаю — все-таки очень рано меня родила. Жалко Наташу.

— Но погулять я все-таки схожу! — шепнула она мне на ухо.

— Обязательно сходи! — выдал ей сыновний наказ.

Доев чебуреки, погрузились в автобус и спустя полтора часа очень приятного вида за окном прибыли на Кисловодский автовокзал. Вечерело, поэтому на улицах прибавилось народу, и летящие в спину маме «вахи» и их разноэтнические аналоги начали поступать бесперебойно.

Путь наш лежит к санаторию имени Г. К. Орджоникидзе — его монументальный комплекс прямо над нами, на горе, и к нему из города ведет огромная лестница в античном стиле. Античности здесь вообще хватает — очень много колонн и мрамора. Красиво — жуть!

— Мне здесь нравится! — признался я маме, глядя на пеструю птаху, усевшуюся на ветку сосны.

— Красиво! — согласилась она.

В приемной произошла ржака — мы приехали по плоскостопию, которого у меня, разумеется, нет. Либо жирный горисполкомовец что-то напутал, либо других путевок не нашлось. Осматривавшая меня врач-ортопед выслушала наши сбивчивые объяснения, понимающе вздохнула — мы тут такие ни фига не первые — и направила нас к другой врачихе, которая выписала мне общеукрепляющую программу: массажи, ванны и вот это вот все.

— Ну и слава богу — а то начали бы лечить здорового ребенка, мало ли до чего долечили бы! — нашла плюс в ситуации мама, и я с ней был полностью согласен.

Палата у нас козырная, на двоих. В ней есть две односпальные металлические кровати, шкаф, тумбочки и письменный стол. А еще, из-за того что мы на втором этаже, есть выход на общий балкон, откуда открывается почти невыносимо прекрасный вид на Кавказ.

— Это элитный санаторий, да? — спросил я маму, спрятавшуюся за открытой дверью шкафа — переодевается из парадно-дорожного в парадное, нам ведь на общий ужин идти, значит, нельзя ударить в грязь лицом!

— Да, в другой ситуации мы бы сюда шиш попали! Но в гробу я видала такое «везение»! — ответила мама, прикрыла дверцу и продемонстрировала ярко-алое вечернее платье с подолом чуть выше колена. — Ну как? — Покружилась, раздув подол.

Прикрыв рот ладонями, «зашипел» милицейской рацией:

— Внимание-внимание, всем патрулям, в Кисловодск прибыла женщина неземной красоты, возможны массовые драки среди мужиков!

Мама Наташа радостно рассмеялась, потрепала меня по голове, велела надеть белую рубашку и брюки, и мы отправились причащаться к местной кулинарии.