Глубокие воды

Патриция Хайсмит, 1957

Впервые на русском – классический роман «самого убийственного экзистенциалиста в детективной прозе» (Boston Globe), автора экранизированных Хичкоком «Незнакомцев в поезде» и многократно перенесенной на киноэкран серии книг о Томе Рипли. Виктору ван Аллену тридцать шесть лет. Он живет в городке Литтл-Уэсли, штат Массачусетс, и его жена Мелинда ему изменяет. До поры до времени Вик терпит ее измены, но однажды решает бороться – и, для романтичной загадочности, выдумывает историю об убийстве. А от мнимого убийства до убийства самого настоящего у Хайсмит – один шаг… У романа есть французская киноверсия (1981) – режиссер Мишель Девиль, в главных ролях Жан-Луи Трентиньян и Изабель Юппер, – а в 2022 году в мировой прокат вышла новая экранизация: постановщик Эдриан Лайн («ЭИ недель», «Роковое влечение», «Лестница Иакова», «Непристойное предложение», «Лолита», «Неверная»), в главных ролях Бен Аффлек и Ана де Армас. «Любите вы детективы или нет, но „Глубокие воды“ – обязательное чтение» (Sunday Times).

2

Через три дня после вечеринки у Меллеров Джоэл Нэш пришел к ван Алленам на коктейль, но поужинать не остался, несмотря на предложение Вика и уговоры Мелинды. Он сослался на какую-то встречу, но было очевидно, что это просто удобный предлог. Он с улыбкой объявил, что все-таки не останется тут еще на две недели и в следующую пятницу уезжает. Улыбался он в тот вечер больше обычного и, держась настороже, острил по любому поводу. Это показывало Вику, насколько серьезно мистер Нэш воспринял его слова.

Когда он ушел, Мелинда снова обвинила Вика в том, что он чем-то обидел Джоэла.

— Что такого я мог сказать? — с невинным видом отпирался Вик. — А тебе не приходило в голову, что это ты сказала ему что-нибудь обидное? Или сделала что-то, а может, не сделала?

— Это точно не я, — насупившись, сказала Мелинда.

Затем она сама приготовила себе коктейль, хотя обычно просила об этом Вика.

Она не очень расстроится, потеряв Джоэла Нэша, думал Вик, он ведь совсем новенький, да и в любом случае долго здесь не задержался бы — он же коммивояжер. Вот Ральф Госден — совсем другое дело. Интересно, Ральфа так же легко напугать, как Джоэла? Стоит попробовать, решил Вик. Ральф Госден, двадцатидевятилетний художник-портретист средних способностей, жил на средства старенькой тетушки, которая души в нем не чаяла. Он снял на год дом по Миллетвиллем, милях в двадцати от Уэсли, — пока истекло только полгода. Вот уже четыре месяца дважды в неделю Ральф ужинал у ван Алленов. Он всячески нахваливал их дом, еду, патефон — и вообще, если верить ему, не было в Литтл-Уэсли, да и нигде больше, людей гостеприимнее. Мелинда навещала Ральфа несколько раз в неделю, хоть и не признавалась, что бывала у него, а месяца через два предъявила свой портрет, написанный Ральфом, — видимо, для того, чтобы объяснить свое многократное отсутствие дома в час дня или в семь вечера, когда Вик возвращался домой. Портрет — кошмарная украшательская мазня — висел в спальне Мелинды. В гостиной Вик держать его запретил.

Вика тошнило от лицемерия Ральфа, который постоянно пытался завязать разговор о том, что, как ему представлялось, интересно Вику. У самого Ральфа интересы были исключительно женские, а за фасадом дружбы он пытался скрыть интрижку с Мелиндой. Всякий раз, глядя на Ральфа Госдена, Вик говорил себе, что, может, и не возражал бы, чтобы Мелинда завела роман с другим мужчиной, но она предпочитала бесхребетных идиотов и позволяла сплетням расползаться по всему городу, приглашая любовников на вечеринки в дома друзей и открыто появляясь с ними в баре «Лорда Честерфилда» — собственно, единственном баре в городе. Один из самых твердых принципов Вика заключался в том, что всем, а следовательно, и жене, позволено поступать как заблагорассудится, при условии, что это никому не повредит и что жена будет исполнять свои основные обязанности, то есть вести домашнее хозяйство и заботиться о своем чаде, и Мелинда их исполняла — от случая к случаю. Тысячи женатых мужчин безнаказанно крутят романы на стороне, хотя, как признавал Вик, обычно без лишнего шума. Хорас попытался дать ему совет, спросив, почему он «мирится с таким поведением Мелинды», но Вик ответил вопросом на вопрос: следует ли ему действовать как старорежимному мужу (или жене), с презрением отвергая супругу за ее нечистоту, требуя развода, пуская под откос жизнь ребенка, — и все лишь ради того, чтобы таким пошлым образом ублажить свое самолюбие? Вик дал понять Хорасу, как и любому, кто заикнулся бы о Мелинде, что считает ее поведение временным помешательством и что чем меньше по этому поводу суетиться, тем лучше.

Мелинда вела себя так уже больше трех лет, и Вик своим терпением и выдержкой заработал себе в Литтл-Уэсли репутацию чуть ли не святого, что весьма льстило его самолюбию. Он знал, что Хорас, Фил Коуэн и каждый, кому были известны эти обстоятельства, то есть почти все, считали его чудаком (как можно сносить такое?), но Вика это нисколько не смущало. Он даже гордился тем, что прослыл странным в стране, где большинство стремится к тому, чтобы быть как все.

Мелинда тоже была чудачкой, иначе он бы на ней не женился. Ухаживать за ней и уговаривать ее выйти за него замуж было все равно что объезжать дикую кобылицу, только подход тут требовался бесконечно более тонкий. Она была своевольной, избалованной, из тех, кого время от времени исключают из школы за откровенное непослушание. Мелинду выгнали из пяти школ, и к двадцати двум годам, когда Вик с ней познакомился, она пришла к выводу, что жизнь — сплошная погоня за удовольствиями. Она и до сих пор так считала; правда, в двадцать два в ее бунтарстве был вызов традициям и предрассудкам, было воображение, и это привлекало Вика, потому что он сам был таким же мятежником. Сейчас ему стало ясно, что от тогдашнего полета воображения у нее ничего не осталось, а с традициями и предрассудками она боролась, разбивая дорогие вазы. В доме осталась всего одна — металлическая, с выщербленной перегородчатой эмалью. Сначала Мелинда не хотела детей, потом захотела, потом расхотела, наконец через четыре года снова захотела — и произвела на свет дочь. Врач сказал Вику, что роды оказались не такими трудными, как это обычно бывает при рождении первого ребенка, но Мелинда громогласно заявляла о своих страданиях до и после родов, несмотря на то что Вик обеспечил ей лучший уход и много недель, забросив работу, отдавал жене все свое время. Он был безмерно рад, что у них появился ребенок, хотя Мелинда почти не занималась девочкой и заботилась о ней не больше, чем о каком-нибудь приблудном щенке, которого нужно было накормить. Вик решил, что ее бунтарской натуре претит и воспитание ребенка, и исполнение положенных супружеских обязанностей. Ребенок подразумевал определенную ответственность, а Мелинда упорно не хотела взрослеть. Ее недовольство вылилось в заявление, что она больше не любит его, как прежде, — как она выразилась, «в романтическом смысле». Вик проявлял большое терпение, но, по правде говоря, она тоже начинала ему наскучивать. Ее нисколько не трогало то, что интересовало его, а он, пусть в чем-то поверхностно, интересовался многим: печатным и переплетным делом, пчеловодством, сыроварением, плотницким ремеслом, музыкой и живописью (хорошей музыкой и хорошей живописью), астрономией — для созерцания звезд у него был прекрасный телескоп — и садоводством.

Когда Беатрис было года два, у Мелинды начался роман с Ларри Осборном, молодым и глуповатым инструктором из школы верховой езды недалеко от Литтл-Уэсли. До этого несколько месяцев она была мрачна и растеряна, но, когда Вик пробовал поговорить с ней о том, что ее гнетет, она лишь отмалчивалась. После того как появился Ларри, она оживилась, повеселела, стала ласковее с Виком — особенно когда увидела, как спокойно он к этому отнесся. На самом деле Вик был не так спокоен, как казалось, хоть и спросил, не хочет ли она развестись. Мелинда не захотела.

Вик потратил пятьдесят долларов и два часа на то, чтобы обсудить все с психиатром в Нью-Йорке. Заключение психиатра было таково: поскольку Мелинда сама ни в грош не ставит консультации у психиатров, она будет приносить Вику только несчастье, и рано или поздно это закончится разводом — если он не будет с ней строг. Принципы не позволяли Вику, взрослому человеку, быть строгим к другому взрослому. Притом что Мелинду нельзя было назвать взрослой, он все же хотел и дальше обращаться с ней как со зрелой женщиной. Психиатр навел его лишь на одну новую мысль: он дал ей ребенка и теперь Мелинде, как и многим родившим женщинам, он как мужчина и муж больше не нужен. Довольно забавно было приписывать Мелинде врожденный материнский инстинкт, и Вик всякий раз с улыбкой вспоминал теорию доктора. Теория самого Вика была такова: Мелинда отвергла его из духа противоречия — зная, что он продолжает любить ее, она решила не доставлять ему удовольствия и не проявлять ответной любви. Наверное, любовь — не то слово. Они были привязаны друг к другу, зависели друг от друга, думал Вик, и если один уходил из дома, то другой скучал. Невозможно подыскать слово, которое бы точно передавало его чувство к Мелинде — смесь отвращения и привязанности. Все, что психиатр наговорил о «неприемлемом положении вещей» и о грядущем разводе, лишь подвигло Вика на то, чтобы доказать несостоятельность этих заявлений. Он вознамерился продемонстрировать и психиатру, и всему миру, что с такой ситуацией вполне можно справиться и развода не будет. И несчастным он не будет. Ведь в жизни так много интересного.

Роман Мелинды с Ларри Осборном длился пять месяцев. Спустя два месяца после начала их интрижки Вик перебрался из спальни во флигель, который специально спроектировал для себя с другой стороны гаража. Вик ушел туда в знак протеста против глупости их романа (собственно, и в Ларри его бесила только глупость), но через несколько недель, перенеся во флигель свой микроскоп и книги, обнаружил, что там ему лучше, чем в спальне: можно вставать посреди ночи, не боясь побеспокоить Мелинду, и смотреть на звезды или наблюдать за улитками, которые ночью были активнее, чем в дневное время. Когда Мелинда бросила Ларри — или, скорее всего, Ларри бросил ее, — Вик не стал возвращаться в спальню, так как Мелинда не выказала желания принять его обратно, да и сам он этого уже не хотел. Его устроило такое решение, и Мелинду, видимо, тоже. После разрыва с Ларри ее покинуло приподнятое настроение, но через несколько месяцев она нашла себе нового любовника — Джо-Джо Харриса, зобатого молодого человека, открывшего в Уэсли музыкальный магазин, который, впрочем, просуществовал недолго. Роман с Джо-Джо продлился с октября до января. Мелинда накупила пластинок на несколько сотен долларов, но Харриса это не спасло.

Вик знал, что некоторые считают, будто Мелинда живет с ним из-за денег. Возможно, в какой-то мере так оно и было, но Вика это не задевало. Он равнодушно относился к деньгам. Своим доходом он был обязан не себе, а деду. Вику, так же как и его отцу, просто повезло родиться в богатой семье, так почему же Мелинде, его жене, не иметь на них такие же права? С тех пор как Вику исполнился двадцать один, он получал 40 000 долларов в год. Ходили слухи, что жители Литтл-Уэсли терпят Мелинду только потому, что расположены к Вику, но он отказывался этому верить. Он ведь видел, что Мелинда весьма приятна в общении, если, конечно, не требовать от нее содержательных бесед. Она щедра, умеет поддержать компанию, в гостях с ней весело. Понятно, никто не одобрял ее любовных связей на стороне, но в старом сонном Литтл-Уэсли, породившем промышленный центр Уэсли в четырех милях отсюда, как ни удивительно, ханжество было не в почете, поскольку местным жителям хотелось избежать клейма новоанглийского пуританства, так что Мелинду никто не одергивал и не обвинял в безнравственности.