Глубокие воды

Патриция Хайсмит, 1957

Впервые на русском – классический роман «самого убийственного экзистенциалиста в детективной прозе» (Boston Globe), автора экранизированных Хичкоком «Незнакомцев в поезде» и многократно перенесенной на киноэкран серии книг о Томе Рипли. Виктору ван Аллену тридцать шесть лет. Он живет в городке Литтл-Уэсли, штат Массачусетс, и его жена Мелинда ему изменяет. До поры до времени Вик терпит ее измены, но однажды решает бороться – и, для романтичной загадочности, выдумывает историю об убийстве. А от мнимого убийства до убийства самого настоящего у Хайсмит – один шаг… У романа есть французская киноверсия (1981) – режиссер Мишель Девиль, в главных ролях Жан-Луи Трентиньян и Изабель Юппер, – а в 2022 году в мировой прокат вышла новая экранизация: постановщик Эдриан Лайн («ЭИ недель», «Роковое влечение», «Лестница Иакова», «Непристойное предложение», «Лолита», «Неверная»), в главных ролях Бен Аффлек и Ана де Армас. «Любите вы детективы или нет, но „Глубокие воды“ – обязательное чтение» (Sunday Times).

3

Ральф Госден пришел к ним поужинать в субботу, через неделю после вечеринки у Меллеров, как всегда, веселый и уверенный в себе, даже веселее, чем обычно, потому что после десятидневного пребывания у нью-йоркской тетушки гостеприимство ван Алленов представлялось ему не таким унылым, как перед отъездом. После ужина Ральф решил обсудить с Виком противорадиационные бомбоубежища на случай термоядерной войны, виденные на выставке в Нью-Йорке, но, поскольку сам в этом ничего не понимал, дискуссия сошла на нет, а Мелинда достала кипу пластинок и стала их крутить. У Ральфа было прекрасное настроение. «Наверняка проторчит у нас до четырех утра, — подумал Вик, — но, может быть, в последний раз». Ральф обычно засиживался в гостях дольше всех, потому что имел возможность отсыпаться, но и Вик старался ему не уступать и не ложился до четырех, пяти, а иногда и до семи утра, поскольку Ральф предпочел бы, чтобы он ушел почивать и оставил его наедине с Мелиндой. При желании Вик тоже мог спать допоздна и был куда выносливее Ральфа, потому что и так ложился в два или три часа ночи и не напивался так, чтобы его сморило.

Вик сидел в гостиной, в своем любимом кресле, просматривая «Нью-Уэслиан» и время от времени бросая поверх газеты взгляд на Ральфа и Мелинду. Они танцевали. На Ральфе был белый дакроновый костюм, купленный в Нью-Йорке, и он, как девчонка, радовался тому, что выглядит элегантнее и стройнее. В начале каждого танца он обхватывал талию Мелинды с каким-то новым напором, с отчаянной самоуверенностью, наводившей Вика на мысль о самце насекомого, который беспечно веселится, не подозревая, что его ждет внезапная страшная смерть. Глупая песенка, поставленная Мелиндой, очень подходила к обстоятельствам: «Плюшевые мишки»^[6], одно из ее последних приобретений. Всякий раз, когда Вик принимал душ, дурацкие слова почему-то крутились в голове, сводя его с ума:

В глуши лесной медведи шалят,

Играют в прятки сколько хотят!

Сегодня пикник ведь у плюшевых мишек!

— Ха-ха-ха! — засмеялся мистер Госден, потянувшись к столику за бокалом.

«Вот он, дом на просторе, — подумал Вик, — где умного слова никто не слыхал…»^[7]

— Куда подевался мой Кугат?^[8] — воскликнула Мелинда, стоя на коленях перед шкафом с пластинками и заглядывая то на одну, то на другую полку. — Нигде не вижу.

— Там его и не должно быть, — сказал Вик, когда она вытащила пластинку из его части шкафа.

Она осоловело посмотрела на нее, скривилась и вернула обратно. На нижней полке хранились пластинки Вика: Бах, Сеговия, григорианские песнопения и мотеты, речи Черчилля. Он просил Мелинду к ним не прикасаться, потому что в ее руках пластинки были особенно недолговечны. Да они и не нравились ей. Как-то раз, когда она одевалась, чтобы куда-то пойти с Ральфом, Вик поставил григорианские песнопения, хотя и знал, что они не в ее вкусе, а она заявила, что под эту музыку только помирать.

Ральф ушел на кухню, чтобы налить себе еще, и Мелинда сказала:

— Дорогой, ты всю ночь собираешься читать газету?

Ей хотелось, чтобы он пошел спать. Вик улыбнулся.

— Учу наизусть сегодняшнее стихотворение на первой полосе. «Чиновники служат обществу, им зазнаваться грех, а смиренных работников по праву ждет успех. В который раз спрошу себя…»

— Ну хватит! — не выдержала Мелинда.

— Между прочим, это вирши твоего дружка, Реджинальда Данлэпа. Помнится, ты говорила, что он неплохой поэт.

— У меня сейчас не поэтическое настроение.

— У Реджи его тоже не было, когда он это сочинял.

В ответ на выпад в адрес ее друга или просто взбрыкнув ни с того ни с сего, Мелинда так неожиданно прибавила громкость, что Вик вздрогнул. Он тут же демонстративно расслабился и не спеша перевернул страницу газеты, как будто никакой музыки и не было. Ральф попытался убавить звук, но Мелинда вцепилась ему в запястье, затем подняла его руку и поцеловала. Они пошли танцевать. Ральф поддался настроению Мелинды и, продолжая выделывать ногами кренделя, стал водить бедрами; его ослиный смех тонул в хаотическом грохоте музыки. Вик не смотрел на Ральфа, но чувствовал, что тот время от времени бросает на него взгляд, в котором удовольствие смешивалось с вызовом — и вызов медленно, но верно, с каждым выпитым бокалом стирает правила приличия, хоть как-то соблюдавшиеся в начале вечера. Мелинда намеренно и целенаправленно подзадоривала всех своих партнеров — дразни старого медведя, бей его, пинай, — и сама показывала им пример, ведь Вик не даст сдачи, его не сгонишь с кресла, он вообще никак не отреагирует, так почему бы над ним не поиздеваться?

Вик прошел через комнату, лениво взял с полки «Семь столпов мудрости» Лоуренса и вернулся с книгой к любимому креслу. Тут в дверях появилась Трикси в пижаме.

— Мам! — крикнула девочка, но мама ее не слышала и не видела.

Вик встал и подошел к дочери.

— Что случилось, Трикс? — спросил он.

— Музыка так орет, не заснуть! — возмущенно выкрикнула она.

Мелинда что-то воскликнула, потом подошла к патефону и убавила звук.

— Ну, что такое? — справилась она у Трикси.

— Не могу заснуть, — пожаловалась дочь.

— Скажи ей, что это ничем не обоснованная жалоба, — посоветовал Вик Мелинде.

— А, ну ладно, сделай потише, — снизошла Мелинда.

Трикси припухшими от сна глазами сердито смотрела на мать, потом перевела взгляд на Ральфа. Вик похлопал ее по узким твердым бедрам и сказал:

— Давай-ка обратно в постельку, чтоб к завтрашнему пикнику хорошенько выспаться!

Услышав соблазнительное слово «пикник», Трикси улыбнулась, посмотрела на Ральфа и спросила:

— Ральф, а вы привезли мне из Нью-Йорка швейный набор?

— Прости, Трикси, не привез, — сладеньким голосом ответил Ральф. — Но наверняка найду такой же и здесь, в Литтл-Уэсли.

— Обойдется, — вмешалась Мелинда. — Он ей нужен не больше, чем…

— Чем тебе, — закончил за нее Вик.

— Какой вы грубый сегодня, мистер ван Аллен, — ледяным голосом произнесла Мелинда.

— Извини.

Вик хотел кое-что рассказать Ральфу, поэтому он нарочно вел себя грубо и делал вид, что чаша его терпения переполнена.

— Ральф, вы останетесь завтракать? — Трикси оперлась на руку Вика и раскачивалась из стороны в сторону.

Ральф натужно хохотнул.

— Надеюсь, останется, — сказал Вик. — Мы не любим, когда гости уходят голодными, правда, Трикс?

— Да-а. С Ральфом весело завтракать.

— Это почему же? — спросил Вик.

— Он яйцами жаглирует.

— Жонглирую, — пояснил Ральф.

— Что ж, надо посмотреть, — сказал Вик. — Трикси, марш спать. Лови момент, пока тихо. Ты же знаешь, carpe diem… И carpe noctem^[9] тоже.

Трикси с готовностью пошла с ним. Ей нравилось, когда он укладывал ее, приносил ей плюшевого кенгуру, кутал их обоих в одеяло, целовал на ночь в обе щеки и в носик. Вик знал, что балует Трикси, но, с другой стороны, мать держалась с ней так холодно, что это надо было чем-то восполнить. Он уткнулся носом в ее мягкую шейку, потом, улыбаясь, поднял голову.

— Пап, а можно устроить пикник у каменоломни?

— Нет. Там очень опасно.

— Но почему?

— А вдруг сильный ветер? Нас всех прямо туда и сдует.

— Здорово! А мама пойдет на пикник?

— Не знаю, — сказал Вик. — Надеюсь.

— А Ральф пойдет?

— Вряд ли.

— Тебе нравится Ральф?

При свете ночника-карусели на тумбочке видны были карие крапинки в зеленых, как у матери, глазах Трикси.

— Угу. А тебе?

— Мм, — неуверенно протянула она. — Джо-Джо мне нравился больше.

Его слегка задело, что она еще помнит Джо-Джо.

— Ну, я знаю почему. Он приносил тебе подарки на Рождество. Любить нужно не за это. Я ведь тоже дарю тебе подарки, правда?

— Папочка, тебя я люблю больше всех. Конечно, я тебя больше всех люблю.

Вот плутовка, подумал Вик. Трикси стала ужасной плутовкой. Вик с улыбкой представил, как она обрадовалась бы, если бы он сказал ей, что убил Малькольма Макрея. Мал не нравился Трикси, потому что она не нравилась ему, а еще потому, что он, редкостный скупердяй, никогда не делал ей подарков. Трикси запрыгала бы от радости, если бы Вик сказал, что убил Мала. Его акции взлетели бы на двести процентов.

— Будь умницей, спи, — сказал Вик, поднимаясь с кровати.

Он поцеловал ее в обе щеки, в кончик носа, потом в макушку. Волосы у Трикси были такого же цвета, как у матери, но со временем они, наверное, потемнеют и станут как у него. Они спускались прямо с темени, без всяких проборов, и выглядели, как и должны выглядеть волосы шестилетней девочки, но Мелинда вечно жаловалась, что их трудно завивать.

— Спишь? — прошептал он.

Опущенные ресницы Трикси не дрогнули. Он выключил свет и на цыпочках подошел к двери.

— Нет! — хихикая, крикнула Трикси.

— Давай-ка спи! Я серьезно!

Молчание. Молчание его устраивало. Он вышел и закрыл дверь.

Мелинда погасила еще одну лампу, и в гостиной стало гораздо темнее. Они с Ральфом танцевали, медленно переминаясь в углу комнаты. Было почти четыре часа.

— Выпить хотите, Ральф? — спросил Вик.

— Что? А, нет, спасибо. Мне уже хватит.

Это вовсе не означало, что мистер Госден собрался уходить — не в четыре же утра. Мелинда в танце обняла Ральфа за шею. Наверное, она думала, что Вик страшно нагрубил Джоэлу Нэшу, поэтому изо всех сил любезничала с Ральфом. Она будет подбивать его остаться до утра и, конечно же, позавтракать с ними, даже если бы Ральф побледнел от усталости, как с ним иногда бывало. «Прошу тебя, милый, останься. Мне сегодня совсем не хочется спать». И он обязательно останется. Они все оставались. Даже те, кому наутро нужно было на работу, а мистеру Госдену не нужно. И разумеется, чем дольше они не уходили, тем больше надежды было, что Вик удалится к себе и оставит их наедине. Часто Вик покидал Мелинду и Ральфа в шесть утра, считая, что раз уж они провели вместе полдня, почему бы не дать им побыть друг с другом еще два с половиной часа, до половины девятого, когда он придет завтракать? Может быть, это было мелко — выматывать ухажеров Мелинды до полного изнеможения, просиживая с ними всю ночь в гостиной, но он не собирался угождать им, уходя из собственного дома. Вдобавок он всегда читал какие-нибудь книги, так что времени зря не тратил.

Сегодня Вика обуревала сильная, прямо-таки первобытная злоба на мистера Госдена. Такого чувства он прежде не испытывал. Он думал о десятках бутылок бурбона, которым поил мистера Госдена. Он думал о вечерах, испорченных мистером Госденом. Вик поднялся, поставил книгу на полку и тихо направился к двери в гараж. За его спиной Мелинда и Ральф уже почти целовались. Тому, что он ушел, ничего не сказав, можно было дать одно из следующих объяснений: а) он не хочет их смущать, когда они милуются; б) возможно, он через минуту вернется; в) он так раздосадован их поведением, что не захотел попрощаться с ними. Правильным было объяснение «б»), но оно могло прийти в голову только Мелинде — мистер Госден никогда не видел, чтобы Вик ушел и вернулся. Такое он проделывал несколько раз с Джо-Джо.

Вик включил флуоресцентное освещение в гараже и неспешно прошелся, оглядывая аккуратные поддоны с растениями, террариумы, полные земляных улиток, что ползали по влажным джунглям ростков овса и пальчатника, открытый чемоданчик для электродрели на рабочем столе, и непроизвольно отмечая, все ли инструменты тут и на своих ли местах лежат.

Комната во флигеле была почти такой же аскетичной и функциональной, как гараж: простая кровать-полуторка с темно-зеленым покрывалом, стул с прямой спинкой, кожаное рабочее кресло, огромный письменный стол, на котором стояли словари и книги по плотницкому делу, пузырьки с чернилами, ручки и карандаши, гроссбухи, оплаченные и неоплаченные счета — все это было разложено в строгом порядке. На стенах не было ни картин, ни фотографий, только над столом висел простенький календарь, подаренный местной лесозаготовительной компанией. Вик обладал способностью спать ровно столько, сколько захочет, и просыпался без чьей-либо помощи. Он посмотрел на наручные часы, приказал себе пробудиться через полчаса, без семнадцати пять, потом улегся и начал последовательно, с головы до пальцев ног, расслабляться.

Приблизительно через минуту он уснул. Ему приснилось, что он в церкви и видит там Меллеров. Хорас Меллер улыбнулся и поздравил его с тем, что он, защищая свою семью, убил Малькольма Макрея. В церкви собрались все жители Литтл-Уэсли, и каждый улыбался Вику. Он проснулся с улыбкой, усмехаясь нелепости сна. В церковь он никогда не ходил. Насвистывая, он причесался, поправил рубашку под светло-голубым кашемировым свитером и прошагал через гараж обратно.

Ральф и Мелинда примостились в уголке дивана. Судя по тому, что оба они выпрямились, когда он вошел, они, видимо, только что лежали — или полулежали. У Ральфа были воспаленные глаза. Он смерил Вика с ног до головы пьяным взглядом, полным удивления и негодования.

Вик подошел к книжному шкафу и склонился, проглядывая названия.

— Все читаешь? — спросила Мелинда.

— Угу, — ответил Вик. — А где же музыка?

— Я как раз собирался уходить, — хрипло сказал Ральф, вставая.

Вид у него был изнуренный; тем не менее он зажег сигарету и с остервенением швырнул спичку в сторону камина.

— Не уходи.

Мелинда потянулась к его руке, но Ральф, пошатываясь, отступил на шаг и сказал:

— Уже очень поздно.

— Почти пора завтракать, — бодро заметил Вик. — Кто-нибудь хочет яичницу?

Ответа не последовало. Он выбрал карманный «Всемирный альманах» — эту книгу он всегда листал с удовольствием — и прошел к своему креслу.

— А тебе что, спать не хочется? — сказала Мелинда, глядя на него с таким же раздражением, как и Ральф.

— Нет. — Вик бодро поморгал. — Я только что вздремнул у себя.

Услышав эти слова, Ральф заметно поник и остолбенело уставился на Вика, как будто уже почти готов был признать себя побежденным, хотя ввалившиеся глаза все еще полыхали на бледном лице. Он таращился на Вика так, будто собирался его убить. Такой же взгляд Вик видел на лице Джо-Джо и даже на тощей невыразительной физиономии Ларри Осборна — взгляд, наведенный бесовским благодушием Вика, тем, что в пять часов утра он трезв и бодр, а они без сил обмякли на диване, несмотря на все отчаянные попытки встряхнуться. Ральф поднял полный бокал и залпом выпил половину. Теперь он из принципа не уйдет до самого конца, подумал Вик: уже почти шесть утра, какой смысл идти домой спать, если завтрашний день все равно пропал? Наверное, напьется до потери сознания, но уйти — не уйдет. Похоже, он чересчур захмелел, предположил Вик, и не соображает, что при желании мог бы провести с Мелиндой весь завтрашний день.

Под взглядом Вика Ральф вдруг пошатнулся, как будто его толкнуло что-то невидимое, и тяжело уселся на диван. На лице блестела испарина. Мелинда обняла Ральфа за шею, притянула к себе и, смочив пальцы о запотевшее стекло бокала, стала охлаждать ему виски. Ральф неуклюже обмяк на диване, мрачно сжав губы, и из последних сил буравил Вика затуманенным взглядом.

Вик улыбнулся Мелинде:

— Все-таки я сделаю яичницу. Ему не помешает принять что-нибудь внутрь.

— Да нормально все с ним! — с вызовом сказала Мелинда.

Насвистывая григорианский мотив, Вик прошел на кухню и поставил кофе. Он приподнял початую бутылку бурбона, убедился, что Ральф опустошил ее на четыре пятых, и вернулся в гостиную.

— Ральф, я знаю, вы любите жонглировать яйцами, но все же — вам глазунью или болтунью?

— Милый, тебе глазунью или болтунью? — спросила Мелинда.

— Лучше просто… Пожонглировать, — пробормотал Ральф.

— Первый заказ принят, пожонглировать яйцами, — сказал Вик. — Ну а тебе, кошечка?

— Не зови меня так!

Он давно не употреблял этого ласкового прозвища. Она зыркнула на него из-под рельефных светлых бровей, и Вику пришлось признать, что от кошечки не осталось и следа — ни от той, на которой он женился, ни от той, которой Мелинда была прошедшим вечером. На ее губах размазалась помада, кончик длинного вздернутого носа блестел и покраснел, будто помада попала и на него.

— А тебе какую яичницу? — спросил он.

— Никакой не хочу.

Вик взболтал четыре яйца со сливками для себя и Мелинды — Ральф был не в состоянии что-нибудь есть — и поджарил себе ломтик хлеба, зная, что Мелинда гренок не захочет. Он не стал дожидаться, пока сварится кофе, потому что и от кофе она откажется. А сам он выпьет кофе попозже, с мистером Госденом. Слегка подсоленную и поперченную яичницу он принес на двух теплых тарелках. От еды Мелинда отказалась наотрез, тогда он сел рядом с ней на диван и стал кормить с вилки, маленькими порциями. При приближении очередного кусочка Мелинда послушно открывала рот. В глазах ее застыло настороженное выражение дикого зверька, доверяющего человеку лишь настолько, чтобы принять пищу из протянутой руки, да и то с опаской, несмотря на медленные и спокойные движения. Светло-рыжая голова мистера Госдена лежала у нее на коленях. Из его приоткрытого рта вырывался некрасивый храп. На последнем кусочке Мелинда, как и предвидел Вик, заупрямилась.

— Ну, давай. Вот это доедим, и все, — уговаривал он.

Она послушалась.

— Наверное, мистеру Госдену лучше остаться у нас, — сказал Вик, потому что больше о мистере Госдене сказать было нечего.

— Я и с-собиралась оставить его у нас, — проговорила Мелинда.

— Ну что ж, давай его уложим.

Мелинда встала, чтобы поудобнее уложить Ральфа на диван, но в ее состоянии приподнять его за плечи ей было не по силам. Вик подхватил его под руки и подтянул так, что голова Ральфа оказалась рядом с диванным подлокотником.

— Туфли? — спросил Вик.

— Не тр-рожь его туфли! — Мелинда, пошатываясь, склонилась над ступнями Ральфа и начала развязывать шнурки.

У Ральфа тряслись плечи и тихонько стучали зубы.

— Ему холодно. Я схожу за одеялом, — сказал Вик.

— Я сама.

Выписывая кренделя, Мелинда направилась в спальню, но по дороге забыла зачем и свернула в ванную.

Вик снял оставшуюся туфлю и пошел в спальню Мелинды за клетчатым пледом — он всегда там валялся. Сейчас он лежал на полу у незастланной кровати. Плед Вик подарил Мелинде на день рождения лет семь назад. Увидев его, он вспомнил пикники, счастливое лето, проведенное в штате Мэн, зимний вечер, когда не работало отопление, и они, накрывшись пледом, улеглись на пол у камина. Вик задумался, не взять ли вместо пледа зеленое шерстяное одеяло с кровати, но в конце концов решил, что сойдет и плед. В комнате Мелинды, как всегда, был беспорядок, одновременно и неприглядный, и привлекательный, и Вику захотелось постоять тут с минуту, оглядеть все — он почти никогда не заходил к Мелинде, — но он не позволил себе даже обвести спальню взглядом, а вышел и закрыл за собой дверь. В ванной журчала вода. «Хоть бы ее не стошнило», — подумал Вик.

Ральф сидел, глядя куда-то в пространство, и дрожал в ознобе.

— Горячего кофе хотите? — спросил у него Вик.

Ральф не ответил. Вик накинул плед на его трясущиеся плечи, и Ральф обессиленно лег обратно на диван и попытался подтянуть ноги. Вик поднял ему ступни и подоткнул под них одеяло.

— Вы добрый человек, — пробормотал Ральф.

Вик чуть улыбнулся и присел на край дивана. Ему показалось, что Мелинду тошнит в ванной.

— Вам давно следовало меня вышвырнуть, — прошептал Ральф. — Когда меры не знаешь… — Он шевельнул ногами, будто собираясь встать с дивана.

Вик небрежно придержал ему лодыжки и успокаивающим тоном сказал:

— Ничего страшного.

— Ох, надо бы проблеваться… или сдохнуть.

Голубые глаза Ральфа наполнились слезами, остекленели. Тонкие брови дрожали. Он словно бы впал в какой-то транс самобичевания и с удовольствием воспринял бы пинки и тычки взашей, если бы его и впрямь вытолкали из дома.

Вик кашлянул и улыбнулся:

— Я не выгоняю из дома тех, кто мне докучает. — Он чуть склонился к Ральфу. — Тех, кто меня раздражает, вот так — с Мелиндой… — он многозначительно кивнул в сторону ванной, — я просто убиваю.

— Да, — серьезно произнес Ральф, как будто понял. — Так и надо. Поэтому я хочу, чтобы вы с Meлиндой остались моими друзьями. Вы мне оба нравитесь. Правда.

— А я убиваю тех, кто мне не нравится, — сказал Вик еще тише, с улыбкой наклоняясь ближе к Ральфу.

Тот бессмысленно улыбнулся.

— Как, например, Малькольма Макрея. Я его убил.

— Малькольма? — озадаченно спросил Ральф.

Вик знал, что ему все известно про Мала.

— Да. Мелинда ведь рассказывала вам про Макрея. Я убил его молотком в его квартире. Прошлой зимой об этом писали в газетах. Он слишком много себе позволял по отношению к Мелинде.

Ральф, очевидно не вполне понимая, что ему говорят, медленно свел брови:

— Помню… Это вы его убили?

— Да. Он ухлестывал за Мелиндой. У всех на глазах.

Вик подбросил зажигалку Мелинды, поймал ее, снова подбросил и так раза четыре. До Ральфа постепенно доходило. Он приподнялся на локте.

— А Мелинда знает, что вы его убили?

— Нет. Об этом никто не знает, — прошептал Вик. — Не говорите Мелинде, ладно?

Ральф недоуменно наморщил лоб. Видимо, мозги с трудом справляются, подумал Вик, но угрозу и враждебность мистер Госден почувствовал. Он стиснул зубы и резко выдернул ступни из-под руки Вика. Собрался уходить.

Вик молча отдал ему туфли.

— Вас отвезти домой?

— Я сам.

Ральф, пошатываясь, пытался обуться, но ничего не получалось до тех пор, пока он не сел. Затем он встал и неуверенными шагами побрел к двери.

Вик последовал за ним и вручил ему соломенную шляпу с пунцовой лентой.

— Сп-койной ночи. Было очень хорошо, — нечленораздельно пробормотал Ральф.

— Я рад. Не забудьте: не проговоритесь Мелинде о том, что я вам рассказал. Спокойной ночи.

Ральф забрался в кабриолет с открытым верхом и с ревом тронулся с места — машина вильнула задом, ее занесло на обочину, потом автомобиль выровнялся и помчался дальше. Вику было все равно: свалится Ральф в Медвежье озеро — и поделом ему. Лес впереди озарило оранжевое сияние восходящего солнца.

Из ванной не доносилось никаких звуков. Вероятно, Мелинда сидела на полу в ожидании очередного рвотного спазма. Она всегда так делала, когда ее мутило, и поднять ее с пола было невозможно, пока она не убеждалась, что тошнота отступила. В конце концов Вик встал с кресла, подошел к двери ванной и крикнул:

— Как ты, дорогая?

Она довольно внятно пролепетала, что все в порядке. Он пошел на кухню и налил себе чашку кофе. Он любил кофе. Кофе почти никогда не мешал ему заснуть.

Из ванной вышла Мелинда в халате. Выглядела она лучше, чем полчаса назад.

— Где Ральф?

— Он решил поехать домой. Просил пожелать тебе спокойной ночи и сказал, что ему было очень хорошо.

— Вот как, — разочарованно протянула она.

— Я укрыл его одеялом, и ему полегчало, — добавил Вик.

Мелинда подошла к нему и положила руки на плечи:

— Ты был так добр к нему сегодня.

— Вот и славно. А чуть раньше ты назвала меня грубым.

— Ты никогда не бываешь грубым. — Она поцеловала его в щеку. — Спокойной ночи, Вик.

Он смотрел, как Мелинда идет к себе в комнату. Интересно, что Ральф скажет ей завтра. Проболтается, конечно. Он из таких. Через несколько минут Мелинда наверняка позвонит ему — она всегда ему звонила, — если не заснет. Но по телефону Ральф вряд ли ей что-то расскажет.

Примечания

6

«Пикник плюшевых мишек» («Teddy Bears’ Picnic») — популярная детская песенка на музыку американского композитора Джона Уолтера Браттона и слова ирландского поэта Джимми Кеннеди, написанная в 1932 г.

7

Парафраз строки «Где грубого слова никто не слыхал» («Where seldom is heard a discouraging word») из песни «Дом на просторе» («Ноте on the Range»), которая считается неофициальным гимном американского Запада; стихотворение Брюса М. Хайли, написанное в 1872 г., положено на музыку его другом, плотником Дэниелом Келли, а самая популярная версия песни записана Бингом Кросби в 1933 г.

8

Шавьер Кугат (1900–1990) — испано-американский руководитель джазового оркестра, аранжировщик, певец, актер, режиссер и сценарист. Один из ключевых популяризаторов латиноамериканской музыки в Америке.

9

Carpe diem — наслаждайся сегодняшним днем (букв, лови день), carpe noctem — наслаждайся ночью (лат.).