Страшная граница 2000. Часть 3

Петр Илюшкин

Третья часть книги о боевых действиях в Чечне и Дагестане, о военных мошенниках, о детдомовском детстве героя, о его лейтенантской туркестанской службе. Книга содержит нецензурную брань.

глава 6

Тюрьма для лётчиков

(статья в газете «Ставропольские

губернские ведомости»

Гроб, установленный на солдатских табуретках, с немым укором взирал на обшарпанную полусгнившую пятиэтажку с зарешеченными разбитыми окнами.

В последний путь отправлялся не бомж или наркоман-«обкурыш», а Герой России, кавалер Ордена Мужества, ветеран двух войн — афганской и чеченской, комэск авиационного полка подполковник Леонид Константинов.

Такие почести Герою России, погибшему в небе над Чечней, предоставили тыловики Северо-Кавказского пограничного управления.

Глядя на восковое строгое безжизненное лицо комэска, его сослуживец подполковник Сергей Величко тяжко вздыхал:

— Раньше общага была чем-то тюремным. Пограничные тыловики купили здание под общагу. Ремонт вроде сделали. Но внутри остались все зэковские атрибуты — и решётки на окнах, и двери с окошками.

Подполковник всё это рассказывал, видя моё крайнее изумление. Я же раздумывал:

«В Старгополе тыловики тоже загнали нас, пограничников, в такую же гнилушку-общагу, переделанную из тюремной домины. Но чтобы боевых лётчиков, ежедневно рискующих жизнями в горах Чечни, содержать в жутких скотских условиях?! Лётчики — это ж элита погранвойск!»

Впрочем, и самого подполковника Величко пограничные тыловички загнали в эту гнусную вонючую гнилушку.

Это — вместо нормальной квартиры!

Это — после 30 лет боевой службы, из которых восемь пришлось на огненный Афганистан!

Итог многолетней службы Величко — орден «Красной звезды», медали «За отвагу», «За боевые заслуги».

Итог многолетней службы: прозябание на 16 квадратных метрах в бывшем тюремном притоне совместно с женой, взрослой дочерью и старенькой мамой.

Решив исследовать тыловые «фокусы», чуть позже, уже в Старгополе, я подошёл к знакомому чекисту погрануправления подполковнику Дмитрию Шишкину:

— Странная общага у лётчиков Шпаковского авиаполка! Настоящая тюрьма! Прямо «Белый лебедь»!

— Нет! «Белый лебедь» — это СИЗО №2 в Пятигорске. — нахмурился чекист. — Хотя стоп! Ты правильно подметил! Общага в Шпаковке очень похожа на пятигорский следственный изолятор! Но это скорее не тюрьма, а настоящая прачечная!

— Какая прачечная?

— Прачечная для отмывания денег! — вскинулся подполковник. — Тебе, как военному журналисту, надо копнуть глубже!

— Что именно? — встали торчком мои уши.

— Там много денег испарилось! Взять хотя бы бесконечные ремонты. Ни одного не было, а деньги списаны! Или вот крыша. Ты видел эту крышу?

— Да вроде крыша обычная, плоская. Не видно её.

— Вот именно, что не видно! Там возвели огромную двускатную крышу. Метров пять высотой. Как в тереме расписном! Видел такую красоту?

— Да нет там никакой пятиметровой крыши!

— Вот именно, что нет! Но акт приёмки, подписанный начальником тыла генералом Федоткиным, есть! Ты загляни на крышу, сфотографируй!

Ещё из тыловых фокусов моего друга удивил факт, что общага числится в Шпаковском «Водоканале» как промышленное здание.

— Ну и что? — не понял я.

— А то! Разница в оплате между жилым и промзданием огромна! А генерал Федоткин дарит её «водянщикам»!

— Зачем дарит?

— Наивный ты человек! — улыбнулся подполковник. — Это раньше взятки давали борзыми щенками. Сейчас другие схемы увода денег. Вся надежда тыловиков — что контроля не будет. Вот и вымудряются. Схема та же, что при тендерах на закупки товаром и услуг. В документах пишется одна сумма, большая, а реально выплачивается меньшая. А разницу пограничные тыловики делят с «гражданскими» торгашами.

Поговорив таким образом и вооружившись ксерами документов, я отправился в шпаковскую общагу. Там, как мне обещал подполковник Величко, должны были собраться жёны лётчиков.

Старая вахтёрша, заметив наше собрание, перепугалась до смерти и позвонила «куда следует».

Этот «куда следует» в лице сразу нескольких тыловиков из Старгополя долго требовали немедленно покинуть «секретный объект». Но, получив отказ, перестали бушевать.

Зато страсти бушевали в лётной общаге-«гнилушке», когда мы вместе с жильцами обследовали тёмные мрачные сырые помещения.

Сначала заглянули в обшарпанную общую кухню.

Элла Савостина, жена офицера, показала на древнюю растресканную газовую плиту:

— Ветхость такая, что постоянны утечки газа! Однажды зажгла конфорку, и сразу — взрыв! Обожгла руки. И волосы обгорели! Но даже таких пожароопасных конфорок — всего 3 на весь этаж. Представьте, что творится каждое утро, когда чайники надо ставить! А обед как готовить?

— Перебои с водой постоянные! — подключилась к разговору жена командира звена вертолётов Лиана Адакина. — А ведь надо и помыться, и постирать, и обед приготовить. На мне — муж и двое детей.

Она горько усмехнулась:

— Знаете, как приходится мыться? Воду носим с улицы, за тридевять земель, из водопроводной колонки, вёдрами! Нагреваем кипятильником в таком же ведре. Не поверите! Одна женщина стоит на стрёме, прикрыв чем-нибудь дверной проём в умывальнике, а другая в это время плещется в допотопном корыте! То же самое проделываем с детьми.

— А что же душ? — удивился я.

— Сходите, сами посмотрите! Это не душ, а слёзы! Горькие слёзы!

Мы сходили, посмотрели.

Действительно, горькие слёзы:

Обшарпанные, заплесневелые стены, тусклое тюремное освещение, кабинки работают не все, распылители отсутствуют. И в наружной стене — сквозные дыры!

— Приспособление для простуд! — горько пошутила Лиана.

— Не только здесь сквозняки! Ледяной ветер гуляет по всем коридорам и лестницам! — напомнила какая-то женщина.

Точно! Разбитые окна — почти на всех лестничных площадках.

В конце одного из узких мрачных коридоров оконный проём был закрыт какими-то бесформенными сырыми листами.

Я ткнул пальцем, и рука моя оказалась «на воле».

Но более всего шокировал так называемый туалет!

Войдя туда, я оторопел!

Не говорю уже о вконец заплесневелых стенах и потолке, отслоившейся гнилой штукатурке. Молчу о проржавевших, вышедших из строя ещё в «тюремную эпоху» сливных бачках.

Невозможно представить, что творится здесь каждое утро при подъёме офицеров и семей на суровую военную службу, в школу или на работу. В туалете ведь — всего одно «очко», то бишь посадочное место!

И это — для мужчин, женщин, детей!

Одна из сопровождавших нас женщин продемонстрировала «ноу-хау» тюремной общаги.

Это «ноу-хау» заменило сгнивший сливной бачок.

О, эта непобедимая фантазия российских женщин!

Из такого безысходного положения, навязанного генералом Федоткиным, они сумели выкрутиться так.

Попросили мужей притащить с аэродрома пустую бочку. Приспособили к ней специальную трубку, через которую из общей магистрали натекает вода.

Но! «Очко» всё равно приходится смывать из ведра.

Черпаешь из бочки и смываешь!

Средневековье жуткое!

Не надо забывать, что «очко» — одно на весь этаж!

Вот и приходится женщинам проделывать тот же фокус, что при купании в умывальном корыте. То бишь стоять на стрёме.

Так и хочется сказать:

«Эй, генерал Федоткин! Ты где? В своём шикарном трёхэтажном коттедже? Переселяйся-ка со своими любовницами, которым ты предоставил трёхкомнатные квартиры сюда, в тюрьму!»

От размышлений меня отвлекла интеллигентного вида худенькая женщина. Представилась Еленой Преображенской.

Голос её звучал страдальчески:

— Живём на пятом, последнем этаже. Крыша дырявая, постоянно протекает. Вода течёт на голову. А недавно огромный кусок отсыревшей штукатурки рухнул прямо на детскую кроватку, где спал двухмесячный ребёнок. Поранил его! Никак не могу вылечить сынишку от сильного испуга и других заболеваний.

— Крыша — не последняя наша беда! — добавила ещё одна жена офицера, учитель математики Евгения Бубликова. — Ведь ремонт отопительных систем сделан только на одной стороне здания. Но даже там вскоре стала прорываться горячая вода. Прямо в комнаты!

— А как же в холодное время обходитесь, если отапливается всего одна сторона?

— Люди держатся на электрообогревателях. И тогда приходит вторая беда! Ветхая электропроводка не выдерживает, искрит и вырубается. Ждём пожара!

— Пожар уже был! — воскликнула мать двоих сыновей, учитель русского языка Валентина Ефремова. — От короткого замыкания в отсыревшей электропроводке загорелась наша комната! Мы бросились тушить, но общажные огнетушители оказались неисправны!

«Как в стардоме у Ильфа и Петрова, где голубой воришка Альхен всё украл!» — мелькнула у меня шальная невесёлая мысль.

— И при такой пожароопасной обстановке у нас часто не бывает воды! — добавил подошедший подполковник Величко. — Кроме того, отключают и электричество. Говорят, воинская часть не оплатила долги. Это странно, потому что платим мы регулярно. Куда наши деньги исчезают?

При очередном отключении жёны лётчиков решились перекрыть автомагистраль. И пообещали перекрыть железную дорогу.

Начальник тыла генерал Федоткин, узнав о таком демарше, позвонил куда-то. И электричество тут же появилось.

Но отключения продолжаются, хоть и временные. Из-за этого «летят» холодильники и другие бытовые приборы.

Слушая жителей тюремной общаги, я настороженно принюхивался:

— Что это так сильно воняет? За окном?

— Ага, почувствовали! — усмехнулись женщины. — Мусорку расположили прямо под окнами общаги! Вонь страшная! Жалуемся, конечно. Но результат странный. Взяли да подожгли этот мусор. Ужасный едкий ядовитый дым проник во все щели общаги. Дышать было нечем!

Но больше всего меня насторожили слова Елены Величко, супруги моего знакомого подполковника:

— Общага давно служит рассадником опасных заболеваний! Ведь постоянная сырость и плесень провоцируют аллергию и болезни лёгких. Именно по этой причине я и моя мама заболели бронхитом и астмой. По такой же причине болеют многие наши соседи. И нам никогда не вылечиться, пока живём в таком кошмаре. Более того, недавно в нашей общаге выявлен очаг открытой формы туберкулёза!

— Откуда? Где очаг? — насторожился я.

— В семье проживающей здесь уборщицы. Женщина распространяла страшную смертоносную палочку Коха по всему общежитию!

— Это действительно так! — подтвердил лётчик с 35-летним стажем майор Евгений Бугаев. — У нас здесь практически все чем-нибудь да больны. И никто из командования не хочет этого замечать! Хотя Устав прямо обязывает любого командира заботиться о своих подчинённых.

Слушая офицеров и их жён, я всё время думал о тыловичках, упитанных, жирненьких и сдобненьких, снующих по коридорам погрануправления в Старгополе:

«У всех — и квартиры, и авто, и полная мошна деньжат. И — ни одной бытовой проблемы! Так может, пора их раскулачить, этих жирных каплунчиков? И переселить в эту бывшую тюремную цитадель, заражённую плесенью и палочкой Коха! Только в этом случае они начнут шевелиться и сделают из общаги конфетку!»

Поговорив с жителями злополучной гнилушки, я залез на крышу.

Была она плоская, застеленная старым продырявленным рубероидом. В одно месте виднелась куча брусьев и досок.

«Ага! Стройматериалы для стропил!» — сообразил я, разглядывая пиломатериалы.

— Иды отсуда! — раздался вдруг грозный окрик.

— Это Вы мне? — уточнил я, повернувшись к мрачному бородачу. — А Вы что, Рамазан Гасанов?

— Какой Гасанов?

— Частный предприниматель, с которым заключён договор на возведение крыши!

— Нэт! Гасанов ранше был. Мы дэлаем второй крыш! Ты иды отсуда! Нэ фотографыруй! — рыкнул он, помахивая арматуриной.

Из люка на крыше появились ещё два таких же мрачных диковатых бородача. С железяками в руках.

И что с ними делать, с аборигенами?

Сообразив, что я стою как раз над комнатой Елены Преображенской, у которой потолок рухнул на детскую коляску, я постучал ногой по треснувшему рубероиду:

— Елена! Вы меня слышите?

— Да-да! Отличная слышимость!

— Позвоните в милицию! Здесь мигранты без прописки! Пусть подъедут, заберут!

Бородачи перестали размахивать арматуринами и злобно выругались. Через минуту их словно ветром сдуло.

Но сразу же, как вороньё, налетели тыловики во главе с начальником квартирной службы погрануправления подполковником Бескоровкиным.

— Это секретный объект! Съёмка запрещена! — возопили они, злобно поглядывая на мой фотоаппарат. — Вас вызывает начальник тыла генерал Федоткин! Пройдёмте!

— Ну, не вызывает, а просит подойти! — уточнил я. — Он что, готов предоставить мне документы?

Бескоровкин заверил, что шеф его покажет всё, связанное с невиданным запланированным капремонтом общаги. И заключил:

— Знаем мы твои лживые статьи в «гражданской» прессе, позорящие погранвойска!

Спустившись на лестничную площадку, я указал на ящик пожарного гидранта, украшенный красноречивой надписью: «Общага долбаная!» И грустно констатировал:

— Вот вердикт вашей работе! Так что неча на зеркало пенять, коли рожа крива!

И поехал в свою родную, если можно так выразиться, ставропольскую общагу.