Мужское счастье

Петр Ингвин, 2021

Посреди улицы раздается крик-призыв, незнакомые друг с другом люди толпой бросаются бить одного. Полиция задерживает только пострадавшего. Дела, заведенные о случаях массовой немотивированной агрессии, рассыпаются, факты подтасовываются, свидетели меняют показания, избитые объявляют о собственной вине или неуклюжести… В городе поселилась тайна. Автор обложки – К. Освальд.

Глава 3. Коляус раскрывается

Рано утром Дабрый ушел на работу, на кухонном столе остались две связки ключей и записка: «Еда — в холодильнике, ключи — для вас, вернусь вечером».

Коляус встал раньше Ивана и, выбритый, в строгом костюме, завтракал на кухне.

— Садись, — указал он Ивану на стул рядом. — Колбаса, сыр, масло, варенье — на выбор, чайник вскипел, чайные пакетики и растворимый кофе — в верхнем шкафчике.

Иван намазал хлеб маслом, положил на него кусок колбасы и прижал сверху пластинкой сыра.

— Коляус. — Он откусил от бутерброда и, пережевывая, продолжил с полным ртом. — При случае передай капитану Стольскому, что в местном следственном изоляторе в хате «два-два» под шконкой лежит живая надпись «Пол», зовут ее Натуля, надпись ей нанесли насильно за обиду некой компании.

— Передам. — Коляус огляделся по сторонам с такой подозрительностью, словно выдавал государственные тайны, а здесь могли подслушать. — Если увижу.

Он был взвинчен, хотя старался этого не показывать. Иван вспомнил, что вчера Коляус молчал на темах, которые его интересовали, и вместе с сегодняшним поведением это рисовало удивительную картину.

Коляус предложил:

— Прогуляемся?

Что-то в его лице показало, что просьба — не вздорный каприз, и откровенного разговора, где лишние уши опасны, требуют обстоятельства.

Становилось все страньше и страньше, как говорил дед Филат. Коляус не доверял Даброму в его квартире?!

— Как с языка снял. — Иван бросил в рот кусок колбасы и запил водой. — Я как раз собирался.

Он поднялся вместе с Коляусом.

На улице спрятавшееся за облаками солнце периодически постреливало яркими лучами, машины грозили обрызгать снежной кашей, а грузовики и автобусы обдавали дизельным чадом. Немногочисленные прохожие неслись куда-то с такой скоростью, будто у всех одновременно что-то случилось.

— Расскажи еще раз про вчерашнюю драку. Вспомни каждую подробность, каждого участника, особые приметы и особенности поведения. Мне важно все, особенно то, что осталось за рамками вчерашнего рассказа при Дабром.

— Ты ему не доверяешь?

— Доверять хочу, но не могу. — Коляус опустил взгляд под ноги. — Есть причины.

— Тогда не доверяй и мне.

— Ты не местный, сейчас это главное. Сразу предупреждаю: наш разговор не для посторонних, я открою часть информации для служебного пользования и надеюсь, что это умрет вместе нами.

Иван кивнул. В армии они с Коляусом и Дабрым прикрывали друг другу спины, а государственных секретов знали столько, что доведись разведке пресловутого «партнера» узнать хотя бы половину, ее главное здание в Ленгли утонуло бы в полученных медалях и превратилось в золотую пирамиду. Молчание — золото, а также здоровье, жизнь, спокойная старость и, главное, нерушимая дружба.

— В Тихомировске что-то происходит, что-то непонятное и чрезвычайно опасное, — продолжил Коляус. — Меня прислали разобраться.

— Разве драки, даже если они массовые, перешли в ведение вашего ведомства?

— Дело не в драках, все намного серьезнее. Я приехал для расследования. В городе повторяются случаи массовой немотивированной агрессии, слухи о них доходят регулярно, и создается ощущение, что кто-то сразу же подтирает следы. То, что произошло вчера на твоих глазах — один из массы эпизодов, которым не дают хода. Нигде, кроме Тихомировска, ничего подобного не зарегистрировано, только здесь мужчины массово, словно чьей-то указке, на минуту сходят с ума и начинают кого-то бить.

— Если «по чьей-то указке», то да, — согласился Иван, — это более чем серьезно.

— Особенно серьезно, что власти и силовики знают об этом и покрывают. Наша контора проверяет местное МВД — почему затягивают с расследованиями, не просят помощи и закрывают дела или не заводят их, когда необходимо. Почему скрывают и подтасовывают факты. Почему не опрашиваются очевидцы. Почему свидетельские показания меняются в ходе следственных действий, ни одно из которых не вышло на финишную прямую. Почему камеры наблюдения не сработали в местах, где прошли драки, а чудом сделанные записи «случайно» стерлись по техническим причинам.

Иван с Коляусом шли вдоль улицы к центру города, приходилось щурится от бликов с окон пятиэтажек и от луж, перемешанных со снегом. Коляус периодически оглядывался, Иван тоже косился по сторонам. О слежке ничего не говорило. Вроде бы. Это ничего не значило, о ней даже профессионал не догадается, если объекта «ведут» специалисты своего дела.

Иван пересказал вчерашнюю историю. Он постарался вспомнить каждого участника — где стоял, как выглядел, что делал. Номера машин в памяти не отложились, но Иван помнил марки и цвет, остальное можно восстановить по записям с окрестных городских видеокамер — машины же откуда-то приехали? Сравнительный анализ записей с соседних улиц даст номера, будут выявлены владельцы, от них можно узнать, кто в нужное время сидел за рулем.

— А водители скажут, что нигде не останавливались и знать ничего не знают, — вздохнул Коляус. — Информацию, конечно, соберем, но на вменяемый результат я не рассчитываю. На телефон массовое избиение кто-нибудь снимал?

Иван закрыл глаза, восстанавливая картинку перед внутренним взором.

— Кажется, да. Мужчины закрывали происходящее спинами или напрямую не давали женщинам производить съемку. Кстати, — губы Ивана расплылись в улыбке от шикарной идеи, — на автомобильных видеорегистраторах могли остаться записи!

— Я об этом думал. — Взгляд Коляуса погрустнел. — Надо выявить все проезжавшие машины, где мужчин не было ни за рулем, ни в салоне, иначе записи, наверняка, удалены. Встает проблема: проводить масштабную проверку придется с привлечением местных сотрудников, а они — главные подозреваемые в подтасовке фактов и саботаже.

— А в сети искали? Не может быть, чтобы никто не поделился случайно сделанной записью.

— Первое время ролики и снимки появлялись, с них мы и начинали расследование, другой информации не было. Однако, выложенные записи удалялись авторами, постепенно не осталось ни одного видео — и фотосвидетельства.

Иван усмехнулся:

— У меня появилась версия происходящего. Тихомировск захватили инопланетяне, разум большинства жителей взят пришельцами под контроль, подконтрольные жители избивают тех, чей разум еще свободен и кто желает сообщить об этом остальному миру.

— Что ж, это тоже версия. — Коляус даже не улыбнулся. — И тоже требует рассмотрения.

На очередном перекрестке Коляус остановился у светофора.

— Сейчас у меня встреча в райотделе, к обеду вернусь. — Он посмотрел Ивану в глаза. — К тому, что сейчас скажу, отнесись серьезно. Мы с тобой для Тихомировска чужаки, и я допускаю, что со мной или с тобой может случиться такое же «происшествие», как со вчерашним коммунальщиком, а до него еще с десятками безвинно пострадавших. Если начнется — падай на землю и закрывайся руками и коленями, ни в коем случае никого не трогай, не отвечай действием. Над тобой висит Дамоклов меч условного срока, вытащить тебя из беды будет трудно.

— Думаешь, финт «прикинуться ветошью и не отсвечивать» поможет? Если меня побьют, мои показания «гостя города», наверняка, пойдут против слов массы местных «очевидцев», и мне легко пришьют что угодно: нападение на какого-нибудь бедолагу, применение спецнавыков, против чего как бы и выступит собравшаяся толпа, и, для кучи, сопротивление полиции при задержании. Особенно, если некоторые свидетели для этого сами себя покалечат. После того, что видел, я поверю и не в такое.

— До сих пор обходилось избиениями, пострадавших оберегали от возможности попасть под статью. Избитые сами или, что мне кажется более похожим на правду, под угрозой здоровью или семье сообщали органам правопорядка, что не имеют претензий, после чего их освобождали и с комфортом доставляли домой или в больницу.

— Раз на раз не приходится.

Коляус кивнул:

— Непонятные ситуации имеют тенденцию меняться к худшему, нужно быть готовым ко всему.

— Я готов, прорвемся. Коляус, не в службу, а в дружбу, займи деньжат на цветы. На первое свидание лучше прийти с букетом, а у меня наличных кот наплакал.

— Держи. — Коляус выпотрошил портмоне до основания. — Если не хватит — звони, сниму с карточки.

Коляус ушел по делам, Иван поглядел на часы. До встречи с Машей оставалось больше семи часов. На что убить прорву времени? Покупать букет лучше перед свиданием, чтобы цветы остались свежими.

— Не подскажете, где ближайший цветочный магазин? — поинтересовался Иван у прохожего.

Покупать, конечно, лучше перед свиданием, но узнать, где покупать, как и режим работы, следовало заранее.

— Ближайший? — Прохожий улыбнулся. — Магазин?! Молодой человек, вы из Москвы?

— Я из деревни.

— Тихомировск — не столица, у нас цветами торгуют по утрам на рынке и в единственном павильончике в центре. Пройдите два квартала в сторону храма и сверните направо.

На перекрестке горел красный сигнал светофора, Иван остановился. Позади встал еще кто-то. Этот кто-то встал за спиной слишком близко, отчего былые навыки заставили напрячься, как перед боем, и, чтобы чувствовать себя спокойно, Иван сделал шаг в сторону. Сдвигаясь, он оглянулся назад. На него с вызовом пялился крупный парень, спортивный, в кожаной куртке и сдвинутой на лоб кепке. Типаж — дворовая шпана. Руки свободно висели по швам, на губах застыла специально скроенная улыбочка:

— Закурить есть?

— Не курю.

Иван отвернулся.

— Эй ты, вонь подноготная, не вороти рыло, когда с тобой люди разговаривают.

Очень хотелось ответить по-мужски, чтобы расставить нужные точки раз и навсегда.

Иван сдержался. Два года условно. А он только что встретил любовь.

Брань продолжала изливаться грязным потоком, переходя все границы. Она касалась лично Ивана, его матери и даже Родины, вырастившей и непонятно как носившей на себе такого урода.

Перекресток. По углам расположены магазины, у них, наверняка, есть видеонаблюдение, вероятнее всего — перекрестное. Что покажут камеры, если ответить не словом, а делом?

Отвечать нельзя даже словом, слова потянут за собой поступки.

Когда в череде оскорблений, где с каждой фразой градус повышался, возникла пауза, Иван вновь резко обернулся. Парень отшатнулся от вскинутой руки, его собственные руки дернулись для защиты и усилием воли опустились обратно. Парень не хотел драться. Он собирался вывести Ивана из себя и быть избитым, это стало ясно, как Божий день.

Иван тоже не собирался драться, поднятой рукой он размашисто перекрестил обидчика:

— Я прощаю тебя. Иди с миром.

Загорелся зеленый свет, Иван шагнул на проезжую часть. Парень остался на тротуаре.

Перейдя улицу, Иван оглянулся, на перекрестке никого не было. Опасная ситуация разрешилась удачно, но была ли она последней? Интуиция подсказывала, что истинное веселье только начиналось.

Найдя цветочный павильон и убедившись, что тот работает без перерывов и допоздна, до дома Даброго Иван добрался без проблем, больше никто не просил закурить, не оскорблял и не подначивал другими способами.

Открыв дверь ключом, Иван застыл на пороге. В квартире играла музыка. Дабрый вернулся раньше обещанного срока? Судя по всему, у него что-то случилось: томная мелодия из колонок звала утонуть в печали по несбывшемуся или броситься в объятия первой встречной. На кухне, наверняка, открыта бутылка вина, а в глазах никогда не унывавшего друга плещется тоска одиночества. Приехавшие навестить друзья — это одно, а холодная постель — совсем другое. Иван знал по себе. В последнее время настроение включить такую музыку и забыться в ней накатывало все чаще.

Звук захлопнутой двери растаял в громе из колонок. В прихожей Иван скинул ботинки, и в момент, когда нащупанный в темноте выключатель заставил светильник вспыхнуть, вдоль проема, который вел в комнату, проплыло видение: слева направо прокружилась сногсшибательная блондинка в мужской рубашке с раскинутыми руками и запрокинутой, словно в трансе, головой. Длинные волосы развевались, глаза были блаженно закрыты. Девушка медленно танцевала в одиночку, не замечая происходящего вокруг, из одежды на ней была только рубашка, и рубашка была расстегнута. Гипнотический ритм кружил гостью, чарующая мелодия вбирала в себя до сладкой дрожи и не отпускала из лап забытья. Выглядело красиво настолько, что хотелось присоединиться.

Странно, но, похоже, девушка отдыхала одна, иначе Дабрый танцевал бы с ней или, например, сидел на диване с чем-нибудь согревающим в руке. Хотя, возможно, он сейчас в ванной или на кухне. А если девушка находится здесь одна — кому Дабрый мог доверить ключи?

Бывшая жена?

Бывшая жена Даброго — сестра Маши. Дабрый говорил, что они погодки, и Маша — младшая. Незнакомка на эту роль годилась частично. Длинные золотистые волосы были похожи, а фигура выигрывала у Маши в чисто мужском понимании: грудь раскачивалась под умопомрачительным весом при соответствующем весу убийственном для мужского взгляда объеме, тыл тоже превосходил сдобностью, а тонкой талии позавидовали бы песочные часы. А главное — девушка была моложе Маши. То есть, на роль старшей сестры — бывшей супруги Даброго — она не подходила, если, конечно, глаза не обманывали. С некоторых пор Иван научился доверять глазам, иначе вернулся бы со службы не в полном комплекте или вовсе не выжил.

У друга намечается свидание. Лучше уйти.

Не удалось сделать даже шага назад. Незнакомка заметила постороннего. Взвизг, запахивание рубашки, оторопелый взгляд темных пронзительных глаз:

— Ты кто?!

— Иван, друг Дмитрия. А ты?

Обратиться к молоденькой полураздетой девице на вы не дало что-то глубинное, хотя после армии Иван всех незнакомых называл строго на вы.

— Нина. Очень приятно. — Девушка с интересом разглядывала Ивана. — Я не знала, что у него есть такой друг. Если бы знала… — Она сделала шаг навстречу и заглянула в глаза — чуть снизу, с высоты небольшого роста, макушкой едва дотягивая Ивану до носа. — Думаешь, я подружка Димы? Увы, нет. Когда-то — да, но мне хотелось чего-то большого и светлого, а Димочке хотелось всего и сразу. И всех. — Нина вздохнула. — У тебя возникает резонный вопрос — почему же я тут? Ответ прост и безобразен. От безысходности. Мы с Димочкой давно расстались, но насколько мне известно, он никого не нашел, и я никого не нашла, а тут такая тоска накатила…

— Дабрый придет нескоро.

— Хотела сделать сюрприз, а до его прихода побыть в одиночестве. Но теперь… — Нина сделала еще два шажка к Ивану, отчего почти коснулась грудью. — Тебе говорили, что ты копия Димочки, причем — улучшенная версия?

— Я пойду. — Иван попятился к двери.

— Погоди, мне сейчас нельзя оставаться одной. — Нина схватила его за плечи. Половинки ранее запахнутой незастегнутой рубашки разъехались, Нина этого не заметила или не собиралась замечать. — У тебя не бывает желания напиться так, чтобы забыть обо всем? Не представляешь, как хочется выпить. Но я держусь. Дала себе слово. Потанцуем? — Нина прижалась к Ивану и повела его в медленном танце.

Иван сам «завязал» со спиртным не сразу, с трудом, с жуткими последствиями от срывов. Желание выпить периодически возникало, и кому, как не Ивану, знать, насколько сложно бороться с пожирающим внутренности вожделением. Оставить Нину сейчас, в тоске и безысходности, он не мог.

— Никто не хочет помочь, смотрят как на игрушку, а так хочется найти нормального человека… — Прижавшись к надежному плечу, Нина говорила то, что лежало на душе, но ее грудь и прижимавшийся живот распластались по Ивану, а руки обнимали все крепче.

Еще вчера ничто не мешало утешить девушку и даже закрутить с ней роман, если Дабрый действительно с ней расстался. Это было вчера. Иван сравнивал Нину и Машу, и кроме более выгодных форм Нина не трогала душу ничем. В ее лице не было света и тепла, только холод и тяжесть. Иван помнил, как преобразился мир, когда в нем появилась Маша. Остальное перестало иметь значение. Солнце вспыхнуло Сверхновой, чувства стали ярче, зелень — зеленее. С Ниной — ничего подобного.

В танце рубашка на партнерше распахивалась все сильнее, а чувственное кружение, как оказалось, вело к дивану.

— Прости. — Иван отстранился. — Я не тот, кто утешит, у меня есть девушка, я люблю ее. Дима все еще одинок, подожди его. Я уверен, у вас снова все будет хорошо.

С трудом оторвав от себя девичьи руки, в последней надежде продолжавшие цепляться и останавливать, Иван обулся и вышел.

Оказавшись на улице, он позвонил Даброму:

— Дома тебя ждет сюрприз, поторопись.

— До вечера не смогу. Что там за сюрп… А-а, может, Нинка заявилась? Однажды я ей сдуру ключи оставил. Гони ее в шею, скажи, что друзья приехали, сейчас не до нее, ага?

— Она в таком виде, что мне лучше подождать снаружи. Я уже вышел.

— Погоди, сейчас я ее угомоню, возвращайся.

— Пока она там, я погуляю.

Иван отключился.

Когда он дошел до угла здания, из подъезда выскочила Нина — в джинсах и короткой, подчеркивающей фигуру, куртке, со стянутыми в хвост волосами. На ходу разговаривая по телефону, она села в припаркованный у подъезда «Ситроен» кислотно-желтого цвета. Иван дважды сфотографировал ее на камеру телефона: когда выходила и когда уезжала в машине, чтобы виднелся номер. Впрочем, найти приметный автомобиль труда не составит, в маленьком городе его должен знать каждый.

На вопрос «Зачем искать?» ответ прост: на всякий случай. После рассказа Коляуса Иван не доверял в Тихомировске никому. Теперь даже Даброму. Старый друг, заставляя остаться с бывшей подружкой, проявил удивительную настойчивость. Прежде такого не случалось, ревность Даброго была общеизвестна, делиться женщинами, даже бывшими, было не в его стиле.

Тихомировск — город сюрпризов. Люди в нем меняются до неузнаваемости. Либо — как вариант — их здесь что-то меняет, случайно или намеренно, без их согласия.

Перед глазами в очередной раз прокрутилась сцена вчерашнего избиения. Какой смысл толпе бросаться на беззащитного человека?

Если тобой управляют, то смысл, наверное, есть. Для того, кто управляет.