Иллюзия отражения

Петр Катериничев, 2007

Догадывался ли бывший аналитик разведки Олег Дронов, когда бросился к девушке на шоссе, что, повинуясь главному закону настоящего мужчины спасать и защищать, он лишь попадает в заранее приготовленную для него западню? Идет большая игра, и кто станет охотником, а кто добычей, решит лишь случай или Бог.

Глава 11

Все люди делятся на тех, кто отдает приказы, и тех, кто их добросовестно исполняет. Почему-то считается, что тот, кто будет потом приказывать, сначала проходит путь исполнителя. Вот уж нет. Эти ребятки начинают командовать сразу, будучи еще зелеными лейтенантиками или самыми младшими из младших научных сотрудников: стадию курсантов и лаборантов такие минуют тоже в состоянии начальников: отделения салаг или уборщицы лаборатории бабы Клавы и двух подопытных крыс.

Есть, конечно, люди независимые, но в независимости этой, которая со стороны многим кажется свободой, столько же неприкаянности, неуверенности и тоски… Это я знаю точно.

Кто мой визави по положению? Отдающий приказы или исполняющий? Этого я пока не понял.

— Проведите экспертизу, — посоветовал я Данглару. — Это поможет.

— Поможет? Что поможет, господин Дронов? И чему?

— У Алины оставалось еще несколько таблеток. Она предлагала мне попробовать, но я отказался.

— Видите ли, господин Дронов… Еще до моего приезда и за время нашего разговора в гостиной мои сотрудники тщательно обыскали номер и осмотрели все вещи Алины Арбаевой. Ничего похожего на таблетки, наркотики или даже на упоминаемую вами коробочку в номере не найдено. Ничего экстраординарного, вы поняли, господин Дронов, не обнаружено. И это — факт.

— Я понял, господин Данглар. Только…

— Что — только?

— До вашего приезда здесь толклось много людей.

— Это были мои люди. Они очень хорошо обучены и дисциплинированны.

— Верю. Были и гостиничные. Персонал. А коробочка с таблетками ма-а-аленькая, неприметная.

— Я учту это, господин Дронов, — холодно кивнул Данглар. — Но своим сотрудникам, их профессионализму и вниманию я доверяю больше, чем вам. Надеюсь, вы извините меня за это.

— О да.

— И еще, господин Дронов. Вы рассказали о стычке с постояльцами отеля, которые сопровождали Арбаеву.

— Да, и это правда.

— Так вот, Иван Савин послал на место происшествия автомобиль. На шоссе никого не оказалось. И ничего, кроме битого стекла.

— Выходит, на попутке добрались. Или на такси.

— И еще, господин Дронов. К нашему вящему сожалению, никаких новых постояльцев с указанными вами Ивану Савину приметами в гостинице вчера не регистрировалось.

— Значит, девушка ошиблась. Но прилетели они одним бортом с ней. — Внезапно я осекся, помолчал, добавил: — Может быть. — Потер озадаченно макушку.

— Что-то вспомнили еще, господин Дронов?

— Нет. Просто подумал, что эти парни могли уже и улететь ближайшим рейсом.

— Бортов ночью с острова не было.

— Частным самолетом, яхтой, катером, вплавь.

— Вплавь? До материка? Забавно. Но вам, я вижу, совсем невесело.

— Совсем, — подтвердил я кивком.

У моего собеседника в кармане озабоченно запиликал мобильный. Никакого Моцарта и прочей романтики — отрывистые, раздражающие переливы офисного пошиба.

Ален Данглар деловито поднял аппаратик к уху. С полминуты слушал, кивнул, нажал отбой.

— Поскольку вы уже все одно расстроены, господин Дронов, я вас еще немного огорчу, а?

Что я могу объяснить этому породистому англосаксу и французскому барону? Что слово «огорчить» имеет в моем родном отечестве вполне определенный смысл? И вовсе не тот, что на Западе?

— Если только немного, — ответил я и растянул губы в евроамериканском невеселом оскале «cheese».

— На остров вылетел господин Арбаев.

— Надо полагать, с чадами и домочадцами.

— Вы думаете, он привезет всю семью?

— О нет. Только дюжину пареньков с душами жесткими, как наждак, и массой огнестрельного железа.

— Вы находитесь в цивилизованной стране, господин Дронов, и под защитой закона.

Сказать ему, куда он может засунуть свой закон, если Александр Алиевич Арбаев решит «отвязаться» здесь по-взрослому? Не, не буду. Барон все-таки. Мой ответ покажется аристократу бестактным и не соответствующим истине.

— Вы, кажется, усомнились в силе закона?

— Усомнился, — сокрушенно кивнул я.

— Напрасно. Закон поддерживают вовсе не пушки, авианосцы и пистолеты. Его поддерживает авторитет людей, которые отдают приказы.

— Это ново.

— Господин Дронов, вы в вашей России совсем не уважаете закон, а он есть, смею вас заверить. И потому ни сам Арбаев, ни один из его людей не ступит на землю Саратоны, если не будет выполнять установленные здесь правила. И первое и главное из них — никакого оружия.

— Прямо по Хемингуэю: «Прощай, оружие». Разъяренный Александр Алиевич может и не выполнить эти ваши правила. А человек он скорый на действие и весьма темпераментный. — Я задумался на секунду, добавил: — Видимо, дочь была в него.

— Он ничего не нарушит. Он же человек денег, не так ли?

— Да.

— В случае малейшего отступления от принятых установлений ему будет отказано в деловых контактах. Везде. Повсеместно. И как только его компания станет превращаться в убыточное, раздавленное собственным весом ублюдочное предприятие, он сам станет никому не нужен и не интересен. И в вашей стране тоже. Улавливаете мысль?

Я кивнул.

Не знаю, что побудило Данглара задать следующий вопрос: то ли мой рассеянный и усталый взгляд, то ли общая понурость, что присутствовала в облике моем теперь, на самой окраине ночи.

— Скажите, господин Дронов, вы любите Саратону?

— Мне здесь тепло.

— О нет. Вы поняли, что я имею в виду.

— Один мудрец сказал некогда: «Когда дворец блещет убранством, поля засоряют сорники и житницы стоят совсем пустые. И надевать при этом яркие наряды, носить отборные клинки, чревоугодничать, купаться в роскоши — это зовется воровской кичливостью».

Данглар поморщился:

— Таков мир, нет? А сказано красиво. Наверное, кто-то из францисканцев?

— Нет. Лао-цзы.

— Значит, мир таков всегда и везде. «И ничего нет нового под солнцем». Вас это занимает?

— Время от времени. Когда случается что-то, что я хочу и не могу для себя объяснить.

— Например, самоубийство молодой, красивой девушки, для которой этот мир — свой? — Барон Данглар повел рукой над сияющей Саратоной.

— И это тоже.

— Размышления над Лао-цзы, Монтенем, Ларошфуко, Паскалем, как и над Библией, я для себя оставил на пенсионные годы. И вам советую. Трудно жить, постоянно тревожа себя поминанием несовершенства мира, если вы не философ или не монах. А вы ведь не монах, господин Дронов… Пройдемте в гостиную.

Префект усадил меня за стол, сел напротив, выудил из папки бумагу, пододвинул мне:

— Полагаю, вы знаете, что это такое. Вам запрещено покидать Саратону до особого распоряжения. Распишитесь снизу. И пожалуйста, не делайте попыток ускользнуть с острова. Хотя вы здесь всего полгода — но должны уже осознать: э т о т остров контролируется очень хорошо.

— А как же за девушкой не уследили? — не удержался я.

Ален Данглар промолчал. Бледная голубизна его глаз сделалась словно дымчатой, и смотрел он сквозь меня — спокойно и безразлично.

Я пробежал глазами документ и расписался.

— И поверьте: вашей жизни ничто не угрожает. А уж Арбаев или его подручные — и подавно. Можете не беспокоиться. Те, кто отдает приказы, — барон сделал соответствующую паузу, — привыкли к тому, что они выполняются беспрекословно.

Ну да. Беспрекословно. И — никак иначе. Кто-то приказал Арбаевой стать звездой — и она спрыгнула с крыши. Так что можно не беспокоиться. Совсем.