Рыжая 2. Дело одинокой канарейки

Полина Дельвиг (2024)

И снова — Рыжая! И — новое дело. Случайно оказаться свидетелем убийства — пусть совершенного в приличной европейской Праге — может кто угодно. Но что же делать, если убитый — твой старинный друг? Только одно — начать собственное расследование…Вашему вниманию предлагается новая редакция книги.

Глава 8

1

Юлии Полянской меньше всего подходило ее собственное имя. Возможно, вписывая его в метрику, родители и мечтали о небесном создании, которое распрямив крылышки, начнет порхать по сцене, очаровывая окружающих, но природа распорядилась иначе. Ни красотой, ни грацией девица не отличалась и основными ее качествами были несокрушимая наглость, огромный бюст и недевичий аппетит. Разухабистое имя Лелька сидело на ней как влитое. Юлией же ее называли исключительно официальные инстанции. С Петровой они были больше, чем соседки — вместе ходили в один детский сад, потом в школу. После восьмого класса Аня перешла в девятый, а Лелька решила поступить в кондитерское училище. Пахнущее ванилью ПТУ пришлось Полянской по душе. Она радовалась как ребенок, толстела и доводила до белого каления всех окружающих. Родителей — тем, что стала пэтэушницей, преподавателей — тем, что таскала домой дефицитные кондитерские полуфабрикаты, включая коньяк и какао, а однокурсниц — тем, что сжирала приготовленные ими торты и пирожные еще до того, как их успевал оценить преподаватель. Однако, сладкая жизнь продлилась недолго. Как только Аня закончила школу и поступила в университет, то тут же решила взять над Лелькой шефство. Она уговорила соседку подать заявление на подготовительное отделение экономического факультета МГУ — мол, не получается печь коврижки, так попробуй хотя бы экономически обосновать их существование. Полянская какое-то время сопротивлялась, но в конце концов согласилась. Родители и пищевая промышленность выдохнули с облегчением.

Затея провалилась, не успев начаться. Промучившись с грехом пополам на подготовительных курсах положенные два семестра, Лелька срезалась на всех до единого переходных экзаменах. Петрова махнула рукой, родители тоже, пищевой промышленности было уже все равно.

Годы шли. Аня училась, Лелька периодически устраивалась на работу и с той же периодичностью с нее вылетала. Но ни успехи, ни неудачи не мешали девушкам продолжать дружить. Это была даже не дружба, а старая и устоявшаяся, как свая под Венецией, привычка видеться каждый день, занимать друг у друга деньги, соль или просто посидеть поболтать ни о чем. К тому же, Полянская обладала бесценным качеством: пока Аня работала, Лелька сидела рядом, уставившись в телевизор, и по первой просьбе приносила кофе, бутерброды, не предпринимая попыток завязать беседу или привлечь к себе внимание каким-то иным способом.

Иногда Аня ловила себя на мысли, что Полянская для нее что-то вроде домашнего животного, в самом хорошем смысле этого слова, только ее не надо выгуливать. Питалась Лелька тоже вполне самостоятельно, хотя и неоправданно часто. На крошечной Аниной кухне располневшая Полянская выглядела как Гаргантюа, бессовестно уничтожая и без того скромные продовольственные запасы.

2

В последнее время соседка явно зачастила. Анна поняла это, не найдя в холодильнике даже засохшей колбаски, которую давно хотела выбросить. Она без сожаления захлопнула холодильник и вернулась к компьютеру, все равно аппетита никакого. Но вялая злость на подружку осталась — при новой работе могла бы и сама продукты приносить. Лелька недавно опять устроилась на работу в какую-то американскую фирму, чем несказанно удивила всех окружающих. Никаких особых талантов, кроме трех перечисленных выше у нее не было, посему зарплата в две тысячи долларов выглядела просто возмутительной. В конце концов, соседи и знакомые пришли к единодушному выводу: в такую сумму похотливый американец оценил верхнюю часть выдающегося Лелькиного тела. Ибо вряд ли за наглость и аппетит стоило столько платить.

В прихожей затренькал звонок.

— Открыто, заходите! — крикнула Аня.

— Ну ты, блин, даешь, — пробасила Лелька в коридоре, — по ночам в Москве двери не закрываются только у тебя и в институте Склифосовского. Что происходит, болеешь, что ли?

Аня меланхолично рассматривала выщербины на потолке.

— Нет. Просто у меня проблемы.

— Проблемы? — Полянская наконец добралась до кухни и сразу же принялась по-хозяйски греметь кастрюлями. — Не смеши, какие у тебя могут быть проблемы? Компьютер не включается?

Девушка перевела взгляд с потолка на широкую спину соседки. Говорить с Лелькой о любви хотелось меньше всего, но более подходящей кандидатуры все равно не было. По правде говоря, у нее вообще никакой другой кандидатуры не было.

— Лель, я полюбила одного человека.

Полянская медленно обернулась. Несколько секунд она изучала подругу круглыми коровьими глазами, влажными и ничего не выражающими.

— Да ты с ума сошла. С твоей-то фигурой! — После чего опять повернулась к плите и продолжила стучать крышками. — У тебя есть что пожрать?

— Нет. — Аня вздохнула. — Ты все и съела.

— А чего в магазин не сбегаешь? Ну прям как маленькая. — Лелька приподняла могучие плечи. — Влюбилась она, тоже мне проблема. Вот у меня «коники», это да. Представляешь, мой начальничек, козел заморский, прижал меня сегодня в коридоре и говорит: «Когда вас принимали на работу, то говорили о сверхурочных» Ну я, типа, какие проблемы. А эта падла, говорит: «Тогда приходите ко мне вечером». Нет, ты чуешь? Шишка геморройная. Чего делать, не знаю. Не пойти — уволит. Пойти — трахнет. — Она прямо в тапках залезала на табурет, принялась шарить в верхних шкафах. — У тебя небось даже тараканов нет, всех сожрала.

— Не я, а ты, — вяло повторила Аня, — я уже неделю ничего не ем.

— Иди ты, — подруга продолжала обыск. — Ты ж никуда кроме работы не ходишь, а у вас там одни недоноски.

— А я по телевизору, — еле слышно прошептала Петрова и неожиданно для себя покраснела.

— Чего-чего? — Полянская от удивления чуть с табуретки не упала.

Аня смущенно теребила уголок скатерти.

— Передача есть такая, «Prima ego», он ее ведет…

— Так он же педик! — спустившись вниз, Лелька сдвинула табуретку и уселась на ней, с трудом втиснув зад в узкое пространство между шкафом и столом.

— Не педик, а гомосексуалист. Человек с нестандартной половой ориентацией.

— Какая разница, с какой он там ориентацией, педик он и есть педик. — Она поправила тяжелую грудь и снова переключилась на свои проблемы: — Ой, был бы мой козел такой нестандартный, я бы и горя не знала.

— Зачем бы он тебя тогда на работу брал? — логика была не самой сильной стороной Полянской.

— Тоже верно… И чего делать собираешься? Или это у тебя так, дурь осенняя?

Аня отрицательно покачала головой.

— Если бы… Так измучилась, что аж внутри все болит. Если в ближайшее время ничего не придумаю, то хоть в петлю…

— Да чего тут придумаешь? Что его в постель затащить, что тетю Зину из второго подъезда: бес-по-лез-но! — Лелька прислонилась к шкафу. Шкаф угрожающе хрустнул. — К тому же у тебя опыта, как у кошки под хвостом.

— Мне бы только познакомиться с ним, — неуверенно продолжала Аня, — а там обязательно что-нибудь придумаю.

— Господи, да что ты можешь придумать? Там, на телевизоре, знаешь какие затейники, без тебя уже все придумали. Расслабься. Поехали, вон, лучше к моему американцу, водки выпьем, может, не так противно будет. И почему он не педик? Ну вот так, чтобы на работу брать — нормальный, а во все остальное время — нестандартный. Бывает же такое?

Аня смотрела на подругу странным взглядом.

— Эй, ты чего? — занервничала Полянская.

— Юлька, — наконец страшным голосом произнесла Петрова. — Ты одна сможешь меня спасти. Мы должны туда поехать вместе.

— Куда? К американцу, что ли?

— К черту твоего американца. На студию. Мы должны участвовать в этой передаче.

Толстуха аж подскочила. В шкафу опасно завибрировала посуда. Лелька испуганно обернулась и тут же набросилась на подругу:

— Да ты свихнулась. Нас туда и на порог не пустят.

Но Петрова отступать не собиралась.

— Послушай, — обычно бледное лицо горело от возбуждения, — мы с тобой давние подруги, всю жизнь были гетеросексуальными…

— Какими?! — завопила Лелька, грозя разнести всю кухню. — Это ты была этой сексуальной… на букву «г», а я всегда была нормальной. Без всяких там извращений!

Анна заскрежетала зубами:

— Да не перебивай! Гетеросексуальные и значит «нормальные». Ясно? Так вот, мы всю жизнь были нормальными и встречались только с мужчинами, но вдруг неожиданно поняли, что любим только друг друга. Понимаешь? — и поскольку Полянская ошарашено молчала, продолжила с еще большим напором: — Вот теперь стоим перед выбором оставить все, как есть и мучиться до конца дней своих, или, сломав все преграды, плюнув на презрение близких, броситься друг к другу в объятия! Ну как?

Лелька сидела, раскрыв рот. Крупное белое лицо ее стало еще глупее. Наконец, она как-то нервно хихикнула и запахнула кофточку на груди.

— Слушай, ты и правда в него влюбилась или таким способом до меня добираешься?

— Да на кой черт ты мне нужна, корова безмозглая! — возмутилась Аня. — Для меня это единственный шанс с ним познакомиться. Мы же подруги, Юль, ну помоги, — в голосе слышались слезы.

— Нет, вы только посмотрите на эту ненормальную! — разозлилась Полянская. — Я и так на грани увольнения, а тут еще нате, здрасьте вам! Мы не хиппи, мы не панки, мы девчонки-лесбиянки. Знаешь, что, моя дорогая, я, конечно, сочувствую твоему горю, но ничем помочь не могу.

Аня вскочила со стула и принялась бегать по кухне, насколько позволяли размеры последней:

— Глупая, да после этой передачи он в жизни тебя уволить не посмеет. Даже если ты вместо утреннего кофе нагадишь ему на голову.

— Это еще почему? — недоверчиво поинтересовалась Лелька.

Аня остановилась.

— Он кто — американец?

— Американец.

— А у них там меньшинство под охраной. И вообще, это только так называется — меньшинство, а на самом деле они там давно в большинстве. Это же Запад, Леля! Да после этой передачи он до тебя и пальцем дотронуться не посмеет, будешь у него работать до конца жизни!

— Чьей? — подняла Полянская влажные коровьи глаза.

— Что?

— До конца чьей жизни?

Аня некоторое время растерянно стояла посередине кухни, не в силах подобрать подходящее обстоятельствам слово.

— Какая разница! Станешь несписываемым остатком на фирме. Короче, будешь работать, пока не развалишься. Чуть что — сразу в суд, ущемляют права сексуальных меньшинств. Поняла?

На Лельку речь впечатление произвела, но все равно идея казалась абсурдной.

— Да у меня мужиков было больше, чем депутатов в Госдуме, об этом все знают.

— Ну и что? Ты искала. Пыталась понять, чего тебе не хватает, искала это в новых партнерах, не получая никакого удовлетворения.

Полянская снова хрустнула шкафом, но на этот раз даже не обернулась, настолько велико было возмущение:

— Ты чё такое говоришь?! «Не получая никакого удовлетворения». Да я как вспоминаю, вот такие мурашки по заднице! — она выставила вперед указательный палец. — Как я им потом в глаза смотреть буду?

— Ну и сиди, корова сисястая, — разозлилась Аня. — Уволят тебя, куда пойдешь? Двор подметать? А так шанс получишь. Только представь, сколько тебе потом мужиков напишут. Выберешь себе поприличнее и замуж выйдешь. А то, гляди, и в кино пригласят сниматься. У тебя вон какая фигура… Фотогеничная.

Полянская зарделась и огладила крутое бедро.

— Да уж, не отнять. — Но тут же подозрительно прищурилась: — А чего это они мне писать станут, если я всем скажу, что я… ну того… что лесбиянка?

Устав от несвойственного всплеска эмоций, Петрова опустилась на табурет. Расставив локти на столе, она уставилась на Полянскую долгим немигающим взглядом:

— Ты просто совсем не разбираешься в психологии мужчин. Они ведь как на самом деле думают?

Толстуха пожала плечами.

— Как?

— Что мир вращается не вокруг солнца, а вокруг их члена. То есть это и есть центр мироздания. И как только в галактике нарушаются причинно-следственные связи, происходит сбой, порождающий некоррелируемый объект, то его необходимо переместить туда, где магическое воздействие энергии фаллоса автоматически устраняет любое несовершенство. Так называемая теория фаллоцентризма. Слышала?

— Нет. А что, есть такая теория? — в низком голосе звучало недоверие.

— Конечно, — не моргнув глазом ответила Аня.

— И что с того?

— Что из женщины, с которой можно переспать и даже не спросить имени, ты превращаешься в ошибку природы, ее генетическую небрежность, которую следует немедленно устранить. А исправлять ошибки природы под силу только Богу. Следовательно, фаллос становится не просто магическим жезлом в руках Бога-мужчины, он с ним сливается. И при дополнительном влиянии мужского либидо, вечного, как перпетуум-мобиле, образует святую троицу всеобщей мировой мужской экзистенции — Членобога единого. О чем, кстати, подробно рассказывает теория теофаллизма. — Аня незаметно выдохнула. — Переспать с обыкновенной женщиной, пусть даже самой красивой, тьфу, ерунда, в конце концов все зависит от количества денег, а вот превратить лесбиянку обратно в женщину, вернуть ей изначальное предназначение — искусство, подвластное немногим. Так Пигмалион вдохнул жизнь в мраморную статую, так Господь из ребра Адамова сотворил праматерь нашу. С такими женщинами не расстаются. Их берегут и лелеют как редкое произведение искусства, ибо они являются живым и наглядным доказательством могущества и безграничной силы мужчины-созидателя.

Полянская завороженно слушала страстный монолог. Воображение рисовало грандиозные картины: американец в белоснежной тоге с молотком и стамеской в виде фаллоса, из мраморной глыбы, кусок за куском, высекает ее божественное тело. Отбрасывая все лишнее, волосатая рука с крепко зажатым инструментом спускается все ниже и ниже…

— Ты меня слушаешь? — Аня постучала по столу.

— Хорошо тебе, — Лелька стряхнула наваждение и незаметно перекрестилась. — Ты вон в университете училась. А моя мать ни про какие теории слушать не станет — сразу сиськи мне оторвет, как в телевизоре с тобой увидит.

Петрова задумалась. «Окружающие». Черт. Об этом она не подумала.

— Скажи, что нас попросили сняться за деньги. Ну или что потом в кино пригласят. Подумаешь, столько лет ей врала и еще раз обманешь — ничего с тобой не станется. Зато, подумай, сколько сразу выгод.

— Ну не знаю… Это за раз сразу, прям, и не обдумать, — Лелька пожевала губами. — Так ехать мне сегодня к этому паразиту или не ехать? Если не ехать, что сказать?

— Скажи, что у тебя месячные, — Лелька с ее коровьим темпераментом могла вывести из равновесия кого угодно. — Трахнет, не трахнет! Ты что Гамлет, что ли? Какая тебе разница? Этот, в отличие от остальных, хотя бы сам все купит. Не будешь у меня деньги на презервативы занимать.

— Ну, знаешь, — засопела раскрасневшаяся Лелька. — Я у тебя уже давно ничего не занимаю. И потом, для меня любовь главное.

— Да оставь ты любовь в покое, — Аня устало помассировала глаза. — То, чем ты занимаешься, не имеет к любви никакого отношения…

— Кто бы говорил! — Полянская окинула взглядом хрупкую фигуру собеседницы. — Короче, иди одна на свою дурацкую шоу. Скажи, что возглавляешь кружок онанистов.

— Мастурбаторов, — автоматически поправила Аня.

Мир погряз в грубости и цинизме.