О чём молчит Феникс. Фантастическая повесть

Раиса Крапп

Три сюжетные линии тянутся по полотну текста: история Гарда, танцора женского танца, пленника с независимым характером; история Стрелка и Принцессы из книги Стаса Маренго и история самого Стаса, оказавшегося неведомо где, неведомо с кем, в боевой группе специального назначения. При том, что писатель Стас Маренго умер на первых страницах книги.Плетется косичка из этих линий. И до конца читателю кажется, они никогда не пересекутся, что невозможно им логически сойтись в одной точке.

Глава шестая

Гард

Гард не любил людей. Всех. За единственным исключением — Учитель. Для остальных у него было всего два чувства: одним ненависть, другим презрение.

Сегодня он снова пойдёт развлекать их. Будет видеть восхищение в глазах мужчин, туман желания в глазах их женщин, самодовольную кичливость хозяина. Как будто достоинства раба придают значимости его господину. Гард слегка дёрнул губами. Он будет дарить им улыбки. Будет слушать слова восторженной похвалы. И кто-то опять расскажет, что слава юного танцора, раба владыки Саидхаруна бен-Яира, разлетелась далеко за пределы Арастана.

Те, кто видел его в танце, не подозревали, что отныне и вовеки покорены этим юношей. А он будет склонять перед ними голову в знак благодарности и покорности, перед ними, очарованными магнетической притягательностью и надменной грациозностью. Знаки — это ему не трудно.

Он вышел в пиршественный зал не привлекая к себе внимания, шаги его были легки и беззвучны. Он не старался ступать неслышно, в нём жила эта кошачья вкрадчивость и мягкость.

Он прислонился к колонне поодаль от возвышения, на котором восседал Саидхарун бен-Яир, окружённый цветником из самых юных наложниц. Интерьер и устройство этого просторного зала были решены в старинных традициях. Сюда надо было являться в нарядах ушедших эпох, чтобы платье не стесняло, когда гости сидели на коврах и подушках. Гостям, прибывшим ко двору на шикарных авто, нравилось окунуться в прошлое из дня сегодняшнего.

Одет был Гард в чёрное: широкие штаны-шаровары из тонкого шёлка, короткая жилетка и широкий кожаный пояс низко на бёдрах. Голову он повязал чёрной же банданой. Теперь уже не расшивают его одежду золотыми и серебряными нитями, россыпью блёсток и камней. Сколько раз сдирал он всю эту мишуру, за что был жестоко наказан. Но в следующий раз опять срывал все украшения до одного, рвал искусные вышивки. Он не помнил сколько раз, прежде чем новый костюм для танца оказался безо всякого намёка на украшательство. Дерзость мальчишки и странное равнодушие к наказанию раздражало, потому наказан он бывал часто. Ломали его дерзкую натуру, непокорность. Плакал он лишь в детстве, но всё реже и реже, лишь в глазах разгоралось чёрное пламя. А дерзить всё-таки стал меньше и покорности прибавлялось, как замечал Саидхарун бен-Яир. Мальчишке пришлось смирился с тем, что он раб.

В свои девятнадцать он уже почти утратил юношескую нежность черт, сияние и бархатистость кожи. Глаза уже утратили тот особый блеск, которым светятся в радостной открытости и любопытстве к миру. Тело его было подтянуто, в меру мускулисто и жёстко. Загорелая кожа, много раз дублёная плетью, носила её следы. Глаза, соответственно образу, казалось, должны быть тёмные, непроницаемые. Но они удивляли яркой чистой голубизной. И волосы были очень светлые. Коротко стриженные, они почти полностью скрывались под банданой.

Эти короткие волосы тоже были камнем преткновения. Шевелюра у мальчика была густая и, чуть только отрастала, красиво ложилась локонами цвета белого золота. Бен-Яиру это очень нравилось, но строптивый мальчишка не позволял волосам отрастать и портил их. Когда придворный парикмахер отказывался его стричь, следуя приказу Саидхаруна, он просто выстригал клочья, срезал ножом или бритвой. И, конечно, был за это бит. Но потом всё-таки коротко подстрижен в исправление того, что натворил. Через недолгое время всё повторялось. И отстоял-таки Гард своё желание носить короткие волосы.

Он старательно и последовательно вытравливал из себя малейшие черты нежности, женственности после того, как принуждён был стать придворным танцором шераха, танца обольщения и соблазна. Женского танца. Нет, мужчины его тоже танцевали, раньше, столетие-два назад. И носили женскую одежду.

Гард танцевал шерах так, что именитые гости приезжали к бен-Яиру издалека, чтобы посмотреть на его раба, чудо-танцора. Гард танцевал шерах, и это было его оружие, в прямом и переносном смысле.

Он стоял, небрежно прислонившись к мраморной колонне. Его бедра были чуть-чуть выдвинуты вперёд, а ноги слегка раздвинуты.

Большие пальцы он просунул за пояс, остальные оказались направлены вниз слегка навстречу друг другу, превращаясь на чёрном шёлке в выразительно указующую стрелу. Вполне естественная поза… грубый и откровенный сигнал агрессивной сексуальности. Ох, как хорошо понимали женщины это безмолвное послание. Тоже вполне естественным образом, на уровне подсознания.

Его почти сразу заметили. Их глаза касались его, скользили по телу, уходили, но возвращались опять, отвлекая внимание от неспешной беседы и трапезы. Вот уже не осталось ни одного человека, кто не заметил бы его присутствия, ненавязчивого, в стороне. Наконец и Саидхарун обернулся, повёл раскрытой ладонью, молча повелевая выйти в центр.

Гард владел языком тела и использовал его идеальным образом. Он обладал грациозностью, надменной грациозностью, которая вызывает зависть у мужчин и покоряет женщин. Каждой позой, каждым шагом он повторял и подтверждал своё сексуальное послание и «замыкал» зрителя на себя.

Он вышел в перекрестье их взглядов, наполненных ожиданием.

Он — красивый, страстный, великолепный, стоял неподвижно с опущенными лопатками, с гордо откинутыми плечами. Позволял им любоваться полуобнажённым торсом, красивым телом.

Раздались чувственные пульсирующие ритмы дарбуки.

— Дун! — низкий открытый удар в центр мембраны, длинный и гудящий.

— Тэк! — высокий и звонкий, по краю.

— Бак! — закрытый взрывной удар ладонью-лодочкой.

Дарбука то вскрикивает звонко и дробно, то издает длинный и тягучий тяжёлый звук, то мягкий, шуршащий, извлечённый упавшими на мембрану расслабленными ленивыми пальцами.

Дун-тэк-ка-дун! Тэк-тэк-тэка-дун! Дун-тэка-тэка-дун! — сплетается ритмический узор.

Он волнует, подчиняет ритм пульса и биение сердец. Рождаются не просто звуки, это особые частоты. Их начинают слышать кожей — она невольно резонирует с мембраной дарбуки. Барабанные ритмы возбуждают, пробуждают инстинкты. Ожидание оборачивается нетерпением: почему он заставляет так долго ждать?! Но неожиданно обнаруживается — будто бы неподвижное тело юноши охвачено дрожью от плеч до кончиков пальцев, до самых стоп. Он похож на горячего, породистого жеребца, которого сдерживают удилами. Лёгкие волны прокатываются по мышцам живота вниз снова и снова.

— Тэк-тэка-дун-бак!

Танцор застывает на мгновение, кажущееся долгим, и вдруг резкое движение бедром вверх, как удар. В его крови огонь, и рвутся удила — тело взрывается быстрым, стремительным, маневренным, невероятно пластичным вихрем, потрясающим тех, кто видит его впервые. В его шерахе — танце обольщения и соблазна — нет и намёка на женственность. Он, злой и стремительный, танцует жёстко, создаёт уникальное сочетание пластики, красоты и мужской силы. Повтор ритмичных движений будоражит кровь. У зрителей учащается стук сердец, по коже бегут мурашки.

Взрывной выплеск энергетики затихает, замедляется ритм — основа основ, сердцебиение танца. Вплетаются звуки нежной спокойной музыки и низкий мужской голос.

Его тело наполняется изменчивой природой чистых звуков и само становится музыкой. Оно показывает музыку потрясающими связками танцевальных движений и поз, струится в потоке мелодии.

Тело извивается змеёй, волнами, маятниками, один элемент плавно и незаметно перетекает в другой. Плавные, с оттяжкой, повороты корпуса, плеч и рук. Наполнена чувственностью гибкая тягучесть поз, он порочно расслаблен и абсолютно раскрепощён. Расслабленность тела даёт ощущение неги, лёгкости, томления. Тело Гарда — ось покоя, вокруг которого разворачивается магическое действо танца.

Но грудь танцора начинает блестеть от пота. Вот что скрывается за лёгкостью и изяществом — огромные физические затраты и выносливость. Гард выплескивает огромную энергию, которая возмущает пространство вокруг него. Он вырвал объём пространства и создал в нём особое энергетическое поле.

Гард не танцует для них, он подчиняет их себе и заставляет испытывать перед ним подсознательный трепет. Он замкнул на себе их взгляды, мысли, желания и знал, что сможет держать столько, сколько захочет. Гард выбирает глазами то одного, то другого — они чувствуют себя избранными, они ловят его послание. Без единого звука он рисует танцем каждое слово. Каждое его движение несёт смысловую нагрузку — код. Расшифровка его происходит на уровне чувств, приобретает телесный, инстинктивный характер, а это гораздо сильнее разумного восприятие. Танец минует рациональный уровень, воздействует на глубинные слои человеческой психики. Танец Гарда богат кодами, он весь — послание.

Гард ловит взгляд Саидхаруна — глаза указывают цель. Или жертву. Гард никогда не знает, для чего эти жертвы нужны хозяину. Может быть, замешаны политические или меркантильные интересы. Да ему это абсолютно всё равно. Ни одна его жертва ни разу не вызвала в нём ничего, кроме презрения.

Движение плеч — и короткий жилет падает на пол. Раскинутые в стороны руки превращаются в тело змеи, лежащей на плечах юноши. Его торс, плечи неподвижны, а руки изгибаются в змеиной тягучей медлительности. Мягкие руки, четкие движения бедер… Гард танцует только для этой женщины. Гипнотический танец удава перед жертвой. Плотно сжатые вытянутые пальцы с поджатым большим пальцем — кисть руки превращается в змеиную голову, кажется, вот-вот метнётся длинный раздвоенный язык…

К рукам приковано внимание женщины, но движения бёдер диктуют свой код. На уровне живота, чуть выше пояса, лежащего на бедрах Гарда, скрыта шестая чакра. Движение живота, ритмичные и плавные удары бёдер стимулируют её, высвобождая чистую сексуальную энергию. Сейчас она направлена на ту единственную, для кого танцует Гард, он делится с ней этой энергией, инициирует её желание. Он знает — результат всегда неизменен.

Гард делает резкий выпад, и зрители отшатываются, будто и впрямь от броска змеи. Женщина вскрикивает. Лицо её пылает, дыхание неспокойно. Ночью она придёт.

И снова дарбука взрывается вихрем ритмов. И снова сила рвётся сквозь вкрадчивую пластику. Динамика и резкая смена движений. Он кошка. Но не та, которую хочется погладить. Злая, опасная, хищная кошка, в диких глазах которой можно увидеть собственную смерть. Но как же завораживает вкрадчивая кошачья грация! Хочется без конца любоваться великолепной осанкой юноши, его фантастической пластикой — будто в нём нет костей, и отточенностью каждого движения.

Его не берёт усталость, бешеная энергия не убывает и всё так же пробирает до мурашек. Или он впрямь умеет находить в танце покой и отдых.

Я не заметил как уснул. Проснулся от звука шагов и увидел приближающийся свет. На сей раз это был Альбинос. Он повёл меня не в ту большую комнату, а в другую сторону, мимо пустых камер-клеток. Пару раз свернули по коридорам, едва освещённым редкими тусклыми лампочками, потом были двери, и мы оказались в похожей же на ту, первую комнату.

В ней было светло. Горели два ряда электрических лампочек, забранных в металлические сетки, привинченные к потолку. Помещение было поделено на зоны. Одна для отдыха. Прямо на бетонном полу были раскатаны теплоизолирующие коврики-карематы, на некоторых лежали спальники очень солидного вида. Другая зона — для приготовления и приёма пищи, с длинным столом и пластиковыми раскладными стульями, с газовой плитой на несколько конфорок, раковиной с краном и парой навесных шкафов. Вот в эту кухонную зону меня и направили. За столом сидел Патрик. Мне указали стул напротив него, по другую сторону стола.

— Ну, что вспомнил? — спросил Патрик.

Я оглянулся, поискал глазами. Лиса была тут. В эту минуту она подошла к дальнему краю стола и села там. Сложила руки на груди, откинулась на спинку стула. Что ли Патрик тут главный? Не она?

Здесь же были все шестеро уже знакомых мне парней, и ещё трое, кого я раньше не видел. Сейчас они были в одинаковых майках с короткими рукавами, в камуфляжных штанах и ботинках милитари.

— Вспомнил, — сказал я. — Меня зовут Стас Маренго, я писатель. Живу в Славгороде.

— Где ты живёшь? — прищурившись, переспросил Патрик.

— В Славгороде, это на Алтае.

Они почему-то переглянулись.

— Где такое? — опять спросил Патрик.

— Вы что, ребята, — я не понял, смеются они что ли? — Алтай!

— Не слышал, — с самым серьёзным видом заявил Патрик.

— Алтайский край, — как попугай повторил я, чувствуя себя если не дураком, то почти.

Патрик отрицательно покачал головой.

— В Аскаланте нет Алтайского края.

— Как?! — я подумал, что ослышался. — Где?!

— В королевстве Аскаланта.

— Да ладно! — воскликнул я в крайнем изумлении.

Я готов был расхохотаться, но тут вспыхнула догадка, которая меня разозлила. Я вспомнил, что был какой-то телевизионный проект — убей, не помню, как называется. Там выбирали какого-нибудь медийного чела, типа устраивали ему нехилую подлянку, всё это снимали на камеру, а в конце вваливалась толпа с букетами и радостно вопила: «Розыгрыш!!!» А, ну точно, так это дурацкое шоу и называлось. Конечно, «подлянка» была заранее срежиссирована и отрепетирована. Или нет?.. Я в «Розыгрыше»?! Ну и вломлю я этим придуркам! Аскаланта! Государство, которое я придумал. В котором жила моя принцесса Лиса. Тут я опять взглянул на девушку, сидящую в конце стола, и как отрезало всё моё прозрение: но она-то здесь откуда? Ни в какой розыгрыш она не вписывалась. Нет, могли, конечно, типа двойника найти, загримировать… Но откуда им знать, как выглядела девочка-невеста. Я даже нигде никому не говорил, что Принцессу я пишу с неё.

— Эээ… есть у вас карта? Любая. Хоть географическая.

Возникло молчание, и паузу эту прервала Лиса.

— Дайте, — сказала она негромко, но так, что услышали все.

Ага. Значит, не Патрик…

Кэй принёс и развернул передо мной на столе карту. Большими буквами — русскими — сверху было написано «Карта королевства Аскаланта». Были тут и сопредельные государства. Я видел знакомые названия — мной придуманные! — и незнакомые. Я посмотрел на Лису. Она выжидательно, чуть исподлобья смотрела на меня. Они все смотрели. Мне нечего было им сказать, кроме очевидного.

— Здесь нет Алтая.

— Может, ещё что скажешь? — спросил Патрик.

Я молча покачал головой.

Лиса сделала короткий жест, и Альбинос сзади сказал: «Вставай». Я снова оказался в своей клетке.

Поговорили. Прояснили ситуацию, называется.

Опять я сидел в темноте и сам на сам задавал вопросы и искал ответы.

Итак, если отказаться от идеи, что всё это дурацкий розыгрыш, приходится принять, что я оказался в мире, который придумал. А, может, вправду существует такое какое-нибудь крохотное малоизвестное королевство, и я когда-то о нём слышал, да забыл. И считал, что название своей выдуманной стране взял из мира геймеров, а на самом деле оно выплыло из дебрей памяти?.. Ага, и в нём говорят и пишут по-русски. Просто затерялось где-то в необъятной России.

Нет, легко сказать: оказался в мире, который придумал. И милости просим в психушку. Но у меня, вроде, с крышей всё нормально. Хотя относительно, конечно, полный разброд в ней продолжается. Но, с другой стороны, имелись же случаи материализации идей у писателей. Флобер чуть коньки не двинул, когда травил мышьяком свою госпожу Бовари. А Диккенс видел в уличной толпе своих придуманных персонажей и скрывался от них. Ну-ну, вспомнить ещё шизофрению Гоголя, и как перед смертью мучили его видения чертей и прочей нечисти из его сказок, и всё встанет на свои места.

Ладно. Я в королевстве Аскаланта. Королевство… тоже ладно, пусть. Есть же современная Англия с её монархией. Но в моей Аскаланте непоседа Лиса бегала по королевскому саду, подхватив длинные юбки, и браслеты звенели на тонких запястьях. Она не ходила в камуфляже и берцах и не возглавляла военизированную группу отчаянных парней. И она что-то знает обо мне. Стоп. А нет ли Стрелка в этом мире? Тогда всё сходится, и понятно Лисино узнавание меня. Ведь Стрелок в историях о принцессе Лисе — я сам. Нет, опять не сходится — парни-то меня не узнали. Значит, ни разу не видели. Надеюсь, мы с Лисой хотя бы по одну сторону баррикад. Или Стрелка тут нет. Может, так и лучше. Не хватало ещё встретиться со своим двойником. И всё же откуда-то Лисе моё лицо знакомо.

Хмм… а ведь я как-то забавлялся мыслью, что неплохо бы писателям после смерти попадать в мир, который они создали, и встретить в нём своих персонажей. Писал всяких гадов, подлецов, маньяков — вот и живи теперь с ними. А в моём мире жила бы принцесса Лиса, и я был бы счастлив. И вот я в моём мире, но почему он вовсе не такой, каким я его придумывал?

Да ладно, хватит уже этой глупой мыслёй развлекаться. Я же не умер.