Чёрный шар для кандидата

Ренат Янышев, 2018

Словом можно убить – эту прописную истину в полной мере испытала на себе главная героиня. А если неведомый враг использует не только слово, но и дело?.. Значит, надо найти врага и воздать сторицей. Ответные ходы главной героини убедительно продемонстрировали, что если очень постараться, то можно отыскать чёрную кошку в тёмной комнате.Содержит нецензурную брань.

Глава 2

Всю прошлую неделю из меня вытягивал жилы нескончаемый дождь. Холодный, октябрьский дождь. Семь дней скачущее атмосферное давление измывалось над моей бедной головой. И вот, не видя все это время ясна солнышка (только на фотографиях псевдо-Гриши), я уже окончательно готова была впасть в депрессию.

Но за ночь все внезапно поменялось. На календаре октябрь сменился ноябрём. В тоскливой свинцовой осенней хмари, прибившей город к земле тяжёлой дланью, появились робкие проблески белёса-голубых мазков. Асфальт высох и из грязно-чёрного превратился в светло-серый. А прохладный и сухой воздух принёс долгожданное облегчение.

Так что я в превосходном настроении отправилась на работу. А светофоры, словно сговорившись, едва я к ним подъезжала, загорались зелёным. И прочие водители не организовали ни единой пробки на моем пути. И даже гаишники, такое ощущение, решили себе устроить выходной от трудов праведных (или неправедных?). Поэтому я домчалась до Московского проспекта за рекордное время (для меня, конечно). И поскольку в запасе оставалось полчаса, я не пошла на кафедру, а устроилась покурить рядом с крыльцом.

Через несколько минут ко мне присоединилась Оксана и мы зацепились языками, привычно отгоняя особо надоедливых студентов, пристававших с глупыми вопросами. Оксана уже которую неделю пребывала в сомнениях. Ей очень хотелось перейти в «Апейрон», и в то же время боязно было бросать гарантированный заработок в институте. Везде были свои плюсы и минусы. И сейчас она уже по сотому разу пересказывала мне свои переживания, втайне надеясь, что я взвалю ношу ответственности на свои хрупкие плечи. Но мне хватало собственных проблем, поэтому я ловко уклонялась от предлагаемого бремени.

— Нет, ну ты как думаешь, у нас есть перспектива? Ну, хотя бы на несколько лет? — затянула волынку Оксана. — Ты ж пойми, тебе хорошо, у тебя есть покровитель. Он тебе пропасть не даст. А я? Вдруг твой центр развалится, и что? Я ведь в институт уже не смогу вернуться. И опять себе работу искать? Знаешь ведь, я уже и риэлтершей попробовала быть в своё время, и в ПТУ преподавала. А как-то хочется стабильности и ясности.

Я привычно пожала плечами и выдала уже набивший оскомину ответ:

— Оксан, гарантий я тебе дать не могу. Это твой выбор. И потом, ты сама ведь начала все эти разговоры с переходом в «Апейрон». Заметь! А я тебе ответила в самый первый раз, что если решишь к нам присоединиться, то я тебя с удовольствием возьму.

Подруга обречённо и горько вздохнула, явно досадуя на меня за изворотливость. Но тут во двор въехал институтский микроавтобус и подкатил к крыльцу. Я обрадовалась столь внезапно появившемуся «спасательному кругу» и поспешила сменить тему:

— Интересно, кто это к нам пожаловал?

— Сейчас увидим, — заинтересовалась и Оксана.

Институтским водителем был новенький, желчно-унылого типа, мужичок по имени Егор. Относительно новенький, конечно, — с прошлого учебного года. На вид ему было лет сорок.

Егор распахнул боковую дверь и с безучастным выражением лица застыл рядом, дожидаясь пока пассажиры покинут салон. Вначале появился розовощёкий, жизнерадостный брюнет в модном темно-коричневом пальто. Я его сразу про себя окрестила Пупсом. Терпеть не могу подобных молодчиков, непрерывно излучающих пластиковую улыбку. Добро бы, если бы эта улыбка имела натуральное происхождение. Так нет же, это тщательно созданный образ по американской кальке «преуспевающего менеджера».

Пупс вылез, приосанился, поправил на себе пальто и протянул руку в салон. Выудив оттуда пузатый кейс-сундучок, удовлетворенно вздохнул, и оглянулся вокруг. Мазнул по мне и Оксане оценивающим взглядом и неожиданно подмигнул. Я моментально ответила презрительной усмешкой, отчего он слегка стушевался, впрочем, ненадолго. Вновь принял самодовольный вид и развернулся к микроавтобусу.

Оказалось, что Пупс приехал не один, а в компании двух особ, которым и помогал сейчас выбраться из салона. Обеих дам я моментально зачислила в ряды фининспекторов. Наверное, интуиция сработала. А может, это просто подсознание отметило неуловимые повадки, властность во взгляде, некую надменность у вновь прибывших. Если коротко: «генералы в юбках». Одна была полнотелой уроженкой Кавказа (не то грузинкой, не то азербайджанкой), а другая, с узкими, поджатыми губами, наверняка вела родословную из Прибалтики. Они дополняли друг друга, как Белый и Рыжий, как Карцев и Ильченко. Пупс на их фоне совершенно потерялся. Дамы, выбравшись на свет Божий, тоже неспешно осмотрелись по сторонам и, согласно кивнув друг другу, двинулись к ступенькам.

Когда они прошествовали мимо нас, не удостоив и взгляда, я прокомментировала увиденное:

— Бедная Тамара Семёновна! Не иначе, как по её душу!

В принципе, я могла бы и не высказывать сочувствие. Тамара Семёновна содержала бухгалтерию на «отлично» и не боялась никаких проверок. Другое дело, что нервы ей все равно помотают изрядно.

— А мне кажется, это из комитета по образованию, — возразила Оксана. — Мне помнится, я там видела этого кобеля.

— Почему кобеля? — удивилась я.

— Взгляд совершенно кобелиный, — сказала, как отрезала, подруга. — Да и тётки больше похожи на министерв, чем на налоговиков.

Министервами мы называли чиновных дам. Производное от министерства и стервы.

Но тут к нам пристроились две приятельницы с соседней кафедры и разговор, само собой, перешёл на тему повышения зарплаты и одновременного повышения количества часов.

…Оттарабанив на подъёме две лекции, я подумала, что заслужила глоток хорошего кофе и, собравшись на время покинуть родные пенаты, направилась на Московский проспект, в одну знакомую кофейню. Но не тут-то было. Уже за воротами меня нагнал какой-то студент:

— Валерия Михайловна! Вас к ректору! Срочно!

— Зачем это? — досадливо осведомилась я.

— Не знаю, — развёл руками паренёк и развернувшись, двинулся обратно в институт.

Поплелась вслед за ним и я, прикидывая, зачем это понадобилась Белявской. Не иначе, как в очередную командировку загнать хочет. И вот, вся в раздумьях — поартачиться мне, или безропотно согласиться, я явилась пред грозные очи начальства. И, к удивлению, обнаружила утреннюю троицу, вольготно расположившуюся в кабинете Белявской.

Сама Маргарита Васильевна, нахмурив брови, изучала что-то на экране монитора. Судя по мимическим подергиваниям лицевых мышц ректора, материал был не из приятных.

— Добрый день, — вежливо поздоровалась я с компанией.

— А вот и Верницкая, собственной персоной, — саркастически отреагировала на моё появление Белявская, не отрываясь, впрочем, от экрана. — Прошу любить и жаловать.

— Так мы за этим и приехали, — ответил загадкой Пупс.

Он прямо-таки расцвёл, видимо припомнив нашу пикировку взглядами на крыльце. И в глазах его явственно заполыхал жертвенный огонь.

Мне никто не предложил сесть, и я осталась стоять, показывая всем своим видом крайнее нетерпение — мне рассиживаться некогда, давайте в темпе обсудим тему, и я удалюсь. Хотя, если откровенно, то подобное начало мне ужасно не понравилось, и я тут же встревожилась, гадая, где бы достать соломки, да куда ее постелить.

— Ну что ж, Валерия Михайловна. Знакомьтесь. Это комиссия, из Москвы, — наконец оторвалась Белявская от компьютера. — Бэла Рустамовна, Инга Витальевна и Леонид Семёнович. Они приехали специально, чтобы задать вам ряд вопросов.

— Ну, не совсем так, — уточнила Бэла Рустамовна. — Вообще-то мы приехали по поводу продления лицензии вашему институту. Но в отношении вас, Валерия Михайловна, мы получили определённые полномочия.

Она говорила без акцента и как коренная москвичка. Скорей всего так оно и было.

Я пока ничего не поняла, но тут же испугалась до дрожи в коленках. Министерская комиссия — это вам не шутки. И потому непроизвольно ухватилась за спинку ближайшего стула, что не осталось незамеченным.

— Да вы присаживайтесь, — по-хозяйски распорядилась Бела Рустамовна. — И не бойтесь. Никто вас за просто так казнить не собирается. Мало ли кто что напишет. Но вот если все-таки всплывут крайне неприятные для вас факты, то министерство пошлёт запрос в ВАК о рассмотрении обстоятельств, при которых вы защитились, и лишении вас кандидатской степени.

Я так опешила от услышанного, что впала в ступор. Тут же в голове помутилось, а перед глазами все стало расплываться. Все же я превозмогла дурноту и внимательно оглядела своих мучителей. Пупс откровенно наслаждался ситуацией. Министервы отвечали мне снисходительными взглядами, мол, попалась голубушка, так что теперь придётся держать ответ. И лишь в глазах Белявской я заметила проблески сочувствия.

— Да что случилось-то? — наконец обрела я голос, правда внезапно осипший. — Ничего не понимаю. Вы хоть объясните толком.

Я закашлялась, и только это позволило мне справиться с готовыми брызнуть слезами.

— Видите ли, в министерстве получен сигнал о том, что ваша диссертация написана не вами, что вы её купили, — терпеливо пояснила мне Бэла Рустамовна (видимо в этой «могучей кучке» она являлась рупором). — И мы призваны разобраться с этим вопиющим фактом. А вы нам в этом поможете.

Тут Пупс ехидненько улыбнулся, подтверждая слова своей коллеги.

На мгновение мне показалось, что я попала в театр абсурда, где стала одновременно и зрительницей, и главной страдательной героиней. Но в этот же момент и успокоилась:

— Маргарита Васильевна, вам ли не знать, что это моя диссертация! Доказывать, что я не верблюд, я не собираюсь, поскольку презумпцию невиновности никто не отменял. А уважаемой комиссии отвечу: не вы мне шары выставляли, не вам и степени меня лишать.

И я поднялась с места, намереваясь покинуть этих инквизиторов. Но тут впервые заговорила Инга Витальевна. Она роняла слова сухо, колко и размеренно, словно внутри ее действовал метроном, не допускавший ни малейших интонаций:

— А что это вы так вскипятились. Не к лицу преподавателю психологии вести себя подобно истеричной особе. Поступил сигнал, и мы обязаны разобраться. К сожалению, и вам это прекрасно известно, в стране появился новый вид интеллектуальных услуг по написанию работ разного уровня. Как курсовых и дипломных для студентов, так и кандидатских, и докторских для соискателей. Пока мы не имеем оснований полагать, что вы воспользовались подобными услугами, но жизнь есть жизнь. И вместо того, чтобы показывать норов, подумали бы, как облегчить жизнь и себе и нам. Может, присядете обратно?

И я послушно уселась, как школьница. И только тут спохватилась:

— А что за сигнал? Я имею право с ним ознакомиться?

— Ну, это собственно и не сигнал, в привычном понимании этого термина, — оживилась Бэла Рустамовна. — Дело обстоит гораздо хуже. Будь это обычное письмо, или даже анонимка, мы бы решили этот вопрос келейно при любом раскладе. Но, к сожалению, статья опубликована в интернет-газете «Колокол.ру». И сразу же растиражирована по многим изданиям. А у нас в министерстве новые веяния — мы теперь держим руку на пульсе даже виртуальных изданий. Поэтому дело о вашей диссертации взято на контроль самим министром.

Вот тут я и схватилась за голову. Вот он — третий удар моего врага. Как я была права! Но что же делать? Первым порывом у меня возникло желание поделиться с собравшимися своей проблемой. Но тут же передумала. Это лишь усугубит моё положение.

— Я могу ознакомиться с… сигналом? — я даже не сразу смогла подобрать определение.

— Пожалуйста, — Бэла Рустамовна протянула мне распечатку на двух листах, скачанной из Рунета статейки, посвящённой лично мне.

В верхнем правом углу моя фотография. Я стою в пол-оборота на улице и кому-то улыбаюсь. На мне любимый английский костюм синего цвета. Судя по состоянию причёски — фотография сделана в сентябре прошлого года. В принципе снимок получился удачным. Я выглядела очень даже неплохо. Вот только кто меня сфотографировал?

«Куда смотрит министерство образования и науки?»

«…Никуда! Никуда не смотрит наше министерство. Оно слепо, как крот. А если что-то и различает изредка, то в пределах Садового кольца. И что творится за его окраинами, ведать не ведает. О чём это я? Да все о том же, о всеобщей продажности и перекупленности.»

Далее автор впал в морализаторство и общие рассуждения, и лишь затем перешёл к делу:

«…А где примеры, спросите вы? И я отвечу с удовольствием. Взять хотя бы свежеиспечённого кандидата психологических наук Верницкую Валерию Михайловну (Петербургский институт прикладной психологии). В мае она успешно защитила диссертацию на тему игровых зависимостей, собрав превосходные отзывы. Её руководители искренне поздравляли свою подопечную на роскошном банкете, устроенном после защиты! Как же, появился очередной высококвалифицированный специалист.

Вот только одно огромное НО! Диссертация была выполнена безвестным исполнителем некоей фирмы под странным названием «Дилетант», вольготно расположившейся на просторах Рунета. Причём я вполне допускаю, что диссертация была слеплена добротно, качественно и содержала вполне оригинальную идею. И что научный руководитель, и защита, и оппоненты были абсолютно уверены в том, что авторство принадлежит Верницкой В.М. Увы! Если бы так все и было!

Пять тысяч долларов, что заплатила госпожа Верницкая, вернутся ей сторицей. Ведь теперь она легко может повысить тарифы в частной практике, прикрываясь как щитом, заветным званием. Да и в институте она приподнялась в «табели о рангах». Везде плюсы.

И есть только один минус. Это отсутствие совести у нашей героини. Впрочем, какая может быть совесть у психолога, давно связавшего свою судьбу с представителями криминального мира? Но это уже тема отдельного разговора».

Автор данного опуса, судя по всему, решил остаться безымянным. И хотя некоторые обертона были изменены, я сразу же почувствовала стиль Бурталова. Вот значит, как! Значит, он решил вновь атаковать меня. Но в этот раз его номер не пройдёт. За наглую, беспардонную клевету он ответит.

— Я могу сказать только одно, — жаль, что дрожащий от волнения голос не придавал моим словам убедительности, — всё, что здесь написано, сплошная ложь. Это моя диссертация. От начала и до конца. И это легко может подтвердить мой научный руководитель Ланье Дмитрий Юрьевич. Обратитесь к нему.

— Увы, Дмитрий Юрьевич сейчас где-то над Атлантическим океаном, — заметила Белявская.

— Как? — ахнула я. — Ведь он же должен был лететь в Штаты через полмесяца.

— Там несколько изменилась программа, — туманно пояснила ректор. — В любом случае Ланье нам сейчас не доступен.

— Кроме того, — с сожалением во взоре обратилась ко мне Бэла Рустамовна, — ваш наставник станет нас горячо заверять, что он перечитывал главы, которые вы ему приносили, что он делал определённые замечания, и вы послушно корректировали диссертацию. Но это не опровергает главного обвинения, что основной текст за вас набросали, вы уж простите, «негры».

— Но ведь это легко проверить, — изумилась я. — Выяснить, где находится эта фирма и все там узнать! Поступал ли к ним такой заказ, или нет.

— Кто это будет делать? — парировала Бэла Рустамовна. — Мы не полиция, чтобы заниматься розысками. И потом, с чего вы взяли, что вам так сразу все и расскажут? Как я понимаю, вся их деятельность глубоко законспирирована. Так что они легко открестятся от знакомства с вами. И что? Подобный исход вы предлагаете расценивать в вашу пользу?

— Но вы же можете сравнить опубликованные мною статьи и диссертацию, — защищалась я изо всех сил. — И сразу увидите, что они написаны в едином ключе и на одну тему.

— Для профессионального «негра» не составит труда скопировать манеру диссертанта.

— Но объясните мне, пожалуйста, — взмолилась я, — зачем мне покупать диссертацию, если я и так работаю в институте? Ведь, насколько мне известно, это нужно политикам и бизнесменам, не имеющим отношения к науке, но желающим приобщиться! А мне-то зачем?

— Вот это мы и хотим понять, — парировали хором обе дамы.

— И как, рассуждая, по-вашему, я должна доказать, что это поклёп и клевета? — решила я уточнить.

— Все очень просто, — вновь заговорила Инга Витальевна. — Покажите, пожалуйста, свой архив по диссертации. Наработки, черновики. Все материалы, убеждающие в вашем авторстве.

— Но…, — тут я расстроилась окончательно, — я же работаю на компьютере. И все черновые записи я удалила весной, после защиты. Остался только чистовой вариант. Я же не знала, что меня обвинят в… чёрт знает в чём.

Я опустила голову и только тут заметила, что мёртвой хваткой сжала сумочку, словно собиралась удушить ее. С трудом я заставила собственные руки разжать пальцы, но лишь для того, чтобы они судорожно сцепились друг с другом.

— Нас не интересует содержание вашей диссертации, — мягко, прямо-таки по-матерински, заметила Бэла Рустамовна. — Мы бы хотели взглянуть на практические материалы, на основе которых выстроена ваша концепция. Протоколы, записи бесед. Уж это-то вы, надеюсь, вели не на компьютере?

— Нет, конечно, — обрадовалась я. — Но боюсь, вы там не все разберёте. У меня не самый лучший в мире почерк.

— За нас не беспокойтесь, — усмехнулась Бэла Рустамовна. — Значит, договорились, завтра утром вы нам приносите весь наработанный материал, а заодно уж и журнальные статьи, и саму диссертацию.

— Всё понятно? — строго переспросила Белявская, оторвавшись от монитора.

— Да, — коротко ответила я и поняла, что пора отсюда уносить ноги.

— Кстати, — в первый раз за все время я услышала голос Пупса, — а что это за намёки в конце статьи о связях с мафией?

— Понятия не имею, — легко открестилась я от знакомства с Мишей. — Спросите лучше у автора, что он имел в виду.

Незачем московских гостей посвящать в сложные взаимоотношения простой петербургской преподавательницы и Черкасова Михаила Александровича по прозвищу Циклоп. Начнут думать про меня невесть что.

— Спасибо за совет, — хмыкнул Пупс. — Я его обязательно учту.

А красивый голос у Пупса. Он, наверное, им очень гордится и в компаниях обязательно поёт романсы, даже если его и не просят.

— Ну, так я пойду, — робко поинтересовалась я у инквизиторов.

— Конечно, конечно, — милостиво отпустила меня Бэла Рустамовна. — А завтра к девяти утра, вы уж не забудьте.

Я выскользнула из кабинета чуть ли не в китайском стиле: пятясь и непрерывно кивая головой. И лишь закрыв за собой плотно дверь, позволила себе выпрямиться и шумно выдохнуть воздух.

— Ну, как? — участливо поинтересовалась Анжела, секретарь Белявской.

Но я лишь отмахнулась от расспросов и поплелась на кафедру зализывать раны. В связи с предстоящим заседанием вся кафедра была в сборе. Народ сразу же обступил меня и, пользуясь отсутствием студентов, я принялась жаловаться на злодейку-судьбу. Дверь тут же была закрыта на ключ, меня принялись отпаивать кофиём и выспрашивать подробности. Так, под ахи и охи, я пересказала разговор, случившийся в ректорате.

— Кошмар! — шумно возмутился Володя. — Коллеги, может быть, мы напишем письмо в защиту Леры? Что это за возврат к сталинским методам управления? С каких это пор министерство образования вмешивается в дела Высшей Аттестационной Комиссии? Да какое право имеют эти варяги устраивать проверки. Уж кому-кому как не нам знать, что Лера — честная труженица.

Вся кафедра тут же поддержала эту идею. И Володя, не мешкая, устроился за столом сочинять письмо московским визитёрам.

Володя, вернее Владимир Валентинович, параллельно со мной по весне защитил докторскую диссертацию, и потому особенно живо примерил на себя подобный выверт. Ни он, ни я заветные корочки ещё не получили.

Все с воодушевлением расписались под «ответом Чемберлену», и в принципе, столбец фамилий под воззванием стал выглядеть неслабо: сплошные к.п.н. и д.п.н., профессора и доценты. А профессор Румянцев (так сказать, брэнд нашего института на международной арене), внезапно воодушевившись всеобщим порывом, изъявил желание лично вручить ноту.

Я пыталась протестовать, поясняя, что завтра принесу свои протоколы и комиссия убедится, что все по-честному, без подлогов, но Румянцев, пристроив трость под подмышкой, как денди, отправился к Белявской.

Во время заседания я совсем было успокоилась, но уже в конце рабочего дня, когда садилась в ласточку, то с неудовольствием обнаружила, что на меня уставился Пупс, прохаживавшийся по аллее между корпусами. У него даже бровь приподнялась от удивления. От хорошо просчитанного удивления. Такого, чтобы я заметила. Вот ведь гад.

Что, разве не может быть у простого преподавателя психологии машины? Ну «Пежо-206», ну и что? Ничего. Да только я чуть не воочию увидела, как в голове у Пупса зашевелилась мерзким змеиным клубком масса вопросов, преимущественно нелицеприятных.

Хлопнув в сердцах дверью, отчего ласточка негодующе вздрогнула, я завела двигатель и, не дожидаясь пока он хоть немного прогреется, рванула с места. И выворачивая на Московский проспект, в зеркале заднего вида заметила, что Пупс провожает меня иезуитским взглядом…

…Дома, прямо в дверях, меня встретила Кармелита. Она вертела хвостом, как пропеллером и преданно заглядывала в глаза. Я разделась, гадая, к чему бы это и на всякий случай решила пройтись по квартире. Но, едва зайдя в кухню, поняла причину такого поведения — моя любимая кофейная чашка приказала долго жить. Кто-то её разбил вдребезги, смахнув со стола. И я догадалась кто. Кармелита осторожно следила за мной, не переступая порога кухни, но я её поманила к себе и, ухватив негодницу за ухо, грозным голосом спросила:

— А ну, признавайся, кто это сделал?

Только овчарка вдруг жалобно заскулила (хотя за ухо я ее потрепала совсем не сильно) и, вырвавшись из моих рук, бросилась в комнату. А уже оттуда донесся сердитый лай. Я поспешила на зов. Кармелита, припав к полу, яростно облаивала что-то под диваном. Пришлось и мне заглянуть туда. А там преспокойно спала (вернее делала вид) Кэри.

— Так это ты разбила мою чашку? — ахнула я.

На что кошка лениво открыла глаза и, потянувшись, сменила позу.

— Ах ты, сиамская тварь! И ты даже не хочешь повиниться? — рассердилась я. — Тогда и я на тебя обиделась! Пока не извинишься, я с тобой разговаривать не буду!

Мой спич воздействия не возымел. Кэри лишь нервно дёрнула хвостом, словно говоря:

— Ах, отстаньте от меня!

Ладно, я поднялась с пола и пошла на кухню убирать осколки, а заодно покормить вкусностями едва не пострадавшую от облыжного обвинения Кармелиту. Так вдвоём мы и просидели: я нагрузилась кофе, овчарка насладилась сахарной костью (такой увесистой костью, там и мяса было немало). К слову сказать, Кэри так и не появилась.

Лишь теперь я занялась, собственно делом. Для чего повытаскивала из секретера свои папки с материалами. Кошмар! Сто шестьдесят пять человек! Мой почти четырёхлетний труд!

Стопка получилась внушительная. В моей сумочке для такой прорвы места, разумеется, не предполагалось изначально, а портфель имелся единственный — Верницкого. Но не показываться же мне с мужским портфелем в институт? Поэтому я выбрала полиэтиленовый пакет поновее и уложила приготовленные бумаги в него. А чтобы не забыть утром, положила на самое видное место в коридоре, на пуфик.

Вдохновившись содеянным, я решила разгрести прочие завалы в секретере. И закипела работа. Я привела в порядок книги, кассеты, диски, и прочее, и прочее. Но больше всего места занимали черновики, рукописи, старые записи и прочий рукописный хлам, окружающий психолога. Кроме того, многие вещи я уже успела занести в чрево компьютера и теперь мне вся эта макулатура была не нужна.

Бедлам в комнате достиг высшей точки, когда домой заявился Сергей и стал шумно требовать ужин. Однако я предложила ему на выбор: либо он сам себе что-нибудь сварганит, либо подождёт, пока я закончу.

Сергей предпочёл пассивное времяпрепровождение и, развалившись на диване, стал наблюдать за моими действиями. Однако надолго его не хватило, и он принялся посвящать меня в подробности своей строительной эпопеи: и где трубы дешевле, и где какие скидки, и что он слышал в очередях про безалаберных рабочих.

Я слушала вполуха, просматривая листы и раскладывая по стопкам. А заодно соображала, что бы этакое приготовить на ужин. Наконец, секретер явил собой образец порядка и чистоты, а на полу набралась целая кипа бумаг, готовых к выбросу, которые я и рассовала по мешкам.

Тут весьма кстати вернулась Наташка. Я вышла в коридор, встретить дочку и заодно озадачить. Наташка с порога шумно упала прямо на пуфик, свернув с него мой заветный пакет на пол, и тут же принялась открещиваться от чистки картошки и прочих кухонных задач.

— М-а-а! Ну ты не представляешь, как я устала! — заныла маленькая скандалистка. — Дай хоть полчасика отдохнуть.

— Между прочим, я с твоим отцом тоже не в бирюльки играла, — парировала я, но это не возымело положительного результата.

Дочка перебазировалась к себе в комнату и демонстративно заняла горизонтальное положение, отделившись от окружающего мира наушниками, из которых тут же послышалось: «тум… тум… тум… бам». Меня это так возмутило, что с полминуты я простояла в дверях, испепеляя взглядом лентяйку.

Но тут решение пришло само собой. Я вернулась к Верницкому и заявила:

— Собираемся! Ужинать будем не дома, а куда-нибудь отправимся. Разведаем какой-нибудь новый ресторанчик. А эта… будет наказана.

Я написала дочке записку весьма угрожающего характера, где ей предлагалось самой себя покормить (из того, что будет найдено в холодильнике), а также произвести у себя в комнате (а лучше по всей квартире) генеральную уборку, если она хочет получить на следующую неделю деньги на карманные расходы, а также на оплату ее телефона. И если к нашему возвращению это не будет сделано, то я явлю себя в гневе.

Сергей явно обрадовался такому повороту и уже через минуту был готов к походу. Со мной дело обстояло не так быстро, но поскольку макияж следовало только подновить, то через пятнадцать минут мы тихонько, на цыпочках, покинули квартиру.

Вечер прошел замечательно. Мы отправились в итальянский ресторанчик на Петроградке и не пожалели. Почти пустой зал (что было нам только на руку) и замечательная кухня. Под деликатесы и вино, под звук рыдающей гитары в руках длинноволосого юнца, весьма похожего на итальянца, мы вдруг пустились в ностальгические воспоминания.

А помнишь то…, а помнишь это…, а правда здорово?.., да, конечно…

И было нам хорошо. С размягчёнными душами, готовыми обнять весь свет и простить даже отъявленного негодяя, чуть не сбившего нас с Сергеем на пешеходном переходе, мы прошлись пешком по Каменноостровскому проспекту, а потом на такси вернулись домой.

Финансовый рычаг — вот самый замечательный способ воздействия на подкорку подрастающего поколения. Натка сумела осознать масштаб бедствия, могущего свалиться на её голову, и потому сочла за лучшее выполнить все, что я написала. Придраться, конечно, можно было, например за то, что не помыла окна, не постирала занавески, не приготовила на завтра обед. Ну да ладно, в конце концов, не Золушка, а родная кровинушка.

Сергей отправился выгуливать Кармелиту, а я устроилась на кухне с внеочередной чашкой кофе. Кэри явно почуяла, что настал благоприятный момент для замирения. Правда повинилась в свойственной ей манере. Забралась ко мне на колени, будто вообще ничего не произошло. Ну и я не стала прогонять гордячку…

…Боже мой! Как я кричала! Аж самой стало стыдно. Как базарная торговка, у которой украли всю выручку среди бела дня! Как раненая белуга! Как противовоздушная сирена!

Наконец, как трижды несчастный преподаватель психологии, который не нашёл утром за пять минут до выхода пакет с приготовленными материалами по защите собственной чести и достоинства для высокой московской комиссии.

— Я СЛУЧАЙНО ЕГО ВЫБРОСИЛА!!! НУ, МАМОЧКА!!! ТЫ ЖЕ САМА НАПИСАЛА, ЧТОБЫ Я ПАКЕТЫ ИЗ ГОСТИНОЙ ВЫБРОСИЛА, И ИЗ КУХНИ МУСОР! ВОТ Я И ПОДУМАЛА, ЧТО ЭТОТ, КОТОРЫЙ В КОРИДОРЕ, ТОЖЕ НА ВЫБРОС ПРИГОТОВЛЕН!!! — голосила в ответ совершенно невменяемая Натка.

Только что я объяснила ей и взлохмаченному, проснувшемуся от моего крика, Сергею, масштаб бедствия. И что если меня лишат степени, то я, то я…

— Я тебя своими руками задушу! — свистящим от невыносимого накала шепотом заявила я дочке. — Сама родила, сама и убью! Ты хоть понимаешь, что наделала?

— Ну, мамочка! — скулила вконец запуганная дочка и попыталась меня обнять.

Но я отпихнула её и решительно пошла к двери. Уже на пороге я обернулась и рявкнула:

— У тебя есть полчаса времени найти дворника и покопавшись в мусоре, отыскать заветный пакет. А затем пулей вместе с находкой летишь ко мне в институт. Ясно? Хоть наизнанку вывернись… Или папу попроси, может он тебе поможет.

Уже в машине я посмотрелась в зеркальце и ужаснулась увиденному: вытаращенные глаза, встрёпанные волосы! Пришлось немного посидеть, приводя нервы в порядок, не хватало в аварию попасть.

В аварию я, слава Богу, не попала! И в институт поспела к сроку. И ровно без пяти минут девять стучалась в ректорский кабинет.

— Да! Да! — пропела из-за двери Бэла Рустамовна и я перешагнула порог.

Белявская отсутствовала, зато троица была в сборе. Инга Витальевна листала какие-то бумаги (явно отчёты), Пупс что-то увлечённо исследовал на компьютере, а Бэла Рустамовна, стоя в центре кабинета, разговаривала с кем-то по мобильнику.

— Доброе утро! — сдержанно поздоровалась я с москвичами.

Они вразнобой мне покивали, но лишь Бэла Рустамовна, попрощавшись с невидимым собеседником, уставилась на меня:

— Итак! Вы принесли материалы? — строго осведомилась она, явно начиная подозревать меня в мошенничестве, поскольку в моих руках не наблюдалось ничего кроме маленькой сумочки.

В дороге, прикинув так и этак разные варианты, я решила остановиться на правде.

— Видите ли в чём дело, — заговорила я и Пупс с Ингой Витальевной, насторожившись тут же оторвались от своих занятий. Поэтому я продолжила исповедь уже под перекрёстным огнём трёх пар глаз. — Я приготовила вчера все, что вы просили. Но моя дочка по ошибке выбросила пакет в мусоропровод. Я это обнаружила только сегодня, перед тем как идти на работу. Но ничего не потеряно. Мусор у нас вывозят ближе к полудню…

— Ну, знаете, дорогая! — возмущённо взорвалась Бэла Рустамовна. — Более нелепого, глупого и, я бы сказала, бездарного объяснения мне не приходилось слышать. Архив выбрасывается на помойку и именно тогда, когда в нём возникает нужда. Вы это можете себе представить?

И она картинно повернулась к своим товарищам. Те укоризненно покивали головами, явно негодуя на то, что я посмела выдвинуть такое смехотворное оправдание.

— Видела бы вас сейчас Маргарита Васильевна! Вот достойный человек! А вы её обманули! — продолжала линчевать меня Бэла Рустамовна. — Вы ведь взрослая женщина! Неужели вы всерьёз рассчитывали, что посулите на словах несуществующие материалы, и мы вам поверим? Или примем во внимание письмо, сочинённое на вашей кафедре? Ах, она такая, ах она хорошая! Не смейте её трогать! А ларчик просто открывался! Вам нечем подтвердить своё авторство! И вы начинаете юлить и нести околесицу! Подначиваете своих коллег, чтобы они за вас заступились! Неужели вам не совестно?

Подобное отношение меня сильно покоробило, и я покинула негостеприимный кабинет, чтобы не сорваться и не нагрубить в ответ. Несомненно, моё положение ухудшилось бы чрезвычайно.

Бэла Михайловна что-то выкрикнула мне вслед, но я решила не переспрашивать и отправилась читать лекцию. Лекция не получилась — это следует признать. Когда все мысли только об одном: нашли домочадцы искомое, или нет. Тут не до занимательной подачи материала. Тут читаешь с конспекта и вдруг забываешь, в каком месте читала и вообще о чем речь. А сама прислушиваешься, вдруг да завибрирует мобильник в кармане пиджака.

Но, увы! Лекция закончилась, а из дома — ни ответа, ни привета. И пока я грустно размышляла, что мне делать — пойти на кафедру, или на улице покурить, ко мне приблизился очередной посыльный из первокурсников:

— Вас, это, в ректорат требуют!

В ректорат, так в ректорат. Я грустно кивнула в ответ и пошагала на свою Голгофу. Хорошо хоть никаких тяжестей тащить не пришлось.

Белявская восседала в кресле, подобно Зевсу Громовержцу. А вдоль длинного стола в рядочек устроилась министерская троица.

— Здравствуйте, Маргарита Васильевна! — тихо поздоровалась я.

— Не ожидала я, Валерия Михайловна, от вас такого! — тяжело заговорила ректор. — Да вы хоть понимаете, что сами себе всю карьеру перечеркнули! Если ВАК лишит вас степени при таких обстоятельствах, то о психологии вы можете забыть. И как вам вообще могло прийти в голову вводить в заблуждение Ланье? Выйти на защиту с липовыми данными? Ой, у меня слов нет! Зла не хватает… А какое пятно на институт?

— Да уж! — подхватила эстафету Бэла Рустамовна. — Наше пребывание здесь заканчивается, и уже завтра я буду с докладом у министра. Пусть случившееся для вас станет уроком, что все тайное рано или поздно становится явным. В вашем случае — рано.

Я стояла и думала, что все это неправда, этого не может быть, это блеф. Но нет, никто не улыбался и не говорил, что я — молодец, что это был просто Розыгрыш и меня все это время снимали скрытой камерой. Что я могла сказать в своё оправдание? Ничего!

— Вы свободны, Верницкая, — донесся до меня из тумана голос Белявской. — А потом я вас жду у себя в кабинете в четыре часа дня.

— Хорошо, — безучастно откликнулась я и вышла в приёмную. Занятия уже начались, и у меня по плану сейчас значился семинар с третьекурсниками, но боль, гнездившаяся в груди, была настолько сильна, что я, наплевав на обязанности, вышла на улицу и в одиночестве устроилась покурить.

Но и тут меня достали. Скрипнула дверь, и на крыльце возник Пупс. Он спустился ко мне и тоже вытащил сигарету. Я отвернулась, но не ушла, в конце концов, я первой встала на этом месте.

— Валерия Михайловна! — вдруг обратился он ко мне. — Не расстраивайтесь. Далеко не все потеряно! Жизнь — вещь многогранная. Вы понимаете меня?

— Нет, — буркнула я, не собираясь разбираться в его философских построениях.

— А зря. Шесть штук и вопрос улажен.

— Что? — изумилась я и повернулась к Пупсу.

И он, ничтоже сумняшеся, пояснил:

— С вас шесть тысяч долларов и министру будет доложено, что все в порядке и некая Верницкая честно заслужила свою степень.

Я принялась хватать ртом воздух, а он, видимо неверно истолковав мои действия, заторопился дальше:

— Я ведь тут навёл о вас справочки. Вы у нас женщина с достатком. Машины меняете как перчатки, коттедж загородный строите. Тихо! Тихо! Я ведь не собираюсь интересоваться, откуда у вас эти деньги. Просто я констатирую факт: вы — дама при деньгах. Так что шесть тысяч — это вполне разумная сумма. Конечно, с вашим ректором вы уж разберётесь сами, без нас. Ну так, как? Соглашайтесь, это я по-божески цифру назвал.

Я отдышалась для спокойствия, а потом медленно, по словам, произнесла:

— Пусть я никогда не буду преподавать, но вы от меня ничего не получите!

И аккуратно опустив окурок в урну, вернулась в корпус. Надо же провести семинар. Только я не сумела взять себя в руки. Чудовищная несправедливость, обрушившаяся на меня, заполнила разум, презрев робкие попытки охладить эмоции. И минут через десять, пока вся группа слушала доклад своего товарища, я вдруг исторгла из груди такой надрывный всхлип, что сама испугалась внезапного звука.

Студенты замерли, а я, бросив все, выскочила из аудитории в поисках закутка, где можно было бы всласть выплакаться. И, пулей пролетев по пустынному коридору, спряталась в туалете. Хорошо, что здесь имелось окно с широким подоконником. На нём-то я и устроилась. Вот только рёва не получилось, так — жалкое хныканье. Пока я бежала по коридору, весь запал куда-то исчез. Тогда я закурила и попробовала дозвониться до Сергея, жаль, безрезультатно.

Что ж, порыв отчаянья прошел, и я задумалась о том, как мне действовать в сложившейся ситуации. Сдаваться я не собиралась. Первым делом нужно будет связаться с Ланье. Я бы сделала это прямо сейчас, но на дворе, в Питтсбурге, куда он полетел, глубокая ночь. Ничего. Безвыходных положений не бывает, мы ещё повоюем.

В этот момент дверь в туалет приоткрылась и в образовавшуюся щель просунулась голова девочки из брошенной мною группы. Она встретилась со мною глазами и прошептала:

— Валерия Михайловна! Вас там какой-то мужик спрашивает!

— Мужик? — переспросила я, недоумевая, кто бы это мог быть.

— Ага, мужик, — охотно подтвердила студентка. — Только странный какой-то. Вроде и одет нормально, а несёт вонищей как от бомжа. И глаза безумные.

— Так значит, мужик? — внезапно развеселилась я и соскочила с подоконника.

— Ну да, — растерялась студентка.

Я выскочила в коридор словно влюблённая школьница. И действительно, рядом с открытой дверью в аудиторию, маячил не кто иной, как Верницкий, собственной персоной.

— Серёжка! — закричала я. — Нашёл?

— А то как же! — гаркнул в ответ супруг и потряс для убедительности принесённым пакетом.

Я подбежала, чтобы обнять его и поцеловать…

Я сделала это, но только совершив над собой определённое усилие. От Верницкого несло несусветной гадостью. Теперь я поняла, что имела в виду студентка.

— Ф-фу! — не сдержалась я.

— А ты что думаешь, два часа в помойном ящике провести, это шутки? — обиделся Сергей. — И это я на себя полфлакона одеколона вылил, чтобы меньше воняло.

— Честно скажу, не помогло, — ответила я и, взяв его под руку, повлекла к лестничному проёму. — Домой вернёшься, все сразу в корзину брось, в стирку.

— А куда мы идём? — поинтересовался, озираясь кругом, супруг.

Надо сказать, что в моем институте он был впервые.

— К ректору. Ты там всё им сам и объяснишь, — ответила я. — Кстати, бумаги хоть все на месте?

— Большая часть — да.

— Как это? — неприятно изумилась я.

— Видишь ли, — замялся Сергей. — Пакет рассыпался. Но я вроде бы все нашёл. Вот только некоторые листы запачкались и две папки основательно подмокли. Но ты не беспокойся, я на них вылил остатки одеколона.

Я застонала, представив лица москвичей, но Рубикон был давно перейдён, оставалось только победить.

Анжела удивлённо вытаращилась на нас, но пока она соображала, что к чему, я, коротко постучав в дверь, открыла ее, не дожидаясь приглашения.

Белявская и члены комиссии наслаждались в этот момент великолепно пахнущим кофе.

В эту идиллическую картину мы явно не вписывались. Ни я, ни тем более мой муж, занёсший с собой шлейф тошнотворных миазмов.

— Что это такое? — возмутилась Белявская. — Что вы себе позволяете Верницкая?

— Доказательство, — коротко пояснил Сергей и вывалил на стол из пакета ворох моих записей и наблюдений, на основе которых и была написана диссертация. — Смотрите, читайте, нюхайте.

Последнее слово он зря произнёс.

Бэла Рустамовна первая с шумом отодвинула стул и вышла из-за стола, брезгливо морща нос:

— Вы что, Верницкая, издеваетесь? Вы нам предлагаете рыться в помоях и отбросах?

Пупс и Инга Витальевна также отпрянули от стола.

— Это не помои, а слегка запачканные бумаги, — парировала я.

Мой голос снова слегка дрожал, но теперь от едва сдерживаемого торжества:

— Можете их не смотреть. Но! Предупреждаю, что если вы дадите обо мне отрицательный отзыв министру и в ВАК пойдёт запрос, то при разбирательстве… А оно закончится в мою пользу, уверяю вас!.. Так вот, при разбирательстве я особо подчеркну, что это именно вы ввели в заблуждение своё начальство.

Бэла Рустамовна переглянулась со своими коллегами и вооружившись карандашом, начала вчитываться в верхние листы. Она брезгливо сталкивала импровизированным орудием прочитанное в сторону, явно не желая хотя бы случайно прикоснуться к бумаге. Выждав с полминуты, к ней присоединились и Инга Витальевна с Пупсом.

Белявская, молча смотревшая на безобразие, творившееся в ее кабинете, поднялась и распахнула все форточки, а затем с просительной улыбкой обратилась к Сергею:

— Вы бы не могли покинуть кабинет? Иначе мы все здесь задохнёмся.

— Пожалуйста, — широко улыбнулся мой спаситель.

Судя по всему, его эта ситуация несколько забавляла. Он подмигнул мне и сказал:

— Раз я больше не нужен, то поеду домой. Ты уж тут теперь сама.

Копание в бумагах продолжалось минут двадцать, но перелопачена была лишь половина. Москвичи выполняли эту работу с таким видом, словно прямо сейчас умрут от охватившего их омерзения. Хотя после того как Сергей вышел, дышать стало гораздо легче, а вскоре я так и вообще притерпелась. Чего уж тут, что называется, рожи корчить? Всего-то публики: Белявская, да я.

Наконец, Инга Витальевна первой прекратила разбирать мои письмена и вышла из-за стола со словами:

— Все, не могу больше, я пошла мыть руки.

И старательно не глядя в мою сторону, скрылась в приёмной.

Вслед за ней со вздохами облегчения ретировались и остальные. Мы с Белявской переглянулись и… продолжили молчание. Мне его хранить было не трудно — я ощущала за своей спиной топот гонцов, возвещающих родной город о победе. Победа, правда, была с душком, но что с того?

— Ради Бога, избавьте меня от этого, — нарушила тишину Маргарита Васильевна и повела рукой в сторону завала из бумаг.

— Все завершилось к обоюдному удовольствию, — прокомментировала я происходящее и принялась укладывать «ароматизированные» бумажные листы в папки. — Так мне приходить в шестнадцать ноль-ноль? Или как?

— Уйдите, Верницкая, — взмолилась ректор. — У меня из-за вас голова уже второй день болит! Уйдите с глаз моих!

Что я с удовольствием и выполнила. Помахивая пакетом, я продефилировала мимо возвращавшихся в кабинет Белявской москвичей и подчёркнуто чинно раскланялась.

Они проводили меня весьма нелюбезными взглядами, я в ответ выдала лучезарную улыбку, и вернулась в аудиторию. Разумеется, группа уже растворилась в окружающем институт пространстве. И я решила повторить их поступок, что было нетрудно, поскольку на сегодня занятий у меня больше не было…

Хотя нет, есть у меня занятие, да какое! Только чисто личного характера.

Господин Бурталов довёл меня до слез два раза за полмесяца. Но если он думает, что раз он журналист, значит лицо неприкосновенное, то ошибается. Ужас какое прикосновенное! И я ему это докажу не позднее, чем сегодня. Чем сейчас!

Задумано — сделано. Через полчаса я припарковалась у «Лениздата» и лишь тут всерьёз озаботилась, а как же именно я буду это доказывать. Физическое рукоприкладство? Неплохо бы, но кто это будет исполнять практически? Не я же. Верницкого вызывать? Так он на роль народного мстителя абсолютно не годится. А те, кто годятся, отказались наотрез, и второй раз я их упрашивать не собираюсь. Тогда может пойдёт в ход моральное унижение? Но как можно унизить беспринципного папарацци, я не представляла ни капельки. Не писать же на стенах здания крупными буквами «Бурталов — козел»?

Тут я немного остыла и решила, что месть — блюдо тонкое и требует тщательной подготовки. К тому же всплыл в памяти совет самого Бурталова о том, что прежде чем предпринимать какие-либо шаги, неплохо разузнать о человеке побольше, и я решила ему последовать. Приняв такое судьбоносное решение, я воспряла духом и отправилась домой.

Порог я переступила буквально вслед за Сергеем (минут на пять позже, не больше). И он тут же, весь сияя от удовольствия, едва я захлопнула за собой дверь, принялся посвящать меня в перипетии поисков жемчуга в навозной куче. И как дворника никак было не найти, и пришлось ему идти в домоуправление и вместе с дамой-управляющей вскрывать мусорный отсек и все вываливать. Как могут дворники работать в такой человеконенавистнической атмосфере? А потом пришлось доплачивать за беспокойство. А каких трудов стоило найти злополучный пакет! И все это без противогаза!

Выслушав полный отчёт и объявив свою безграничную благодарность, я принялась за устранение последствий. Загнала Верницкого в ванну, затолкала провонявшие помойкой вещи в стирку, и устроила по всей квартире сквозняк. Лишь после этого Кэри изволила появиться на кухне. И все равно брезгливо принюхивалась, словно не весь запах выветрился. Вот такая у меня сиамская. Она даже в те редкие моменты, когда я её выводила на прогулку, старалась не касаться лапами грязной земли.

Зато Кармелита, полугодовалая кавказская овчарка, явно была недовольна моими действиями. Такое пиршество запахов, понимаешь, хозяйка ликвидировала, никого не спросясь. И потому она сердито меня облаяла. Но я почесала её за ушами, достала из холодильника сахарную косточку и мир был восстановлен. А тут и свежевымытый Сергей нарисовался.

— Есть хочу, — безапелляционно заявил он, усаживаясь на кухонный диван.

Кармелита подумала, подумала и тихонько подтявкнула, мол, и она того же мнения. Хотя ещё с костью не справилась.

Но я к этому требованию успела подготовиться. Пока Сергей мылся, я разогрела котлеты, а к ним выставила всякую всячину, которую закупила в универсаме: от салатов до копчёностей. Любой героизм требует поощрения.

— Да мой господин, — отрапортовала я, сервируя стол.

Верницкий с удовольствием оглядел благолепие и, поглаживая круглый (увы мне, увы!) живот, заявил:

— Да за такой обед я каждый день готов рыться в мусорных бачках.

— Хорошего понемножку, — отрезала я.

А чуть позже я попробовала выпытать у супруга, нет ли среди его знакомых хакеров.

— Кого? Хакеров? А зачем тебе? — полюбопытствовал муж.

— Да вот задание хочу им дать, пусть выяснят, кто распространил обо мне клевету в Интернете.

На самом деле я знала, кто мой враг, но не хотела лишний раз нервировать Верницкого.

— Это можно, — разрешил Сергей и потянулся за своей записной книжкой, лежавшей на подоконнике. — На! Вот нужный тебе парень. Зовут Ракшас. Он просто немного повернут на индийских темах, а так нормальный. Он сейчас наверняка дома. Так что смело звони.

Что я и сделала, уйдя в комнату. Нечего Верницкому слушать, о чем пойдёт разговор.

Я набрала номер и почти сразу мне ответил молодой, чуть хрипловатый голос:

— Ась?

— Здравствуйте, я бы хотела поговорить с Ракшасом! — вежливо ответила я, решив не обращать внимание на подобное скоморошество.

— Ну, так! — подбодрил меня тот же голос.

— Вы — Ракшас? — уточнила я на всякий случай.

— Нет, блин, Кришна! — язвительно ответил мне хакер.

— Послушайте, молодой человек, — рассердилась я, — если вас интересуют заказы по вашей специальности, то будьте добры разговаривайте по-человечески, а не идиотничайте.

— Замётано, — согласился с моими требованиями хакер. — Только хотелось бы знать, кто вам дал мой телефончик?

Я сослалась на Сергея, но получила неожиданную отповедь:

— Не-а, не знаю такого. Без поручителя заказы не беру.

И на том конце положили трубку. Я вернулась на кухню и сообщила Сергею:

— Он сказал, что тебя не знает.

— А-а-а, — досадливо протянул Верницкий, — это он в конспирацию играет. Скажи, что ты от Тифона Тринадцатого.

— Чего? — слегка опешила я. — Это кто Тифон Тринадцатый? Ты что ли?

— Ну я, — нехотя сознался муженёк. — Это у меня ник такой был в своё время, когда мы с Ракшасом познакомились.

Да уж, это ж надо. Взрослый мужик, а придумал себе дебильное прозвище. Ладно, я не стала комментировать вслух открытие, а повторно набрала номер Ракшаса и выдала полученную информацию.

— Это другое дело, — откликнулся хакер. — Давайте встретимся завтра, где-то в час дня в центре. Например, на Владимирском.

Однако мне это было не очень удобно, и я предложила пересечься на полчаса раньше у своего института. Возражений не последовало и я, подробно объяснив, как буду одета, попрощалась с хакером.

Верницкий посидел-посидел, отвалившись от стола, а потом задал вопрос, которого я в принципе ждала:

— Ну а теперь-то ты хоть объяснишь, из-за чего мне пришлось словно бомжу ковыряться в помойке? Что случилось с твоей диссертацией? А то утром сплошной крик был, не до объяснений. В институте твоём тоже как-то недосуг. А вот сейчас, когда я сытый и добрый — самый раз.

— Пойдём, — потянула я его за собой в комнату и вместо объяснений включила компьютер, а войдя в Интернет, набрала в Яндексе свои полные инициалы.

Поисковик тут же выдал несколько сайтов, в которых упоминалась наша фамилия. Загрузив первый же сайт, я предложила Сергею:

— Читай!

И сама в порыве мазохизма заново пробежалась по заметке, из-за которой подверглась угрозе лишения кандидатской степени.

— Но это же чистейшей воды вранье! — возмутился Верницкий. — Ты же столько времени по ночам сидела, корпела, а этот писака что себе вообразил?

— Вот поэтому я и хочу привлечь Ракшаса. Пусть он выяснит, кому так приспичило опорочить моё доброе имя. Ведь из-за него я имела реальный шанс лишиться диссертации!

— Понятненько, — протянул Сергей. — А вот интересно, этого клеветника по суду можно привлечь к ответственности, или нет?

— Не знаю, — пожала я плечами, — но поинтересуюсь. У меня консультантов много.

— Правильно, — неожиданно поддержал меня муж. — Такие вещи нельзя оставлять безнаказанными. Совсем эти журналисты распоясались. Газет им мало, так они и Интернет решили превратить в одну сплошную «жёлтую виртуальность». Так что подключай своего Циклопа и пусть он разнесёт их сервер к чёртовой матери.

— Хорошо, так и сделаю, — взяла я под козырёк, несколько удивлённая агрессивностью супруга. Но, в конце концов, может же он переживать за меня?

И, передохнув с часик, я отправилась на работу в «Бастион».

Если первая половина дня прошла на высоком, предынфарктном уровне, то вторая половина явилась ей полной противоположностью. Я сидела буквально никакая, как амёба в первые минуты после деления. Но что удивительно, четыре часа работы моё состояние не ухудшили, хотя и не улучшили.

И вот, когда я, облегчённо вздохнув, закрыла офис и тихо побрела к ласточке, на стоянку въехали два Мишиных джипа и оттуда вывалили: сам Черкасов, Красовский, телохранители и прочий люд. Я поздоровалась с ними и побрела дальше, вытаскивая из сумочки ключи от машины.

— Валерия Михайловна! Постойте, — нагнал меня Константин Эдуардович. — У вас что-то случилось?

— Нет, — я равнодушно помотала головой и двинулась дальше.

— Но я же вижу, что что-то произошло, — не отставал от меня Мишин помощник.

— Просто я устала сегодня, и голова болит, — попробовала я соврать, но безуспешно.

Тут подоспел Миша, явно решив слегка откорректировать мои ближайшие планы. И вот они с Красовским, подхватив меня с двух сторон под локти, повели к лифтам. Сопротивляться было бессмысленно, да и не было сил. Меня сейчас можно было куда угодно повести, хоть на плаху, я бы слова против не сказала, поскольку опустошена была до предела, и даже за предел.

Однако, когда Константин Эдуардович лично сделал кофе с ирландским виски и взбитыми сливками, у меня стал просыпаться аппетит и вкус к жизни. И вскоре я уже вполне осмысленно взирала на окружающий мир и Мишу с его помощником.

Мы сидели на кухне, расположенной на четвёртом этаже «Бастиона», рядом с кабинетом Красовского. Мужчины составили мне компанию, вот только решили обойтись без кофе, ограничившись одним виски.

Вы знаете, поплакаться в одну жилетку — это хорошо, это действенный способ справиться с душевными терзаниями. Но поплакаться в две жилетки — это гораздо лучше. А тут и виски оказал тонизирующее воздействие. И свершилось чудо, я снова обрела способность улыбаться.

Разумеется, мои собеседники не смогли сдержать смеха, когда я только что не в лицах развернула перед ними утреннюю сцену под названием «пропавшие материалы». А когда закончила повествование, Миша заключил:

— Да, министерский наезд — это не слабо! Вот только одно меня смущает. Почему вы решили, что это дело рук Бурталова? На кой ляд ему связываться с Интернетом, если у него под рукой собственная газета?

— Одна рука писала, — коротко пояснила я.

— Тогда другое дело, — хмыкнул Миша и замолчал. — Ну и что думаете делать?

— Для начала хакера найму. Вдруг он что-нибудь да сумеет раскопать. А там поглядим. Кстати, а если удастся доказать, что эта статья — Бурталовская, его удастся привлечь к суду? Ведь Интернет — это тоже средства массовой информации?

— Ну-ка, Эдуардыч, просвети нас, любознательных, — оживился Черкасов.

Видимо эта тема его заинтересовала.

— Статья 129, часть вторая, — ответил Константин Эдуардович. — Ему светит штраф до двухсот МРОТ. Если же он уже был раньше осуждён по этой статье, то может получить исправительные работы. Но это надо конкретно смотреть. Меня в нашей специфической деятельности эта статья как-то до сегодняшнего дня не интересовала.

— А ты поинтересуйся, — с особым нажимом обратился к нему Миша. — И помоги Валерии Михайловне. Это дело святое. За клевету он должен ответить.

— Да что-то мне не верится, чтобы такой матёрый журналист да прокололся. Не мог он такое написать, не проверив, — поморщился Красовский.

— Так ведь потому он и не подписался под статьёй, — вступилась я на защиту своей версии. — Видимо думал, что никто копать не будет. Думал, что я сразу лапки кверху и сдамся. Не на ту напал. Любая литературоведческая экспертиза легко докажет, что статья написана Бурталовым.

— А что, Эдуардыч! И на старуху бывает проруха, — отреагировал Миша. — Что, журналюга лохануться не может? Давай, подключайся, попытка — не пытка!

— Как скажете, — легко согласился Константин Эдуардович.

— Ну вот, Валерия Михайловна, — вновь повернулся ко мне Черкасов, — щёки у вас порозовели, в глазах появился знакомый блеск. Совсем другое дело. Дать вам водителя, или сами домой доберётесь?

Как мне хотелось, чтобы в жизнь воплотился первый вариант, но я собралась с силами и с деланным равнодушием отказалась от помощи. А затем, посидев для вежливости с полчасика, попрощалась с Черкасовым и его помощником и отправилась восвояси.