Улисс три тысячи лет спустя. Современный миф

Римма Харламова

Мифы вечны: древние герои возрождаются в новые времена… Современный Одиссей, Улисс (на латыни), парнишка с греческими корнями, родился и вырос в американском городке Итаке и пережил удивительные приключения на службе в морской пехоте и в Береговой охране США. Книга стала маленькой энциклопедией американской глубинки и реальных боевых операций, а также возрождённых древнегреческих мифов.

Глава 3. Навестив близких на Итаке, Ули вступает в ряды морских пехотинцев и… вновь попадает в зону боевых действий, деликатно именуемых «миротворческой операцией». Ули и его товарищи попадают в плен, но им чудом удаётся спастись

Я превратился в имя…

Скиталец вечный с жадною душой

Я много видел, много мне знакомо.

Армейское начальство Ули долго кляло свое неумение мгновенно разбираться в людях, но (пусть и позже, чем надо бы, но всё лучше, чем никогда) все-таки пришло к выводу, что Ули должен служить в рядах морской пехоты. Физические данные у парня просто великолепные, а высокого интеллекта от него никто и не ждёт: армия и флот долго сочиняли шутки о тупости морпехов и, наконец, сами в них поверили.

— Этот шимпанзе говорит! Я слышал собственными ушами. Обезьяны ведь не говорят?

— Чёрт возьми, сэр, морская пехота и та говорит… так почему бы шимпанзе не заговорить?

Ричард Уормсер «Пан Сатирус»

Перед тем, как отправиться в учебный центр морской пехоты в Пэррис-Айленде, штат Южная Каролина, Ули поехал домой в короткий отпуск, наспех долечив ожоги в госпитале. Скромность ему никогда не была присуща (тренер-сержант всегда говорил: «Скромные — они уже под землей!»), но в ожидании счастливых слёз родителей, трепета Пенни и восторженных воплей бывших одноклассников Ули сделал серьёзное лицо и «Солдатскую медаль» не надел (только ленточку, вот это как раз скромно). Лаэрт, отец Ули, всегда сдержанный, суровый, был строг и молчалив, но обнял Ули не по возрасту мощно и долго не отпускал. Мама, конечно, немножко поплакала. Однако больше его не ждали никакие особые слёзы, восторги и трепет: всеобщее внимание приковал маленький Телемак — совсем не маленький для своего возраста, толстенький, крепенький, безмятежно возлежавший у всех желающих на руках, величественно сосавший большой палец ноги и сразу одаривший юного отца сиянием широкой беззубой улыбки. Немножко повозмущались, когда Фео под шумок подскочил к ребенку и радостно облизал ему личико: «Это негигиенично! Выгоните пса, он совсем обнаглел!» А уж когда Пенни взяла сына на руки и дала ему грудь, ахам и охам нет конца:

— Даже Ули столько не весил, когда родился! А попробуйте ущипнуть — не сможете, такой он плотненький, наш парень!

— Видите, как сосёт, видите?! Это же ну прямо помпа корабельная!

— Вы, дядюшка, хоть раз в жизни воду помпой на наших озерных суденышках качали?!

— Я всё в жизни видел и всё качал!

Новоиспечённые бабушки и дедушки — родители Пенни и Ули, еще вполне молодые (особенно мама Ули), ещё не осознавшие свой новый статус, — молча принимают поздравления. Молчит и Пенни… Ночью она спросит Ули: «Тебе правда хочется учиться убивать?» — а Ули ответит: «Не убивать, а защищать! И если чтобы защитить своих, надо будет убивать, так рука у меня не дрогнет». И положит тяжёлую загорелую руку со следами едва залеченных ожогов на полную горячую грудь Пенни.

***

На предплечье Ули почти сразу после начала занятий в тренировочном лагере морской пехоты появилась татуировка: Semper Fi, сокращение от латинского Semper Fidelis, «Всегда верен». А перед выпуском, после одиннадцати недель подготовки, — ещё одна: «Где мы — там победа…» Пенни приехала в Южную Каролину, оставив своим родителям на день Телемака и кучу бутылочек со сцеженным молоком, и уже успела обежать весь лагерь, в особенности — тренировочные площадки. Ули с удовольствием надевает пижонскую особенную парадную форму морпехов (Blue Dress Uniform), сочетающую все три цвета американского флага, и пижонский особенный головной убор («восьмиклинку» Garrison Cap), и огорчается только из-за невозможности прицепить пижонский особенный кортик (Mameluke Sword или NCO Sword), по чину положенный только офицерам или уоррент-офицерам. Он с гордостью показывает жене лагерь и рассказывает свою версию истории корпуса американской морской пехоты:

— Когда шла Война за независимость, в 1775 году, Второй континентальный конгресс одобрил создание двух батальонов морской пехоты для службы на кораблях Континентального флота. А в 1798 году Пятый Конгресс США формально учредил Корпус морской пехоты. Мы служим на кораблях и военно-морских базах, охраняем американские посольства, воюем в пустынях и джунглях, уничтожаем незаконные вооружённые формирования и эвакуируем гражданское население… И все двести тысяч морпехов находятся в прямом подчинении Президента США! Я уже записался на Программу по рукопашному бою, скоро получу жёлтый пояс, а там и другие пояса, и, главное, чёрный, это самый высший уровень.

— Ну-у, кто бы сомневался — такой драчун с детства…

— Это же не для драки, а для самозащиты и защиты! У нас вообще служат очень даже интеллигентные люди, а не простые любители мордобоя. Например, такой Павел Романов-Ильинский, из династии русских царей Романовых, троюродный брат цесаревича Алексея, — так он боевой подполковник морской пехоты, он тебе не в штабе сидя дослужился, он по-настоящему воевал.

— А ты помнишь, твой какой-то совсем давний древний предок был царём в Греции? Одиссей, то есть по-гречески тоже Улисс? И правил островом тоже по названию Итака, только в Греции.

— Вообще-то он не очень правил, а всё больше воевал. Тогда все цари воевали. А пока его двадцать лет не было на родине, — то воевал, то скитался, — так правила Итакой его жена, как и ты, тоже Пенелопа.

— Ну-у, и в Великобритании тоже все принцы королевской семьи должны отслужить в армии и повоевать, если война.

— И правильно, я бы таким принцем тоже мог быть, чтобы в армии!

— Ты для меня — самый Прекрасный Принц!..

И они еще долго целовались…

***

Когда подразделение морской пехоты, где начал службу Ули, высадилось в Сомали, он писал Пенни почти каждый день.

Из писем Ули к Пенни:

«Моё солнышко, моя сладкая радость, моя милая Пенни! Все время думаю о тебе и Телемаке, как вы там справляетесь, мои дорогие и прекрасные? Как растет мой любимый сыночек, что нового ему приносит каждый день? Как ты умудряешься так великолепно учиться — и заниматься малышом, кормить его маминым молочком? Твои тугие нежные груди — словно библейские реки, текущие молоком и мёдом. Как я тоскую по тебе, как я завидую Телемаку, как бы я хотел целовать их…

У нас ничего особенного не происходит, мы ведь не воевать сюда прибыли, а совсем напротив — умиротворить местных, помочь голодным, охраняя конвои с гуманитарной помощью. Это настоящая дикая Африка; меня, наверное, еще долго будут преследовать запахи и звуки пустыни. На полуострове Сомали сменилось много государств, начиная с Султаната Адель, а сейчас здесь соседствуют в тесноте и обиде целых четыре государства одновременно! Хотя вроде делить им особо нечего: в основном продают на экспорт бананы и кочевой скот довольно жуткого вида — грязный и тощий, но зато дешёвый. А чем кормить-то, когда кругом растут только рано высыхающие травы, колючие кустарники и кусты акации? Кроме мерзких домашних животных, тут живут не менее мерзкие крокодилы, леопарды, обезьяны, львы и огромное множество ядовитых змей, ну и иногда радуют глаз слоны и жирафы. Говорят, где-то в горах добывают ароматические смолы — ладан, камедь, мирру, — но я сам ничего такого не видел. Климат, как и у нас, делится на четыре сезона, но (в отличие от наших) один другого ужасней. Джилал начинается в январе, он самый сухой и жаркий, совсем нечем дышать; Гу — первый сезон дождей, с марта по июнь, сплошная грязь; Хагаа в августе — сезон сухих муссонов, с мелкой, словно пепел, пылью; а второй дождливый сезон, с сентября по декабрь, называется Дайр, и тогда к грязи присоединяется некоторый относительный холод. Зато небо здесь просто невиданное — высокое, огромное, созвездия яркие и совсем не знакомые, как будто мы оказались на другой планете. Во многом так и есть, это не просто другой континент, а другая планета, другие времена года, другие звезды, другие запахи, да и люди какие-то другие, непонятные…»

Из писем Пенни:

«Мой любимый муж Ули, я не умею красиво писать, но моя любовь к тебе так велика, что иногда мне даже больно под её тяжестью… Телемак растёт на глазах, а его собственные глазки такие умные и выразительные, как будто он всё-всё понимает, и поэтому я всё-всё ему рассказываю, когда он не спит… Главная наша новость — мы переехали к твоим родителям: им очень одиноко, и дом у них большой, а у моих всё-таки ещё двое шумных активных младших детей, кроме меня, а дом маловат. Мы подолгу гуляем втроём с Телемаком и Фео; Фео ответственно сторожит коляску малыша, а в свободное время гоняет белок. Мы поселились в двух спальнях на втором этаже, рядом с твоей спальней, в которую временами заходим в гости, и я пытаюсь почувствовать твой запах, утыкаясь лицом в твою подушку, но она пахнет только свежестью после стирки…»

А в конце письма вместо подписи Пенелопа рисует монетку в один цент — «пенни»…

…После благополучного прибытия гуманитарного конвоя местные жители принесли морпехам выдолбленные тыквы, наполненные густым ароматным темно-красным соком неизвестного растения. Что это было за такое снотворное пойло от неблагодарных сомалийцев — неизвестно, но все ребята из отделения Ули уснули (как, не дай Бог, убитые), спали долго (Ули во сне чудилось, будто его качает на палубе корабля, но при этом слышен скрип телеги), а проснулись — в плену, в огромной клетке из стволов тяжелого твердого дерева, запертой на два тяжелых висячих замка. К крыши клетки свисали плетеные из лиан мешки с белыми человеческими костями и черепами… много… сколько их?.. Вокруг клетки с невероятной скоростью бегал огромный темно-серый крокодил, прикованный к ржавой тяжелой цепи. Чуть подальше располагалась сомалийская деревня — несколько беспорядочно разбросанных хижин, крытых пожухлой травой; среди них выделялись две хижины побольше и повыше — наверняка принадлежащие вождю и колдуну. Клетку никто постоянно не охранял (кроме крокодила), но морпехи ни на секунду не оставались без наблюдения: мимо проходили костлявые женщины с вязанками хвороста, повсюду бегали и ползали голые дети со вздутыми животами, а время от времени тощие длинношеие воины, шагающие по трое и с явным трудом несущие тяжёлые копья, по очереди проверяли, все ли в порядке. К крокодилу даже они особо не приближались. Немногочисленные козы и овцы со свалявшейся бурой шерстью паслись тут же.

Увидев, что пленники проснулись, воины неспешно подошли к клетке и стали внимательно рассматривать морпехов; особенно их удивил Ули, возвышавшийся над всеми чуть не на голову. Неожиданные эмоции вызвал Вашингтон, могучий африканец из штата Оклахома, — вроде такого же цвета кожи, но абсолютный чужак, непохожий на местных жителей во всем остальном…

Внезапно появился роскошный колдун с высоко (чуть не на целый фут) взбитыми волосами, высоченный, мускулистый (в отличие от остальных жителей), ярко раскрашенный и увешанный раковинами и мелкими костями. Он шествовал в сопровождении нескольких уродливых и злобных старух и совсем юной девушки (лет пятнадцати) в одной только травяной юбочке. Девушка, странно похожая на колдуна (только в миниатюре), не могла отвести глаз от Ули, пока одна из старух не дернула ее за руку, уводя. Однако девушка успела жестами показать — то ли не ешьте, то ли не пейте… Впрочем, никто ей не поверил. Когда колдун подошел поближе, стало видно, как изуродована правая половина его лица: глубокие следы огромных когтей пересекали лоб и щеку, на месте правого глаза зияла бугристая впадина. На несколько мгновений встретились яростные, полыхающие ненавистью взгляды колдуна и Ули; колдун отвернулся первым… и указал длинным пальцем с остро заточенным ногтем (когтем?) на самого юного пленника — невысокого, румяного и круглощекого Стюарта из Южной Каролины. Ему и поднесли (просунули через решетку стволов) первую порцию еды — тушёной тыквы. Впрочем, остальных потом тоже не обидели — если не качеством, то количеством. Дали и воду в выдолбленных тыквах, с виду чистую, но с отвратительным привкусом… Когда наутро ребята проснулись с тяжелой головой и сухостью во рту, Стюарта уже не было с ними, а по деревне разносился аромат крепкого мясного бульона, варившегося в огромном каменном котле. Жители деревни с радостным смехом пытались угостить бульоном пленников, но те в ужасе отказались, а мексиканца Норберто даже вырвало, что вызвало у угощавших приступ особенно громкого хохота. На этот раз колдун указал на Норберто…

Воины, совершавшие вечерний обход, принесли новый плетеный мешок со свежими, еще остро пахнущими костями и черепом и привесили его к крыше клетки. Пленники старались на него не смотреть… Опять им принесли тушёную тыкву и воду, но некоторое время ни к еде, ни к воде никто не притрагивался. Только к вечеру, когда вся деревня, непривычно сытно наевшись, уснула, Ули заставил ребят поесть, а водой напоили крокодила, который на закуску ещё и с треском разгрыз долблёные тыквы, после чего сладко уснул, уткнувшись мордой в клетку.

Ночное небо рухнуло во тьму без промежуточных сумерек, немедленно после дневного палящего солнца; незнакомые яркие звезды казались пугающе близкими. Очередные часовые с копьями подошли уже в темноте — полупьяные от редкого и счастливого ощущения сытости, шатаясь и размахивая ключами, — и упали, споткнувшись о лежащего крокодила. Морпехи были готовы к их приходу; они просунули руки сквозь клетку и мгновенно сломали шеи всем троим. Внезапно появилась девушка в юбочке из травы. Она спокойно отобрала ключи у мёртвых воинов и открыла замки. Войдя в клетку, прыгнула на Ули, крепко обхватив его руками и ногами; Ули пытался осторожно освободиться, но девушка не отпускала и что-то горячо шептала, прижимаясь к его широкой груди упругим телом. Морпехи вооружились копьями, отобранными у воинов, и неслышно вышли на свободу. Они заранее решили, что возьмут в заложники и проводники колдуна (вождь слишком стар, его легко заменить, никто не будет ради него стараться, да и далеко он не дойдёт) и будут пробиваться к трассе близ океана, по которой шли гуманитарные конвои. Неожиданным препятствием стали старухи, тесно лежавшие возле хижины колдуна: среди них было трудно пробраться неслышно. Однако трудно не значит невозможно: не смогли проползти среди живых — пробрались среди мёртвых. Колдун, правда, проснулся почти сразу, — но морпехам хватило и короткого «почти». Они схватили его, одновременно придушив воинов охраны. Колдуну зажали и завязали рот и глаза, связали лианами руки и повели… Девушка, так и не отпуская Ули, жестами показывала дорогу. Шли молча. Дошли до клетки; крокодил сладостно потягивался во сне, громко и размеренно дыша; дверь медленно, с визгливым скрипом, раскачивалась на ветру. Ули, высоко подпрыгнув, сорвал с крыши последний мешок с костями, закинул за спину. Наконечником копья разбил замок на ошейнике крокодила: проснется свободным, может быть, убежит. Пошли дальше, не оглядываясь.

Шли до рассвета. Вышли к трассе, когда небо на горизонте чуть посветлело, окрасилось розовым, потом алым. Стояли недвижно, пока Ули не кивнул товарищам — те немедленно сломали колдуну шею и поволокли тело подальше от дороги, где и бросили, не пытаясь спрятать. Норберто не удержался и напоследок пнул колдуна ногой; попал случайно по голове; однако высоченная прическа, спружинив, не пострадала. Франсуа обеспокоенно спросил: «А когда найдут, на нас не подумают? А то мы тут миротворцы, понимаешь…» — на что Ули мрачно ответил «Отобьёмся! Да и звери тут тоже голодные, за день объедят начисто, если свои раньше не найдут» — и, бросив последний взгляд на колдуна, прекрасного и ужасающего даже после смерти, вдруг наклонился и резко сорвал с его шеи новейшее украшение — смертный медальон бедняги Стюарта.

Девушка еще крепче прижалась к груди Ули… потом встала на ноги, показала на свой живот, потом на Ули и изобразила, будто качает ребёночка. Ули в растерянности оглянулся: «Мужики, как ей объяснить, что я женат?» Вашингтон улыбнулся: «Может, ты просто расист?» Айра сказал очень серьезно: «Она нам всем жизнь спасла… поблагодари её, жена не узнает, а если и узнает, то простит». Словно по команде, морпехи отвернулись… Ули и не заметил, как оказался на траве… девушка оседлала его сверху… Он закрыл глаза, отдался на волю судьбы, не пытаясь сдержать накопившуюся мощь, и только мысленно шептал: «Пеннипеннипенни — а-а, о-о, да, да, да-а!!» Всё закончилось неожиданно быстро. Девушка встала, попрошалась печальным взмахом тонкой чёрной руки и мгновенно исчезла в зарослях, словно змейкой проскользнула. Ули подумал: «Родичи не узнают, что она нас вывела, подумают на колдуна; опять же его тело найдут у дороги… но если родится белый ребёнок…»

Из далекой дали послышался гул тяжелых машин… Морпехи ехали к своим, не глядя друг на друга. Ненависть к несчастным дикарям поутихла, остались горечь и боль от потери товарища… Ули вдруг заметил длинную кровавую царапину на своей руке — проклятье, неужели колдун успел? Или крокодил? Оба опасны — у одного гниль под ногтями, у другого в зубах; не забыть бы сделать укол противостолбнячной сыворотки. Отвратительная страна, как люди тут вообще выжили, в этом жутком климате, среди этих жутких зверей и жутких змей? Можно ли вообще им помочь или любые попытки бессмысленны? Что можно здесь изменить — ведь люди останутся прежними, если даже мы их накормим, подлечим и не дадим слишком часто убивать друг друга?

Чувствую, подумал Ули, мы еще сюда вернемся.

Операция в Сомали была проведена международными миротворческими силами по решению Совета безопасности ООН. В результате гражданской войны в 1992 году погибло более полумиллиона жителей полуострова; они стали жертвами сражений и партизанских вылазок конфликтующих кланов или умерли от голода. Войска США обеспечивали безопасность гуманитарных конвоев (везли сюда медикаменты, лекарства, продукты, одежду) и, по возможности, захватывали в плен предводителей вооруженных банд. В войне, в общей сложности, участвовали более 42 тысяч военнослужащих США. Погибло 35 американских солдат, 153 были ранены. О потерях противника точных данных нет. Недолгий мир в Сомали, наступивший после 1993 года, стоил Америке примерно два с половиной миллиарда долларов.

Полвека войн США, Vesti.ru