Дневник Ноэль

Ричард Пол Эванс, 2017

Джейкоб Черчер – автор бестселлеров. Уже почти двадцать лет он не был дома – с тех самых пор как мать выгнала его, когда ему было всего шестнадцать. И вот за несколько дней до Рождества раздается звонок: мать скончалась и оставила ему дом. Чтобы обрести душевный покой, Джейкоб возвращается в место, где вырос. Но оказывается, этот дом хранит не только грустные воспоминания. Мать Джейкоба с годами стала настоящей барахольщицей, и среди вещей мужчина обнаруживает дневник некой Ноэль. Кто она? Что забыла в этом доме? И тут на пороге появляется Рейчел. Девушка ищет свою биологическую мать, которая отдала ее на удочерение. В поисках ответов на вопросы Джейкоб и Рейчел начинают поиски Ноэль. Они не знают, найдут ли ее, но в их жизни постепенно появляются другие важные вещи: милосердие и шанс на любовь.

Глава четвертая

10 декабря

Когда я проснулся, солнце уже давно встало. Я спустился в тренажерный зал отеля, позанимался, затем вернулся в номер, принял душ и оделся. На телефон пришло сообщение от Лори.

«Удачи сегодня!»

«Удача мне пригодится», — подумал я.

Завтракать не стал, сразу спустился вниз. Сегодня «Порше», словно машина времени, перенес меня в те места, которые, как мне казалось, давно исчезли с лица земли и оставались только в моей памяти.

Чем ближе я подъезжал к дому, тем сильнее накатывали самые разные чувства. Проезжая по старым улочкам, я будто слушал исцарапанные виниловые пластинки на патефоне — шорох иглы, скользящей по поверхности пластинки, был неотъемлемой частью музыки, как и сами песни.

После переезда из Юты я так ни разу и не бывал в этом доме. Да что уж говорить, я и в Юту вернулся впервые. Не то чтобы у меня не было возможности, скорее, не было в этом потребности. Местные газеты, «Дезерт ньюс» и ее заклятый враг «Солт-Лейк трибьюн», часто писали обо мне, называя меня «сыном Юты», хотя я никогда не претендовал на такое звание. Я не давал интервью ни той, ни другой газете, отказывался устраивать автограф-сессии или выступать, хоть мне и сулили немаленький гонорар, только потому, что это была Юта.

И вот я здесь, не за деньгами, не для прессы, не под фанфары, крадусь тихо, словно вор в ночи. Или, может, лучше сравнить меня с солдатом, который один возвращается на поле боя, где был ранен. Мой собственный Юта-Бич.

* * *

Во всем районе царила разруха. И, похоже, в ближайшем будущем никто его облагораживать не собирался. Почти на каждом доме висел американский флаг или алая буква «U», символ университета Юты. Большинство дворов были огорожены проволочной сеткой или снежными насыпями. На подъездных дорожках стояли настолько старые автомобили, что их уже можно был причислять к коллекционным — скорее всего, они ни разу не меняли владельца. Некоторые из них мне даже показались знакомыми — я помнил их с детства.

Приближаясь к дому, я чувствовал нарастающую во мне тревогу. Куда ни глянь, отовсюду ползли воспоминания, по большей части неприятные. Как вот этот покосившийся дом с пластиковыми фламинго, скаредная хозяйка которого каждый день кричала на меня, когда я шел из школы, чтобы не наступал на ее газон. Или вон тот, через два дома отсюда, где жил старик, который как-то раз жег листья, когда я проходил мимо, а потом обвинил в поджоге меня и грозился вызвать полицию. Возможно, это был просто бедный район, но мне всегда казалось, что он насквозь пропитан желчью.

Подъехав еще ближе к дому своего детства, я увидел высокий кряжистый дуб, где погиб мой брат. Я видел тогда, как Чарльз взобрался на дерево, а потом случайно схватился за высоковольтный провод, и его ударило током. Послышался громкий треск, и брат упал на землю в нескольких метрах от меня. Я был единственным свидетелем и сломя голову бросился домой за помощью. Даже сейчас мне стало дурно от одного вида этого дуба.

Наконец я подъехал к дому. Как и все вокруг, он тоже стоял в запустении. Это был простой одноэтажный дом из красного кирпича с белыми облезлыми рамами и одним чердачным трехстворчатым окном. На крыше с полметра снега, с водостока по всему периметру свисали сосульки. Одна, с южного угла дома, доросла до земли, образуя столб, будто в пещере сталактит слился со сталагмитом.

Засыпанные снегом бетонные ступеньки поднимались к небольшому крылечку, на которое выходила белая парадная дверь, скрывающаяся за алюминиевой решеткой.

Все казалось намного меньше, чем в детстве. Я слышал, так бывает, когда возвращаешься в места своей юности. Может, когда ты маленький, все видится большим. А может, просто наш мозг работает по принципу зеркала заднего вида, только не уменьшает, а увеличивает.

Огромный почтовый ящик так и стоял на своем месте, весь покрытый льдом. В детстве я часто думал, что мог бы легко в него поместиться. Лет в шесть несколько раз даже был готов наклеить на себя марку и залезть внутрь. Мне кажется, это кое о чем говорит.

Палисадник окружала переросшая изгородь из пираканты, на фоне снега алели яркие гроздья ягод.

Перед домом стоял двухместный серебристый «Мерседес-Бенц», внутри сидели двое. Водитель увидел меня в зеркало заднего вида. Когда я заглушил мотор, он вышел и направился ко мне. Невысокий мужчина с блестящими, аккуратно уложенными волосами. Розовое поло, джинсы и легкие туфли. Я вышел навстречу.

— Мистер Черчер? — поприветствовал он меня.

— А вы, должно быть, Брэд Кэмпбелл, — пожал я ему руку.

— Рад встрече, — произнес адвокат и как бы между прочим взглянул на дом. — Ну как? Нахлынули воспоминания?

— В машине ваша жена? — вопросом на вопрос ответил я.

— Да, — замялся он. — Ее зовут Кэти. Простите, упросила меня взять ее с собой. Она так надеялась увидеться с вами.

— Так в чем же дело? Скажите, чтобы выходила, — предложил я.

Брэд повернулся к машине и махнул рукой. В тот же миг с пассажирского сиденья, словно на пружинах, подскочила его жена. С собой у нее была неподъемная холщовая сумка. От моего вида лицо ее перекосило то ли от страха, то ли от ужаса.

— Добрый день, Кэти, — сказал я.

Кэти Кэмпбелл поставила сумку с книгами на промерзшую землю и протянула руку.

— Мистер Черчер, не представляете, как я рада вас видеть.

Честно сказать, я представлял. На ногах у нее почему-то были разные кроссовки. Может, это такая мода здесь, в Юте.

— Благодарю, — взял я ее за руки. — Я тоже очень рад нашей встрече.

— Это вы только так говорите, — проговорила она дрожащим от волнения голосом. — Уверена, вас уже тошнит от всего этого. Могу ли я попросить вас подписать мне несколько книг?

— С превеликим удовольствием.

— Я и ручку захватила, — Кэти протянула мне маркер «Шарпи», потом наклонилась и принялась вытаскивать содержимое сумки. Всего было пять книг, которые она стопкой держала теперь в руках. — У меня и другие ваши книги есть, но я не хотела слишком докучать, поэтому принесла только самые любимые.

— Пойдемте к машине, — предложил я, взял у нее книги, положил на багажник «Мерседеса» и принялся подписывать.

— Огромное спасибо. А можно с вами сфотографироваться? — спросила она, когда я закончил.

— Конечно, — не стал противиться я.

Она достала телефон.

— Брэд, сфотографируй нас.

Брэд смущенно подошел к нам. Взял телефон и направил на нас камеру.

— Подними повыше, — предупредила его жена. — Всегда держи камеру выше, чтобы спрятать подбородок.

— Знаю, знаю, дорогая, — он несколько раз щелкнул. — Сделал три снимка.

Кэти отодвинулась от меня.

— Еще раз больше спасибо, мистер Черчер. Подруги обзавидуются. — Она сложила книги обратно в сумку, бросила на меня последний взгляд и вернулась в машину.

— Мне так неловко, — промямлил Брэд. — Она вас обожает, — он глубоко вздохнул. — Ладненько, приступим к делу. — Из переднего кармана брюк адвокат вынул связку ключей на металлическом кольце, пробежался по ним пальцами, отцепил один и протянул его мне. — Не возражаете, если я тоже войду? Хочу убедиться, что все в порядке.

— Не возражаю. — Я повернулся к дому и по растрескавшейся бетонной дорожке направился к крыльцу. — Осторожно, здесь скользко. Не упадите, — улыбнулся я ему. — Если честно, не хочу, чтобы вы меня потом засудили.

— Да что вы, — воскликнул он, — жена меня после такого тут же бросит.

С дороги кирпичный дом выглядел так же, как раньше, хотя, как и я, был немного потрепан и заметно постарел. Однако внутри все кардинально изменилось. Увиденное повергло меня в ужас.

Шторы плотно задернуты, но даже в тусклом свете я видел, что вся комната завалена хламом. Правда, завалена — это мягко сказано. Скорее, погребена под грудами барахла. Комната напоминала домашнюю свалку. Куда ни глянь, отовсюду вздымались пирамиды покрытого слоем пыли скарба. Я повернулся к Брэду.

— Мать страдала патологическим накопительством?

— Это определенно тот самый случай. — Он с любопытством взглянул на меня. — Разве при вас у нее не было такой мании?

— Нет. Даже наоборот. — Я нащупал выключатель и включил свет. Одна на другой высились коробки, повсюду лежали газеты, тут и там виднелись черные мешки для мусора. Что в них, определить было невозможно, не считая открытых коробок, откуда торчала одежда, старые бумажные книги — целая кипа дешевых любовных романов — и стопки кассет для видеомагнитофона. Я поднял одну.

— Кассета. Неужели она думала, что они еще когда-нибудь пригодятся?

— Видимо, поэтому она и не разрешала мне заходить, — предположил Брэд.

Я огляделся.

— Похоже, она никогда ничего не выбрасывала.

«Не считая меня», — подумал я.

— Накопление — это очень интересная патология, — начал мой спутник.

Я посмотрел на него.

— Интересная — в смысле странная?

— Это навязчивая идея. Любое компульсивное влечение можно назвать странным.

— Только посмотрите на весь этот хлам. Это же болезнь.

— Как-то раз я имел дело с барахольщицей. Женщина подала в суд на свою же церковь. Ей делали операцию по замене коленного сустава, и пока она лежала в больнице, друзья из Общества милосердия навели в ее доме порядок. Женщина хранила у себя все, что можно. В гостиной даже фарфоровый унитаз стоял, я не шучу.

Волонтеры из церкви заполнили ее барахлом два двадцатикубовых мусорных контейнера. Когда закончили, прочистили паром все ковры и даже немного подкрасили стены.

Все ждали, как она удивится и обрадуется, выписавшись из больницы. Женщина действительно удивилась. Упала в обморок. У нее был настоящий нервный срыв, и еще месяц она провела в психиатрическом отделении. Она подала иск к церкви на три миллиона долларов.

— Что за Общество милосердия? — поинтересовался я.

— Женская организация в мормонской церкви. Название в данном случае звучит несколько иронично. Никакого милосердия, по мнению пострадавшей, ей не выказали.

— Вы были на стороне истицы?

— Я представлял церковь.

— Выиграли?

Брэд серьезно посмотрел на меня.

— Я всегда выигрываю.

Я пробрался немного вглубь комнаты.

— Здесь холодно. Похоже, отопление отключили?

— Нет. Законы Юты не позволяют этого сделать посреди зимы. — Он ткнул пальцем в ближайшую стену. — Там есть термостат.

Я подошел к прибору. Датчик показывал тринадцать градусов.

— Тринадцать, — констатировал я. — Теперь понятно, почему так холодно. — Я повернул регулятор на двадцать четыре и услышал, как включилось отопление.

Мать проложила тропинку между завалами, которая петляла через весь дом. Брэд неотступно следовал за мной по этому лабиринту. Мы будто первопроходцы исследовали новые земли. Нам только факелов не хватало. Хотя, если бы у меня был факел, я бы вряд ли удержался от искушения сунуть его в этот хлам и сбежать отсюда.

— Здесь ужасно пахнет, — пожаловался я. — Зря мы не надели маски или респираторы.

— Не могу не согласиться. Скопившееся старье очень опасно для здоровья. Собственно говоря, на этом я и выстраивал свою защиту в суде против той женщины. Я настаивал на том, что она создает биологическую опасность для общества, не говоря уже о пожароопасной обстановке. То, что сделали прихожане церкви, вычистив ее дом, мало чем отличается от закрытия наркопритона. Она подвергала опасности не только себя, но и соседей.

— Присяжные с вами согласились?

— Да. К счастью для нас, она не вызывала особой симпатии. Постоянно называла суд «кучкой идиотов», а всех, кто участвовал в уборке у нее в доме, хотела на всю жизнь упечь за решетку.

Я продвинулся еще дальше и добрался до гостиной — ироничное название, учитывая, что, кроме плесени, гостей в этом доме не бывало. Здесь были вещи, которые я помнил еще с детства. Вышитая картина бабушки Мозес и небольшая копия «Поцелуя» Родена.

Когда-то рядом с камином стояло пианино. Честно признаться, я не мог понять, на месте ли оно сейчас — кругом возвышались коробки.

— Мне кажется, где-то там должно быть пианино, — предположил я. — «Стэйнвей». Оно досталось ей от дяди.

— «Стэйнвей Модель О» 1914 года. Стоит тысяч сорок.

Я посмотрел на адвоката.

— Откуда вы знаете?

— Оно указано в завещании. На нем уже двадцать лет никто не играл. Если здесь покопаться, уверен, найдутся и другие сокровища.

— А можно просто поднести спичку.

Брэд упер руки в бока.

— Знаете, есть компании, которые специализируются на разборе таких завалов. Они приедут и наведут порядок. Могу порекомендовать одну.

Я продолжал разглядывать кучи мусора.

— Может, потом. Не сейчас. Сначала сам хочу разобрать.

— Тогда могу подсказать, где взять баки для мусора.

— Вот это мне пригодится.

— Телефон [phone]. Я скину вам эсэмэской.

Я вопросительно поднял на адвоката глаза:

— Зачем вы держите в памяти этот номер?

— Они проходили в качестве свидетелей по тому делу, — пожал плечами Брэд. — И я легко запоминаю цифры.

— А не забыли ли вы о своей жене, которая все это время сидит в машине?

— Да ничего страшного. Наверняка читает вашу книгу. У нее не так много любимых авторов, так что, если нет ничего нового, Кэти читает вас. Самое смешное, что она никогда не помнит, чем все закончилось, поэтому каждый раз как впервые. Клянусь, эта женщина может сама себе устраивать сюрпризы.

Я улыбнулся.

— Буду благодарен за баки.

— Я сам с ними созвонюсь. За ними должок. — Он взглянул на часы. — Сегодня уже, наверное, поздно, а завтра воскресенье. Узнаю, смогут ли они подвезти баки в понедельник утром.

— Спасибо.

— А ведь с домом могло быть еще хуже, — вставил Брэд.

— Разве может быть хуже?

— Хорошо, что она не держала кошек. — Он почесал голову и сказал: — Я пойду. Звоните, если что.

— Никакие документы подписывать не надо?

— Надо, но не сейчас. Завещание еще не подтверждено. Я зарегистрировал его через день после смерти вашей матери. Так что придется подождать еще недели три-четыре.

— То есть дом пока не мой, — констатировал я.

— Не ваш. Но поскольку других наследников нет, то в соответствии с политикой нашей фирмы мы обязаны связаться с будущим владельцем, чтобы вы заранее могли привести дом в порядок. У нас были случаи, когда дома сгорали до передачи прав наследникам. Это был какой-то юридический кошмар.

— Понятно. Спасибо.

— Вам спасибо. Вы на целый день, даже на месяц, да нет же, на целый год осчастливили мою жену. — Брэд засмеялся. — Черт возьми, вы осчастливили ее на всю жизнь. — Он развернулся и опрокинул груду коробок. — Простите. — Вышел из дома, закрыл за собой дверь и оставил меня одного посреди хаоса.