Череп под раковиной

Розалина Будаковская (2024)

Рождество — самое ненавистное время для Габриэля Стоуна. Каждый год Габриэль покидает Лондон, чтобы развеяться и забыть о существовании нелюбимого праздника. Погрязнув в работе, он забывает спланировать поездку, а когда вспоминает — билеты уже распроданы. Однако на следующий день среди утренней почты Габриэль находит билет на экспресс. Не раздумывая, мужчина собирается и едет на вокзал. В поезде он вынужденно знакомится с Лиззи Льюис, получает записку без текста от неизвестного, а ночью, когда поезд застревает в лесу из-за завала, видит призрака, как две капли воды похожего на новую знакомую.Что всё это значит? Кто-то пытается свести Габриэля с ума, или призрак настоящий и ему есть, что сказать?

Записка

За окном падал снег, на перроне бегали люди. Одни плакали, обнимались, другим хватало мозгов и мужества держать эмоции при себе, счастливо улыбаться и желать уезжающим хорошего пути. В конце, конечно, и они начинали реветь, но это уже не столь важно. Этого не увидят те, кого они провожают, а значит не останется камня на сердце.

Моим провожающим был дворецкий Альберт. Он ничем не отличался от других провожающих: незаметно утирает слёзы носовым платком и высматривает меня в окнах вагона. Будь Альберт женщиной, я бы с полной уверенностью считал, что он надеется выйти за меня. Однако, к счастью, он мужчина, у которого в крови болезненное желание кого-то опекать. Иногда забота переходит всякие границы, но по большей части Альберт хорошо справляется со своей работой.

До последнего вагон оставался пустым. Я надеялся провести дорогу в одиночестве, но перед самым отбытием напротив меня села девушка. Она расстегнула верхние пуговицы светлого пальто, скинула с головы нежно-розовый палантин и расправила смятые золотистые кудри. Несмотря на приятную внешность спутницы, я всё же расстроен — надежда на долгожданную тишину рухнула как карточный домик. Из сумочки девушка достала увесистую книгу, и моё разочарование поубавилось. Может, она будет молча читать? Пусть не открывает рот все следующие десять часов, но, как назло, девушка всё-таки заговорила:

— Так нервничаю в поезде. Никогда их не понимала, — девушка неловко засмеялась, покраснела и сжала от волнения книгу. — А Вы?

— Нет, — нехотя ответил я, достал из внутреннего кармана виски и сделал глоток. Горло обожгло алкоголем, я почти расслабился.

— Общаться не любите, — она продолжала улыбаться, но с каждой секундой её улыбка казалась всё более и более натянутой.

— Неужели так заметно?

— Лиззи Льюис, — несмотря ни на что, продолжала девушка. — А Вас как зовут?

— Если мне не изменяет память, мы уже пришли к выводу, что я не люблю общаться.

— Это не общение, это знакомство, — не отступала мисс Льюис и в её голосе чувствовалась жёсткость. — Так как же Вас зовут? Или мне называть Вас мистер Ворчун?

— Габриэль Стоун, — сквозь зубы ответил я. — Всё? Довольны? Теперь оставите меня в покое?

— Как я могу оставить Вас после того, как узнала Ваше имя? Это будет крайне невежливо. Словно я только этого и добивалась.

— Я как-нибудь переживу.

К моему удивлению, Лиззи Льюис замолчала, высматривая кого-то на рядах за моей спиной. Затем она взяла книгу и сумочку, вскочила с места и ушла. Ох, наконец-то, я остался один! Провести всю поездку в своём купе я не хочу, но и чтобы вот так подсаживались незнакомцы, мне тоже не прельщает. Всё же я выбрал второе, отхлебнул ещё виски и отклонился на мягкий подголовник.

Рождество — явно не мой праздник. Не люблю его. Не отмечал ни в юности, ни с покойной женой, ни сейчас. Мой отец считал Рождество бессмысленной тратой денег, а верить в то, что существует кто-то выше человека, он напрочь отказывался. Ребёнком я тайком высматривал Санту у окна, а повзрослев, понял, каким был дураком всё это время. Никто не поможет просто так, никто не вручит подарок за то, что ты хорошо себя вёл.

Я горжусь, кем я стал, чего добился за свои сорок лет, но воспоминания о детстве и Рождество каждый год нагоняют на меня необъяснимую тоску. Обычно я стараюсь выбираться из Лондона куда-нибудь, где нет снега, пережидаю там всеобщие «дни сумасшествия» и возвращаюсь к делам. В этот раз навалилось столько работы, что я очнулся только в ночь на восемнадцатое декабря. Поехать заграницу уже не удавалось, я был подавлен. Остаться в Лондоне означало бы то же самое, что выйти на улицу и отмечать Рождество вместе со всеми! Я бы не вынес.

На следующий день я нашёл среди свежей почты конверт с билетом на поезд. Альберт не признавался, но мне и не нужно это, я знаю, что билет купил он. Дорожная сумка была собрана в тот же вечер, а сегодня рано утром я уже ехал на вокзал.

Вдруг меня потянуло в сон. Во всем виноват алкоголь. Кажется, я успел задремать, пока меня не разбудил стюард. Молодой мужчина с ярко-рыжими, слегка взлохмаченные с правой стороны, волосами наклонился ко мне:

— Прошу прощения, — изо рта у него разило перегаром и крепким кофе, — мистер Стоун, Вам просили передать это, — стюард положил передо мной на стол сложенный листок плотной бумаги. — Хорошего отдыха! — вполголоса пожелал он и удалился.

Записки… Что за глупости? Я снова потянулся за виски, но недоброе предчувствие оказалось сильнее, чем можно было предположить. Я спрятал записку в карман пиджака и удалился в своё купе. В этом вагоне оставался я один. Никого больше. Даже той настырной Лиззи Льюис. Так тихо, даже не верится, что нахожусь в поезде. Я прошёл дальше, прислушиваясь к едва различимым звукам снаружи.

В коридоре спального вагона я столкнулся с ещё одним пассажиром. Седовласый, упитанный, среднего роста и в шляпе-котелке.

— Прошу прощения, — пробормотал он, приподняв шляпу, и хрипло рассмеялся: — Без очков дальше собственного носа не вижу.

Я ничего не ответил. Он напомнил покойного отца: тот тоже до последних дней носил котелок, приподнимал его при встрече и говорил также хрипло. Слова комом встали в горле. Я невольно вжался в стену, уступая дорогу.

— Не утруждайтесь, молодой человек, — тем не менее мужчина прошёл мимо боком, — здесь места хватит троим разойтись, — он остановился, наклонился ко мне и хитро усмехнулся: — Только дамам об этом не говорите.

— Не скажу, — засмеялся я и протянул руку. — Габриэль Стоун.

— Ох, я знаю, кто Вы. Ваше имя по всему городу, — несмотря на седину, сил у моего нового знакомого хоть отбавляй. Он поднял на меня полупрозрачные голубые глаза. Увидел бы я такие глаза издалека, то без зазрения совести решил бы, что их обладатель потерял зрение, но судя по тому, как бегали зрачки этого господина, видел он получше меня. — Я не так известен. Разве только в узких кругах. Николас Дженкинс.

— Рад знакомству, — кивнул я.

На этом мы разошлись, но я ещё не раз оглядывался. За всю свою жизнь я не встречал человека более похожего на моего отца, чем Дженкинс. Да и имя кажется каким-то очень знакомым. Что за круги он имел в виду? Может, я уже слышал о нём? Больно уж зацепило имя. Николас Дженкинс… Я повторил его ещё несколько раз прежде чем, дошёл до своего купе, а затем оно продолжало крутиться у меня на языке. И с чего бы? Я снял пиджак и ботинки, лёг на кровать, заложив руку под голову и прикрыл глаза. Веки слипаются, а спать под грохот поезда трезвым я не умею. Лежу, потягиваю виски время от времени и просто стараюсь не прислушиваться особо к шуму в соседнем купе. Это не моё дело, даже если любопытство разбирает. Но пара случайно услышанных фраз намертво застряли в моей голове:

— Ты думаешь, тебе сойдёт это с рук?

— Моя дорогая, так всегда было.

— Не в этот раз, Джонс, не в этот раз.

В конечном счёте виски меня разморил, и я провалился в сон младенца. Не помню, когда в последний раз так крепко спал.

Спустя время меня разбудил стюард стуком в дверь.

— Мистер Стоун? — негромко, но отчётливо слышалось с той стороны. — Мистер Стоун?

— Да? — я рывком принял сидячее положение и потёр затылок. Перед глазами ещё всё слегка двоится, циферблат часов в темноте не видно. Понятия не имею, насколько меня сморило. — Да, в чём дело?

— Мистер Стоун, ужин будет подан через полчаса, — уведомил он. — Вы просили напомнить.

— Да, — немного растерянно ответил я, пытаясь в темноте нащупать выключатель. — Да, я буду.

— Попрошу оставить Вам место с лучшим видом, сэр.

Стюард должен был пройти дальше, но мне кажется, именно за моей дверью до сих пор кто-то стоит. Я выглянул в коридор, но никого не увидел. Похоже, дневной сон дурно на меня влияет. Отмахиваясь от остатков дрёмы, я вспомнил о таинственной записке, потянулся к пиджаку, достал её из кармана и развернул.

— Что за чёрт?!

Я не сдержался и швырнул бумажку на стол — листок абсолютно чистый! Что это было? Кто-то хотел напугать меня? Тогда ему стоило придумать что-нибудь поинтереснее!

В вагоне-ресторане людно, шумно и так сильно пахнет шампанским. Меня встречает всё тот же рыжий стюард и провожает за свободный стол. Вид из окна действительно был бы неплохим, если бы в темноте можно было хоть что-нибудь рассмотреть. Стюард пожелал хорошего вечера, уже собрался отойти, но я успел схватить его за руку:

— От кого была записка? Кто просил передать её мне?

— Боюсь, не смогу Вам помочь с этим, сэр, — молодой человек наклонился ко мне. — Я не спросил имени.

— Мужчина? Женщина? С поезда? С перрона?

Стюард занервничал и заметно покраснел.

— Женщина, — негромко произнёс он. — Лицо прятала, но я видел прядь чёрных волос из-под платка. Она едет в этом поезде.

Я перевёл взгляд на присутствующих и отвлёкся. Стюард воспользовался моментом, чтобы сбежать, а к моему столу подошёл официант и, пока он в красках рассказывал сегодняшнее меню, мне не давали покоя темноволосые девушки. Их всего три, но лишь у одной цвет прядей можно принять за чёрный. Я всё ещё не уверен. Можно ли доверять глазам стюарда, от которого несёт перегаром?

— Виски, — ответил я, когда официант закончил. — И что-нибудь… не слишком жирное.

— Исполню как можно скорее, мистер Стоун.

Позже я снова увидел Лиззи Льюис. Девушка гордо переступила порог, не упуская ни одного гостя из виду. В следующее мгновение её строгое лицо озарила озорная улыбка, и мисс Льюис направилась ко мне. Не знаю, заметила ли она меня или ей просто приспичило ужинать именно в этой части вагона, но я уже напрягся и молился, чтобы Лиззи Льюис не садилась за мой стол. Однако в очередной раз мисс Льюис будто специально сделала всё наоборот.

— Ох, мистер Стоун! — воскликнула она, расположившись напротив меня. — Какая приятная неожиданность! Я боялась, что больше не увижу Вас сегодня.

— От чего же?

— Вы показались мне таким уставшим, — Лиззи подпирает голову рукой. — Думала, проспите до утра.

Я не нашёл что ответить, продолжил есть, но задумался: а не Лиззи Льюис на самом деле передала записку? В конце концов, подговорить стюарда — много ума не нужно. Но зачем? Зачем нужна записка, где ничего нет? Это угроза? Предупреждение? Провокация?

— Вы опять хотите сидеть в одиночестве? — Лиззи обвела меня взглядом. — Да бросьте, мистер Стоун! Это же так скучно!

— Если Вам, мисс Льюис, скучно сидеть со мной, то здесь полно свободных столов. Я Вас не держу.

— Рождество же, Габриэль! — девушка легкомысленно сжала мою руку. — Пойдём к остальным? — она оглянулась в начало вагона, где во всю за ужином хохотала компания из пассажиров. За ними с любопытством наблюдали официанты и бармен и улыбались. — Или Вам так нравится быть угрюмым стариком?

— Да что Вы себе позволяете?!

— Так докажите, что я говорю неправду! — мисс Льюис настойчиво взяла меня за руку. — Идём к остальным! Не хотите доказывать ничего мне, так хотя бы себе докажите, что Вам ещё не пора в гроб!

После этих слов Лиззи с чувством выполненного долга ушла к шумной компании, а я остался наедине со словами, которыми она меня наградила. Старик… Я похож на старика? Вовсе нет! Я так не считаю! Я просто люблю быть один, я просто люблю тишину и размеренность. Разве это делает меня старым?

Всеми силами пытаюсь убедить себя, что нелепые высказывания нисколько меня не задели, но тем не менее аппетит пропал. Я приступил к десерту, когда появилась мисс Льюис, но теперь и кусок в горло не лезет, а ведь к вечерней чашке чая у меня был изумительный штоллен[1]! Я разозлился и, будто назло, решил всё-таки присоединиться к весёлым пассажирам. Они даже не спросили, кто я и что мне нужно, просто сели немного плотнее друг к другу, чтобы появилось место для ещё одного человека за столом.

— Ох, Габриэль, это Вы! — сквозь смех сказал Николас Дженкинс. — Садитесь, садитесь!

Честно говоря, без шляпы-котелка его сложно узнать. Знакомого я признал в нём только из-за голоса и седых волос.

За столом шестеро человек, не считая меня. Все назвали свои имена, даже что-то рассказали о себе, но, к удивлению, я практически никого не запомнил. Мне знакомо лицо Лиззи Льюис и из моей памяти уже никакими средствами не вытравить её упрямства и прямолинейности. Николаса я тоже уже встречал ранее, а вот остальные… Как белые пятна, будто их и нет, а вместе с нами на самом деле канун Рождества отмечают призраки.

[1] Штоллен — традиционный немецкий рождественский кекс. Выпекают не только в Германии, но и в других странах.