Последняя камелия

Сара Джио, 2013

Англия, 1940. Флора Льюис получает заманчивое предложение от загадочного «цветочного вора». Она должна отправиться в Англию, чтобы отыскать в саду старинного поместья редкий сорт камелии. Флора вынуждена поступить в дом лорда Ливингстона в качестве няни. И вскоре она находит в комнате умершей при неясных обстоятельствах леди Анны альбом для гербария со странными пометками… Нью-Йорк, наши дни. Рекс Синклер предлагает своей жене Эддисон уехать на время в пригород Лондона. Он хочет написать книгу, и Эддисон находит для будущего романа материал: историю о прекрасной камелии, которая когда-то росла в саду самой королевы.

Глава 2. Флора

Нью-Йорк-Сити

9 апреля 1940 года

— Ты не забыла упаковать свое твидовое пальто? — с усталым видом спросила меня мама. Ветер растрепал ее седые волосы, и она убрала их перепачканным в муке рукавом.

— Мама, — ответила я, поглаживая свой серый пиджак. — У меня есть вот это. Пальто не понадобится.

— Но пиджак слишком легкий, — возразила она. — А в Англии холодно, Флора.

— Все будет хорошо, — заверила ее я. Я знала, что мамино беспокойство вызвано вовсе не моим выбором одежды, и отчетливо понимала, что она вот-вот зарыдает. — Пожалуйста, мама, не беспокойся. — Я обняла ее одной рукой.

Она закрыла лицо руками.

— Мне просто не хочется, чтобы ты уезжала.

— Ой, мама… — Я вытащила из кармана носовой платок. В правом углу виднелись вышитые красной нитью мои инициалы — Ф. А. Л. Она только что закончила паковать вещи, а за несколько часов до моего отъезда сложила всю одежду в идеальные плотные стопки.

— Не надо расходовать на меня платок, — сказала мама, хлюпая носом. Папа взял ее за руку. — Посмотри на меня еще раз. — Она вздохнула и взяла меня за руки. — Моя маленькая девочка, ты стала совсем взрослой.

Я была их единственным ребенком. Маме и папе, наверное, хотелось, чтобы я жила с ними вечно, просыпалась до рассвета, чтобы хозяйничать в пекарне под нашей квартирой в Бронксе, с первыми лучами солнца готовила тесто, выкладывала на поднос батоны и булочки для столпившихся покупателей. Я умело вела дело в пекарне, и все шло как по маслу.

Я даже представить себе не могла, как они будут без меня обходиться. Мамины руки уже ослабли, а плечи согнулись от многолетней возни с тестом. И папины способности к бизнесу тоже вызывали беспокойство. На прошлой неделе какой-то школьник вытащил из кассы семь долларов. Папа даже не бросился его догонять: он заметил дырявые ботинки парнишки и позволил ему убежать. Все это было бы хорошо, если бы не протекающая крыша и счета за электричество, которые нужно было оплачивать. Мама всегда говорила, что будь его воля, папа бы просто раздавал весь хлеб направо и налево. Такой уж он был человек.

И все-таки кто-то должен был вести дела. Квартирку над пекарней тоже нужно было оплачивать. В последний месяц хозяин квартиры не раз появлялся со злым и красным лицом. Мистер Джонсон требовал оплатить задолженность за три месяца. Я унимала его пыл батоном хлеба с корицей и обещаниями заплатить.

Я с тревогой посмотрела на пароход.

— Я так горжусь тобой, — торжественно произнес папа, прижав руки к моим щекам.

— Наша девочка, — добавила мама. — Едет в Лондонскую оранжерею, чтобы стать ботаником.

Я не могла смотреть им в глаза. Казалось, они неминуемо разгадают мою тайну. Обманывать их было невыносимо.

— Совсем скоро она сделает там карьеру, — вставил отец.

Я с трудом изобразила улыбку. В Лондонской оранжерее не было никаких вакансий. Даже для учеников. Я сочинила эту сказку, чтобы скрыть истинную причину поездки. Да, я мечтала стать ботаником, мечтала всю жизнь, это правда. Заплетая тесто для халы, я все время думала о разных породах клена и рододендрона, и еще посадила в большой горшок лозу глицинии, которая благополучно принялась и вскоре протянула свои лианы через навес пекарни. А ночью, когда мы закрывали булочную, я бесплатно работала в Нью-Йоркском ботаническом саду. Мне приходилось подбирать прутья и подметать опавшие листья, но зато я вдоволь могла любоваться пионом Белый Феникс или розой Леди Хиллингдон с лепестками цвета консервированных абрикосов.

Да, моей страстью было садоводство, а вовсе не выпечка хлеба. Думаю, мистер Прайс знал об этом, когда два месяца назад пришел сделать мне это предложение.

— Меня зовут Филип, — представился он. — Филип Прайс. — Он протянул мне белую визитную карточку. — Насколько мне известно, по вечерам вы работаете в ботаническом саду?

Я кивнула:

— Да, но как вы…

— Я ищу кого-нибудь с острым глазом ботаника, — продолжил он, отправляя в рот кусок рулета с подноса, стоящего на витрине, — для очень важной работы.

Мама предостерегала меня от подобных мужчин с прилизанными волосами, блестящими под ярким светом ламп. Даже не дослушав его до конца, я замотала головой и, выставляя на витрину шесть заказанных пончиков, быстро проговорила:

— Нет, спасибо.

Он надкусил один пончик и протянул мне хрустящую долларовую бумажку.

— Эту булочную держат мои родители, — продолжала я, — и мне нужно им помогать.

Он осмотрел тесное помещение, задержался взглядом на трещине на столешнице, на облупившейся краске над дверным косяком.

— Значит, у вас прибыльный бизнес?

Мне не понравился его снисходительный тон, да и вообще это его не касалось.

— Да, мы не Рокфеллеры, если вы об этом, — нахмурилась я. — Родители открыли эту булочную двадцать три года назад. Я здесь выросла.

— Понятно, — насмешливо произнес мистер Прайс. — Как это трогательно.

Раздраженная, я отвернулась к подносу с выпечкой.

— Послушайте, — заговорил он снова, — я знаю, что у ваших родителей сейчас непростое время.

Наши глаза снова встретились.

— Я слышал, что аренда помещений в этой части города недешева, — продолжал он, стряхнув с усов сахарную пудру. — А вы, конечно, беспокоитесь о родителях.

Я действительно беспокоилась за них. Папа из принципа отказывался поднимать цены на свою выпечку. Но если торговля не приносит прибыли, скоро булочную придется закрыть. Все это я прекрасно понимала. Нахмурившись, я отвернулась к подносу с лепешками, чтобы выложить их на витрину.

— Больше ничего не хотите, мистер Прайс?

Финансовые проблемы моей семьи — не его дело.

— Я могу помочь, — сказал он.

Я с трудом улыбнулась:

— Не обижайтесь, но мы не нуждаемся в помощи.

— Я могу предложить вам работу. Хорошую работу — там вы сможете применить свои способности.

— Но я же вам только что сказала: я работаю здесь.

Над дверью зазвенел колокольчик.

— Цельнозерновой еще остался, Флора? — спросила миссис Мэдисон, наша постоянная покупательница.

Эта старая вдова жила на ужасающе маленькую пенсию, и папа велел мне всегда давать ей свежий хлеб бесплатно.

— Да, мэм, — ответила я, с улыбкой оборачиваясь к ней. — Только самое лучшее. — Я протянула ей буханку цельнозернового, еще теплую, и она начала рыться в кошельке.

— Не нужно, — улыбнулась я. — Папа просил не брать с вас денег.

Ее глаза засветились.

— Спасибо, милая моя, — сказала она, укладывая буханку в корзинку.

Мистер Прайс обернулся и тоже улыбнулся:

— Разве не прекрасно проделывать это изо дня в день, понимая, что деньги — ничто?

Я саркастически рассмеялась.

— Послушайте, сэр, не знаю, что вас не устраивает, но, пожалуй, пора нам распрощаться.

Он засунул руку во внутренний карман пиджака и вынул конверт. И я увидела, что он набит деньгами. Мистер Прайс положил его на прилавок.

— Выполнив работу, сможете получить в десять раз больше.

Я разинула рот.

— Я вам уже дал мою карточку. Позвоните, когда будете готовы.

Я открыла конверт, пересчитала купюры и вытаращила глаза. Денег с лихвой хватало, чтобы заплатить за аренду. Кивнув мне на прощание, мистер Прайс направился к выходу.

Я позвонила ему через неделю, после того, как на аллее позади булочной на папу набросился громила, который выколачивал долги. Отец прибежал на кухню с окровавленным лицом.

— Мистер Прайс, это Флора Льюис, — дрожащим голосом произнесла я в трубку. — Я готова поговорить с вами о той работе.

— Вот и хорошо, — ответил он. — Я чувствовал, что вы позвоните.

Ветер обдувал мое лицо на причале, возвращая меня в настоящее. Нет, родители никогда не должны узнать правду о моей поездке в Англию. Мама вытерла слезу и сказала:

— Я так горжусь тобой.

Я поцеловала ее в щеку и, подойдя к трапу, показала контролеру свой билет. Последний раз взглянув на родителей, я ощутила свою вину перед ними. Папа с мягкой улыбкой на круглом лице; мама с руками, деформированными артритом. Как они справятся без меня? Но я знала, что мне надо уехать. Мне не терпелось увидеть мир за пределами булочной, хотя бы узнать, что такой на самом деле существует.

— Обещай мне, что будешь осторожной, — крикнула мне с причала мама, а папа двинулся в мою сторону. — Обещай, что не останешься там слишком долго.

Я кивнула. Ветер сдул в сторону пелену дождя, обдав мое лицо крупными брызгами.

— До свидания, — крикнула я. — Я напишу вам, когда устроюсь.

— В добрый путь, милая, — сказал папа, засовывая мне в карман рулет с корицей, завернутый в вощеную бумагу. — А то пароход отчалит без тебя.

Я помахала рукой и пошла на судно, на этот раз не оборачиваясь.

— Плывете в Англию, одна?

Я повернулась и увидела мужчину, прислонившегося к перилам на верхней палубе в нескольких футах от меня. Примерно моего возраста — может быть, на несколько лет старше, в сером костюме и низко надвинутой на лоб шляпе в елочку. Я кивнула и пошла дальше — в конце концов, какое ему дело до моих планов? — но он обезоруживающе улыбнулся.

— Помню, как я первый раз плыл один через Атлантику, — сказал незнакомец, приближаясь, словно мы были старые друзья.

Мне понравился его британский акцент, и я задумалась о том, что он делал в Нью-Йорке.

— Мне было девять лет, и я перепугался до смерти.

— Вот как? — каменея, проговорила я. Я надеялась, что скрываю свои чувства, а чувствовала я себя, как маленькая девочка, которую оторвали от родителей. — А вот я совсем не боюсь.

Он кивнул, взглянув на мой чемодан, но я быстро спрятала его за спиной. Папин чемодан выглядел не очень эффектно, но другого у нас не было. Холщевина износилась и ободралась, а медные петли потускнели и стали бурого цвета.

— Так что вас влечет в Англию? — спросил он, сняв шляпу и вертя ее на указательном пальце.

Я судорожно искала ответ. Что сказать?

— Я, я… — замялась я. — Собираюсь работать в Лондонской оранжерее.

Глаза незнакомца заинтересованно расширились.

— Правда? Значит, вы ботаник?

— Ну, — начала я в надежде, что он не заметит моего смущения, — я…

— Моя мать любила ходить в Лондонскую оранжерею, — произнес он. — Это место заслуживает внимания.

— Да. Ну, я должна буду…

— Где вы будете работать? — спросил он, шагнув ко мне. — Я имею в виду, в какой теплице?

— М-м-м… ну, наверное, во всех.

Он кивнул и протянул руку:

— Меня зовут Десмонд.

Его зеленые глаза искрились теплым светом.

— Флора, — ответила я, быстро спрятав полоску бумаги, на которой был напечатан номер моего скромного места, явно далекого от воображаемой отдельной каюты, которую занял мой собеседник. — Я, пожалуй, пойду.

Подошел стюард.

— Могу я проводить вас до вашей каюты, мисс?

Я кивнула, оглядывая огромный океанский лайнер.

— Увидимся, — сказал Десмонд, снова надев шляпу и коснувшись края полей, и стал подниматься на верхнюю палубу.

— Вы в первом классе? — с сомнением в голосе поинтересовался стюард, посмотрев на трап, где скрылся Десмонд.

— Нет. Боюсь, что я, ммм, в третьем.

Он хмыкнул и подозвал другого стюарда, помоложе, который провел меня на нижнюю палубу, а потом еще ниже, в самое чрево корабля. Мы спустились в грязный полутемный коридор, и стюард остановился у какой-то двери без надписи.

— Ваша каюта, — равнодушно произнес он.

Внутри была койка с потертым одеялом и маленький столик, на котором в стеклянной вазе с мутной водой стояла увядшая желтая хризантема. Каюта была размером с кладовку в булочной, но и этой каморке я была рада, как пентхаусу: это было первое место, которое я могла назвать своим. Я удовлетворенно вздохнула, а мое «спасибо» прозвучало слишком восторженно. Стюард кивнул и удалился.

Я прижалась носом к крошечному иллюминатору, вытерев запотевшее стекло рукавом платья. За стеклом виднелся мол. Какое-то время я смотрела на него, пока не прозвучал рожок и машина не начала греметь и вибрировать. Пароход медленно вышел из гавани, словно ему не хотелось отправляться в путь. Но вскоре он набрал ход, и я смотрела, как морской туман медленным, ровным и глубоким глотком проглатывает город. Что говорила моя мать? Да: «Кошелек всегда держи при себе. На этих пароходах воруют». Как будто она что-то знала о пароходах!

Я обещала в тот день встретиться с мистером Прайсом и поэтому рискнула выйти за дверь и прошла по синему коврику коридора один поворот, а потом еще один.

— Простите, сэр, — робко обратилась я к какому-то моряку, — вы не могли бы мне сказать, как пройти на прогулочную палубу?

Он с изумлением посмотрел на меня:

— Ищете жилье получше?

Мои щеки зарделись.

— Ну, да… то есть нет, — ответила я, сбиваясь. — У меня там кое с кем назначена встреча.

Он пожал плечами и указал на трап:

— Дело ваше.

На прогулочной палубе я встретила мистера Прайса, и он попросил меня сесть рядом с ним.

— Я рад, что вы пришли, — сказал он, оглядев меня. — Вы не говорили родителям о нашей договоренности?

Я покачала головой. Мне не понравилось, что он говорит о родителях.

— Конечно, не говорила.

— Хорошо, — проговорил он, прежде чем сделать долгий глоток мартини. Когда он поставил бокал на стол, несколько капель сползли через край на внешнюю поверхность. — А кому-нибудь еще?

Я вспомнила молодого человека, которого встретила при посадке на корабль, Десмонда. Но решила о нем не упоминать:

— Нет.

Мистер Прайс кивнул:

— Итак, я уже говорил вам, что вы будете работать няней в одном поместье. Но я не сказал точно, что вы там будете делать.

Я ждала.

— Я руководитель международной сети похитителей цветов, — проговорил он.

Услышав эти слова, я разинула рот. Он словно выпрыгнул со страниц романа — рядом со мной, ухмыляясь, сидел главарь банды.

— Конечно, нам не очень нравится считать себя ворами, — сказал он с невинной улыбкой, заметив мою реакцию. — Мы просто посредники. Некоторые ценные экземпляры в вашем любимом Нью-Йоркском ботаническом саду попали туда от людей, с которыми я работаю. Дело в том, что цветы — такой же товар, как любой другой. Если кто-то готов заплатить, мы готовы доставить его куда угодно.

Я осторожно кивнула. Мне вспомнились розы, лилии, редкие гардении в восточном крыле — неужели они были приобретены нечестным образом, выкопаны в темноте из чьей-то клумбы? Это было печально, неправильно. Мои щеки горели.

— Мистер Прайс, как вы только можете…

— Нет смысла рассказывать вам подробности, — продолжил он. — Это мое дело. Вам нужно лишь знать, что некий клиент положил глаз на редкое дерево, которое, как он полагает, растет где-то в тех краях. Камелия. И он готов заплатить за него целое состояние, а ваша работа состоит в том, чтобы разыскать это дерево.

— Не понимаю, — сказала я. — Вы хотите, чтобы я разыскала дерево? Но это может сделать любой!

— Нет, — ответил он. — Это частное владение, а в частное владение попасть трудно — то есть если вы не относитесь к числу работников, которым доверяют.

У меня заныло под ложечкой.

— Вот, — сказал он, порывшись в кармане и вытащив мятый конверт с фотографией.

Даже на черно-белом фото было видно, что это поразительный экземпляр камелии. Я перевернула карточку и прочла: «миддлберийская розовая».

— Когда-то она росла в королевском саду Букингемского дворца, — продолжал мистер Прайс, — но по какой-то причине семян не сохранилось, и с годами вид был утерян. Если верить моему источнику, последнее известное дерево этого вида могло расти в поместье Ливингстонов.

Я не отрывала глаз от фотографии.

— А почему ваш клиент просто не поедет туда и не заберет его сам?

— Это совсем не так просто, — ответил он со снисходительной усмешкой. — В поместье растет по меньшей мере сто разновидностей камелий. Вероятно, дерево имеет очень короткий период цветения. — Он закурил. — А поскольку вы будете наняты няней к детям лорда Эдварда Ливингстона, то сможете дождаться, пока дерево зацветет. Это идеальное решение. Няню никто не заподозрит — пока не обнаружат пропажу дерева, а к тому времени вы уже будете далеко.

— Но я не умею обращаться с детьми, — сказала я, испытывая паническую дрожь. — Как я справлюсь?

— Очень просто. Войдете к ним в доверие, потом спросите про камелию. Когда разыщете ее, напишите мне. — Он протянул карточку с лондонским адресом. — Не звоните. Наш разговор могут услышать.

Я кивнула:

— И все-таки я не понимаю. Зачем тому человеку эта камелия? Что он будет с ней делать?

Мистер Прайс прищурился, потом пожал плечами и проговорил:

— Какого черта! Ладно, скажу. — Он зевнул. — Ее хочет заполучить некое высокопоставленное лицо в Третьем рейхе. Для своей любовницы.

— В Третьем рейхе, — в ужасе повторила я. В животе у меня все перевернулось. — Но как вы могли… Как я смогу… Конечно, не смогу.

— Послушайте, мисс Льюис, — строго сказал он. — Технически вы не сделаете ничего предосудительного. Все, что от вас требуется, — найти дерево, сообщить о нем и получить оплату. Все очень просто. Товар — деньги. Остальное предоставьте мне.

— Но…

Он поставил свой бокал с мартини и стал выуживать со дна маслину.

— Вам ведь не наплевать на своих родителей, правда?

Я кивнула, вспомнив, как вышибатель долгов разбил папе лицо.

— И вам бы хотелось, чтобы они расплатились с долгами и немного отдохнули, правда?

— Да, — пробормотала я, вытирая платком глаза.

— Тогда отыщите эту камелию.

Не находя себе места в каюте, я решила прогуляться по палубе. Поднялся ветерок, но мне не хотелось возвращаться в каюту за пальто. Вместо этого я уселась на скамейку в западной части парохода, где не было такого сильного ветра, и достала блокнот и карандаш. Из головы не выходила камелия, которую меня наняли отыскать, и я нарисовала на листке бумаги ее нежные лепестки, ее большие округлые листья. Неужели я пройду через все это?

— О, здравствуйте еще раз!

Я подняла голову и увидела Десмонда, который направлялся ко мне.

Поскорее спрятав блокнот в сумочку, я быстро проговорила:

— Здравствуйте.

— Вам, наверное, холодно здесь, — сказал молодой человек, садясь рядом. — Вот, наденьте. — Он снял пальто. — Мне и так хорошо. Я люблю свежий воздух.

Он накинул пальто мне на плечи, и я была благодарна ему за участие.

— Я настаиваю. Мама воспитывала меня не для того, чтобы я спокойно наблюдал, как молодая леди ежится от холода рядом со мной.

Я немного успокоилась, а пароход накренился вправо.

— В первые дни всегда немного качает, — сказал Десмонд. — Скоро это пройдет.

Я кивнула.

— Я видел вас на прогулочной палубе. Это был ваш приятель?

Я покачала головой и категорично ответила:

— Нет, — в надежде, что он не слышал нашего разговора с мистером Прайсом. — Это…

— Я… Я понимаю, что это, конечно, не мое дело, — забормотал он, — но я…

— Это деловой партнер.

— О, из оранжереи? — спросил он.

— Да, — быстро ответила я.

Солнце начинало садиться. Горизонт окрасился в персиковый цвет.

— Вы всегда жили в Лондоне?

Десмонд снял шляпу и почесал в затылке.

— Да, — неторопливо ответил он. — Ну, по большей части за городом, но у моего отца есть дом в Лондоне.

Я кивнула, представив себе мир, из которого он пришел, — столь отличный от моего.

— И что вы делали в Америке?

Он пригладил свои светлые, песочного цвета волосы.

— О, просто приводил в порядок некоторые дела.

Я понимающе посмотрела на него. Конечно же, я не могла рассчитывать на то, что он расскажет мне подробности своей жизни. Да и сама я не была с ним откровенна.

Пароход качался на морских волнах, как в колыбели, и мы несколько мгновений посидели молча.

— Можно, я кое в чем вам признаюсь? — наконец спросил Десмонд.

Я кивнула.

— Когда я был в Нью-Йорке, — проговорил он осторожно, — я чуть было не решил там остаться. — Его глаза не отрывались от горизонта.

— Почему же не остались?

Он пожал плечами:

— Долг. Шесть месяцев назад я вступил в Британскую армию. И скоро меня отправят на фронт.

— О, — с тревогой воскликнула я.

В булочной я мало знала про войну, лишь иногда читала тревожные заголовки газет. Но теперь? Мой собеседник в сером костюме с водяной пылью на плечах олицетворял ее.

— В Нью-Йорке я чувствовал себя таким свободным, ничем не обремененным, — продолжал он. — Меня подмывало бросить все и остаться. — Десмонд улыбнулся. — Начать все с начала, понимаете? — Он покачал головой. — Но я должен закончить начатое.

Я снова кивнула, думая о камелии и той лжи, в которую впуталась.

— Я понимаю, что вы имеете в виду.

И тут с верхней палубы донеслась музыка.

— Ах, чуть не забыл, — сказал Десмонд. — Сегодня вечером капитан приглашает на бал. Вы видели приглашение?

У меня покраснели щеки. Конечно же, пассажирам третьего класса не подсовывали под дверь таких приглашений.

— Да, — сказала я, и тут же мне стало стыдно. Но Десмонд взял меня за руку, и все тревоги мгновенно растаяли.

— Пойдемте, — сказал он. — Вместе.

— Но я не одета для бала, — засомневалась я, глядя на свое простое синее платье. — Я ничего не взяла с собой для такого случая.

— Ерунда, — ответил он. — Вы и так выглядите великолепно. И потом, нам не обязательно заходить внутрь, если не хотите. Мы можем слышать музыку и пить шампанское в холле.

— Ну, тогда…

— Прекрасно! — воскликнул он. — Значит, договорились.

Мимо спешили дамы в вечерних нарядах под руку с изысканно одетыми мужчинами. Я чувствовала себя нелепо и подумала, как бы отнесся мистер Прайс к моему присутствию здесь. Я огляделась в надежде, что не увижу его в бальном зале.

— Добрый вечер, сэр, — поприветствовал Десмонда стюард, прежде чем обратиться ко мне. Мне показалось, что он удивлен, но постаралась не обращать внимания. — Добрый вечер, мадам. Шампанского?

— Да, спасибо, — сказал Десмонд. Взяв с подноса у стюарда два полных бокала, он протянул один мне.

Я рассматривала, как за стеклом поднимаются пузырьки. Десмонд выпил, и я последовала его примеру. Я впервые попробовала шампанское, и мне понравилось. Как только я допила, снова появился стюард с подносом. Я чувствовала, как по всему телу разлилось тепло, и когда Десмонд предложил пойти подышать воздухом, холодный ветер уже не досаждал, как раньше, тем более на мои плечи был накинут пиджак Десмонда.

Музыканты заиграли медленную мелодию, и Десмонд улыбнулся:

— Потанцуем?

— Да, — ответила я, чувствуя себя легко и раскованно. Интересно, что подумает мистер Прайс? Но я быстро отогнала эту мысль.

Десмонд прижал меня к себе, и мы закачались под музыку под звездным небом. Он взглянул вверх и показал рукой:

— Смотрите, эта звезда пытается связаться с нами.

Я улыбнулась:

— Правда?

— Да, — ответил он. — Знаете, у звезд собственный язык. Если постараетесь, можете ему научиться.

— Хорошо, Аристотель, — сказала я. — Так что эта звезда хочет сказать?

Он несколько мгновений смотрел на небо, глядя на мерцание звезд.

— И?

Он погрузился в свои мысли, а потом посмотрел на меня.

— Я так и думал.

— Так вы скажете мне?

— Не могу, — усмехнулся он.

— Похоже, вы что-то скрываете, — сказала я, украдкой взглянув на него.

Я положила голову на грудь Десмонда, и какое-то время мы раскачивались вместе, пока я не ощутила, как кто-то похлопывает меня по плечу.

Подняв голову, я увидела мистера Прайса.

— Извините, мисс Льюис, — проворчал он, как пес, охраняющий свою территорию. — Время позднее. Вам не кажется, что пора пробираться в свою каюту?

Я уронила руки и шагнула в сторону.

— Я только…

— Мисс Льюис, — строго повторил мистер Прайс, бросив на меня суровый взгляд.

Я обернулась к Десмонду. Он казался растерянным и озабоченным.

— И правда, — сказала я ему, — уже поздно. Спасибо за чудесный вечер.

Десмонд кивнул, несмотря на очевидную досаду; я повернулась и последовала вслед за мистером Прайсом к лестнице, застеленной синей ковровой дорожкой.

— Мисс Льюис, — сказал мне мистер Прайс, останавливаясь у дверей моей каюты, — советую вам до окончания поездки вести себя более сдержанно.

— Да, сэр, — ответила я.

Он удалился по длинному коридору, и когда свернул за угол, я вставила ключ в скважину, но быстро обернулась, услышав за спиной «пссст!».

Из каюты напротив высунула голову какая-то женщина на несколько лет старше меня.

— Простите, — сказала она. — Можно сказать вам пару слов?

— Мне? — удивилась я.

Она вышла в коридор и закрыла за собой дверь.

— Да. Это важно.

— Хорошо, — кивнула я.

— Лучше поговорить там, — сказала она, подойдя ко мне, — в вашей каюте.

Мы вошли ко мне, и я закрыла дверь.

— Вы работаете с мистером Прайсом, — сказала женщина, — не так ли?

Я покачала головой:

— Не понимаю, о чем вы.

— Не надо притворяться. Мне все про него известно. Я сама работала на него.

Я удивленно разинула рот:

— Вот как?

— Да, — сказала она. — Я видела, как вы сегодня разговаривали на верхней палубе, и поняла, что вы одна из его девушек.

— Ну, я… Что ж, да, — наконец призналась я. — Но поймите меня, я вынуждена это делать. Ради моей семьи.

— Я так и подумала, — понимающе улыбнулась она. — Но существуют и другие способы.

Я покачала головой:

— Я уже взялась за это. Теперь назад дороги нет.

— Есть, — возразила женщина. — Подумайте об этом как следует. Поверьте, не стоит вам связываться с этим человеком. Я сама пытаюсь выпутаться.

Я кивнула.

— Меня зовут Джорджия.

— Флора, — представилась я.

— Приятно познакомиться, Флора.

Она повернулась к двери, но потом оглянулась:

— Советую до конца поездки оставаться в каюте. Скажите стюарду, что плохо себя чувствуете, и пусть приносит еду сюда. Чем меньше будете видеть мистера Прайса, тем лучше. А когда причалим, вы можете скрыться в Лондоне. Я могу помочь вам найти средства на обратный билет.

Я подумала о Десмонде, об отце и о людях, которые ему угрожали. План Джорджии казался нереальным.

— И, пожалуйста, что бы вы ни решили, не говорите мистеру Прайсу, что виделись со мной.