Путь Сумеречницы

Светлана Гольшанская (2024)

Лайсве — дочь знатного лорда. Каждую ночь ее одолевают пророческие сны о конце света, виновником которого однажды станет ее темный суженый. На шестнадцатый день рождения горевестница предрекает девушке скорую смерть. Чтобы изменить свою судьбу и участь всего мира, Лайсве и ее брат-близнец Вейас должны вступить на нетореную тропу и отыскать Безликого бога. Если Вейасу не удастся добыть клыки мифического зверя, что охраняет гробницу Безликого, его ждет позор, а орден Сумеречников навсегда отречется от него. Темный суженый уже заметил Лайсве и будет преследовать их, пока не настигнет. Удастся ли Сумеречнице избежать его соблазнов или же ее пламенеющее сердце навсегда останется в его руках?

Глава 9

Влюбленный кузен

1526 г. от заселения Мунгарда.

Докулайская долина, Кундия

Лайсве пыталась выбраться из воды, но соскальзывала с крутого берега, и течение несло ее все дальше. Благо дно было не каменистым, иначе расшиблась бы еще в момент падения. От холода и напряжения ноги сводило судорогой. Она нашла спасение в отполированных водой корнях нависшей над рекой ивы. Лайсве схватилась за них, подтянулась и вскарабкалась на сушу, ободрав ноги об коряги и обжегшись крапивой.

Сердце бешено колотилось, словно хотело выскочить наружу, но даже отдышаться не вышло — страх погнал в чащу через колючий подлесок и бурелом. Деревья стали выше, появились просветы между ними, но Лайсве не обращала внимания.

Хруст сучьев под ногами преследователя нахлестывал ей в спину. Хриплое дыхание жгло затылок. Косматый и злой Лирий обгонял, заступал дорогу и угрожал окровавленным ножом:

— Сдохни! Сдохни, тварь! Сдохни за Айку!

Торчащий из земли корень схватил ее за ногу, и Лайсве упала, ударившись головой о сосновый ствол. Тело пронзило болью. Дышалось с трудом. К горлу снова подступила дурнота, а слезы смешались с теплыми струйками крови.

Лирия нигде не было — за ней гналась совесть.

Айка стояла перед ее глазами живая, прятала покалеченную руку за спину, улыбалась и протягивала букет васильков, но стоило Лайсве прикоснуться к ней, как та падала замертво. Пластами слезали кожа и плоть, оголяя кости. Из глазниц выползали жирные личинки, у которых было перекошенное от ярости лицо Лирия. Они тянулись к Лайсве и кричали:

— Это ты убила Айку! Тебе подобные уморили ее брата голодом и отрубили ей руку. Убийца! Умри!

Лайсве пыталась сосредоточиться на чем-то добром и светлом, но мысли снова и снова возвращались к Айке.

Жесткий сосновый ствол врезался в спину. Только он и удерживал ее на тонкой грани реальности. Темная бездна небытия надвигалась, уносила в туманную пустошь. Лайсве бродила по ней, звала кого-то, но отвечало лишь эхо.

Внезапно ее лицо утерли мокрой тряпкой. Пахнуло чем-то несвежим. Она дернула головой, отгоняя дурманный сон, и распахнула глаза.

На нее уставилась косматая бурая морда. Громадная пасть была распахнута, обнажая клыки, а затем раздался протяжный рык.

Лайсве затаила дыхание, не смея шелохнуться.

Медведь принялся слизывать запекшуюся кровь с лица. Сейчас откусит. И будет она без лица, как Айка без руки. А потом Вейас загонит ей нож в спину из жалости.

Нет! Нельзя сходить с ума.

Зверь замер. Бездонные глаза смотрели почти по-человечески.

— О Повелитель Зверей, — забормотала Лайсве, перебирая в памяти нянюшкины сказания. Слова молитвы приходили будто сами собой: — Именем твоей милосердной жены Повелительницы Земли заклинаю: прости, что пролила невинную кровь в твоем лесу. Я искуплю ее кровью демонов и благими деяниями во славу всей земли Мунгардской.

Медведь выпрямился во весь рост и закрыл собой небо. Спина прогнулась. Рев ударил по ее ушам. Передние лапы замолотили по воздуху.

Задерет! Просить бесполезно: чужая стихия не знает пощады.

— Брат мой, Ветер, спаси, умоляю, — зашептала Лайсве дрожащими губами.

Налетел ветер, поднял в воздух прошлогоднюю листву и швырнул в косматую морду. Медведь вскинул голову и уставился в небеса. Неподалеку залаяли собаки. Он неуклюже развернулся и скрылся в густых зарослях малинника.

Лайсве измученно выдохнула. Пустая, словно выеденная скорлупа. Ни одной мысли в голове не осталось, лишь тупая апатия и ломящая боль в окаменелых от напряжения мышцах.

Надвигалось темное беспамятство, но лес не отпускал, будоражил шорохами и запахами. Собаки залаяли совсем рядом, спугнув птицу. Затрещали ветки, будто кто-то ломился через чащу.

Над ухом раздался возглас:

— Она здесь, Вей, быстрее!

— Лайсве! — ее внезапно обняли и встряхнули жесткие руки. — Ты в порядке? Что случилось?

Она прищурилась в лучах яркого солнца.

Кто этот высокий стройный юноша?

— Да ты же промокла до нитки! — Он принялся стягивать с нее одежду.

Лайсве соображала как сонная муха, а двигалась и того нерасторопней. Вместо протеста получилось лишь нечленораздельное мычание. Резкий рывок отозвался такой болью, что она едва не лишилась чувств.

— Оставь ее! — возмутился Вейас.

Лайсве облегченно выдохнула и расслабилась.

— Я хотел помочь! Она сильно ободралась, на затылке шишка с кулак. Надо согреть ее и отвезти к целителю, — оправдывался незнакомец.

Лайсве ему не верила.

— Я брат ее, а ты чужак. Занимайся лучше своими гончими. — Вейас оттолкнул его в сторону.

Снова залаяли собаки, под тяжелыми шагами затрещали сучья.

Почему так громко?

— Тише, родная, — зашептал брат. — Я с тобой, теперь все хорошо.

Он развязал тесемки на ее рубашке, вынул руки из разодранных рукавов и стянул превратившиеся в лохмотья штаны. Когда он случайно задевал ссадины и синяки, Лайсве лишь тихо постанывала. Вознаграждением за пытки стал плотно обернутый вокруг нее плащ, который еще хранил тепло брата.

Лихорадочные мысли постепенно упорядочились.

— Заставила же ты нас поволноваться! Еще повезло, что у Петраса свора гончих имеется, иначе ни в жизнь тебя в этих лесах не сыскали бы. — Вей подхватил ее на руки.

Значит, то был кузен.

Лайсве помнила его сопливым мальчишкой, всего на год старше их с братом. Сейчас он стал такой взрослый и важный.

— Не расскажешь, что случилось?

Лайсве спрятала лицо у брата на плече.

— Ну и ладно. Жива главное. Целитель тебя быстро на ноги поставит, вот увидишь.

— Прости, — в ее горле будто встал ком, царапая изнутри. — Я не хотела добавлять хлопот.

— О чем речь? Ты вдохновляешь на подвиги! — И брат потащил ее к дороге.

— Что, даже лучше, чем селянки на сеновалах?

Рядом с братом страх отпускал, словно он был ее броней. Надо забыть и не думать, не вспоминать о произошедшем. Никогда больше!

— Селянок в Мунгарде, что грязи, а сестра у меня одна.

Сделалось совсем спокойно. Вей поудобней перехватил Лайсве за талию. В просветах между деревьями показались роющие копытами землю лошади и снующие вокруг них поджарые псы.

— К тому же, возможно, нам не придется ехать в Нордхейм. — Вейас усадил сестру в седло впереди себя и направился вслед за Петрасом.

Лайсве уснула в самом начале пути и очнулась, лишь когда брат снимал ее с лошади. Посреди дремучего бора притаилась двухэтажная усадьба из круглых бревен. Леса Докулайской долины примыкали к замку Будескайск и принадлежали древнейшему роду мертвошептов Гедокшимска — роду кузена.

— Охотничий домик, — пояснил Петрас и распахнул дубовую дверь. — Здесь удобнее, чем в моем замке, и не придется беспокоиться, что кто-то из слуг донесет ищейкам или вашему отцу.

Вейас устроил сестру на приземистой лежанке, покрытой соломенным тюфяком, спеленал шерстяными одеялами и подложил под голову побольше подушек. В камине потрескивали смолистые дрова. Брат взял кочергу и пошевелил их, чтобы разжечь пламя еще сильнее.

Кузен же скрылся в глубине дома. Должно быть, разыскивал следившего за хозяйством слугу.

Вскоре раздались возбужденные выкрики.

— Я уже не мальчик, а вы не мой наставник, чтобы меня отчитывать. Я хозяин и лорд, все будет по-моему!

Послышался успокаивающий, миролюбивый голос, похожий на тот, каким нянюшка усмиряла детские истерики близнецов. Наверху затопотали и бегом спустились по лестнице.

Вейас обернулся.

— Я договорился, за Лайсве присмотрят. Перекусим и будем выдвигаться. Нас уже ждут, — обронил Петрас и снова ушел.

— Вы уезжаете? — встревожилась Лайсве.

— Вернемся к ночи. Я обещал Петрасу кое в чем подсобить. — Вейас погладил ее по волосам, напоминая отца. Как он там один? Совсем, видимо, истосковался, раз решил отправить в погоню за ними ищеек. — Не грусти. — Он ущипнул Лайсве за щеку, прям как в детстве, и последовал на кухню за Петрасом.

По лестнице спустился невысокий мужчина в свободных штанах и рубахе из беленого льна. Это и есть обещанный целитель Петраса? Его лицо было плоское и круглое, как блин, смуглое, с узкими раскосыми глазами. Темные, побитые сединой волосы связаны в тонкую косу, спускающуюся до середины лопаток. Он опирался рукой на узловатую клюку с резной медвежьей головой вместо набалдашника. Вспомнив, как хозяин леса облизывал ее лицо, Лайсве передернула плечами. Взгляд у целителя был такой же — цепкий, пронзительный, изучающий.

Он поводил над ней руками, широко растопырив длинные пальцы. Ничего необычного в его жестах не было — так делали все целители, но почему-то Лайсве стало не по себе. Сдавленно закряхтев, он опустил ладони.

— Надо вернуть девочку отцу: она очень истощена, — крикнул целитель.

В дверном проеме тут же показался Петрас.

— Юле, мы ведь уже обсудили. — Он оперся плечом о косяк и сложил руки на груди. — Исцели ее. В конце концов, должен же ты свое содержание отрабатывать. Остальное тебя не касается. — Направившись к выходу, кузен позвал Вейаса: — Едем.

Брат вышел следом, дожевывая кусок хлеба и запахивая на груди плащ.

— Удачи, куда бы вы ни шли. — Лайсве протянула к нему руку.

Он полуобернулся и подмигнул ей уже у двери.

— Шустрей! Упустим время, и они уйдут, — забранился с улицы Петрас, и Вейас поспешил за ним.

— Эх, молодость, отцовский погребальный костер еще не остыл, а он уже себя властелином Мунгарда возомнил. — Целитель покачал головой, глядя на дверь, за которой скрылись мальчишки.

Лайсве приподнялась на локтях, чтобы получше рассмотреть его. А вдруг он как Лирий? Выпутавшись из одеял, она забилась в самый угол лежанки у стены. Нет, нельзя так, она не должна бояться каждой тени, иначе точно сойдет с ума.

— Вас зовут Юле? — заговорила Лайсве, чтобы развеять собственный страх. — Необычное имя. Вы не из этих краев?

— Юле-икке, если полностью, — он говорил правильно, только картавил и тянул слова. — Я родился на крайнем севере, у самой Червоточины, в племени оленеводов. Только не осталось их совсем. Тоже молодость из Полночьгорья выгнала, заставила судьбу на чужбине искать. — Он с досадой махнул рукой и ушаркал за дверь на кухню.

Конец ознакомительного фрагмента.