Кто поверит эху? Часть 1. Возвращение

Светлана Дильдина (2024)

Фэнтези с дальневосточными мотивами. Горы — обрывистые, поросшие густым лесом — вот он какой, север земель Солнечной птицы. Время сейчас тревожное: и на границах неспокойно, и столица давно хочет покончить с очагами своевластия в дальних землях. Кэраи Таэна после долгого отсутствия возвращается в приграничную провинцию Хинаи, которой управляет его старший брат. Долгая служба в столице научила Кэраи верить в материальные, а не сверхъестественные причины событий, тогда как на родине доверяют приметам, рассказывают о нечисти и призраках, живущих в горах. А юный советник брата по слухам обладает волшебной силой… У каждого свои цели — у глав знатных домов, простых людей, артистов и чиновников, а может, и у созданий нечеловеческих; и кто кого переиграет в итоге?

Глава 3

— И черные блестящие крыши вдалеке — храм Тао-До, «Под защитой скал», — чуть нараспев говорила маленькая чернокосая девушка, устроившись на подушках внутри крытой повозки

— Прямо на склоне? Туда тяжело подняться, — вторая девушка рассмеялась, подняла голову и вновь вонзила иглу, склонилась над полотном: на нем змеями изгибались темно-зеленые стебли вьюнка, светлый стрелолист грозился проткнуть тонкую ткань. Дорога здесь была ровной, повозку почти не трясло.

— На скалах, — кивнула рассказчица. — Стоит и смотрит на реку Иэну. А знаешь ли, что про тот храм говорят? Жил каменщик, который как-то, работая на склоне ущелья, случайно столкнул глыбу на голову медведя. Тот дух испустил, только дух этот каменщика чуть не замучил, все приходил и ревел под окном. Наконец работник пообещал воздвигнуть храм в честь медведя, так и сделал, а сам стал в нем настоятелем. Говорят, на тропе, что ведет к воротам, есть обтесанный валун — вставший на дыбы медведь, и на плите перед ним оставляют сладости, — продолжила рассказчица, и рассмеялась. Платье ее переливалось всеми цветами радуги, гордо посаженная головка и вскинутый подбородок свидетельствовали о том, что прихоти девушки исполняются все до единой.

— Мне говорили: там, куда ты плывешь, горы выше, и храмы еще ближе к небу, — сказала вышивальщица. — А ты в это веришь?

— Я верю в себя и свою удачу. Подарила же она мне твое общество!

— Ох, Тайлин, ты… — вторая девушка тоже не удержалась от смеха.

— Я же нашла тебя в той глуши. В одиночку уже умерла бы с тоски с этими олухами. Какие здесь дикие места — холмы и кустарник, и так без конца! А ты бы чахла в гостинице на побережье, там и ниток нормальных-то негде достать.

…В руках вышивальщицы не игла, а тонкий лунный луч. Он сверкал, ныряя в полотно, будто в воду, и оставлял за собой след-стежок. Мастерица отдувала ото лба каштановую прядку и снова склонялась над вышивкой. Иногда девушка переставала работать и погружалась в раздумья, как лучше повести узор. В такие мгновения она напоминала куничку — любопытную, с шелковистой длинной шерсткой — замершую среди ветвей.

А Тайлин грызла орешки и щебетала, не уставая. Дорога была хорошей, повозка, в которой ехали, достаточно просторной для двоих, и устланной изнутри одеялами — и тепло ночами, и мягко.

Небольшая повозка, запряженная парой лошадок, катилась среди холмов, поросших мелколистным жестким кустарником в рост человека и травой по-весеннему сочного цвета. Спутники-мужчины негромко переговаривались, не мешая отдыху девушек. Трое домашних слуг, ехавших верхом, и возница, вот и вся свита.

— Поговори со мной, — велела Тайлин. — Нээле, не будь скучной.

— О чем же мне говорить? Я только о вышивке и могу. Но тебе вряд ли интересно, как выкладывать нитью узор, — улыбнулась вышивальщица.

— Вы и сказок у себя не рассказывали в мастерской? И песен не пели? И сплетен городских не перебирали? Вот уж не верю, женщины ведь, — Тайлин хитро прищурилась, но спутница не поддалась:

— А вот, смотри, мы ручей проезжаем. Вон там камыш, узкие листья, темные: совсем как по новой моде там, откуда я родом. Знаешь, богатые женщины вдруг полюбили совсем тесные платья из жатого шелка цвета речного тростника… и украшали их вышивкой на тот же манер…

— Я так мало про тебя знаю, а ты мне почти как сестра, — сказала чернокосая девушка. — Говори еще, говори. На север мода идет не меньше года, а то и двух, а с такой мастерицей, как ты — о, я сумею себя показать!

Ястреб кружил над холмами, с земли темный, видел холмы, далеко друг от друга разбросанные рощицы и затерявшуюся среди них повозку, и вряд ли сумел бы понять, пойми он эти слова, кому собирается себя показывать маленькое существо далеко внизу.

В дрожащем от солнца послеполуденном воздухе он давно видел, как повозка подъезжает к нескольким ровно уложенным каменным плитам, но путники заметили их только сейчас. Выцветшие ленточки и флажки поникли, привязанные к кустам, деревянные бусины казались оставшимися с зимы ягодами. Крохотная беседка из светлого песчаника, сбоку на камне выбито полустертое изображение зверя — не то дикая лесная собака, не то лисица — с большими крыльями. Ахэрээну, одна из Опор, воплощение любви и заботы. Странно видеть здесь это очертание, знаком Опор украшают храмы и монастыри.

— Придорожное святилище, — пояснил девушкам один из слуг. — Можно тут дар оставить, можно внутри зажечь палочку.

— Какое-то оно… грустное, — заметила Нээле. — За ними тут не следят?

— Мы, госпожа, едем не той дорогой, чаще выбирают лучшую, но длинную.

— Мы пойдем, — решила Тайлин, подхватила подол и устремилась к святилищу; но за зиму и осень тут, видно, не было никого, и весной трава и кустарник рванулись в рост, почти скрыв тропинку.

Отцепляя шелковые складки от зеленой стражи, Тайлин пару раз прошипела что-то, еще пару раз ойкнула и, наконец, остановилась.

— Трава слишком колкая, я изорву платье, и ты тоже. Нет, не ходи, — на всякий случай покрепче ухватила путницу за локоть, маленькие пальцы оказались на диво цепкими.

— Не пойду, — кротко согласилась вышивальщица, силясь таки освободить руку.

— Госпожа, не стоило бы пренебрегать… — вступил старший из слуг. — Все же вы из Срединных земель, а местные святые и духи, кто вы им? Никто. Хотя, если они добрые, может, не оставят милостью незваную гостью? И все же… Я мог бы вас донести, а другой — вашу подругу.

— И все же — ты помолчал бы, — Тайлин вскинула подбородок. — Мы едем дальше.

Повозка катилась, подпрыгивая на камешках. Птицы все так же высыпали стайками из кустарника в небо, пару раз виднелся бок или хвост сероватой лисицы, пчелы вились над метелками каких-то желтых соцветий.

Тайлин, видно, было немного совестно, что столь легкомысленно пренебрегла долгом путешественника, и потому говорила она теперь о небожителях, создателях и хранителях мира, существах и силах могучих, высших и благожелательных.

В каждом храме Сущего стояла и статуя Иями-Заступницы, его посланницы. Но тут, на севере, храмов Сущего зачастую не было вовсе — только Иями, да более мелкие, множества местных святых и хранителей. Это было понятно — Заступница казалась ближе, чем некто непостижимый, создавший мир и поместивший его на Опоры.

…До того, как Солнечная Птица спустилась на землю, случалось, что люди вызывали гнев одной из Опор и она отворачивалась от живущих. Только Черепаха-Время ни разу не делала этого — трудно и представить, что началось бы тогда. А если прогневаются сразу две Опоры, миру настанет конец, если не вмешается Сущий, даже Заступница тут не поможет.

— Какая же из Опор тебе ближе? Та, в чьем ведении любовь? — спросила Нээле, снова взявшаяся за иглу.

— Вот уж не знаю! Зачем мне думать об этом? Хотя, надеюсь, и любовь от меня не отвернется, — сверкнула белыми зубками Тайлин.

— Ахэрээну… — произнесла Нээле, — Когда-то его для храма вышивала госпожа Каритэ. А я была совсем маленькой и подолгу стояла перед полотном, даже прибегала ночами. Хотела научиться работать так же искусно.

— О, ты разговорилась наконец. И что же, и дальше?

— А ничего. Я почти ничего не знаю про них, — сказала вышивальщица. — Госпожа Каритэ рассказывала иногда о создании мира и том, как он устроен, чтобы мы лучше понимали, как вышивать разные символы. Но больше говорила о том, как менялись изображения за долгие годы и в разных провинциях. Это так странно. А здесь, на севере… — она примолкла, что-то обдумывая, и с улыбкой прибавила: — Так или иначе, мода Срединных земель здесь ценится.

— Как только я устроюсь, позову тебя личной мастерицей, — заверила Тайлин. В городе, где она жила раньше, дела у девушки не заладились, и теперь Тайлин перебиралась на север, к дальней родне. Планы путешественницы были просты — очаровать кого-нибудь побогаче и посимпатичней, и заставить платить за себя. Мыслей о замужестве у нее и не возникало.

— Завидую я твоей легкости, — сказала Нээле, снова вкалывая иглу в пеструю вышивку. — Сама я бы так не могла.

— Неужто не было поклонников у тебя? — недоверчиво спросила черноносая девушка.

— Ну, как же… был один. Захаживал в мастерскую, все приглядывался, вертелся вокруг. Неприятный такой человек, на барсука похож — хитрый и наглый, и за сорок уже, — фыркнула она, рассмешив и Тайлин.

— Но ведь тебя не могли отдать ему? — затем спросила она обеспокоено.

— Нет, кто бы? Нет родни, а хозяйке мастерской я ничего не должна.

— Так ты сбежала из-за него?!

— Нет, — подумав, ответила Нээле.

— Ты очень смелая, если отважилась ехать вот так, в одиночку. По секрету скажу — мои слуги отговаривали брать тебя, мол, знаем мы лишь с твоих слов… — Тайлин заговорщицки подмигнула, — Но я бы не вынесла, о, я просто погибала в пути с этими олухами! А у тебя честнейшее лицо и такие глаза… уж я-то в людях разбираюсь отлично! Но от озера Айсу, где ты жила, путь далек… пускай ты ехала к родственнице, и все же в одиночку одолеть полстраны!

— Мне подумалось — в северных землях, таких, как Хинаи, вряд ли найдется много соперниц по мастерству. Но сперва было страшно, — Нээле заговорила о другом: — Говорят, зимой тут бывает снег, особенно в горах он ложится ровным слоем и не тает неделю, а то и больше…

— Лишь из-за снега боялась? — засмеялась Тайлин.

— Потом я встретила тебя, — улыбнулась спутница, и продолжила.

Да, было страшно. С пяти лет она считала домом мастерскую — здесь работала ее мать, недолгое увлечение некоего чиновника среднего ранга. Однажды он приехал в деревню с ревизией, оттуда и забрал молодую красавицу, чтобы через какое-то время покинуть ее.

— Мне исполнилось десять, когда я осталась одна, и кроме мастерской идти было некуда. Я думала, на всю жизнь — или пока не подведет зрение. Вышивальщицы-затворницы редко находят себе женихов, а повторить судьбу матери….

— Ты загрустила! — Тайлин рассмотрела лицо Нээле в полумраке повозки, а может, услышала невольный вздох. — Хочешь, я спою тебе песню? Моя ахи попала под дождь по вине одного из тех олухов, и я не могу играть, — она свирепо мотнула головой в сторону, откуда доносился разговор слуг.

Нээле улыбнулась невольно.

— Спой…

Тайлин уселась поудобней, при этом заученно сложила руки поизящней, расправила платье, будто ее поклонник здесь был, и затянула приятным высоким голоском:

— Знаешь, какой я стану в день,

когда замолчу навсегда?

О смехе моем беспечном тебе напомнит вода,

Про слезы мои напомнят влажные берега,

О пестрых платьях моих — полные пчел луга,

А если ты когда-нибудь

вспомнишь цвет моих глаз,

То я вернусь, и никто на земле разлучить не сумеет нас.

Тихое всхлипывание, словно эхо, продлило последние звуки песни.

— Кажется, я плохо тебя утешила, — огорченно сказала Тайлин, позабыв про маску желанной красавицы.

Наутро взору путешественниц открылась большая крепость — она вписалась в горную гряду, будто была ее детищем.

— Случись война, если вдруг не справятся приграничные крепости, Лаи Кен, «Глядящая сверху» закроет врагам проход по Иэну, и примет в себя многих и многих беженцев, — рассказал девушкам один из слуг, уроженец здешних мест. Он почесал лоб под головной повязкой: — Но не думаю, что до этого когда-то дойдет, все междоусобицы остались в прошлом, а на границах нас прикрывают крепости Ожерелья. Красиво звучит, верно? Их семь. Вся Хинаи — одна большая граница, зря наша барышня устремилась сюда…

— Помолчи! — Тайлин полушутя замахнулась на него веером.

Путь их пролегал мимо по широкой дороге, и девушка долго оглядывалась, стараясь запечатлеть в памяти величественные крепостные стены.

А ночью она сидела без сна, разглядывая медленное движение созвездий по небесному склону. Кисть, Тушечница, Свиток. С их помощью запечатлены судьбы всего мира. Где-то там серебряными росчерками пишется и ее судьба…

Горная цепь отдалилась, и еще два дня повозка катилась между невысоких холмов. Дул северный ветер, пахнущий кедрами и мхом, порой его направление менялось, и до путешественниц долетал запах реки — сырости и водорослей. По вечерам Нээле поплотнее куталась в накидку-кийна — невзрачную, зато теплую. И не только от холода — один из слуг, уроженец соседних земель, рассказывал здешние сказки. Среди них были забавные, были и страшные. Проказливые ишильке и длинноносые маки-оборотни, о которых слышала с детства — и доселе неведомые Забирающие души, нечисть, лишающая людей земной жизни и посмертного существования.

К вечеру третьего дня Тайлин заявила, что ей надоело петлять меж холмами и стоит ехать напрямик, по солнечному пути. Слуги подчинились воле маленькой хозяйки, повозка покинула тракт и устремилась по небольшой дороге, годной разве что для крестьянских телег.

Девушек то и дело подбрасывало, когда колесо налетало на очередной камень. Тайлин ругала строителей дорог, не подумавших провести тут удобный путь, а иногда откидывала полог и принималась возмущаться возницей и лошадьми.

Ночью Тайлин заснула быстро, а вышивальщица долго сидела у костра, вновь поглядывая на звездноглазое небо и вполголоса разговаривая со слугами.

— Не могу больше. Дойдем до города, надеюсь, она меня отпустит, — сказал один. Оглянувшись на повозку, где маленькая девушка спала сладким сном, вздохнул:

— А может, и нет.

Поутру холмы окутал молочный туман, и путники сбились с пути. Когда лучи солнца сожгли белое марево, оказалось, что дороги нет и в помине, а повозка катится, куда придется. Заблудиться было немудрено — холмистая степь не слишком отличалась от пути, по которому они ехали раньше милостью Тайлин. Те же огромные, поросшие дикими злаками и кустарником бугры справа и слева, те же небольшие овраги. Горная гряда осталась позади, тянулась темной полосой. То тут, то там попадались нежно зеленеющие и хвойные рощицы — предвестники дремучих лесов. Птицы взлетали, потревоженные, кричали диковато и равнодушно.

Тайлин приуныла и перестала бранить слуг. Жалобно поглядывала на Нээле, будто на старшую сестру, знающую, как быть.

Нээле смотрела по сторонам.

— Здесь куда меньше цветов, чем в окрестностях озера Айсу. Или им еще не пришел черед открыться? — заметила девушка, — И кустарник повыше, чем на юге, и гуще. Мне казалось, север — это сплошная чащоба…

— Будут вам чащи, юная госпожа, — откликнулся возница. — Горы Юсен, там не пройти… а еще северней — Эннэ. Это и вовсе глушь…

После полудня возница увидел фигуры всадников меж холмов, указал на них девушкам. Одетые как военные низшего ранга, похоже, всадники принадлежали к одному из местных гарнизонов — а может, то была земельная стража. Деталей не удалось рассмотреть издали. Тайлин закричала и замахала рукой, пытаясь привлечь внимание, но безуспешно. Девушки приуныли, и повозка снова потащилась, выписывая петли, а порой и круги.

Вскорости слуги заметили домик, примостившийся позади невысокого пологого холма, в лощинке. Место было уютное, ложбинка поросла чиной и мышиным горошком. Люди не успели обрадоваться грядущему отдыху — подъехав ближе, поняли: полуразвалившийся дом, заброшен давно.

Покосившиеся ворота, увенчанные деревянным фазаном с отбитым хвостом — птица жалко смотрела на путешественников. Заросший тиной маленький пруд казался безжизненным — похоже, в нем и головастиков не водилось, не то что рыбы. Плети ползучих растений расположились поперек дорожек, мешая идти.

В комнатах оказалось пусто, только треснувший столик сиротливо стоял в углу комнаты, когда-то предназначенной для приема гостей. На кухне слуги обнаружили дырявый котел и несколько горшков, ничего больше. Полы оказались покрыты слоем пыли, но нигде не было ни плесени, ни паутины.

— Тоскливое место, — заметил один из спутников Тайлин. — Даже пауки не живут.

Та передернула плечиками.

— Тут очень давно никого не было, — сказала Нээле сама себе — просто чтобы развеять гнетущее впечатление.

— Никто в здравом уме не полезет в такую глушь, — отозвался слуга.

Девушки побродили по дому — Тайлин приподнимала подол и старалась рукавом не коснуться стены или дверного косяка, вернулись в гостевую комнату.

— Глянь, это что? — внимание маленькой госпожи привлек небольшой белый предмет, полускрытый ножкой стола. Тайлин тут же потянулась посмотреть, с опаской — мало ли что валяется на полу в заброшенном доме?

— Какая прелесть, — протянула красавица, двумя пальчиками поднимая резной гребень китовой кости. Большой, ажурный, он напоминал крыло махаона, и был украшен сияющими камнями — крупные вишневые альмандины в обрамлении неизвестных кристаллов помельче. Вещица смотрелась чужеродно в унылой пустой комнате.

Тайлин, позабыв про пыль и недавнюю брезгливость, воткнула украшение в волосы, извлекла из поясного мешочка бронзовое зеркало.

— Посмотри, какая роскошь! Странно, что его оставили тут! Я бы ни в жизнь…

Нээле присмотрелась — цены гребня она понять не могла, но тончайшая резьба на кости, но альмандины и россыпь голубых камешков, похожих на капли…

— Быть может, хозяйка гребня вынуждена была быстро покинуть дом? — предположила она.

— Это ее беда, — рассмеялась подруга. — Идет мне?

— Очень, — Нээле старалась сохранить серьезность, но детское хвастовство Тайлин было таким забавным.

— Теперь его должна примерить ты! — заявила чернокосая девушка.

— Я буду похожа на позолоченную курицу, — сказала подруга. Но желание нарядиться пересилило. Хоть ненадолго…

— Давай, — она улыбнулась.

Тайлин засуетилась вокруг подруги, наскоро разделяя ее волосы на пряди, закрепляя шпильками — временная прическа вышла кривовато, но, когда Тайлин украсила ее драгоценным гребнем, показалась девушкам великолепной.

Юная красавица вздохнула — вздох шел от самого сердца, будто оно грозило разорваться, и сказала:

— Бери! У меня куда больше вещей!

— Да ты что, куда мне, — вышивальщица потянулась было разрушить прическу. Ох, не хотелось этого делать!

— А вот и не спорь! — Тайлин перехватила ее руки, скорчила забавную рожицу. — Сколько тебе, девятнадцать? Пора быть красивой, не только создавать красоту. Дарю! — и шутливо нахмурилась:

— Я, правительница Облачной страны Сэн, жалую тебе этот гребень!

Сзади кашлянули.

— Госпожа Тайлин, ночь на дворе.

— Я буду спать здесь! — заявила та. — Постели нам в этой комнате! Надоело тесниться в повозке!

Про брезгливость она позабыла начисто. Находка искупила вину дома в том, что он посмел выглядеть столь неприглядно.

Вышивальщица с сомнением осмотрелась. Когда-то здесь была спальня, судя по расположению комнат. Довольно чистое, но пустое и унылое, помещение наводило тоску даже на неприхотливую Нээле.

— Слуги наведут здесь порядок! — Тайлин беспечно тряхнула головой, височные подвески зазвенели. — Нет, и не думай оставить меня одну!

— Здесь так… одиноко, — Нээле выглянула в окно. Стемнело, пока они бродили по комнатам и коридорам. Узкий месяц едва освещал заросли жасмина и тропинку, с трудом различимую среди травы. — Почему дом стоит настолько далеко от дороги?

— Это мы подъехали не с той стороны. Наверняка есть неплохой путь. А что до одиночества… если б я не умирала с тоски без людей, я тоже предпочла бы тихий уютный домик! — заявила подруга. — Что до хозяев — мало ли, может, им надоела глушь?

— Или они умерли.

— Брр, не пугай меня, глупая! — Тайлин поежилась.

Девушки прислушались — ни звука не донеслось до их ушей. Только ветер шуршал еле слышно.

— Ни лягушки, ни цикады, — обронила Нээле. Тайлин от нее отмахнулась. Слуги постелили девушкам на полу, ложе получилось широким и мягким.

— Спать, спать, — зевнула Тайлин, потягиваясь. Скоро она заснула — ворочалась и вскрикивала во сне, а Нээле долго не могла сомкнуть глаз, прислушиваясь к гулкой и одновременно глухой тишине. Наконец и ее сморил сон.

Потом она услышала шорох, увидела, как створка двери отошла и в комнату, ощупывая все на своем пути, лезут невероятно длинные руки. Вот они нашарили подол платья Тайлин, вот потянули на себя одеяло… Нээле закричала и проснулась.

Сквозь щели в ставнях пробивался розовато-серый свет. Тихие разговоры слуг раздавались снаружи. Утро выдалось весьма прохладным.

— Ну вот, выспались, а ты говорила, — Тайлин повозилась в постели, вскочила:

— Помоги мне одеться.

Нээле собралась быстро. Отвар из ягод шиповника и теплые лепешки окончательно согрели ее, и она облачила Тайлин в обычный для той наряд, мало годный для долгого пути, зато яркий и дорогой. С волосами пришлось повозиться — Тайлин, смирившись, что изящных причесок спутница создавать не умеет, довольствовалась уложенными венцом косами.

— Сюда заколку с алым камнем, вот этим… нет, это не рубин, дешевый самоцвет, но смотрится, верно? А сюда стоит поместить эту, с птицей… мне ее подарил один чиновник, с которым мы столкнулись в лавке картин… Он хотел купить полотно, которое мне понравилось! Правда, потом извинился…

— У тебя прекрасные наряды, — говорила подруга с восхищением и легкой завистью в голосе, разглядывая вышивку самоцветы. Особенно понравилось ей тонкое серебряное ожерелье с аметистовыми подвесками.

— Мы с тобой похожи сложением, хотя ты повыше, — сказала Тайлин, придирчиво оглядывая подругу. — А твое платье миленькое, но тебя вовсе не красит… Нет, не мотай головой! Я тебя одену, как госпожу знатного дома.

— Да зачем наряды в дорожной повозке? Кусты, что ли, очаровывать? — засмеялась Нээле. И неудобно путешествовать в таком узком одеянии, хоть и разрезано по бокам верхнее платье.

— Скоро пойдут обжитые месте. Будем выглядывать в окошко, и на нас будут смотреть. Две красивых девушки — мы обе должны быть нарядными, это привлекает мужчин!

Она, видно, не сомневалась, что первенство в любом случае будет за ней.

Маленькая девушка зарылась в свои пожитки и вскорости извлекла из кучи нарядов нижнее платье цвета розового винограда, а после — верхнее, без рукавов и с разрезами, темно-сливовое.

— К твоим волосам и золотистой коже больше подошел бы бирюзовый или цвет молодой зелени, но у меня нет такого, — огорченно сказала Тайлин. Нээле тронула пальцем вышитые узоры на ткани — виноградные лозы, сплетающиеся над волнами.

— Ты задумалась. Меряй же! — Тайлин подергала Нээле за рукав.

Прохладный шелк зашуршал, окутал тело, и девушка засмотрелась на свое отражение. Откинув за спину тяжелые волосы, она осторожно трогала платье — похожие на крылья бабочки рукава, пелерину, украшенную розовым кварцем — блестящие камешки закреплены были в середине вышитых белым цветов, напоминающих хризантемы. Платье девушки из родовитой или весьма богатой семьи. Да… неожиданная подруга знала толк в нарядах.

— Это тебе… пока поносить! — Тайлин застегнула на ее шее понравившееся ожерелье, и, состроив огорченную гримаску, добавила:

— Оно недорогое, увы… аметисты с трещинками… ценных камней нет у меня. Приходится пускать пыль в глаза. Но в городе… о, я найду того, кто станет платить! — ее глаза подернулись мечтательной дымкой.

Она сказала это по-детски просто, и Нээле не сдержала улыбки. Что ж… иные женщины строгого нрава способны душу из тебя вытрясти и никогда не окажут помощи. Пусть Тайлин не благородная дама, кто осудит ее? Но она все же настояла на том, чтобы отправиться в путь в собственном платье, более широком и запашном, из тех, что носили небогатые горожанки. Осталось лишь ожерелье на шее.

— Сегодня мы должны выбраться на дорогу! — заявила Тайлин вознице, закрепляя найденный гребень в прическе подруги. — Или я рассержусь!

Тот проворчал себе под нос нечто невнятное.

Потянулась привычная вереница холмов, покрытых нежно-зеленой травой.

— Кажется, я ненавижу север, — хмуро говорила Тайлин, перебирая струны ахи. Поврежденный инструмент издавал звуки, похожие на предсмертное мяуканье.

Пару раз Нээле заметила непонятное — словно зыбь в воздухе, какая порой бывает в жаркий день над водой. Она удивленно оглядывалась… даже спросила Тайлин, не видит ли та чего. Подруга долго всматривалась в следы от колес за их спиной, одинаковые неприветливые холмы, в небо, но обнаружила только летящего аиста.

К вечеру повозка выехала на торную тропу, не слишком, впрочем, похожую на порядочную дорогу. Но теперь повозка хоть не подскакивала каждый миг, грозя развалиться. А вскорости показался еще один домик — размером со вчерашний, но отнюдь не заброшенный, напротив, очень уютный с виду. Стены его были выбелены, изгородь покрыта темно-красным лаком, а над резными воротами примостился деревянный фазан, брат-близнец того, с отломанным хвостом. У этого хвост красовался на месте.

— Еще один дом в глуши, — удивленно отметила Нээле.

— Мало ли… Богатые люди хотят побыть вдали от суеты… — Тайлин ожила, предвкушая настоящий отдых, теплую воду и приятное времяпровождение. — И какая тут глушь? Дорога!

Заслышав скрип колес, стук копыт и голоса, из дома вышла молодая семейная пара — они неуловимо походили друг на друга, как бывает между супругами, живущими в согласии. Посетовав на трудности, выпавшие путникам, и на то, что не могут как следует обеспечить путникам отдых — одного слугу срочно вынуждены были отправить в город по важному делу, а второй как раз болен, муж и жена приняли гостей со всем радушием. Тайлин щебетала, Нээле помалкивала, разглядывая хозяев. Одеты скромно, но не как простолюдины; черное с белыми и зелеными узорами одеяние у мужчины, розовое с черными — у женщины. У него — листья каштана, у нее — большие пионы… И ткань дорогая, хоть покрой далек от моды уже. Обедневшие наследники некогда крупного рода.

Отдельные вещицы в доме подтверждали правильность этой догадки — старинный дорогой веер, висевший на стене, чуть тронутая временем картина кисти известного художника — горы и водопад…

Слуг Тайлин хозяева провели в пристрой дома, узнав, нужно ли им что, или есть свои припасы. Девушкам предложили горячую воду — умыться, оставили их ненадолго, а затем позвали к столу. Тайлин заикнулась было — пусть ее люди прислуживают, раз тут, на месте, некому, но хозяйка мягко отклонила предложение.

— Я сама. Нетрудно — здесь, в глуши, не соблюдают обычаев, и мы рады гостям.

Когда садились за стол, снаружи раздался протяжный металлический звук, словно кто точил саблю, а потом глуховатые отрывистые звуки, похожие на смех безумного. Тайлин вздрогнула, поворачиваясь к окну.

— Это сова, — сказала хозяйка. — Не самая приятная песня у этой птицы, но для человека она не опасна…

И тепло улыбнулась.