Рвущийся в небо

Светлана Романюк (2024)

Этот мир может двигать вперёд только тот, кто родился с редким даром, тот, кто не боится летать. Но обрести крылья не так-то просто. Главное — не опоздать, ведь луны уже встретились, и значит — время ритуала настало. В книге есть: — уединённый остров; — десять человек, отрезанных от мира; — ряд смертей.

Глава 2

Кипун наконец-то сменил латаные штаны на чистую одежду, что взял из дома, и теперь сидел в теньке похожий на человека. Потерявшую сознание девушку куда-то унесли. Иняй ушёл с ней. Чужак с Дальних островов исчез следом. Остальные участники обряда сидели неподалёку от Кипуна. Толпа зрителей не расходилась, но песни и смех стихли. Все молча ждали непонятно чего.

Подошли дед и отец. Смурные, серьёзные. Сунули Кипуну лепёшку и бутыль с соком калгодо. Калгодо Кипун не слишком любил, ему не нравилась сладковатая вяжущая мякоть, скрывающаяся под твёрдой одеревенелой оболочкой. Да и многочисленные маленькие белые семена противно скрипели на зубах. Но изрядно разбавленный водой сок был неплох, к тому же он хорошо освежал и утолял жажду. После первого же глотка защипало потрескавшиеся губы.

— Ешь, цыплёнок, — велел отец и горько усмехнулся. — Там мать от беспокойства с ума сходит. Домой нам пора.

Кипун кивнул и послушно откусил от лепешки. Лепешка была плотная, вчерашняя. Тонкая. Мать такие часто печёт. Особенно в дорогу. Хочешь — рыбу в них заворачивай, хочешь — фрукты. Удобно. Не пачкается. Но в этот раз лепешка была пустой. Ещё бы… Родные торопились, видать. Не до сборов им было, похватали, что под руку попало.

— Езжайте, — выговорил Кипун, проглотив первый кусок. — Со мной всё в порядке теперь будет. Иняй разрешил. Чего вы здесь попусту сидеть будете? Видали, как всё обернулось? Сколько это теперь протянется… А там мать волнуется. Вы ей скажите, что со мной всё хорошо. Я после обряда сразу домой.

— Цыть! — отец отвесил ему леща. Звонкого, но не болючего. — Наказы он мне тут ещё давать будет.

— Я тут останусь, — встрял в разговор дед. — Они мать успокоят, а я обожду. До конца.

Кипун похлопал глазами.

— Так то ж несколько дней, деда! — воскликнул Кипун, от удивления он даже не обиделся на отца за затрещину.

— То и славно, — усмехнулся дед. Загорелое морщинистое лицо его от усмешки и вовсе будто трещинами покрылось. — Когда мне ещё столько дней побездельничать дадут?

Кипун отхлебнул сок из бутыли. Где дед собирается его ждать? Здесь? На площади? Он и денег, верно, не взял. И с едой не густо. Вон Кипуну пустую лепешку отдали. Последнюю, поди. Кипун поперхнулся.

Отец застучал его по спине.

— Вот какие тебе крылья, а? — ворчал он. — Птенец ведь ещё. Голыш неоперившийся.

— Будет парня принижать, — тихо сказал ему дед, а Кипуну подмигнул и пояснил: — Да ты не переживай. Я тут королём устроюсь. У старого друга погощу.

— У друга? — просипел Кипун, удивление его меньше не стало.

С каких это пор у деда на Срединном друзья имеются, да ещё и старые? Судя по отцову выражению лица, он словам про друзей тоже изрядно удивился.

— Хорошего дня, — почти пропели за широкой спиной отца.

Кипун вытянул шею, силясь разглядеть, кто к ним подошёл.

— Инесь, девочка моя, — прогудел дед, оборачиваясь.

Он развёл руки, словно забрасывая сеть, а затем прижал к груди улов. В объятиях деда оказалась черноволосая дочь Иняя. На отца она походила мало. Была стройной, высокой, с чёрными тяжёлыми волосами, что плащом лежали на плечах. Тёмные, большие, будто коровьи, глаза, острый нос и тонкие, тронутые усмешкой губы. Сколько ей было лет? Кипун задумался. Впервые на Срединный отец его взял лет восемь назад. Инесь тогда выглядела точно так же, как и сейчас. Заговорённые они с Иняем, что ли? Не меняются совсем. Но в любом случае выходит, что Инесь была сильно старше него, но младше отца и матери. Поздний ребёнок у Иняя и единственный. Кипун до сего момента об этом не задумывался. Иняй-то сам постарше деда будет.

— Давно вы к нам не заглядывали, дядька Парко. Забыли совсем, — мягко пожурила деда Инесь.

— Да вот, дела, — смутился дед. — Зато теперь нагрянул… Вот, внучек мой, — он мотнул головой в сторону Кипуна. — За крыльями рвётся.

Инесь взглянула в лицо Кипуну и, тепло улыбнувшись, заверила:

— Не переживай, дядька Парко… С ним всё хорошо будет. Я присмотрю.

Последнюю фразу она произнесла веско, всерьёз, давая обещание и деду, и отцу, а не выговаривала пустые фразы из вежливости.

— Вот спасибо, милая, — просиял дед. — Вот спасибо, родная. Сам-то где? Занят ещё? С девчушкой той?

Инесь качнула головой.

— Отец освободился. Девочкой уже другие руки занимаются.

— Так пойдём, — сказал дед, тронув её за локоть. — Поздоровкаюсь с ним, пару слов Иняю шепну.

Инесь склонила голову. Улыбнулась Кипуну и отцу и повела деда с площади.

— Н-да, — задумчиво протянул отец, глядя им вслед.

— А дед с Иняем знается? — спросил у него Кипун.

— Знался, — буркнул отец, затем махнул рукой и, повернувшись к сыну, сгрёб его в охапку.

— Ну-у, — смущённо гуднул Кипун, вдыхая родной запах соли и прогретой солнцем кожи.

Отец взъерошил волосы и шепнул:

— Давай, держись тут, а мы с дядькой к матери.

Кипун кивнул, сказать не решился. В носу что-то подозрительно защекотало. Того и гляди слеза из глаза выкатится.

Отец ещё пару мгновений его мял, потом махнул рукой и, резко повернувшись, зашагал к пристани, не оглядываясь. Кипун проводил его взглядом и вновь уселся на землю. Глаза стали закрываться сами собой. Бессонная ночь сказывалась.

— Тебя Кипун звать? — девичий голос вырвал его из полудрёмы.

Он поднял взгляд. Рядом стояла одна из сестёр, то ли Алкажа, то ли Сэнежа.

— А мы тебя помним. Ты на Угре живёшь, — сообщила издалека вторая.

— Кипун. На Угре, — подтвердил он и зевнул. — Я вас тоже помню. Только путаю, кто Алкажа, а кто Сэнежа.

Девушки прыснули. Одинаковые круглые лица светились любопытством. Пряди волос переливались разными оттенками песочного цвета, совсем светлые, почти белые, перемежались тёмно-рыжими.

— Нас многие путают, — отсмеявшись, сказала та, что стояла ближе. — Я Сэнежа. Я сяду? Здесь тень гуще.

Она указала рукой на траву рядом с Кипуном.

— Садись, — пожал плечами тот и немного сдвинулся. — И сестру можешь позвать. Я не кусаюсь.

Сэнежа улыбнулась.

— Она чуть позже подойдёт, — заговорщицки шепнула она. — Когда убедится, что не кусаешься. Пока робеет.

Сэнежа плюхнулась на траву, а Алкажа фыркнула и, задрав нос, стала смотреть в другую сторону. Кипун улыбнулся. Жданка тоже иногда себя так вела. Ходила кругами и изо всех сил делала вид, что ей ни капельки не интересно.

— Ты ведь синее семечко брал? — спросила Сэнежа.

Кипун лениво кивнул.

— Ещё один рвущийся… — проговорила очевидное Сэнежа и тихонько по старушечьи протянула: — Охохонюшки…

Кипун вопросительно заломил брови.

— Всё-то вы в высь рвётесь, — продолжила Сэнежа. — Да забываете, что одному не справиться. Чтобы ты крылья расправил, тебе их сперва подарить кто-то должен…

— За тем и пришёл, — хмыкнул Кипун.

Сэнежа печально покивала.

— И ты пришёл, и они пришли, — она мотнула головой в сторону парней, что участвовали в обряде. — Даже с Дальних островов один приплыл… А дарить-то кто будет? Меня Алкажа одарит. И у этих всё славно сошлось.

Она указала на парочку, что сидела поодаль. Юные. Если и старше Кипуна, то на год-два, не больше. Сидели в обнимку на расстеленной накидке. Шептались о чём-то, миловались. И начхать им было на посторонние взгляды.

— Четай и Наруша с детства вместе. После обряда они и свадьбу сыграют, — продолжила говорить Сэнежа. — А дальше всё сложнее. За крыльями вас четверо непристроенных явилось, а одаряющих свободных всего две. Бажута, — Сэнежа взглядом указала на сидящую в одиночестве девушку, — и Вияна. Но с Вияной не всё ладно, и попадёт ли она в этот раз на остров — неясно. Скорее всего, здесь останется. Так что одна надежда на Бажуту. А она и Литюш, — быстрый кивок в сторону парней, — живут по соседству. С детства друг друга знают. Он её не первый год замуж зовёт. Так почему ты думаешь, что она тебе крылья подарит?

Сенежа смотрела на Кипуна внимательно, серьёзно и с некоторой долей сочувствия.

— А я и не думаю, — пожал плечами Кипун. — Может, и не мне, а только вряд ли Литюшу. Ежели б ему, давно бы за него замуж пошла…

— Замуж? — переспросила его наконец решившаяся подойти Алкажа. — А ты за женой сюда пришёл? Не рано ли?

Кипун едва не сплюнул с досады.

— Я — за крыльями! — сказал он.

Сестры захихикали. Сели по обе стороны от Кипуна и стали несильно пихаться и щекотать за бока. Кипун сперва крепился, потом не выдержал и захохотал.

— Смех смехом, а пора и пожевать чего-нибудь, — сказала Алкажа и развязала тесёмки вышитой яркими нитями сумки.

Как Кипун ни отнекивался, а в итоге оказалось, что он разжился парой варёных яиц, приличным куском хлеба и пригоршней сушёных ягод.

— Мне и отдариться пока нечем, — посетовал он.

— Не переживай, не к спеху, — отмахнулась Алкажа. — Нам всё равно до отплытия самим всё не съесть, а на остров своё не возьмёшь.

— Да и Теянка нам не простит, если тебя голодным оставим, — хитро усмехнулась Сэнежа.

— При чём здесь Теяна? — взвился Кипун.

Сёстры снова захихикали, но ответить ничего не успели. Показался Иняй. Он обвёл площадь усталым взглядом. Все притихли, и старик пошаркал на помост.

— С Вияной всё хорошо будет, — громко крикнул Иняй. — Поправится. Но время ей нужно! И этот обряд она пропустит… — голос старика стих.

— Остальные-то продолжат? — тревожно выкрикнул кто-то из толпы.

— Всё пойдёт своим чередом, — успокоил его Иняй.

Он повёл руками, подзывая к себе разбредшихся участников обряда. Кипун и сёстры шагнули на помост первыми. Пока собирались остальные, Иняй вновь расстелил свой платок на досках. Последним подошёл чужак с Дальних островов. Шесть синих и четыре белых семечка по-прежнему ярко выделялись на оранжевом фоне.

Старик вздохнул и убрал один белый кругляш.

— Оставь, отец. Пусть лежит, — раздался мелодичный голос, и на помост зашла Инесь.

Иняй удивлённо посмотрел на дочь.

— Я возьму, — пояснила она.

Ветер шевелил свисающий с её плеч бело-синий ритуальный плащ. Второй такой же она сунула в руки Кипуну.

— Ты? — растерянно переспросил Иняй.

— Может, вторая попытка будет… счастливее первой, — сказала Инесь. Горькая усмешка искривила её тонкие губы.

— Но… — хотел было что-то возразить Иняй, но осёкся и молча уставился в глаза дочери.

— Ой, что бу-у-уде-е-ет, — шепотом протянула Сэнежа в ухо Кипуну.

Вышло неожиданно громко. Иняй вздрогнул и, стукнув своим посохом по доскам помоста, гаркнул:

— Что суждено, то и будет! В круг! Вставайте в круг!

Ритуал пошёл своим чередом. Вновь зазвучали песни. Послышались голоса, тянущие замысловатый мотив. Сперва робко, затем всё увереннее и громче. Шелест браслетов жреца. Рваный ритм, что Иняй отстукивал посохом по доскам помоста. Притопывания и хлопки. Всё это завораживало, кружило и без того тяжёлую от недосыпа голову Кипуна.

Всё слилось в какой-то пёстрый ком звуков, лиц, запахов, движений. Из этого кома иногда выпадали отдельные фразы, смысл которых пробивался к разуму Кипуна, а затем всё вновь тонуло в неразборчивом шуме.

–…обнять родных, — сказал Иняй.

И Кипун увидел, что к Сэнеже и Алкаже бросились их родители. Мать ничем не отличалась от дочерей, разве что волосы были строго заплетены, да в уголках глаз виднелись лучики тоненьких морщинок. У Кипуна мелькнула мысль, что отец с дедом, наверное, нарушили какие-то обычаи, когда подходили к нему раньше. С другой стороны, если бы это было серьёзным нарушением, Инесь указала бы им на это.

— Давай, Кипун, не посрами! — сказал неизвестно откуда возникший дед, коротко обнял и ласково похлопал по спине. В лицо дохнуло табаком.

Поднялась суета. Люди выкрикивали добрые пожелания. Потом все вместе двинулись к пристани. Толчея усилилась. Деда оттёрли в сторону. Кипуну сперва чудилось, что он всё ещё слышит его голос, потом гул стал таким плотным, что выделить из него что-то конкретное оказалось немыслимо.

Более-менее четко осознавать происходящее Кипун стал уже на плоту. Он сидел, скрестив ноги, на циновках под навесом. Рядом с ним сидел крупный, с одутловатыми чертами лица и чуть оплывшей фигурой парень, Сэнежа, кажется, говорила, что это Литюш. Литюш покачивался из стороны в сторону и безотрывно смотрел на Бажуту. Та сидела у основания треугольной мачты и не обращала внимания на давнего знакомца. Она весело щебетала со вторым молодым человеком, про которого Сэнежа рассказать не успела, а может, просто сказать нечего было.

Кипун вздохнул, где-то в груди наконец-то распустился тугой узел тревоги. До последнего не верилось, что его допустят к обряду. Казалось, что в последний момент Иняй одумается и прогонит его прочь. На несколько лет, пока не подрастёт, а может, и навсегда. Но всё получилось проще, чем думалось.

Солнце клонится к горизонту, а он, Кипун, скользит по водной глади на обрядовом плоту по направлению к самому неуютному острову в их архипелаге. Остров этот стоял особняком и не отличался приветливостью и радушием. Там никто не жил. Даже живности не было, разве что пичуга какая время от времени передохнуть залетала. Камней на нём было больше, чем на родном Угре, а травы вовсе не росло. С питьевой водой тоже было худо. Поговаривали, что небольшой родничок там имеется, но высадившимся на остров не всегда удавалось его найти. Зато там была сальза — небольшая кочка, время от времени извергающая грязь. Из-за неё-то остров и назвали Плюющимся стариком. Не самое приятное место. Туда даже мальчишки предпочитали не соваться. Славы не добудешь, а вот неприятностей огребёшь.

Кипун покрутил головой, стоило присмотреться, в какой компании он проведёт ближайшие пару дней.

У рулевого весла стояли двое крылатых. Широкоплечие, серьёзные, чем-то неуловимо похожие друг на друга, они деловито работали веслом, направляя движение плота. Кипун задумался.

В этот раз в обряде участвует десяток человек. С острова вернётся как минимум четверо крылатых. В прошлые разы наверняка было не меньше. Так отчего они так редко встречаются? Кипун шапочно знал этих двоих, они получали свои крылья даже не в прошлый обряд, а в позапрошлый. Мог припомнить ещё троих. Но разве же не должно их быть больше?

— Это что за дерево такое?

Вопрос, хоть и заданный не ему, а рулевым, прервал размышления Кипуна. Чужак с Дальних островов произносил знакомые слова, но так, что требовалось некоторое время, чтобы понять, что именно он спрашивает. Говорил быстро, не делая пауз, глотая окончания, словно он куда-то страшно спешит, словно от этого жизнь чья-то зависит. Нет. Десять жизней! Не меньше.

Крылатые, однако же, не особо затруднились с пониманием смысла обращенного к ним вопроса. Видно, не впервые с ним беседу вели. Отвечать стали обстоятельно, подробно. Про плавуч, стволы которого лежали в основании плота. Про то, чем это дерево отличается от других и почему в быту его не используют, пускают только на вещи значимые, обрядовые. Чужак слушал внимательно, что-то уточнял, приседал, свешивался, трогал руками.

Кипун заскучал и переключил внимание на остальных пассажиров плота. Рядом сидящий Литюш не вызывал особого желания завести беседу. Уж слишком угрюм. За Литюшем сидели Сэнежа и Алкажа. Сёстры о чём-то шушукались и время от времени стреляли взглядами, то в чужака, то в Литюша, то в Бажуту, а то и в самого Кипуна. Единственными, до кого не достреливало их внимание, были Четай и Наруша, что обжимались на передней палубе, отгороженные от нескромных взглядов прямоугольным парусом, да Инесь, что расположилась за спинами сестёр у самого края плота.

— Эй, малой! — раздался хрипловатый весёлый голос. — Тебе чего дома-то не сиделось?

Кипун не сразу понял, что обращались к нему. Лишь наткнувшись на вопросительный взгляд карих глаз, сообразил, что собеседник Бажуты решил поговорить и с ним.

— Я не малой. Меня Кипун звать.

— Кипун так Кипун. А меня Тужай, — миролюбиво откликнулся кареглазый. — Да ты не обижайся! Я тебя, как никто другой, понимаю. Самому, когда луны в прошлый раз танцевали, четырнадцать лет было. Как удержался и на помост не сиганул, сам не знаю!

— Мне пятнадцать уже, — буркнул Кипун.

— Ну это в корне меняет дело! — рассмеялся Тужай.

Захохотал заливисто, но не обидно, а как-то заразно. К нему вскоре большинство пассажиров плота присоединились. Даже сам Кипун. Безучастными к общему веселью остались только Литюш да милующаяся за парусом парочка.