Последний сон

Светлана Шебунина (2024)

Всю жизнь я кормлю себя завтраками — завтра станет легче, завтра я поменяю работу, завтра я точно пойму, чем хочу заниматься. Но вот, я снова лежу в тишине, окутанная давящей тьмой, без малейшего намека на сон. Снова чувствую себя потеряно. Снова сталкиваюсь со своими главными врагами — страхами и собственными мыслями. Засыпать глубокой ночью и забываться лишь на несколько часов стало еще одной моей вредной привычкой. Но все преображается, когда в мои фантазии просачивается Он. Его присутствие рядом становится зависимостью. Ведь здесь — рядом с Ним — кажется все простым и даже волшебным. Я не знаю всех пазлов его жизни. Все, что мне известно — он пишет необыкновенные картины, которые способны трепетно касаться души, а его кофейные глаза каждый раз окутывают пеленой тепла. И этого наваждения становится достаточно, чтобы я поверила в судьбу и в себя. Но вера — хрупкая вещь, правда?

5.

Такого воодушевления я еще никогда не испытывала на работе. Большую часть документации я разобрала еще до обеда и даже успела половину отнести Наталье Артуровне, которая на удивление без упреков просто сказала: “Спасибо”. Правда, странно на меня посмотрела, но меня это не волновало.

Сегодня у меня было хорошее настроение. Утром проснулась еще до будильника, но спать уже не хотелось. А так как времени на сборы было больше, успела сделать легкий макияж — подкрасила и расчесала брови, накрасила ресницы, добавила воздушный слой румян, а на губы нанесла блеск. Наряд тоже выбирала тщательнее, чем обычно. Выбор пал на короткий сарафан зелено-морского оттенка на широких бретелях, под который я надела черную блузку с широкими рукавами, а на ноги — классические и мои любимые лоферы. Получилось винтажно, и мне это нравилось.

С Сашей мы встретились только к обеду, когда вместе направились в кафе.

— Ты сегодня другая, — сказала подруга, оглядывая меня с ног до головы.

— Обычная, — я закатила глаза, но улыбка предательски появилась на лице.

— Ну-ка, рассказывай. Что случилось у Вари-меня-все-достали-Андреевны? И почему теперь она Варвара — излучаю радость и беззаботность?

— Ничего не поменялось, я — это я.

Я толкнула Сашу в бок и убрала, падающую вперед, прядь за ухо.

— Враки, враки! Ты правда вся светишься. В субботу на тебе лица не было, вся поникла и ушла в себя. А сейчас! Земля и небо, Варь.

— Считай, что мне просто приснился хороший сон. — Я вспомнила побережье и Тимофея, и к щекам прилила краска. — Наверное, я просто стала высыпаться. Сон, наконец, нормализовался. Я сплю крепко и очень сладко, — добавила я. Мне было странно от того, что выдуманный мужчина вызывает у меня такую реакцию. Это ведь ненормально, да? Или я преувеличиваю?

Когда вечером я пришла домой, усталости и следа не было. Хотя обычно я выжата как лимон. Решив, что сил мне хватить еще на одни сутки, я переоделась в спортивную одежду. Натянула короткие велосипедки, спортивный топик, майку на несколько размеров больше моего и кроссовки. Волосы убрала в низкий хвост и надела наушники, в которых заиграла песня:

Вот, что важно заметить в себе вам

Если сердце спокойно и вольно стучит

Значит верной тропой идешь ты.

Передо мной снова замелькали молчаливые волны моря, по берегу забегали лучи, а где-то вдалеке пролетали редкие чайки над водой, выискивая мелкую рыбу. На душе было тепло от воспоминаний. Нереальных воспоминаний. Эта мысль обрушилась на меня резко и удушающе.

Я остановилась посреди улицы, переводя дух. Я очень разогналась, и за пару минут пробежала полкилометра. Надо мной возвышались каменные гиганты, в окнах квартир горел свет. Люди жили своей жизнью, наполняя ее реальными событиями и друзьями. А что я? Грежу сновидениями? Да что за бред? В одну секунду я разозлилась на саму себя и рванула вперед, что есть мочи.

Мне хотелось плакать и кричать.

Всю жизнь я кормила себя завтраками — завтра будет погода лучше, завтра станет легче, завтра я поменяю работу, завтра я точно пойму, чем хочу заниматься. Когда-нибудь настанет “тот самый” момент, когда у меня все будет хорошо, и я буду довольна жизнью. Но этот момент все никак не хотел приходить в мою жизнь.

Я ненавидела жаловаться, поэтому всегда все держала в себе. Я боялась возражать, поэтому во всем потакала матери. Год назад мы с мамой сильно поссорились именно из-за этого.

— Я не понимаю одного, Варя, зачем тебе идти работать в какой-то паршивый журнальчик, когда ты профессиональный аналитик? — на повышенных тонах говорила мама.

— Мама, прошу не начинай!

— Ты стажировалась в хорошей компании! Там тебя ждут!

— Я стажировалась там, потому что ты так захотела, — я довольно грубо ткнула в нее пальцем, злость во мне закипала все сильнее. — Ты через знакомых меня устроила, но без моего ведома!

Минуту мы молча стояли на кухне. Помещение освещала только подсветка от фурнитуры и фонари за окном.

Я прервала затянувшееся молчание, хотя очень хотелось просто уйти к себе в комнату.

— Я правда старалась быть достойной дочерью, — уже тихо начала я. — Поступила в университет на бюджет, училась лучше других, часто приезжала к вам, — голос задрожал от подступающих слез. Мне было тяжело произносить правду вслух — колющую истину, которая долго жила внутри меня. Мама подошла ко мне и приобняла.

— Ты и есть достойная, доченька, — она гладила меня по спине, успокаивая.

— Я не собираюсь больше идти на поводу твоих желаний. — Я выбралась из ее теплых объятий, хотя мне так хотелось в них раствориться. — Да, я не знала, на кого идти учиться, но я никогда не хотела заниматься этой чертовой статистикой.

Я повернулась в сторону двери и сделала несколько шагов, когда услышала:

— Но это высокооплачиваемая и востребованная профессия.. — мама не успела договорить, я прервала ее.

— Если тебе так нравится эта аналитика и та компания, то, пожалуйста, иди и работай там.

С этими словами я ушла. Ушла не только из кухни, но и из дома. Билеты были куплены только на завтра, поэтому я ушла к школьной подруге на ночь. Мне не хотелось разговаривать с мамой. Тогда поздно вечером позвонил отец.

— Папа, не переживай, со мной все хорошо, — начала сходу тараторить я. — Я сейчас у Кати, завтра уеду. Квартиру на первое время я нашла, денег пока хватить должно.

— Солнце моё, ты всегда была самостоятельной, за это я не переживаю, — папа тяжело вздохнул. — Ты пойми, что мама заботиться о тебе, как и я. Мы бы никогда не пожелали тебе зла.

— Я все понимаю, пап, но ты слышал маму. Не могу пока ее видеть и слышать. Я хочу строить всю жизнь, собственную. Пусть неуклюже, пусть неуверенно, пусть не богато, но отдельно. Мне нужна свобода.

Пять секунд папа ничего не говорил.

— Хорошо, — сказал он. — Ты права и поступаешь правильно. Просто знай, что мы с мамой тебя любим и всегда готовы помочь.

— Спасибо, пап, — хрипло ответила я, снова начиная плакать.

— Люблю тебя, солнце.

— И я тебя.

Я повесила трубку. После этого случая я не звонила маме больше месяца, лишь изредка поддерживая связь с папой, чтобы сказать, что у меня все в порядке.

Он всегда был добрым и щедрым человеком. Я его отговаривала и даже ругала, но иногда он скидывал мне небольшую сумму на карту с подписью: “Не ставь себе рамки, у тебя одна жизнь”.

Спустя два месяца мы помирились с мамой, но отношения с тех пор стали напряженными и натянутыми, будто нас связывала тонкая нить, которая вот-вот порвется. Я никак не могла пересилить себя, чтобы стать мягче и терпимее к маме. Она же в свою очередь не переставала напоминать мне о том, что я не двигаюсь с места и по-прежнему остаюсь простым офисным работником “непонятного” журнала. Конечно, я понимала, что она любит меня и хочет, чтобы все было хорошо, но ее способы проявления любви были отличными от моих представлений.

Добравшись до дома, я сразу ушла в душ. Под прохладными струями воды мне стало немного легче, но теперь я всем телом ощущала, что утомлена. Поэтому, когда я упала в кровать, мгновенно уснула.

Маленький дачный домик появился в поле моего зрения. Стены его были выкрашены в серый цвет, а темная крыша была пологой. На меня смотрела уютная веранда, через которую нужно было пройти, чтобы войти внутрь.

Я оглянулась по сторонам и поняла, что по-прежнему нахожусь в своем уже полюбившемся сновиденческом месте. Дом располагался на краю невысокого обрыва, с которого открывался вид на море. Постройку окружали невысокие круглые сосны, какие я видела однажды в детстве на море. Это была моя первая и последняя поездка на юг. Наверное, мне тогда очень полюбилась большая вода, да и чувствовала себя маленькая Варя намного беззаботнее, потому что сейчас мой мозг генерирует именно подобное место.

Я пошла по периметру домика, наслаждаясь уже полуденным солнцем, которое нежно и ненавязчиво припекало. Оказавшись позади дома, я обнаружила небольшой сад. На клумбах, обрамленных камнями, росли белые ветреницы ¹ , ясколки ² , бархатцы и гвоздики.

Будучи маленькой, я часто приезжала к бабушке в деревню, где мы вместе высаживали различные растения. Бабушка любила рассказывать мне о каждом цветке. Но делала она это особым образом: сочиняла истории, превращая цветы в заколдованных принцесс. Я с большим восхищением слушала ее, пока мы копали ямки для посадки. Помню, как ухаживала за цветами, поливая их и разговаривая. Ведь когда-то они были людьми, думала я тогда. Летние детские воспоминания вызывали улыбку на лице.

Мне стало любопытно, как выглядит дом внутри, поэтому я вернулась к входу. Поднялась по двум ступеням на веранду, на которой стояло два стула и журнальный столик. Идеальное место для завтрака. Я потянулась к дверной ручке, но не успела ее коснуться, как дверь открылась, и в проеме я увидела Тимофея. Он показался мне более мрачным, чем обычно. На нем была простая белая футболка и черные джинсы, а на шее висел серебряный кулон в виде прямоугольника или, может быть, рамки, потому что середина была пустой.

— Привет, — улыбнулась я.

— Привет, заходи, — сказал Тим и впустил меня в дом.

Я убрала прядь волос за ухо. Дурацкая привычка, по которой можно понять, что я нервничаю. Стоп, я нервничаю? Из-за чего это мне нервничать? Я прикрыла глаза, отгоняя прочь мысли. Знаю, что это сон, но всё-таки не хотела, чтобы Тим снова услышал их.

— Можешь пока присесть на диван, — сказал он, указывая на простой диван, стоявший напротив камина. — Я доделаю кое-что и вернусь. Это займет пару минут, хорошо?

— Без проблем, — я посмотрела в его карие глаза, в которых прочитала беспокойство. Спрашивать ничего не стала, поэтому просто присела на диван, подогнув под себя ноги.

Тимофей зашел в комнату, располагающуюся слева от входа. Гостинная же была справа и никак не была отгорожена стенами. Светлые стены, неброская мебель, книжные полки. Это просто мечта минималиста. Интерьер смотрелся лаконично, что радовала мой глаз. Я толком не успела осмотреть комнату, как вернулся Тимофей и сел рядом.

Он повернулся ко мне, подогнув одну ногу под себя, но взгляд был пустым. Тимофей смотрел сквозь меня. Я долго думала, спрашивать его или нет. Но в своем сне я могу делать все, что захочу. Так ведь?

— Тим, — аккуратно начала я, — у тебя все в порядке?

— Ты о чем? — спросил он, слегка нахмурив брови.

— Мне просто показалось, что ты мыслями где-то далеко. Что-то случилось?

— А, ты про это. Нет, все нормально, — этим ответом Тимофей почти отмахнулся, не желая рассказывать. И сначала я хотела отстать, но слова сами полились наружу.

— Что ты подразумеваешь под “нормально”? — мне вдруг стало неловко от того, что я как будто пытаюсь залезть в душу к человеку. — Просто у всех людей оно разное, — пожала я плечами, уже жалея, что начала этот разговор.

Тимофей задумчиво хмыкнул.

— Согласен, — он сделал паузу, подбирая слова. — Мое “нормально” сейчас — это понимать, что я жив и здоров, что у меня есть крыша над головой и еда, а остальное.. Остальное приложиться, — теперь его взгляд был направлен на меня. — Просто одному моему близкому человеку нездоровится, и я переживаю.

— Мне жаль. — Не задумываясь, я потянулась к его руке, которая лежала на спинке дивана, и нежно коснулась в знак поддержки. — Знаешь, часто говорят, что нужно надеяться на лучшее, и я с этим согласна. Но, как по мне, нужно ожидать лучшего, но готовиться к худшему, — я спрятала ладони в рукава пижамы. — Звучит, конечно, совсем не оптимистично..

— Зато реалистично, — продолжил за меня Тимофей. — Наверное, так и надо — быть готовым ко всему, но настраивать себя на что-то лучшее, — он, наконец, улыбнулся, а я улыбнулась в ответ.

По моему телу пробежали теплые мурашки, ведь рядом был человек, с которым я чувствовала себя в уюте и безопасности. Мне кажется, он понимал меня даже без слов, даже без тех мыслей, которые он так часто слышал. И это приносило спокойствие.

Ну, еще бы! Он же твоя фантазия. Боже, это так глупо.

— Хочешь узнать, что в той комнате? — Тимофей указал на дверь позади нас. И я кивнула.

Мы вошли внутрь. Оказалось, это была мастерская. Глаза разбегались от количества огромных холстов с яркими картинами, которые стояли почти по всему периметру комнаты. Около большого окна, слева, располагался белый деревянный стол, за которым могли уместиться двое человек. Он весь был завален бумагой с эскизами. А в центре комнаты стоял мольберт.

— Можно взглянуть? — спросила я, указывая на холст, что стоял на мольберте, но был отвернут от входа.

— Можно, — ответил Тим. Его глаза засверкали, как только он оказался здесь. Видимо, эта комната — его убежище и отдушина.

Я обошла работу и увидела невероятной красоты эскиз. Да, это была незаконченная картина, но уже на стадии подготовки выглядело масштабно. И дело было не в размере холста, а в мельчайших деталях, изображенных на нем. Я смотрела на провинциальный городок, точнее на одну из улиц. Невысокие таунхаусы стояли по обе стороны, а на улице в это время люди проживали свои лучшие дни. Кто-то из детей катался с друзьями на велосипеде, пока другие пинали друг другу мяч. Пожилая пара не спеша шла по улице — милый старичок рассказывал историю, а бабушка смеялась. Из окна на втором этаже выглядывала молодая девушка, пытаясь высмотреть что-то или кого-то вдалеке. Когда я переместила взгляд выше по картине, то поняла, кого она ждет — молодой человек шел с букетом цветов, поглядывая на наручные часы.

— Что скажешь? — Тим смотрел на свою работу, положив руку на затылок и теребя волосы. Он что, переживает? Его смущение вызвало у меня улыбку.

— Это чудесно, Тим! Ты просто взял и оживил лист бумаги. Тут столько жизни, столько любви, столько смеха, — я вновь посмотрела ему в глаза. — Мне нравится. Правда.

Он слегка выдохнул, будто боялся, что я скажу нечто плохое или скучное.

— Ты переживал, — спокойно сказала я. Мы все еще стояли около мольберта. Между нами было не больше полуметра. Эта мысль неожиданно пронеслась в моей голове, как будто анализируя — а что будет, если подойти ближе?

— Я? Переживал? — Тимофей направился к столу и встал напротив него. Он начал медленно перебирать разрисованные листы бумаги, но не с целью что-то найти, а просто так. По привычке.

— Я никогда особо ни с кем не делился тем, чем я занимаюсь, — начал он. — Точнее не так. Я никогда никому не показывал, как я пишу картины. Сам процесс.

— Почему? — Я хотела подойти ближе, сократить расстояние между нами, но не решилась.

— Картина еще не завершена, в ней много изъянов, каких-то недоработок. Человек может составить плохое впечатление, не дождавшись конечного результата, — Тимофей повернулся ко мне и присел на край стола. — Да и сейчас много диванных критиков, которые так и норовят сказать тебе что-то едкое, прикрываясь тем, что это “конструктивная критика, на которую не обижаются”. А сами разрушают тем самым остатки уверенности.

Тимофею было некомфортно говорить эти вещи. Видно было, что он впервые озвучивает свои мысли по этому поводу вслух.

— А для кого ты рисуешь? — спросила я, все еще пересиливая себя, чтобы не подойти слишком близко.

— Хороший вопрос. Честно говоря, даже не знаю. Всем не угодишь, да и ценителей сейчас не так и много..

Я не дала ему закончить и все-таки подошла к нему, встав напротив. Мне пришлось задрать голову, потому что Тимофей был выше меня на голову.

— К черту этих ценителей. Твои картины — это отражение тебя. Это проекция твоего мира, которую ты создаешь в первую очередь потому, что просто не можешь не создать. Понимаешь? Ван Гог тоже, знаешь ли, не сразу получил признание.

— Ты что, решила провести урок истории искусств? — ухмыльнулся Тим. Я легонько ударила его по плечу.

— Иногда критикуют то, что людям непонятно. Хотя автор, возможно, просто опередил их мышление, — закончив свою мысль, я все еще продолжала смотреть в его карие глаза. Сердце вновь ускоряется.

Его присутствие рядом становилось зависимостью. Ведь здесь — рядом с Тимофеем — казалось все простым и немного волшебным. Рядом с ним я замечаю прекрасные мелочи, особенно, которые скрыты в нем самом. Постоянно растрепанные темные волосы, внимательный взгляд, нежные губы, россыпь родинок на шее, которая уходит тропинкой под футболку. Я готова была рассматривать и изучать самого Тима как его картину.

— Варя, — прошептал он. Его рука, как по обыкновению, коснулась моей щеки. А я прильнула к ней, пытаясь запомнить каждый его жест и эмоцию. Я прикрыла глаза и ощутила, как Тим двинулся навстречу мне, касаясь второй рукой моей талии.

Примечания

1

Анемона, или ветреница — довольно стойкий вид растений, произрастающих в горных и прибрежных местностях, выдерживающих даже самую суровую погоду.

2

Ясколка войлочная — очень зимостойкое и неприхотливое растение с характерными серебристо-серыми опушенными листьями.