Братьев своих ищи…

Семен Винокур, 2019

Перед вами второе издание книги, текст значительно обновлен и дополнен новыми рассказами. Семён Винокур – большой мастер, талантливый кинорежиссер, писатель и каббалист. Книга о вечных вопросах, которые не дают покоя: «Зачем я живу? Что разделяет нас и делает бесчувственными к чужим радостям и боли? Как услышать другого? Как его ощутить?» В ней собраны невымышленные рассказы о жизни, ее опасных поворотах, потерях и творческих удачах, семье, друзьях и случайных знакомых, учениках и, конечно, об Учителе. А еще о любви, которая над нами. Вокруг нас. О законе любви, который держит этот мир. Все новое начинается с вопроса. С предчувствия, что есть в жизни нечто особенное и оно – близко… Вот оно.

/ про марика /

Я как раз пришел проведать Юру Козина.

И попал на забастовку врачей.

По опустевшему отделению онкологии ходил один единственный врач.

Юра Козин, мой друг, с диагнозом — рак толстой кишки, сказал мне: — Все ушли, один Марик остался.

Я взорвался, не смог сдержаться. Я сказал:

— Юра, они давали клятву Гиппократа, что все отдадут людям!.. Ну, и как можно вот так, уйти, оставить больных…

Марик как раз проходил мимо.

Я сказал:

— Здравствуйте, Марик, я режиссер, я негодую! У вас тут такое безобразие творится!..

Он спросил:

— Вы больны?

— Нет, я пришел проведать друга, Юру Козина.

Он указал на меня пальцем и сказал Юре:

— Юра, развлеки своего товарища, у него что-то настроение не очень.

— У меня?! — возмутился я.

Но Марик уже шел дальше…

Юра сказал:

— Я тебе песню спою, ее наш Марик сочинил. Только ты делай: «Умп-умп-умп-умп…», потому что мне Лилька гитару до сих пор не принесла.

— Юра, кто из нас больной? — спросил я.

Но он уже запел песню.

Это была песня про веселых онкологических больных.

И я, деваться было некуда, поддержал его своим «умп-умп-умп…».

Вдруг начали подтягиваться больные.

Подтягивались те, кто на ногах мог стоять.

И те, которые уже после пятнадцатой химии, и те, кто уже внешне не жилец, и те, кто еще полны надежд, хотя и опухоль не хорошая… Пришло человек пятнадцать.

Отделение оказалось не старое, на удивление.

Пели на русском, а израильтяне и арабы подпевали.

Общая мысль песни была — «Нам не страшен серый волк!».

Музыка — «У самовара я и моя Маша».

Пели задиристо, заводились во время пения.

Прямо «хор Пятницкого» образовался.

Происходило что-то обратное нашему обычному представлению об онкологических больных.

Ни стонов, ни проклятий, ни сожалений, ни завещаний…

Глаза горят, все плохое забыто, песня льется, настроение прекрасное…

После этой была еще одна песня.

А потом Марик сказал:

— Мы не дадим болезни нас взять, нет. Рак не любит, когда люди о нем забывают. Он хочет, чтобы мы только о нем и помнили. А мы о нем забыли. Забыли!

— Забыли, — подхватили все.

— Он нам хочет о себе напомнить, а мы не помним о нем!

— Не помним!

— Мы помогаем друг другу — это для него вообще смерть! — выкрикнул Марик.

— Да чтоб он сдох, проклятый! — ответили ему.

— Мы песни поем! — Марик взмахнул рукой.

— Мы поем, да!

Я стоял пораженный.

Я завидовал им.

Их сопротивлению. Их единению, которое происходило на моих глазах в онкологическом отделении больницы.

«Надо “неизлечимо” заболеть, — подумал, — чтобы понять, что такое настоящая жизнь…».

Рядом со мной стояла команда людей, не склонившаяся перед самой страшной болезнью.

Секрет жизни для них был прост — не думать о себе.

Они еще выкрикивали разные фразы: «Он не возьмет нас!», «На, выкуси!», подбадривали друг друга, а я искал глазами Марика. Он куда-то исчез.

Увидел его у двери, за спинами всех, он тихо стоял в стороне и смотрел на них, как-то по-особому. Помню-помню, было у меня такое ощущение.

Я еще где-то часа два пробыл здесь. Не хотел уходить, хотел все прочувствовать, мне так хорошо было в этом онкологическом отделении.

Что я увидел?!

Увидел, как люди поддерживали друг друга, в прямом смысле, вот так, под руки.

Заговаривали с тем, кому вдруг вспомнилось, где он и что с ним.

Сочиняли на ходу новые песни. Вместе, не перебивая друг друга.

Радуясь находкам и рифмам.

Играли в какую-то веселую игру на постели больного, который, похоже, уже не поднимался.

В одной из палат читалась лекция, — вы не поверите! — о советском кинематографе 60-х годов с показом «Баллады о солдате» и субтитрами на иврите.

Лектором был профессор, историк кино, коренной израильтянин, знаток режиссера Чухрая.

Тоже больной. Но выглядел орлом!..

Сейчас понимаю, не просто был выбран этот фильм, была в том направляющая рука Марика.

Плакали люди не от печали, а от этой чистоты.

Помните, как едет парень проведать маму свою, дали ему несколько дней отпуска во время войны, едет, везет ей подарки, а по пути раздает эти подарки людям…

Только, чтобы поддержать их…

Я поразился, как все смотрели фильм, с какой любовью!.. Как переживали!

Конечно, не все участвовали в этом эксперименте Марика.

Но большинство. О них пишу.

Сам Марик то появлялся, то исчезал, постоит, посмотрит, задумчиво так, тихо… Потом зовут его куда-то — исчезает… И снова появляется…

Так пролетели два часа. Уходить из больницы не хотелось.

И надо было не уходить, остаться, но, как всегда, победила ерунда. Что завтра на работу, что я что-то там снимаю, что надо подготовиться к съемкам… Спросите меня, что я снимал, — не отвечу… Спросите, куда я так торопился, — не вспомню… Куда я так торопился?! Ну, куда-а?!

* * *

Не буду лгать, эта история имеет несколько окончаний.

Первое — удивительное.

Мой Юра выздоровел.

И многие из тех, кого я тогда видел, тоже выздоровели.

Эксперимент Марика оказался поразительным.

Больные онкологического отделения выписались с диагнозом: «Нет у вас никакого рака!».

Марику следовало бы дать Нобелевскую премию…

Если бы не второе неожиданное окончание этой истории… Марик умер.

Да-да, оказалось, что именно он и был по-настоящему болен.

У него был рак крови, но никто, ни одни человек, включая его самых близких, жены и детей — никто об этом не знал.

Он знал. Но он так растворился в них во всех, так сумел забыть о себе, живя только ими, что умирал красиво. Спокойно, весело, не чувствуя боли, или, делая вид, что не чувствует боли, не подчиняясь болезни до последнего мгновения.

…Вспоминаю, сидели мы потом с Юрой Козиным, говорили о Марике. И Юра мне вдруг сказал:

— Ты даже не представляешь, что он сделал. Он заразил нас жизнью. Той жизнью, какой он жил!.. Я, с одной стороны, понимаю, что так жить невозможно, а с другой стороны, уверен, что только так и надо жить! Парадокс, а?!

Я тогда подумал: научиться бы так жить… Кто научит?!

Вероятно, это было моей молитвой.

Учусь.