Выстрел в будущее

Семён Субботин (2024)

Что ты будешь делать, если встретишь кумира целого поколения? Будешь ли пытаться изменить его судьбу или повлиять на творчество? Главному герою посчастливилось познакомиться с рок-легендой в самом детстве, пройти рядом с ним жизненный путь и испытания.

Глава 1 — Знакомство

Пришла очередная середина очередной недели, которая отличалась только тем, что была последней в этом календарном году. Предновогодняя суета и лёгкое ощущение надвигающегося праздника приятно щекотали внутреннее настроение. Маленькие и уже постаревшие дети в телах взрослых готовились к событию по-разному, но в целом в воздухе витала почти осязаемая приятная и пьянящая атмосфера.

Настроив планов на ближайшую декаду и наметив покупку подарков для близких на вечер, я направлялся из рабочего офиса в сторону своей квартиры. Первый крохотный укол в самом низу живота был почти неощутим, едва пустив тонкие синапсы в уставшую за день голову.

“Показалось”, — скоростная мысль, проскочившая в мозге, была быстро проглочена и безжалостно перемолота остальными её компаньонками.

“Всё в порядке. Просто нужно покушать чего-то жидкого и всё само пройдёт”, — вторая мысль задержалась в уставших извилинах подольше, принеся с собой некоторую долю успокоения.

Повторный укол в животе приключился уже на пороге квартиры, когда я безуспешно пытался попасть ключом в узкую замочную скважину. Мой щенок мелкой породы, услышав начавшийся шум в прихожей, приветственно залаял с той стороны металлической двери.

— Это я, малыш, не бойся. Сейчас открою, подожди немного, что-то не выходит с первого раза попасть, — распознав знакомый голос, Персик начинает скрести порог мелкими когтями и слегка завывать.

— Ну, привет! Я тоже скучал, ты не поверишь, — бросив кожаный портфель точно на диван прямо из коридора, поднял на руки этот скачущий и виляющий хвостом комочек шерсти.

Тройная порция облизывания и обнюхивания в исполнении питомца окончательно взбодрила и освежила меня. Из домашних обитателей больше никого не было видно, потому я быстро скинул зимнюю куртку и встал у высокого зеркала, задрав пиджак и рубашку наверх.

“Не показалось…” — огромный комок под кожей размером с шарик для настольного тенниса выглядывал на меня чуть выше продавленной ременной линии.

Прощупывание в том месте доставило непередаваемое неудовольствие и окончательно меня убедило, что простым поеданием куриного супа здесь не обойтись. Обратившись по повышению степени доверия сначала к бесконечно мудрому интернету, затем к знакомому хирургу и только потом к самому крутому специалисту во всех мыслимых вопросах — родной матери, пришёл к выводу, что нужно срочно ехать в местную поликлинику за помощью.

Пройдя обязательный этап отфутболивания из одной больницы в другую, к поздней ночи я оказываюсь в скромном маленьком филиале лечебного заведения на самом краю города. Обветшалое здание конца восьмидесятых — начала девяностых годов силуэтом напоминало скорее старомодный сельский клуб, чем современное медицинское учреждение. Единственное, что мне стало окончательно ясно в тот момент, это то, что дело серьёзное и скорее всего придётся лечь в стационар на несколько длинных дней и ночей. Болтающаяся спортивная сумка за плечом в этот раз была наполнена не одеждой и инвентарём, а всем необходимым добром для пребывания одного человека во временной изоляции.

Очередная порция типовых вопросов на столе регистрации наконец-то приносит нужный результат — я оказываюсь на кушетке, накрытой простынёй, в ожидании дежурного ночного врача. Девушка в медицинском халате и одноразовой маске с кем-то мило щебечет по телефону, хоть как-то разбавляя тревожные голоса в моей голове. Секунды медленно и вальяжно превращаются в минуты, те в свою очередь в часы, хотя это скорее всего обман мироощущения, а на самом деле не прошло и получаса.

В кабинет первичного осмотра входит улыбчивый молодой врач, совсем забывший про опостылевшую всем медицинскую маску, висящую у него на ушах.

— Здравствуйте. На что вы жалуетесь? — его спокойный и размеренный голос сразу внушает некоторое начальное доверие.

Отодвинув несколько остроумных и неуместных ответов про нехватку зарплаты и лютый холод на улице на второй план, выбрал единственно верный в этот момент:

— Здравствуйте. Острая боль в самом низу живота и какой-то комок под кожей, которого ещё вчера там точно не было.

— Травмы и операции были какие-нибудь? Аллергия на лекарственные препараты есть? Хронические заболевания? — доктор наконец-то вспоминает про камеры наблюдения, установленные в каждом кабинете, и натягивает маску на нос.

— Нет, нет и ещё раз нет, — стараюсь умиротворённо и совершенно без раздражения ответить на одни и те же вопросы шестой раз за вечер.

— Требуется срочная операция. У вас развился абсцесс брюшной полости. Этот мешочек может стрельнуть внутрь в любой момент. Вы готовы на дневной стационар лечь? Это может затянуться и на неделю, — врач аккуратно пропальпировал воспаленную область, но всё равно доставил мне очередную порцию болевых ощущений.

— Готов, вещи сразу с собой прихватил, — ответил я, наивно полагая, что готовность к операции заключается именно в этом.

— Заполните, пожалуйста, типовые формы на окне регистрации. Завтра в восемь утра сдадите все необходимые анализы, а в десять часов вас уже прооперируем. Не переживайте, операция простая и обычно всё проходит без осложнений. Людмила, оформите, пожалуйста, нашего нового пациента, — на бейджике врача значилось: Иван Богданович Крыжовников, хирург отделения поликлиники.

Как бы я не готовил себя к тому, что это будет первый Новый год в жизни, который встречу вне дома, а настроение окончательно качнулось в сторону упадка. Оформив входные документы для прописки в поликлинике, я позвонил своим домашним и “обрадовал” их такими новостями. Людмила наконец-то закончила важные переговоры по телефону, выдала мне мешок для одежды и обуви, а затем ещё и талончик с описью его содержимого.

— Вещи свои получите, когда вас выпишут. Теперь по этому коридору до конца и налево. Не шумите только громко, большинство пациентов всё-таки уже спит, — медсестра сухо и чётко давала подробные инструкции, видимо, уже десятый раз за этот бесконечно длинный день.

Влетев с ходу в любимые тапочки, я направился по указанному коридору, освещённому слабыми мигающими лампочками. Обшарпанная краска на потолке и покосившиеся потёртые двери в одинаковые кабинеты создавали довольно унылую визуальную картину вокруг. Несколько пустых кроватей и кресел-каталок стояли вдоль стен, оставляя только небольшой проход между ними. В одной из палат кто-то тихо покашлял и перевернулся на своём скрипучем ложе, из другой послышался звук голоса ведущего ток-шоу из включенного телевизора.

— Браааат…Браааат… — тихий, почти замогильный голос донёсся из комнаты в самом конце коридора, когда я уже проходил мимо неё.

Всего на секунду в голову пришла мысль, что обращаются ко мне, хотя кровных родственников в той больнице точно не находилось. Любопытство или какое-то другое опасное для жизни чувство взяло наконец-то верх, потому я решил заглянуть в палату с табличкой “Изолятор”.

— Браааат… Щёлкни выключателем… Пожалуйста… — узкая полоска света из коридора едва показала говорившего со мной — худющего и немощного старика, безуспешно пытающегося встать с кровати.

Не сразу найдя, но увидев на стене искомый выключатель, я нажал на кнопку и галогеновые лампы на потолке с лёгким треском заработали.

— Ты что наделал, гандон??? Ослепить меня хочешь окончательно что ли? — иссохший живой скелет внезапно истошно завопил и показывал скрюченным пальцем на яркие огни, как будто они и впрямь испепеляли его дряхлое тело.

— Вы же сами попросили… — щёлкнув обратно на замшелую старую кнопку, я решил убраться оттуда подобру-поздорову.

— Пошёл ты… Ничего я не просил… — последние слова, которые донеслись из изолятора, перемежались с отборным матом и мощными проклятиями, направленными в мою сторону.

"Сколько раз сам себе уже говорил — не вмешиваться в каждую встречную навозную кучу", — мысленно я промотал прочие похожие ситуации из своей жизни и не вспомнил ни одной, в которой по итогу была бы заслуженная благодарность, а не разного рода последствия. Однако, с каждым новым днём весь негатив прошлого как будто стирался из памяти, не оставляя мне даже шанса на прохождение мимо очередных красиво раскиданных граблей.

— Здравствуйте… — не успев договорить, я привлёк внимание тучной медсестры, заполняющей какие-то бумаги за рабочим столом, стоящем прямо посреди довольно узкого прохода.

— Доброй ночи. Вы с чем к нам? Жопки и шейки сегодня уже были, — глаза её были по-вечернему уставшие, но всё равно светились крохотными огоньками молодости.

— Я с животом… Получается — животик, — ответил на её улыбку своей, пользуясь предложенной несерьёзной медицинской терминологией.

— Это хорошо, такие у нас надолго не задерживаются. Завтра доктор один раз чикнет где нужно, полежите потом недельку-другую, да и домой отправим, — девушка взяла мои документы и подробно заполнила личную медицинскую карту.

— Народу много в больнице смотрю. Всегда так? — тихим голосом пытаюсь завести разговор, нарушая абсолютную тишину больничного коридора.

— За год две такие волны бывает: на новогодние и майские праздники. Не могу точно сказать в чём конкретно причина, но постоянно такая история что у нас, что в городской травматологии.

— Интересное наблюдение… Хотя я ведь тоже не планировал эту операцию за три дня до главного праздника в году, — понимая, что больше спешить некуда, я расположился на стуле рядом.

— Правила у нас здесь простые: в восемь утра сдача анализов и прописанные уколы, в девять — лёгкий завтрак, в тринадцать часов тихий час, потом обед и в семь вечера подают ужин. Алкоголь не советую употреблять вовсе, никотин и прочий яд — на своё усмотрение.

— Я не курю. Точнее сказать, больше не курю, — буквально на секунду вспомнился сладкий кальянный дым с привкусом дыни и арбуза, но эту мысль удалось быстро ликвидировать в голове.

— Вот здесь подпишите три раза, в местах, где галочки стоят. Пойдём теперь за мной, палату вашу покажу, — медсестра сложила все документы в одну тонкую папочку и поманила за собой в конец коридора.

Схватив сумку с пожитками и едой, я направился вслед за ней по полуосвещённому узкому проходу между стоящими пустыми кроватями. Под ногами постоянно что-то мешалось и цеплялось, словно невидимые руки тянулись из-под них и хватались за обувь и штанины брюк.

— Во второй ляжете. Тут самые спокойные у нас находятся, хотя бы по ночам не кричат от болей, — наконец-то я разглядел на её халате закрепленный бейджик с именем"Маргарита".

— Спасибо вам, Рита. Тогда до завтра? — говорил я спокойно и максимально тихо, чтобы не побеспокоить будущих однопалатовцев.

— Завтра утром не моя смена. Вам желаю удачи на предстоящей операции. Помните главное — ничего нельзя есть и пить за восемь часов до неё. Даже простую воду и хлеб, даже если сильно захочется, — открыв дверь в больничные покои, девушка показала на пустую кушетку возле подоконника и покинула помещение.

Едва привыкнув к почти полной темноте, я понемногу начал различать силуэты кроватей и людей, лежащих на них. В углу большой комнаты горел включённый телевизор, хоть как-то подсвечивая мой путь начинающего пациента. Аккуратно проходя мимо кресла-каталки, я слегка задел сумкой стоящие сборные ходунки, предательски скрипнувшие от этого контакта. Мужчина, смотрящий какой-то ночной канал, встревоженно побурчал и перевернулся на другой бок.

Буквально наощупь добравшись до своего временного места обитания, я приземлился на высокую кушетку и поставил сумку под низ. Время на часах показывало слегка за полночь, а это значило, что пить и есть уже было нельзя. Подложив подушку под голову, я попытался очистить сознание от всех наскочивших мутных мыслей и просто уснуть.

После часа безуспешных попыток мне наконец-то это удалось сделать. Симфония звуков состояла из мерного подкапывания воды из умывального крана, мощного мужского храпа и главной скрипки больничного оркестра — несмазанной койки с беспокойным пациентом у экрана телевизора. Провалившись в забытье, как показалось, всего на пару секунд, я снова открываю глаза и смотрю на наручные часы.

"Четыре утра всего лишь…Как же хочется пить", — полусонные мысли сбиваются в кучу, а зрение показывает полутуманную картинку перед собой.

Вижу, что на кровати, стоящей немного спереди, сидит бородатый мужчина средних лет. В его очках на тонкой оправе отражаются блики от всё ещё работающего телевизора. Пациент слегка покачивается из стороны в сторону и периодически закрывает глаза. Завидев движение с моей стороны, чуть поворачивается и шёпотом говорит:

— Извините, если вас разбудил… Нога продолжает болеть, никак не могу уснуть уже третью ночь подряд, — с этими словами он разворачивается ко мне всем телом.

Вместо правой ноги, начиная от колена и ниже, я вижу только забинтованную и перевязанную культю. Мужчина водит рукой по воздуху в том месте, где когда-то была конечность, бессмысленно продолжая похожие на массажные движения.

"Фантомные боли", — вспомнив этот термин, я осознал насколько ничтожна и мизерна моя скромная проблема с животом.

— Вы не разбудили. Просто волнуюсь перед операцией, вот и не спится как следует, — ответил я и снова закрыл глаза, решив, что наше знакомство лучше отложить на утро.

— Всё будет хорошо… Потому что хреново уже было… — это были последние слова от соседа, которые я расслышал до своего повторного отключения.

Ещё пара секунд сладкого провала в бездну, а после — жёсткое пробуждение от закипающего чайника обозначает начавшееся новое утро.

Падающий через окна солнечный свет несколько приукрасил скромное убранство больничной палаты. Шесть кушеток и столько же персональных тумбочек, холодильник, телевизор и широкий подоконник — вот и всё её наполнение. Поздоровавшись и представившись по имени другим пациентам, я занял очередь к единственному умывальнику. По коридору в это время проехала, гремя кастрюлями и посудой, повариха в белом колпаке и халате.

— Сегодня у нас Зинаида и Алсу на смене. Значит будет очень вкусный завтрак и очень болючие уколы. Рука у Алсу такая тяжёлая, с размаху всегда в булку колет, — старожила палаты по имени Олег продемонстрировал свою осведомлённость.

Его перебинтованная голова и усталый вид подсказывали, что в стационаре он уже довольно давно, а стоптанные запятники на тапочках только подтверждали мою догадку.

— Новенький кто у вас? Чего же вы ждёте? Давно нужно было анализы и кровь сдать! — пожилая медсестра, вошедшая в общую комнату, говорила так быстро и суетливо, что едва можно было разобрать суть.

Олег показал пальцем на меня и в тот момент я понял, что первое знакомство с Алсу у нас сложилось не самым удачным образом.

— Через минуту жду вас в кабинете. Как выходите из палаты — сразу прямо идите, — женщина сверкнула недобрым взглядом исподлобья и закрыла за собой дверь.

— Ох и попал ты, дружище. Сейчас она на тебе знатно оторвётся, — многоголосный смех редко доносился в этих стенах, отчего казался каким-то чуждым и неуместным.

Всё-таки дочистив зубы перед таким важным свиданием, всего через пару минут я получаю прописанную порцию лекарства в одно из нижних полушарий. Ощущения из неприятного числа, зато на некоторое время перебивают боль в области живота.

Едва отлежавшись после такой процедуры, слышу уже знакомый недовольный голос медсестры:

— Поднимаемся и идём на операцию своим ходом! Только простыню с собой возьмите чистую.

Все четверо однопалатовцев поочерёдно почему-то желают мне удачи. Сняв наручные часы и золотую цепочку с шеи, спрятал их в обложку паспорта, тем самым сделав из неё маленький филиал сберкнижки.

— Это будет ваш первый наркоз? — Алсу чуть смягчилась, увидев лёгкую растерянность в моих глазах.

— Да. Как-то раньше без него обходился, не было такой нужды вроде бы, — перекинув белоснежное покрывало через плечо, я шёл прямо за ней.

По пути разобрался, что не так было с полом в коридоре, который прошлой ночью так отчаянно цеплялся за мои ноги. Старый и местами рваный линолеум даже днём был не очень удобен для простого хождения по нему.

— Вас будет немного мутить после всего. Рекомендую резко не вставать, пока не почувствуете, как силы и сознание полностью вернулись, — женщина показала на дверь в углу, которую я раньше не замечал.

Табличка со слегка кричащим названием ОПЕРАЦИОННАЯ.

— Проходим, раздеваемся догола и ложимся на стол.

Лёгкий приступ паники и смущения усиливается тем, что в операционной комнате помимо Алсу находится ещё три сотрудницы. Лица, закрытые медицинскими масками, одинаковые белые халаты и колпаки, распластанный хирургический стол с жёсткими креплениями для рук и ног. В голове на наносекунду проскакивает мысль, что когда-то я видел короткий фильм с точно таким же началом. В следующий момент понимаю, что всегда нужно чётче формулировать желания, а особенно, когда мечтаешь о встрече с четырьмя медсёстрами одновременно.

— Молодой человек, что мы там не видели по-вашему? Смелее давайте, у нас ещё три пациента сегодня кроме вас, — отрезвляющий голос вернул меня из этих мимолётных грёз, хотя на самом деле прошла всего пара мгновений.

Один момент и я уже на разборочном столе, совершенно без одежды, покрытый только гусиной кожей от нарастающего волнения и неловкости. Персонал профессионально и спокойно берётся за дело: в первую очередь фиксируются конечности и голова, затем в вену правой руки вводится катетер и приматывается на предплечье, кто-то наконец-то догадывается и любезно прикрывает простынёй мою нижнюю половину. На средний палец левой руки закрепляется датчик, после чего я могу слышать своё участившееся сердцебиение не только в голове, но и в ушах.

— Кто сегодня на смене?

— Иван Богданович.

— Всё будет хорошо. Сейчас общую анестезию введём, вы мягонько уснёте, а очнётесь, когда всё уже закончится. Абсолютно ничего не почувствуете, боли тоже совсем не будет.

Медсёстры общались между собой и иногда обращались ко мне, видимо, по округлённым глазам читая, что это сейчас жизненно необходимо.

— Так, кто у нас тут сегодня? — краем зрения вижу, что в помещение входит врач, на ходу натягивая на руки новые хирургические перчатки.

— Надрез на животе нужен. Два кубика этомидата ему уже ввели.

— Вводите три. Вы же видите, что его не берёт обычный объём, вес у пациента довольно-таки большой.

Я пытаюсь что-то ответить или даже возразить, но в этот момент понимаю, что уже не могу этого сделать. Мышцы челюсти и сам язык совершенно не желают слушаться, только что бывшей чёткой картинка перед глазами начинает расплываться. Последним движением перед отключкой мне удаётся немного повернуть голову вправо, где потухающим взглядом замечаю присоединённую к катетеру капельницу.

Первая волна абсолютной лёгкости и эйфории выносит моё сознание из тела. Странные картины из прошлой, возможной и будущей жизни проносятся перед глазами, лихорадочно перекрывая друг друга. Реальные события и воспоминания из детства перемешиваются с яркими фантазиями из той же части жизни. Ощущение тотальной безмятежности сменяется чувством полной прострации, снова и снова чередуясь между собой.

Детская комната… Мост над рекой… Самодельная гитара… Длинный шприц… Бассейн с голубой водой… Красивая девушка со светлыми волосами…

Всполохи из отрывков памяти всплывают один за другим, никак пока не складываясь в общую картину. Калейдоскоп из знакомых и совершенно чужих лиц бесконечно вертится перед глазами. Палитра чувств окончательно скручивается в кипенную белизну и кромешную тишину в голове.

Первое лёгкое движение век — единственное, что мне удалось сделать путём больших усилий. Словно раскачиваясь на маленьких качелях, умудряюсь их чуть приоткрыть движением глазных яблок. Белая туманность и молочная пелена понемногу обретают очертания типового больничного потолка. Попытка задействовать ноги и руки не приводит ни к какому результату, даже не позволяя убедиться, что они всё ещё на своих местах.

Всё, что со временем удаётся разглядеть в таком положении — это металлическое изголовье кушетки и свой собственный нос. Потоки крови наконец-то разогревают онемевшие конечности, а заодно и теплят возвращающуюся надежду, что всё в порядке. Едва повернув шею, осознаю, что нахожусь не в той операционной, где был всего несколько секунд назад и даже не в своей палате. Моя кровать в этой небольшой комнате единственная, а кругом больше нет ни души. Датчик сердцебиения неловко спадает с пальца на левой руке, после чего раздаётся противный затяжной писк.

— Вы наконец-то очнулись? — подоспевшая как будто из ниоткуда медсестра взволнованно посмотрела на меня.

— Да… — сухость во рту могла бы выиграть конкурс сухостей даже в соревнованиях с Сахарой и Гоби.

— Сейчас позову врача! — девушка развернулась и уже было собралась покинуть палату.

— Пить… Дайте воды… — на слово “пожалуйста” у меня не хватило ни сил, ни букв.

— Конечно! Одну минутку подождите.

Теперь я уже чётко видел очертания её лица и даже смог протянуть руку в ожидании стакана.

— Вы что-нибудь помните? Почти год пролежали в коме… Что-то не так пошло на вашей операции, — девушка настояла на том, чтобы самой поднести кружку с водой как можно ближе.

— Помню… Всё как в тумане было, но помню. Точно знаю, где и с кем был в это время… Но вы всё равно мне не поверите, — язык удалось окончательно отделить от верхнего нёба всего лишь после пары освежающих глотков.

* * * * *

— Мальчик мой, открой мне, пожалуйста! Мы просто с тобой поговорим, — приглушённый женский голос доносился с той стороны двери.

— Нет! Вы с отцом снова будете ругаться! Мне страшно от того, как вы постоянно кричите друг на друга! — белокурый парнишка лет восьми на вид кричал ей в ответ, сидя на своей кровати и закрывая уши руками.

— Дональд, родной! Я же всё равно зайду в твою комнату, рано или поздно это случится. Милый мой, успокойся и тихонечко поверни замок на ручке, — мамин голос стал ещё тише и спокойнее.

— Ты же знаешь, что я совсем не люблю это имя и всё равно меня так называешь! — его большие голубые глаза снова наполнялись слезами, но каким-то чудом он всё ещё не давал им выхода.

— Прости, дорогой… Ты прав… Мы с папой немного погорячились, но теперь уже всё хорошо. Выходи уже к нам, нечего сидеть там в одиночестве, — девушка снова попробовала войти, но вскоре бессильно упёрлась плечом в косяк.

— Я не один… Я уже не один и никогда больше не буду один в этой жизни, — расстроенный юнец вдруг поднял голову и посмотрел прямо на меня.

— О чём ты вообще говоришь? Опять твой воображаемый друг к тебе приходил? — мама постучала в дверь ещё несколько раз.

— Это раньше он был таким… А теперь я его точно вижу. Можно я буду называть тебя Бадди? — мальчишка вытерся рукавом длинной футболки и даже смог немного улыбнуться.

Я появился в той же комнате и в тот же момент времени, но понятия не имел, где конкретно нахожусь и что здесь происходит. Просто очнулся от нескольких ярких вспышек света посреди детской комнаты и стандартного семейного скандала. В первое время пытался осмотреться вокруг и хоть немного прийти в себя, проанализировать собственное состояние и самочувствие.

Где-то вдалеке послышался грозный бас отца, снова и снова кричащего на жену. Закрытая дверь и расстояние приглушали звуки из его рта и боль от его слов. Мама мальчика наконец-то ушла от захлопнутой двери в поисках способа проникнуть в затворённую детскую комнату.

— Ты что, видишь меня? — не узнаю свой собственный голос в голове, чувствую совершенно незнакомые тональности и вибрации в горле.

— Да,конечно. Вижу тебя, но только силуэт, какие-то очертания. Ты такой… Забыл это слово… Вроде как расплывчатый, — парнишка совсем перестал плакать и окончательно успокоился.

— Странно… Ты можешь мне хотя бы сказать где я? — очередной шок я испытываю проходя мимо зеркала в комнате и не наблюдая в нём своего отражения.

— Наш городок называется Абердин, неподалёку находится большой Сиэтл, а вообще — это Соединённые Штаты Америки. А ты сам откуда? — мой младший собеседник свесил ноги с кровати и начал ими усиленно болтать.

— Господи… Что тут происходит… Я в тысячах километров от своего дома, — только в этот момент приходит осознание, что не вижу собственного тела не только в зеркале, но и в целом.

Странные ощущения продолжаются: перед глазами не маячит такой привычный нос, руки и ноги слушаются лишь вяло и фантомно, но их самих не видно. Я бестелесен, абсолютно прозрачен и вряд ли хоть немного жив. Пытаюсь услышать пульс или дыхание, что тоже проходит безуспешно и окончательно вводит меня в ступор.

Сосредотачиваюсь на деталях вокруг себя, разглядывая предметы интерьера в этой детской комнате. К стене прибит большой стенд с распечатанными фотографиями маленького хозяина помещения. На них он запечатлён в разном возрасте, но все объединяет несколько обстоятельств: белокурый мальчик лучезарно улыбается, открыто смотрит в объектив и светится искренним счастьем. Прекрасные картинки на память, где он с мамой и папой в обнимку, один возле собачьей будки, либо едет на новеньком велосипеде по городской улице.

Рядом со стендом прибит старомодный ростомер в виде жирафа, на котором стоят ежегодные отметки, любовно написанные чьей-то рукой. Мои догадки насчёт возраста подтверждаются, ребёнку сейчас действительно минимум восемь лет.

В углу комнаты моё внимание привлекает редкая и оттого очень примечательная вещь: детская ударная установка в виде Микки Мауса. Хромированная окантовка по бокам на ней блестит новизной, а длинные барабанные палочки свисают сбоку на закреплённом чёрном шнурке.

— Крутая штука, скажи ведь? Родители подарили мне всего год назад… Когда у нас всё ещё было хорошо, — мальчик соскочил с кровати и прошёл сквозь меня прямо к музыкальному инструменту.

В тот самый момент, буквально на одну секунду, я почувствовал всю концентрацию боли и страданий в маленьком теле этого ребёнка. При том, что прямо сейчас он с довольным видом усаживается на сиденье установки и вопросительно смотрит на меня. Родительские крики совсем отдалились и исчезли, видимо, они предпочли продолжить ругань где-то подальше от подслушивающего сына.

— Хочешь я тебе что-то сыграю? Мама говорит, что это у меня неплохо получается. Я много тренировался с дядей Чаком, чтобы попадать в ритм и слышать разные тональности, — Дональд взял в руки длинные палочки и даже смог покрутить их между пальцами, как будто давно и успешно даёт концерты в своём родном штате.

— Конечно… Сыграй свою любимую мелодию. Мне много что нравится из музыкальных направлений, не буду особо привередничать, — я всё ещё находился в полной прострации, но всё-таки улыбнулся мальчишке в ответ.

Если у меня и был шок от своего внезапного перемещения из больничной палаты в глубинке России в детскую комнату американского пацана, то каково интересно было ему в такой ситуации? Почему я его прекрасно понимаю и сам говорю по-английски без запинки, хотя раньше едва мог читать со словарём? Жив ли я вообще или это своего рода чистилище для застрявших между адом и раем в ожидании последнего суда? Куча вопросов в голове появлялись быстро и копились в очередь, ожидая логичного ответа, который пока что даже не предвиделся.

Хозяин комнаты с деловым видом принял мой неопределённый заказ, что-то недолго прокрутил в собственных мыслях и решился.

Ритм мелодии, которую он принялся исполнять, показался мне очень знакомым. Послушав ещё несколько секунд, я даже начинаю вспоминать слова этой песни и тихонько подпевать юному музыканту:

“Лишь вчера

Жизнь была беспечна и добра,

Мне забыть о том пришла пора,

Но всё же верю во вчера”.

— Ты знаешь “Битлов”? — после моего комментария Дональд перестал играть и удивлённо уставился на меня.

— Я тебе больше скажу: весь мир их знает. Это же настоящая нестареющая классика! — я был приятно удивлён этим парнишкой, его музыкальным вкусом и такими познаниями.

— Ты, наверное, шутишь? Этой песне максимум лет десять, — чуть хихикнув, парень продолжил свою работу барабанными палочками.

Каждую минуту в этом странном месте меня поджидала одна выбивающая почву из-под ног новость за другой. Ещё раз осматриваюсь вокруг и теперь наконец-то замечаю детали, которые при первичном осмотре от меня ускользнули. Новенький глянцевый плакат с символикой австралийской группы AC/DC, на котором крупным шрифтом была напечатана цифра 1975, а чуть ниже находился календарь, разбитый по месяцам и неделям.

— Извини, ты можешь пока что перестать играть? Какой сейчас год, Дональд? — к моей общей растерянности добавился ещё один страх — боязнь неизведанного и чуждого.

— В смысле какой? Семьдесят пятый, если я ничего не проспал за одну ночь, — парнишка останавливается и вновь с удивлением смотрит на меня.

— Чертовщина какая-то… Как это вообще возможно… — голова начинает кружиться ещё сильней и я вынужден присесть на край кровати, боясь рухнуть прямо на пол комнаты.

— Что с тобой, Бадди? Тебе очень плохо? — он подошёл ко мне поближе и встал напротив, держа руки в замок за спиной.

— Ты знаешь… Я почти ничего не помню и совсем ничего не понимаю. Меня не должно быть здесь и не должно быть это время. Я родился только через десять лет, причём это было совершенно в другой стране, — боль в висках мгновенно усиливается и я вынужденно ненадолго замолкаю.

— Но ты здесь есть, прямо здесь и сейчас. Я вижу тебя и разговариваю с тобой, это не иллюзия и не какой-то фокус. Останься хотя бы на несколько часов, я тебя очень прошу, — кажется, что его голубые глаза смотрят мне прямо в душу.

— Хорошо… Я всё равно не знаю, что мне больше делать, — я ощущал себя вполне живым, но изрядно потрёпанным внутри, видимо, это были физические последствия непрошенного перемещения во времени и пространстве.

— Знаешь, почему мама с папой сегодня так громко ругаются? — детская непосредственность и умение резко сменить тему разговора, как же я им всегда завидовал.

— Нет, расскажи. Для этого может быть сотня причин и поводов, слишком много вариантов, чтоб просто угадать.

— У нас в семье причина для этого всегда одна. Папа снова заложил за воротник, пропил почти все деньги, которые даже не донёс до дома. Но в этот раз маме это надоело и она выкинула всю его оружейную коллекцию прямо в озеро, представляешь себе? — парнишка, видимо, посчитал, что эта история довольно забавная, потому искренне рассмеялся.

— Так было всегда?

— Нет, но после рождения моей сестрёнки Ким они стали ссориться гораздо чаще. Денег постоянно не хватает, но мама всё равно очень старается для нас, — смех затих и искры в его глазах резко угасли.

— А твой отец? Он с тобой совсем не играет и не общается? — решив отложить свои вопросы на потом, я переключил всё внимание на собеседника.

— Несколько раз брал с собой на местные вечеринки.

В трейлерном парке, где живут несколько его друзей, они ставят пустые жестяные банки из-под пива и садят из ружей по ним по очереди. Даже мне давал пострелять из пистолета… Правда в том, что я ни разу так и не попал, — по мальчику было видно, что эта тема ему вовсе неприятна.

— Это не страшно, что у тебя что-то не получается. Мне уже тридцать семь лет, а я до сих пор много чего не умею, — я попытался приободрить его своим личным примером на сравнении.

— Папины друзья долго надо мной смеялись… Говорили, что я такой хилый и немощный, как маленькая девчонка, — Дональд присел рядом со мной на кровать, его глаза слегка заблестели от выступивших на них солёных капель.

— У тебя много других талантов и целая жизнь впереди, а они так и останутся ничтожествами из маленького городка. Никогда не позволяй себе расстраиваться из-за таких людей.

— Зато все они не знают… Даже мама не знает, что мы с соседскими мальчишками вытащили всё папино оружие из озера. Я видел сам, в каком месте она его утопила… Мы сходили на “рыбалку” и достали всю его коллекцию! Хотим продать на барахолке и я наконец-то смогу купить свою первую гитару, — настроение парнишки прыгало так же быстро, как он теперь скакал на своей детской кровати.

За дверью вновь послышалось движение: шуршание мягких тапочек по полу, а затем три коротких стука по деревянному полотну.

— Курт Дональд Кобейн! Немедленно открой эту чёртову дверь или я за себя не отвечаю! Уже совсем поздно и тебе давно пора ужинать. Да и отец ушёл к своим собутыльникам, можешь больше его не бояться, — искажённый голос мамы было трудно узнать из-за переполнявшего её гнева и расстроенных чувств.

Я точно и чётко расслышал, как именно эта молодая женщина только что назвала своего единственного сына.

* * * * *