Наэтэ. Роман на грани реальности

Сергей Аданин

Герои романа бегут из мира, где «банк, скоринг, троллинг, цифровизация… ё-цивилизация». Андрей мечтает жить в Атлантиде, а не в «большом и безобразном» городе, где работает «на благо бизнесменов» в пиар-агентстве и глушит депрессию вином. Его судьбу меняет встреча с Наэтэ – девушкой словно из «иного» мира. Они творят собственную реальность, в которой «любовь не охладела». Но ему нечего ей дать в «этом» мире, у него нет «плана». Он следует за Наэтэ в её «Страну Любви». Только где эта страна?..

Глава 2. «Кароч»

Вернувшись за свой рабочий стол, Андрей целиком погрузился в статью, влип глазами в монитор. Не позднее обеда он должен бросить файл на имэйл. Если Шип одобрит статью, то сразу и расплатится — прямо тут, «на косогоре», — из кошелька достанет или барсетки. Там деньги и за статью, и за две полосы рекламы в журнале… Граф ждёт этих денег под зэпэ сотрудникам.

Граф — Эмиль Гарифулин, это их директор, — татарин такой, добродушный, приехал из азиатских тьмутараканей покорять город большой и безобразный, в котором учился и теперь жил Андрей. С Эмилем он на «ты», почти приятели, благо тому тридцати ещё нет, постарше Андрея года на два всего, и жена у него — фотомодель, — с его слов, конечно. Андрею нравилось, что Эмиль ею всегда любуется как бы, когда говорит о ней. А Эмилю, в свою очередь, нравилось, что это Андрею нравится, и он не стеснялся рассказывать ему о своей семье — о жене и дочке. Граф три года помогал одному крупному оптовику гонять товар по просторам Евразии, имел высшее образование и капиталец. Долго думал, куда вложить — в покупку продуктового магазинчика или в рекламное дело. Душа интеллигентного торговца попросила открыть своё пиар агентство. Ну, и ладно.

Ожидание зарплаты слегка мобилизовывало. Если Шип зарубит статью, то и не видать зарплаты ещё дней несколько — не только Андрею, но и всем восьми «девкам», которые считают проценты, насилуют телефоны, хотят с мужиками в баню и сапоги. Менеджерица Машка — небольшая такая желтоволосая крашеная блондинка, плутовка с грудью аж шестого размера и аккуратной попкой — а Шип это её клиент — особенно переживала, что выражалось в том, что она каждые двадцать минут подходила со спины к Андрею и пялилась в его монитор, всячески давая понять, что «прокола» быть не должно, она лично проконтролирует, и если что… А что, если что? Андрей внутренне ухмылялся. Да Маша ещё грудью слегка «орудовала», возила ею по Андреевым плечам, вдохновляла. Так выходило, что у неё все такие заказчики были — с чёрным налом наперевес, и либо с автомобилями связаны, либо с нефтепродуктами. Маше всего-то двадцать лет, но, чувствуется, там лет с пятнадцати — бурная половая жизнь и запросы. Андрей её жалел, на самом деле — уж больно в ней нелепо всё сложено: рост маленький, грудь — большая, ума нет, а Андреем пытается руководить. Заказчики обещают много, в гости зовут постоянно — в баньку там, то да сё, а денег долго размышляют давать, и даже снимают заказы. Постоянно с Машей испытываешь состояние облома. Заказчик дал ей гарантии — пацанские, пол-конторы с ним возится, всё бесплатно делают, в том числе Андрей, а потом с этого пацанчика месяцами наличку трясут — Граф да Маша. И так и не могут дотрясти. Словом, Маша — это всегда проблема денег. Граф не выдержал уже, сказал Андрею:

— Если Шип решит тебе, а не через Машу, денег дать — хватай.

Мысли его скакали. «Маша, не маши грудью, не мешай работать, — тарабанило у Андрея в мозгу, — я и так делаю больше, чем могу себе позволить… Боже! — как же вы все мне неинтересны! Мне жаль. Жаль! Вы могли бы быть другими, но вы не понимаете, зачем…». Наконец, он поставил последнюю точку, бросил файл на имэйл и стал звонить в приёмную Шипа. Ему ответили:

— Ил’ори!

…Андрей опешил от двух вещей. Первое — её голос. Лёгкое-лёгкое «р». Как будто бы он позвонил — ну, в Испанию, что ли. А не на третий этаж. У него даже пронеслось в голове: что я за номер набрал? Голос был не сладковатый, не мягкий-деловой-внимающий-завлекающий, как обычно у секретарш хороших, а такой — слегка надтреснутый обидой и бархатно-чистый, как нота «ля» у флейты. И второе, от чего он растерялся — это «илори». «Так её зовут? — мелькнуло у него во лбу, — или я вклинился в чужой разговор?…». Не успел он что-либо сказать, как тот же голос, роняемый, словно жемчужинки в прозрачный-прозрачный ручей, который выбивает красивую мелодию по донным камешкам — едва слышную и волнительную, произнёс после короткого прерывистого вздоха, почти страдальческого:

— Я слушаю.

И девушка снова, теперь уже громко, прерывисто вздохнула, потом ещё раз и ещё. И шмыгнула носиком, почти всхлипнула, но это прозвучало, как чудесный аккорд на клавесине, соль-септ-мажор, — Андрей в детстве учился музыке, он знал, что это такое. А потом она с усилием держала ровное дыхание — носом, отчётливо слышно. Это было не дыхание. Медовая дымка. Андрей почему-то заволновался, — маленьким гейзерком, горячим и чистым, вырвалась из-под его бетонированной депрессии фантазия. И много ещё чего мгновенно пронеслось в его голове, душе, на внутреннем «дисплее» его сознания. Даже такая несуразная мысль: «Этот Шип — тяжёлый, пустой, опасный тип. Как такая девушка может у него работать?». Но всё это — мимолётное. Андрей легко взял себя за язык: тарам-барам, передайте, туда-сюда. И:

— Вас зовут Илори? — простите, понравилось слово.

Он всегда кокетничал немного с секретаршами, — знал, к тому же, что его голос в телефоне приятный. Нет, он «кокеткой» не был, по определению. Это просто такой ритуал делового гендерного общения. Тебя как бы постоянно «завлекают», ты будто бы влюблён — причём, безальтернативно, с первого взгляда — и чувства твои только нарастают, просто ты их сдерживаешь, как мужчина при делах, достойных, безусловно, восхищения, но — тем не менее — неотложных. Но неотложных сию минуту. А вечером… Что вы делаете сегодня вечером?.. Всё это смешно, конечно, однако именно такой стиль — он убеждался в этом много раз — впечатывал твою личность в эмоциональную память собеседницы, и дальше уже общение шло легко, а дела ладились.

…И снова его огорошили. После почти тяжёлого и прерывистого вздоха девушка ответила что-то вроде:

— Илоэтереми.

Но в голове его прозвучало: «Я поняла, передам ему».

Он даже испугался чуть, — наверное, он просто не разобрал, что она говорит. Даже покраснел. Что за глупость он ей сморозил?

— Что вы сказали? — переспросил он.

— Я поняла, передам ему, — повторила она.

Потом опять глубоко и прерывисто вздохнула и ждала в трубке, что он ещё скажет, — будто не желая заканчивать разговор.

«Что бы такое ещё сказать?» — он лихорадочно искал повод продолжить общение. Его скрутил диссонанс — мелодичного света и тучливого неба — в её голосе, — небо вот сейчас заплачет, а свет будет рассыпаться арпеджио в тяжёлом серебре дождя. «Она чем-то расстроена, — подумал он, — ей тяжело, и она держит меня на трубке, чтобы отвлечься». Но — чуть встряхнув головой, решил: глупости.

— Вас Наталья Викторовна зовут? — только и нашёлся, что спросить. Вспомнил вдруг рассказ Торца про «бёдра, как у мамонтихи», про девушку-кита, кароч. И неприятная судорога повела его лицо: зачем вспомнил? Голос так не соответствует той картинке, которую намулевал Торец.

Ответила не сразу, почему-то. Возникла неловкость — неприятная Андрею, так как именно себя он почитал источником этой неловкости.

— Нет, — наконец, сказала она.

Он облегчённо вздохнул. Всё-таки, он не хотел, чтобы у девушки-кашалота был такой, как у «Илори» голос… Илори. Его взволновало это «Илори», — даже если оно и показалось ему. Ну, не расслышал чего… Наконец, он понял, почему она и не говорит ничего почти, и трубку не кладёт…. В приёмной ей кто-то что-то внушал, — да это Шип! Андрей даже расслышал кое-что:

–…По контракту… (быр-быр)…мои компаньоны… (быр-быр)…Никто тебя насиловать не будет, ты со мной… (быр-быр)…Сам Капуста из Владика едет… В бане с тёлками будешь — не с нами же… Это деловая встреча, ты поняла!?

Последнюю фразу он вообще проорал.

— Не кобенься давай, — сказал он уже совсем близко к телефону Илори, — ты знала, на что шла… Кто на трубе? — Андрей уже будто с ним говорил.

— Журналист, — слабым и далёким стал вдруг её голосок, будто телефонная мембрана упала в снег… И тут Андрей услышал в своём ухе рык Шипа:

— В полвторого зайди!

Что удивительно, этот рык был проходным каким-то, спокойным. Так примерно, как львы «тихонько разговаривают». У Андрея сердце ещё сильнее забилось — что с Илори? (так он её стал звать) — как она может рядом с этим туплом бандюганским находиться? Но в трубку ответил ему, изображая готовность:

— Да, конечно!

Как пионер — всем ребятам пример.

Трубку положили. Но Андрея словно заковали, — он не мог двинуться, продолжая вбирать в ухо короткие стержни гудков. Наконец, тоже положил трубку. В ушах звенело. У него уже образ Илори стал рождаться в голове — как мечта. Или как видение Галатеи, некоего идеала, но не статуи, а живой девушки, бегущей по ромашковому полю, тянущей к нему свои руки. И волосы у неё — голубые и золотистые, как небо и солнце. А в глазах — смешливое счастье. Тронутое страхом.

Весь этот телефонный разговор, если и длился минуты полторы, и то хорошо. Но Андрей почему-то воспрял. Он не сомневался, что Шип утвердит материал, а он увидит Илори. Он впервые, за год почти после того, как разошёлся с женой, вдруг заволновался, ожидая встречи с девушкой, пусть даже мимолётной.

Однако это скоро улеглось в нём, он не отнёсся к этому серьёзно — не верил уже давно и прочно в какие-то там сантименты. Глядя на окружающих «девок», и тая в своём сердце печаль по поводу бывшей жены, которую он любил, а она ему «спокойненько» так изменяла почти всю их недолгую семейную жизнь — как оказалось — с очень смазливеньким таким его товарищем. У товарища был туманный взор и чёрные глаза. Жена товарища была конченная проб..дь, которую он же и соблазнил, когда той было четырнадцать, а ему девятнадцать, и через пять лет он ещё и женился на ней и зачем-то они родили аж ребёнка. И потом она трахалась, трахалась и трахалась по студенческим и рабочим общагам. А товарищ ходил к Андрею и к его красивой жене в гости, читал стихи и пел песни. В итоге — как оказалось — он был ещё и бисексуал. Фу! — кароч. «В Содоме, наверное, также было», — думал иногда Андрей. Но жену свою он простил. В том смысле, что был благодарен ей за то счастье, которое — он это ощущал — она ему подарила. Пусть и на короткое время.

Так что место у него теперь в душе только для любопытства. «Никто там тебя не будет трахать. Насильно, — вспомнил он Шипа. С тёлками будешь мыться…». «Ага, — усмехнулся Андрей, — а типа с нами за столом будешь сидеть в простыне у меня на коленях. Да… А я потом расскажу, как тебя поимел, — куря с кем-нибудь в заплёванной курилке». «Не езди с ним никуда, Илори, — сказал он в себе, обращаясь к солнечно-голубой мечте своей, — не езди».

До полвторого оставался ещё час, Андрей сел за свой монитор, открыл какой-то текст со встроенными туда виршами и тупо уставился в него, переплавляя застрявшую внутри боль в пыль слов.

…В болтающемся лифте он всё ещё складывал строчки про свою Атлантиду:

«Атлантида, Матка Бозка, —

Вот ведь, мать твою, загвоздка, —

Нету места для души —

Ни в столицах, ни в глуши.

Так всплыви же Атлантида, —

Посели меня в себе!

Буду я атлантидидом —

Сыном буду я тебе»…

…Подходя к приёмной, он моментально переключился: Илори. Даже остановился перед дверью, стал трогать себя за нос зачем-то. Дверь была старая, из той эпохи, но высокая и тяжёлая — как дубовая. Чтобы увидеть вывеску, надо задрать очи. Андрей задрал. «Сигма-Н, ООО», — прочитал он довольно крупные буквы, лаково-золочёные на лощёно-белом. Пенопласт. Мастерская Торца-Тварца. «Почему бы просто не назваться, — подумал Андрей, — «Инверкаргилл стормфайер инкорпорэйтэд-эМ»? — вечно эти крутые парни чего-нибудь непонятное себе на лоб приколят». С трудом отворив дверь, он вошёл в приёмную. Это была большая комната, даже очень. «Здесь, наверное, обретался сам директор этого института, а теперь вот — новая власть», — он впервые об этом подумал… Как и в прошлый раз, когда он приходил сюда брать у Шипа интервью, в приёмной никого не было. Большой стол полукругом, за которым, очевидно, должна сидеть девушка-кит, пустовал. Дверь в кабинет Шипа — такая же огромная, как и входная — была открыта. Андрей, слегка робея, прошёл мимо стола секретарши. На стуле — он увидел — висела белая шерстяная ажурная кофточка, от неё шёл едва улавливаемый аромат духов. От него захотелось персиков и свадебного путешествия. Пахнуло недоступным покоем, морским лёгким бризом и послышались бравурные всплески волн, радостные и неожиданные — «синкопированные» — крики чаек… «Чего я размечтался? — успело пролететь в голове Андрея, — Атлантида, мать моя…». И он вошёл к Шипу в кабинет, который был раза в три огромней приёмной, где плавала в аромате мечты девушка-кит. Илори. Всё смешалось в голове Андрея, его уже несло, — он бы тоже хотел быть китом. Китом этой девушки.

…В дальнем конце ангара — иначе кабинет Шипа из-за его громадности и не назовёшь — гнездился, показавшийся ему миниатюрным, как скворец в вольере для китов, хозяин городского рынка подержанных иномарок. Брат Шип. Он кивнул Андрею — подходи, садись… Интерьер кабинета был почти весь из той эпохи — времён Очакова и покорения Севера, — однако огромный стол, за которым сидел новоявленный Большой Брат Шип, наоборот был очень современный, очень гладкий, очень итальянский и темнел благородным, неизвестным Андрею, буком. И был весь не бумагами завален, а уставлен диковинными «артефактами» — какими-то головами и чурками идолов, большими и маленькими, вырезанными из дерева, отлитыми из металла, и — такое ощущение — настоящими черепами, обтянутыми человеческими лицами, только усушенными. Видимо, он коллекционировал эти головы и ему их дарили подельники, из дальних странствий возвратясь. Раньше, очевидно, тут собирались многолюдные совещания — всякие доктора и кандидаты наук, — а теперь торчал один Шип. В окружении черепов. Возле стола стояли два стула с высокими спинками — тоже, видать, из Италии, — на один из них Андрей присел и внимательно глянул на своего визави. И снова, как и в прошлый свой визит, чуть не заулыбался — настолько не соответствовал приличный костюм, почти чёрный, такой же тёмный галстук и белая рубашка, этой бурой — в смысле не только наглой, но и по цвету бурой — физиономии, почти квадратной, без морщин, даже мелких. Костюм этот смотрелся, как смирительная рубашка на психбольном. Ну, или как вериги на упитанном монахе, который ещё вчера смирял свою плоть в кабаках и банях с проститутками. Но брат Шип твёрдо, видимо, решил насчёт «реномэ» и всего такого, что дают в мэрии, поэтому… «Поэтому я здесь», — сказал в себе Андрей.

Сбоку от монаха, в миру Шипа, на приставном столике, стоял большущий тонкий монитор, на котором — Андрей увидел — висел текст его статьи. По всему было видно, что компьютер и брат Шип почти незнакомы, в банях вместе никогда не бывали, с какой стороны у мышки лево, а с какой право, человек не знает, и файлы из его почты ему всегда открывают секретарши. Андрей представил, как это происходит, — девушка должна зайти на сторону Шипа, втиснуться между приставным столиком, где монитор, и креслом начальника, встав близко-близко к нему спиной, — и ему стало не по себе. Его кольнуло: «Илори», — но почти инстинктивно он сбросил этот морок со своего лица.

— Ты это, — на бумаге принёс? — спросил Шип.

— Что именно? — не понял Андрей… — А! — распечатку?

— Ну да… Я тут хочу поправить кое-что.

Андрей насторожился. Ну, началось… Вот так всегда — двух слов не сказал, но хочет их поправить.

Поскольку Андрей не двинулся, Шип, потея, начал формулировать. Тык-быр-мыр.

— Ты вот это… зря написал. Ты это по-другому напиши.

— Как?

— Ну ты же писатель, — не я. Ну как-нибудь получше, покрасившее, что ли… Видел каталог «Тойота»? Там всё коротко и ясно, всем нравится, — а ты длинно пишешь. Пока, бл…, предложение прочитаешь до конца, забудешь, что в начале.

— Ну, понял, — не стал спорить Андрей, — это легко поправить, просто длинные предложения разобьём на короткие.

— По-любому… Пацаны и так подъё..вают — чё, мол, умный стал шибко, с мэром водку жрёшь?.. Кароч, иди поработай ещё. Сегодня четверг… В понедельник принесёшь. У нас тут большой шалман, на базу уезжаем. До понедельника.

— Ой-ой, — Андрей сделал просительно-молящие глаза, — Сергей Семёнович, сегодня до четырёх — это дедлайн, иначе не успеем в номер. Я сейчас быстро поправлю и через час вышлю новый файл.

Шип явно не знал, как выйти из этой ситуации, но слово «дедлайн» ему, кажется, понравилось. Таргетинг. Скорринг. Реномэ. И всё такое… Опять вспотел, — ярится. Тяжела ты шапка братана. И денег раздумалось платить. А обещал.

— Ладно, — наконец, сказал он, — я еду сейчас в мэрию, а ты высылай, кароч.

— И как с оплатой? — Андрей уже понял, что это кидок. И пошёл ва-банк. — В полчетвёртого я приду за деньгами, исправленный текст у вас будет в три.

С таким подходом Шип сразу согласился. Конкретный базар.

— Ладно, — сказал он. Но вовсе не решил ещё платить.

И Андрей понял: фифти-фифти. Ну, хоть что-то.

— Да всё будет в порядке, — уверенно додавливал он Шипа. Бился уже не за себя, а за родной коллектив. За девок-процентщиц, кароч.

— Ок, — облегчённо вздохнул Шип и расслабил галстук. Если меня не будет, у Натальи Викторовны заберёшь.

— Ок, — повторил за ним Андрей, а сердечко-то дрыгнулось. Илори. Он постарается узнать у секретарши про неё, когда деньги будет забирать. Наталья Викторовна ну никак не соотносилась у него с Илори — из-за той обрисовки, которую ей дал Торец-Тварец. Как «сиськи» не соотносятся с «персями» — так, примерно.

В офис он принёс обнадёживающие вести и снова принялся за свою «Атлантиду»…

Так увлёкся, что забыл про обед, который дают в сохранившейся с прежних времён столовке на втором этаже. Кормят «коммерсантов» дорого, зато невкусно… Оксанка, которая мамашка и дурында тридцатилетняя, подошла и спросила — хочет ли он горячую пиццу? Они заказывали на весь девичий гурт, уже поели, у них осталось. Андрей не отказался, хотя ему сейчас было вообще не до еды. В «Атлантиде» рождались новые рифмы и строки, а воображение рисовало Илори, которая возникала из морского прибоя, как Венера, и он уже целовал её мокрые и чистые колени, ловя губами тоненькие струйки сладкой от её кожи и солёной от природы морской воды, стекавшие ниточками стремительных прихотливых ручейков по её ногам… Какая пицца? Но, тем не менее, он пошёл навстречу Оксанке — невольно, правда, сравнив Илори-Венеру с нею. У Оксанки — спина широкая, она яркая некрашеная блондинка, с голубыми глазами. Не скажешь, что она — мужиковатая, бёдра вроде не такие узкие, хотя и не выдаются особо из-за широкой же талии, коренастая — хотя и не низкая, а ноги — худые, и оттого кажутся кривыми. Хотя Оксанка в голубом костюмчике, юбка — довольно длинная, заужена, с разрезом сзади, стройнит её. «Коренная жительница куреня», — дал ей определение Андрей. «Выступная» бабёнка, под стать Торцу: хочу, могу, имею право. И ноги у них одной конфигурации. «Девки» все её слушаются, она у них как бандерша. Но Андрей для неё — энигма, и она время от времени осторожненько подбивает под него клинышки, а время от времени — подбивает «девок» против него. Действует стимулирующее, но неуместно. Смысл? Андрей вообще не нуждается в «заботе и руководстве». Получил направление, и идёшь, забыл пообедать — и Бог с ним… Такие, как Оксанка, всегда фронду сколачивают из «девок» и ручных мужичков против руководителя, чтобы держать того на коротком поводке: уйдём и клиентов уведём. Это называется «лидерскими качествами». Кароч…, — Андрей, жуя холодную уже «горячую пиццу», вспомнил, что должен поправить статью. Тупо разбил на отдельные сентенции пару сложносочинённых предложений на первой странице, а потом застрадал: да Шип и читать не будет! До него просто не доходит смысл текста, если он больше четверти страницы — «многа букофф»… Кароч, времени уже — начало четвёртого. «Напишу ему в сопроводиловке, — решил Андрей, — что сократил все длинные предложения, и сам понял «как вы были правы». Файл на имэйл, кароч…