Русский город Севастополь

Сергей Анатольевич Шаповалов (2022)

Исторический роман, описывающий первую героическую оборону Севастополя. Лучшие армии мира, оснащенные современным, по тем временам, оружием, обрушились всей своей силой на Крымскую армию, состоявшую из резервных батальонов. Но среди несгибаемых защитников города были матросы Черноморского флота. Враг дорого заплатил за свою победу, если вообще это можно назвать победой. В горниле той войны погибли лучшие наши адмиралы; Корнилов, Истомин, Нахимов. Но благодаря отчаянному сопротивлению, Севастополь спас Россию от позорного разгрома.

Захват Евпатории

— Прапорщик Кречен прибыл! — влетел Павел в кабинет главнокомандующего.

— Плотнее дверь прикройте, — попросил Меньшиков. — Как освоились на новом месте службы? Жалобы есть? Квартиру хорошую дали?

Главнокомандующий встал из-за стола и подошёл к Павлу вплотную.

— Всем доволен, ваша светлость. Жалоб нет.

Меньшиков пристально посмотрел ему в глаза.

— Что это за мадмуазель, с которой вы вчера гуляли по бульвару?

— Екатерина Давыденко, — запинаясь и краснея, ответил Павел.

— Смотрите, сея девица многим голову вскружила. До дуэли недалеко. И отец у неё строгий — кавторанг Довыденко. Знает такого?

— Дуэлей не боюсь! — тут же нашёлся Павел. — С отцом знаком. В хороших отношениях.

— Ох! — покачал головой Меньшиков. — Какое вино предпочитаете: сухое или креплённое? Может вам больше нравится коньяк?

— Никак нет. Брат не разрешает пить.

— А в карты много проиграли?

— Простите, я не играл, — не понял, к чему клонит главнокомандующий.

— Какой вы правильный, — добродушно усмехнулся Меньшиков и дружески похлопал Павла по плечу.

— Поведайте, что за беда с вами приключилась в училище? В ваше дежурство кто-то ушёл самовольно ночью из казармы, да ещё подрался?

— Ах, вы об этом. — Павел опустил глаза.

— Так, это вы были виноваты?

— Отчасти — я, — признался Павел. — Недоглядел.

— Вы знали, что они ушли, или без вашего ведома все произошло? — попросил уточнить Меньшиков.

— Так точно, не знал.

— Зачем взяли вину на себя? Стоило ли выгораживать тех, кто вас же и подставил?

— Но, они — мои товарищи. Тем более, это я недоглядел, — повторил Павел.

— А может, вы не боялись наказания, зная, что отец за вас вступится? — хитро прищурив правый глаз, спросил Меньшиков.

— Что вы такое говорите, ваша светлость? — возмутился Павел. — Папенька узнал позже всех.

— А если бы вас решили отчислить?

— Меня и хотели отчислить. Я уже готовился идти в солдаты. Но нарушители сами во всем сознались.

— И что, пошли бы в рядовые? Никого не сдали бы? Разрушили свою карьеру? Годы обучения — коту под хвост, и все из-за каких-то шалопаев? Сдали бы негодяев — и дело с концом!

— Да как можно товарищей сдать? — с негодованием воскликнул Павел. — Мне бы честь не позволила. Лучше — в солдаты. Отслужил бы честно и добился офицерского чина. Но к чему этот допрос, ваша светлость?

— Простите, — смягчил тон Меньшиков. Задумчиво прошёлся по кабинету. Новые сапоги нежно поскрипывали. Вновь остановился возле Павла. Очень тихо сказал:

— Хочу вам дать важное задание, прапорщик Кречен.

— Я готов! — ожил Павел.

— Слышал, вы хорошо говорите на местном языке, даже лучше чем я, — спросил Меньшиков по-турецки.

— Выговор немного другой, но могу общаться, — согласился Павел.

— Видите ли, прапорщик Кречен, мне нужны надёжные люди, которым я могу доверять, как самому себе. От этого очень, очень многое зависит. Я хорошо знаю вашего отца. Вы — мой крестник. Я хочу полностью положиться на вас. Вы неглупый, смелый и честный. А главное — здесь вас мало кто знает.

— Я в вашем распоряжении. — Павел вытянулся, при этом щёлкнув каблуками.

— Только тихо! — Меньшиков прижал указательный палец к губам. — Никто не должен вас видеть, никто не должен знать, куда вы направились. Запоминайте хорошенько, что я вам прикажу, и ничего не перепутайте.

— Готов, ваша светлость.

— Скачите в Евпаторию. Разыщите коменданта, майора Броницкого. Передайте приказ: гарнизон и карантинная стража немедленно должна покинуть город. Никаких перестрелок, никаких поджогов. Пусть направляются к Симферополю. Затем — живо в таможню, передайте, чтобы уничтожили таможенные журналы. Проверьте! Чиновники на таможне трусливые: все бросят и сбегут.

— Слушаюсь!

— И самое основное! — Меньшиков понизил голос почти до шёпота. — Вот здесь, — он взял со стола серый конверт, — приказ городничему Костюкову. Письмо не должно попасть в чужие руки. Проследите, чтобы Костюков тотчас уничтожил его по прочтению.

— Есть!

— Я не зря вас спросил о местном языке. Среди татар Евпатории бродят бунтарские настроения. Вас могут схватить. Сможете вывернуться? Прикинуться шпионом Омер-паши или ещё что-нибудь придумать? Лицо у вас смуглое, и черты острые — в бабушку пошли.

— Смогу, — без тени сомнения ответил Павел.

— Мне нравится ваша уверенность. И простите меня за этот нелепый допрос с училищем….

— Так вы меня проверяли?

— С Богом, крестник, — сказал Меньшиков, ничего более не объясняя.

***

Павел влетел в Евпаторию сквозь арку ворот в высокой квадратной башне. На дровяном рынке пусто и тихо. Торжище будто вымерло. Все двери в домах наглухо закрыты. Извилистой улочкой он спустился к величественной мечети Джума-Джами. За мечетью шли каменные дома европейского вида, все одноэтажные с высокими окнами. Единственное двухэтажное строение — портовая управа. На песчаной набережной только чайки, да несколько перевёрнутых вверх килем рыбацких баркасов. На море у горизонта темным роем виднелся вражеский флот. От него отделился пароход и держал курс в порт Евпатории, извергая из труб черные клубы дыма. Возле портовой управы стояли две телеги, на которые спешно грузили ящики и мешки.

Павел соскочил с коня, взбежал по лестнице к парадным дверям. В холле столкнулся с комендантом, майором Броницким. Передал ему приказ покинуть город. Здесь же нашёл городничего Костюкова. Он выслушал Павла. Вскрыл конверт с посланием главнокомандующего и прочитал приказ. Глаза его округлились от удивления:

— Вы в своём уме, молодой человек? Вы знаете, что здесь написано?

— Не могу знать. Я только выполняю поручение.

— Князь приказывает отдать врагу хлеб.

— Приказ, — твёрдо напомнил Павел.

— Нет, я так не могу, — отрицательно покачал головой Костюков. — Да вы знаете, сколько хлеба на складе? И все это отдать?

— Прошу вас, сделайте, как приказывает главнокомандующий, — настаивал Павел.

— Хотя бы объясните толком!

— Не могу!

— Уж не знаю, что задумал светлейший, — зло произнёс городничий. — Хорошо. Будет исполнено.

— Письмо сожгите немедленно, — напомнил Павел.

— Нет, постойте, а если меня потом обвинят в предательстве? — испугался Костюков. — Чем мне оправдываться? Тем, что поступил приказ сдать хлеб врагу?

— Я ручаюсь, — заверил его Павел. — Никто не посмеет вас обвинить в предательстве! Вы же не будете бросать тень на князя? Кто вам поверит?

— А чего стоит ваше поручительство? Извините, но я вас не знаю, — упрямился городничий.

— Хорошо, сделайте вид, что хотите уничтожить хлеб. Испортите какую-то часть, устройте небольшой пожар, облейте мешки морской водой…..

— Исполню, — с тяжёлым сердцем согласился городничий и сжёг письмо главнокомандующего, подпалив его от свечи.

— Подскажите, где таможня? — попросил Павел.

— Таможня там, дальше. Журналы должны были вывести ещё вчера, но вы проверьте. Инспектор Яшников один остался, остальные все уехали. Он, вообще, любитель поддать хорошенько. Вы поспешите, пока инспектор в зюзю не накушался. Обычно Яшников на службе как стёклышко, но тут всё начальство уже в Симферополе, — ему раздолье….

Павел прошёлся по кабинетам таможенной управы. Везде царила пустота. Все шкафы, тумбы столов и сейфы стояли с распахнутыми дверцами. Чувствовалась: чиновники в спешке, покидали свои рабочие места. Но ни одной бумажки нигде не валялось. Только ломаные карандаши, использованные перья, забытые чернильницы, мятая бюварная бумага в кляксах.

Павел заглянул в последний кабинет, где наткнулся на живого таможенного инспектора. За небольшим конторским столом сидел круглый румяный усач с блестящей лысиной. Густые начинающие седеть усы переходили в рыжие баки. Ворот сюртука инспектора таможенной службы не застёгивался на розовой пухлой шее, а сам сюртук не мог сдержать выпирающего живота. Глазки осоловелые, но блестели не хуже алмазов. Его слегка покачивало, — да это и понятно: на столе среди бумаг, словно сторожевая башня, возвышалась бутыль, наполовину опорожненная. Тут же стакан и тарелочка с фруктами. Запах в кабинете стоял, будто в винном погребе.

— А что, собственно происходит? — спросил он сильным трубным голосом. — Журналы? Наверное, вывезли.

— Наверное? — в отчаянии воскликнул Павел.

— А что, собственно происходит?

Это его излюбленная фраза, понял Павел.

— Да, как, что происходи? Вы в окно посмотрите! Сюда идёт вражеский пароход.

Таможенник надел криво фуражку, тяжело поднялся и, шатаясь, направился к двери. Увидев пароход, вставший на якорь почти у самого берега, грозно закричал:

— А что, собственно происходит! Катер! Быстро!

Он зашагал к пристани, где ему готовили шлюпку с четырьмя гребцами. Павел догнал его:

— Вы по-английски говорите?

— Да. А, собственно, зачем? — обернулся он, непонимающе уставившись стеклянными глазками на Павла.

— Так, на пароходе английский флаг.

— Нет, не совсем, чтобы хорошо, но понятие имею. Я — таможенный инспектор, — с гордостью сказал он, вздёрнув пухлый подбородок. — По-гречески, по-татарски, по-французски хорошо. Ещё немецкий знаю. Айнен кляйнен поросёнок дринькнул водки два ведра, — продекламировал он и чуть не свалился в шлюпку.

— Позвольте, я с вами, — попросил Павел.

Вдруг возникло дерзкое желание побывать на вражеском боевом корабле. Дурацкое, мальчишеское любопытство: что там? Как все устроено? Даже если возьмут в плен, задание своё он выполнил.

— Прошу, — широким жестом указал таможенник на свободную скамью в шлюпке. — Только не вздумайте мне мешать выполнить свой служебный долг.

— Что вы! Буду сидеть тихо, как мышь, — пообещал Павел.

Высокие борта парохода содрогались от клокота машины. Грозные пушечные порты открыты, и из них грозно глядели черные жерла орудий. Огромные гребные колеса замерли. Паруса спущены. Когда таможенный инспектор и Павел поднялись на борт, их встретили три флотских офицера. Мундиры с иголочки. Пуговицы начищены. Белые перчатки. Подбородки чисто выбриты, усы напомажены.

— Младший инспектор таможенной службы Яшников! — громко представился чиновник.

Английские офицеры слегка смутились, учуяв крепкий винный дух, исходящий от таможенника. Один из них вежливо представился:

— Первый помощник капитана, лейтенант флота Виго. Добро пожаловать на бот фрегата Её Величества.

— Ваш корабль зашёл во вверенную мне акваторию незаконно и является контрабандой. Посему надлежит задержанию.

Англичане дружно рассмеялись. Их поддержали матросы, с любопытством наблюдавшие за нелепой сценой.

— А что, собственно, происходит? — сердито рыкнул таможенник. — Я что, плохо говорю по-английски?

— Если честно — не очень, — подтвердил Павел. — Но смеются они по другому поводу.

— Вы находитесь на борту военного корабля Её Величества и являетесь военнопленными, — холодно, с достоинством объяснил помощник капитана, особо подчёркивая «Её Величества».

— А что, собственно….

Но инспектора матросы уже подхватили под локти и затолкали в тёмное помещение кают-компании. Павла — следом.

— Располагайтесь, — вежливо улыбнулся лейтенант Виго. Капитан Самюэль Хоскинс Дерриман сейчас занят. Как только освободится, мы вас допросим. Не скучайте.

Дверь закрылась. Снаружи раздался дружный хохот.

— Ерунда какая-то, — пробурчал инспектор. — Как они смеют?

Павел оглядел кают-компанию. Низкий потолок и небольшие окошки. Длинный узкий стол. Несколько лёгких стульев. Во главе стола кресло, наверное — капитана.

Глаза таможенника вдруг засияли, разглядев за креслом капитана шкафчик со стеклянным дверцами. А в шкафчике весело поблескивали бутылки.

— Ого! — что-то сообразил инспектор. Подошёл к шкафчику и распахнул дверцы. — Вот, так, так! — довольно произнёс он, любовно оглядывая содержимое.

— Не очень-то прилично хозяйничать в чужом доме, — попробовал усовестить его Павел.

— Корабль вошёл в порт незаконно? Не-за-кон-но! — назидательно произнёс инспектор. — А значит, все, что он везёт, является контрабандой и подлежит конфискации.

— Не городите чушь, — разозлился Павел. — Лучше подумайте, как нам отсюда выбраться.

Он подошёл к входной двери и попробовал открыть. Заперто. Вдруг услышал, как за спиной хлопнула пробка, покидающая горлышко бутылки, а затем весёлое бульканье.

— Что ж вы делаете! Это же чужое! — возмутился Павел.

— Это кофис…, конфисс…, конфискат. А конфиссскат подлежит уничтожению, — невозмутимо ответил таможенник, при этом выудив из недр шкафа жестяную коробку с шоколадными конфетами. — А вот и закусочка. Присоединяйтесь, юноша. Вот вам второй бокал. Акт об уничтожении контрабанды я составлю завтра.

— Мне брат не разрешает пить вино, — сказал Павел, поняв, что спорить с этим невежей бесполезно.

— А это не вино, — невозмутимо ответил инспектор. — Чистейший ром. Я, как старый таможенник, чего только не уничтожал за свою долгую, честную службу, — вздохнул он печально. На последних словах чуть не пустил слезу.

Гадость ещё та! Горло обожгло огнём. Вонь, как с мыловарни. Чуть обратно не вышло. Конфета успокоило пламя во рту. После второго стакана Павел плохо понимал, что творится вокруг. Кают-компания превратилась в карусель, а качка так усилилась, что на ногах устоять было невозможно. Море шумело уже не за стенами каюты, а прямо в голове. Павел решил лучше присесть на пол, чтобы не упасть совсем.

Дверь распахнулась, и вошёл сердитый старик в сюртуке, с огромными эполетами. Увидев гостей, глаза его чуть не выскочили из орбит. Лицо, и без того безобразное, все перекосило от злости. Старикашка закричал на английском:

— Что это? Вы в своём уме, лейтенант Виго? Вы зачем их оставили в кают-компании? Боже! Они выжрали весь мой запас рома!

Где-то сбоку не очень отчётливо промычало:

— А что, собственно происходит?

— В трюм их? — виновато спросил лейтенант Виго.

— На кой черт они здесь нужны? За борт!

— Но как же… Утонут.

— Пусть тонут! — злой старик порывисто двинулся к столу, схватил опустевшую бутылку. — Надо же! Лучший ром с Барбадоса. Вы хоть знаете, сколько стоит такая бутылка? Вон их! С глаз моих долой, пока мной не обуяла ярость! Разорву их на куски и кину в топку!

Павел почувствовал, как его оторвали от пола, куда-то поволокли.

— А что, собственно, происходит? — недовольно пыхтел таможенник.

Свежий воздух, яркое солнце, синее небо. Их сложили на дно шлюпки, и весла ударили по воде. На берегу стало чуть легче. Уже ноги обретали привычную твёрдость. Павел вошёл в море, прямо в сапогах, в одежде и окунул голову в прохладную воду. Вот, так-то лучше. Нашёл свою лошадь все там же, на привязи. Она недовольно фыркнула.

— Что, пахну плохо? Ну, извини, — непреодолимые обстоятельства, — пожаловался ей Павел.

Кое-как взобрался в седло. Младший инспектор Яшников провожал его, стоя на крыльце таможенного управления, гордо выпятив живот и широко расставив ноги.

— Уходите из города. Скоро здесь высадится десант, — крикнул ему Павел.

— Нет, — грустно покачал головой таможенник. — Я на службе. Бросить не могу. Я один остался.

— Так — война же, — пытался образумить его Павел.

— Ну и что? Я присягу давал. Не могу бросить вверенный мне пост. — Он поправил фуражку и принялся приводить форму в порядок.

— Странный вы человек. Прощайте! — бросил напоследок Павел и ускакал.

За городом дорога терялась среди небольших холмов. Павла растрясло. Он вынужден был остановить коня, слез. Его вывернуло. Казалось, все внутренности просятся наружу. Когда позывы стихли, он отдышался. Вспомнил, что в седельной сумке припас флягу с водой. Приложился, жадно глотая тёплую воду. Омыл лицо. В душе пообещал себе больше не пить эту гадость. Брат же приказал не прикасаться к спиртному. Вот, почему Сашка такой умный? Надо во всем его слушать. Павел вновь влез в седло и тронул коня.

Проскочив по перешейку между морем и солёными озёрами, он вдруг столкнулся нос к носу с отрядом всадников. Человек двадцать. Все в круглых барашковых папахах, холщовые рубахи с косым воротом. При оружии: у кого охотничьи ружья на ремне за спиной; у кого старые кавалерийские карабины в чехле у седла; кто-то с пикой или с саблей. Татары, — сообразил Павел. Судя по их внимательным злобным взглядам, встреча ничего хорошего не обещала. Павел придержал коня, так, как всадники запрудили узкую дорогу. Татары тоже остановились. Оглядывали Павла с презрением и нескрываемой ненавистью. Стало как-то не по себе. Что они задумали? Сообразил: ни в коем случае нельзя подавать виду, что ты опасаешься их. Надо попробовать спастись наглостью.

— Ас-саламу алейкум, — ровным голосом поприветствовал он всадников.

Невысокий, коренастый татарин со скуластым лицом и тонкими усиками, по виду — главарь, усмехнулся, ответил не сразу:

— И вам, здравствовать, господин офицер. Куда так торопитесь? Может, с нами поедите?

Он резко вынул из седельного чехла карабин и поднял его дулом к небу. Надеялся, что Павел испугается. Но Павел даже не дрогнул. Старался быстро сообразить, как поступить дальше. Уйти от них он не сможет. Догонят и убьют. Мысли бешено кипели в голове.

— Ну, что, господин офицер? — насмешливо продолжал татарин. — Сами поедите или вас связать?

— Надо связать, — закивали его товарищи. — За каждого русского офицера обещали сто курушей.

— Послушай, уважаемый, — грозно сказал Павел на татарском, — смело глядя главарю прямо в глаза. — У тебя свои дела, у меня — свои. Дай дорогу.

Главарь немного растерялся, услышав знакомую речь.

— Ты кто, господин офицер?

— Тебе этого знать не надо, — голова целее будет. Пропусти! — Павел смело направил коня на всадников.

Главарь пришёл в нерешительность. Обернулся к товарищам. Те пожали плечами.

— А если не пропущу? — нагло спросил он.

— Тогда Омер-паша тебя повесит.

— Э, да это разведчик Омер-паши, — испуганно шепнул ему кто-то. — Помнишь, к Муссе-бею приезжали двое. Они тоже в русской форме были.

Главарь поразмыслил, затем понудил своего коня сойти с дороги.

— Проезжай, эфенди, — разрешил он. — Аллах Акбар.

— Аллах Керим, — ответил Павел и, как можно спокойнее, проследовал сквозь кавалькаду.

***

— Ваш приказ выполнен, — доложил Павел.

— Спасибо, прапорщик, — поблагодарил его Меньшиков. — Костюков при вас письмо сжёг?

— Так точно!

— Вот и хорошо.

— Позвольте спросить?

— Что ещё?

— Зачем вы приказали отдать хлеб врагу? Магазин можно было легко уничтожить.

— Не ваше дело, прапорщик, — грозно ответил Меньшиков. — Помалкивайте об этом, а лучше — забудьте. Уж не думаете вы, что я предатель?

— Я не посмею.

— Вот и не смейте. Кстати, к вам никто не навязывался с расспросами о работах на Северной стороне?

— Нет, — уверенно ответил Павел, но вдруг вспомнил: — Погодите! Подпоручик какой-то в ресторане подсел. Все в друзья набивался. Потом, как бы невзначай стал выведывать: что мы строим, да как….

— Что за подпоручик? — насторожился Меньшиков.

— Высокий, худой. Из пехоты.

— Как представился?

— Фамилия у него какая-то польская… Петриковский, — припомнил Павел.

— Петриковский, — задумчиво повторил Меньшиков. — Что ж, разберёмся.