В первой книге «Неразменный пятак» в нескольких главах собраны лирические, романтические, философские стихи и песни обо всём, что составляет для автора это всеобъемлющее понятие — «Томский перекрёсток».На обложке и в книге использованы фото картин Гуреевой Ирины из семейной коллекции
Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Мой Томский перекрёсток. Неразменный пятак. Стихи, песни, поэмы, воспоминания» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Неразменный пятак
Книга первая
Не забытый сквер
***
Мне что-то опять грустновато
на склоне осеннего дня.
Встречайте, родные пенаты,
вкусившего счастья меня!
Я родился в Новосибирске. В Томск первый раз в жизни приехал после окончания 10-го класса школы в июле 1972 подавать документы для поступления в Томский государственный университет. Уже тогда, будучи школьником, три лета успел провести в Барабе на замечательном озере Чаны в составе интересных научных экспедиций лаборатории орнитологии Биологического института, который теперь называется ИСиЭЖ СО РАН. Почему в экспедициях, когда все мои друзья-одноклассники отдыхали на летних каникулах? Потому что ещё в 6-м классе «заболел» удивительными красотами сибирской природы, походной романтикой и, конечно же, птицами, любовь к которым уже настоящим профессионалом сохраняю до сих пор. И я благодарен заведующему лабораторией К. Т. Юрлову и моему первому наставнику, сотруднику этой лаборатории О. В. Григорьеву, которые поверили в шустрого шестиклассника, брали меня в трудные маршруты, научили различать птиц по голосам, понимать особенности их биологии, а также важным навыкам нелёгкой полевой жизни.
В моём родном Новосибирске в университете был только факультет естественных наук (ФЕН), на котором профилирующими были три специальности — химия, цитология и генетика. До сих пор на сайте факультета написано — «Мы готовим не просто „химиков“ и „биологов“, а профессионалов в самых прогрессивных областях современной науки, таких как редактирование генома, генетическая безопасность, биоинформационные технологии, наноматериалы, нефтехимия, биоэнергетика, фармакохимия». И ничего про птичек! И ничего про романтику полевых экспедиций!
Мне нужна была классическая зоология, а в начале семидесятых, как впрочем и сегодня, самая лучшая за Уралом кафедра зоологии с опытными преподавателями и опытными учёными-орнитологами была именно на биолого-почвенном факультете Томского университета. В научных кругах по всей Сибири и за её пределами хорошо знали, что здесь серьёзно и основательно изучают животных, особенно птиц, уже с начала века. Что организуют экспедиции по всей огромной бывшей Томской губернии, которая охватывала всю Западную Сибирь и часть Алтая. В тех «школьных» экспедициях я уже познакомился и даже подружился со студентами этой кафедры, которые на озере Чаны и в окрестностях проводили наблюдения за птицами и собирали материалы для своих курсовых и дипломных работ. Уже тогда я понял, насколько это крутые парни и насколько мне с ними интересно.
У меня не было выбора. Только Томск! В те годы из Новосибирска в Томск шесть рейсов в день, а может быть и больше, выполнял замечательный советский самолёт «АН-24», и билеты стоили 9, а со скидкой школьникам и студентам — всего 6 рублей! Замечу: когда я с первого курса стал получать стипендию 45 рублей, то пару раз в месяц летал в Новосибирск, повидаться с родителями и школьными друзьями. Я легко сдал вступительные экзамены, съездил в сентябре с такими же, как я, «желторотыми» студентами на границу области в деревню Мазалово — убирать замёрзшую и влипшую в сентябрьскую грязь картошку в рамках помощи родному сельскому хозяйству, и с головой окунулся в университетскую жизнь.
Первые год-два после огромного и современного, по моим меркам, Новосибирска Томск показался мне маленьким, провинциальным, даже захолустным городком на краю цивилизации. В нашем студенческом театре миниатюр «ЭСТУС», к созданию и выступлениям которого я много лет имел самое непосредственное отношение, мы даже придумывали такие весёлые шутки: «Томск — это пик сибирского деревянного зодчества и тупик железнодорожных путей сообщения!», «Весна идёт по всем улицам Томска — Ленина, Фрунзе, Кирова, Ленина, Фрунзе, Кирова, Ленина…!».
Но уже к третьему курсу я в него влюбился всем сердцем. Влюбился в эти старые районы с их удивительными домами, украшенными резными балконами, ставнями и наличниками, в зеленый аллеи и университетскую рощу, в наше студенческое братство, в какой-то особенный воздух и ауру этого небольшого, уютного, пусть в те времена и не очень опрятного города. Поэтому после окончания университета с большим трудом сумел остаться в Томске (распределили меня как раз в тот самый Биологический институт СО РАН), женился на Ирине — дипломнице с кафедры ботаники, с которой дружил уже три года, и с приключениями устроился на работу в лабораторию экологии наземных позвоночных НИИББ ТГУ в должности младшего научного сотрудника!
И уже более 50-ти лет считаю себя настоящим, самым благодарным и преданным томичом. Но это уже совсем другая история. Здесь же собраны стихи и песни о моём любимом городе и о нашей прекрасной Сибири.
Старый Томск
Старым Томском опять любуюсь
и брожу я, слегка волнуясь,
перекрёстками тихих улиц,
где пришлось нам с тобой гулять.
Где мы вместе рассвет встречали
теми памятными ночами,
где зелёной листвой качали
ещё юные тополя.
Где вдвоём мы рассвет встречали
теми памятными ночами.
Понимая меня, скучают
поседевшие тополя.
А потом, не заметив как-то,
по желанью, не по контракту
понесу я с Московским трактом
на Иркутский свою печаль.
Эта роль со времён кандальных,
и униженных, и скандальных,
исторически актуальна
и особенно по ночам.
Эта роль со времён кандальных,
и потерянных, и скандальных,
не отмеченная медалью,
просто памятна томичам.
Я из Томска уеду летом,
как всегда побродить по свету,
как всегда поискать ответы
на вопрос, банальный вполне:
Может где-то в стране могучей
мне такой подвернётся случай —
Разогнать над Москвою тучи?
Может быть, но только не мне.
Может, где-то в стране могучей
мне удачу подарит случай?
Если где-то бывает лучше,
может быть, но только не мне.
И вернувшись порой осенней,
набродившись по воскресеньям,
я опять обрету спасенье
и привычно, и чуть дыша,
в старых валенках на резине
прогуляюсь по Томску в «зимнем»,
и, конечно, в этой связи мне
так понятна его душа.
В старых валенках на резине
прогуляюсь по Томску в «зимнем»,
и не сложно вообразить мне,
как прекрасна его душа.
Я по Томску опять скучаю…
О Томске
Чтоб не писали исторически
о Томске в прежней суете,
он русский центр географический
по широте и долготе.
Как бы сейчас его не мерили,
обрезав с каждой стороны,
какой он раньше был губернией!
Почти шестая часть страны!
На севере дружил он с ненцами,
на юге уходил в Китай,
на Енисее с поселенцами
он корчевал таёжный край.
Четыре века, как мгновение,
во глубине сибирских руд
хранит тепло и вдохновение,
терпенье и не скорбный труд.
Он и сейчас живёт размеренно,
не царь, не бог, не господин.
Вокзалов по стране не меряно,
но есть любимый — «Томск один».
И вот сегодня в новом качестве
звучат знакомые слова —
в Москве есть Томское землячество,
а в Томске — теплоход «Москва»!
Признание Томску
Мой город. За четыре сотни лет
из прежней повседневной канители
мы обрели, что так давно хотели —
новейший и прекраснейший завет.
Мы как бы снова узнаем тебя,
мы старые обиды обрываем,
мы новые дороги открываем
и радостно, и нежно, и любя.
Казалось бы, такой достойный срок,
но щемит сердце, и скрипят колени,
ведь каждый год для стольких поколений
звенит последний выпускной звонок.
Звенит, а значит нам уже пора
из старых детских сказок выйти в люди,
ещё не зная, как всё это будет,
но, веря — будет лучше, чем вчера.
Не гоже свои годы отмерять,
а все дела соизмерять с душою,
и снова жить одной семьёй большою,
чтоб для семьи себя не потерять.
Пусть нам пора по пятьдесят играть,
пусть впереди сплошные юбилеи,
а я давно одну мечту лелею —
на общий юбилей мой Томск собрать.
Сквозь многолетье крепок общий дом,
и, несмотря на головы седые,
мы с Томском остаёмся молодыми
и памятью, и сердцем, и умом.
Когда ж придут иные рубежи,
я буду верить, как в обряд крещенья —
без Томска, без друзей и без общенья
так много потеряет наша жизнь.
Просто я здесь живу
Город Томск не спешу описать до конца,
я люблю, я люблю его просто, и точка.
Без высоких чинов в бывших царских дворцах,
мне милее Садового даже кольца
Заисток, и Каштак, и Елань, и Восточка.
Среди каменных стен и квадратов стекла,
среди сайдингов ярких, фасадов причудных,
мне уже не хватает живого тепла.
И тепла, и души деревянного чуда.
В этих старых домах удивительный мир,
жар печи и целительный запах кедровый.
Может быть, и без шика элитных квартир,
он по-прежнему добрый и сказочный мир,
он как прежде родной, он исконно здоровый.
Эта сила от самых глубоких корней,
этой силой веками природа богата.
Не одно поколенье держалось на ней.
Не одно, жаль, что сила уходит куда-то.
И дружу по-приятельски с ним много лет,
с непохожим — и старым, и столь обновлённым.
Но когда очень нужен правдивый ответ,
я опять покупаю маршрутный билет
в тот далёкий родительский скверик зелёный.
Город мой до конца описать не спешу,
мне его не вместить в эти несколько строчек.
Просто я здесь живу и немножко пишу,
И пишу, оставляя в конце многоточье.
Город мой не спешу описать до конца…
Скорый поезд «Томич»
Борису Овценову
Вновь метелит февраль, и берёзы в седой акварели.
Вот бы мне снегирей, как бруснику в лукошко сложить.
Ещё месяц-другой, и опять добредём до апреля,
вспоминая о том, что не всем удавалось дожить.
Не брани меня мама, с этой болью уже не расстанусь,
скорый поезд «Томич» то на запад, а то на восток.
Почитаю стихи, а забытые прятать не стану,
из тетрадки достав пожелтевший с годами листок.
Как подарок его — это чувство почти неземное.
Что на годы пенять? Всё сегодня, ребята, ладом.
Это даже не грусть так привычно играет со мною,
это новый апрель мелким дождиком брызнет в ладонь.
И гитары звучат, и седые друзья за кулисой,
жаль, что этот концерт сокращается день ото дня.
И придя на вокзал, я как будто услышал Бориса:
«Скорый поезд „Томич“ поезжай, но уже без меня».
Так поедем дружок, свет зелёный на всех светофорах.
Это важный маршрут, а не просто какой-то каприз,
чтобы вновь у костра в наших вечных как мир разговорах
посудачить о том, что на память оставил Борис.
Прикоснуться к струне ненавязчивым лёгким касаньем,
воскресая опять, как весенний пасхальный кулич.
Нам по жизни с тобой не дано изменить расписанье,
Снова едет в апрель скорый поезд с названьем «Томич».
«Строки в памяти листаю…»
Строки в памяти листаю…
Вот ведь память — скромница.
Лучше умных почитаю,
может, что и вспомнится!
«Когда о нас заботится вселенная…»
Когда о нас заботится вселенная,
божественные ниспослав дары,
то верой и мечтою вдохновленные,
мы открываем новые миры!
Сибирь — бескрайняя и многоликая,
как бриллиант во множество карат,
морозная, манящая и дикая,
любых экзотик краше во сто крат!
В ней стать и мощь, и гордость благородная
заложены от царственных зверей.
Достоинство и красота природная
от южных гор до северных морей!
И чтобы с этой силой удивительной
открытий дух в народе не угас,
все стрелки на часах бегут стремительно,
и, значит, время выбирает нас!
И, значит, нам, чтоб оправдать пророчество,
хотя и не дано предугадать,
стать лучшими в науке, спорте, творчестве,
чтоб было, что потомкам передать.
Как прадеды, не глядя на лишения,
и падая, и поднимаясь вновь,
продолжить их достойные свершения,
неся добро, свободу и любовь.
В итоге этих планов героических,
не глядя на лихие времена,
в анналах и на картах исторических
пропишут внуки наши имена!
О печальном не надо
О печальном — не надо,
и о вечном — не буду.
Мне б любимое чадо,
мне б немножечко чуда.
Каждый прожитый месяц,
каждый выпитый «шкалик»,
нужно прошлое взвесить
до того как зашкалит.
О печальном — не стоит,
и о вечном — без боли.
Это дело простое,
быть всё время собою.
Без железной ограды,
без бетонной запруды,
лишь бы нам были рады!
Разве ж это не чудо?
Сибирь
Сибирь — и соло, и созвучие,
уже давно пишу в тетради я.
А как поёт, а как озвучена,
когда она ещё и радио.
Что гвозди русские и пряники?
Про нас не меньше песен сложено.
Мы тоже драть умеем драники
не в «Доме-2», а как положено.
Не греют нас программы новые
и все фиглярочки-проводочки,
Сибирь всегда была здоровою,
когда она ещё под водочку.
И с удивительной природою,
и с богатейшими запасами,
и с духом крепкими народами,
не покорёнными «лампасами».
В Сибири с Ермака до Путина
лихие люди и раздольные,
уздой, Ордою не опутаны,
когда они ещё и вольные.
Европам нужно лет до ста расти
со всеми теми геморроями,
а мы с рождения до старости
живём последними героями!
Живём до самоокупания,
и каждый раз — святое правило: —
Сибирь — она всегда компания,
когда теперь ещё и «Авиа».
Да что там, с самой первой станции
мы звёзды рассыпаем веером.
И пусть они штампуют санкции,
по русофобскому конвейеру.
Что нам, опять в портки и рубища,
какая к чёрту антология?
Я б не тревожился о будущем,
когда б ещё не экология.
Нет, господа, совсем негоже нам
гулять по Англиям-Болгариям.
У нас здесь тоже унавожено —
снега не белые, а карие.
И реки бурно полноводные,
а можно и на горы пялиться.
Сибирь всегда была походною,
когда она ещё под пятницу.
Четвёртый век — этап не маленький,
уже по имени и отчеству.
А где-то там цветочек аленький
и Ломоносово пророчество.
И мы живём, желанья тиская,
о нашей предсказанной участи,
что прорастёт зерно сибирское,
а с ним российское могучество.
И это будет, без сомнения!
Пусть кое-кто кричит — уродина.
Сибирь — источник вдохновения,
когда она ещё и Родина!
«Пусть и не новые, но мысли…»
Пусть и не новые, но мысли,
пусть не крылатые, но фразы,
причуды внутреннего смысла,
виденья внутреннего глаза.
Можно легко переиначить,
везде расставив многоточье,
но это будет просто значить,
что вижу я не очень точно.
Пусть не всегда полны душою
полуночные излиянья
с надеждой вовсе не большою
на поэтическое званье.
Но так приятно окунуться
в сюжеты и воспоминанья,
и снова рифмой прикоснуться,
и выразить своё признанье.
И если, полистав страницы,
не бросили на предисловье,
то, значит, я сумел пробиться
через потоки сквернословья.
Пусть и не умные, но мысли,
пусть и не новые, но фразы,
пускай со смыслом и без смысла,
но в них я не солгал ни разу.
Годы студенчества
биолого-почвенному факультету ТГУ
Вузы опять нас зовут листопадом,
тёплым дождём, обещая награды.
Ранним морозом ударив без счёта,
снегом в лицо налетают зачёты.
Закостенела в нас наша учёность,
важность проела до самых печёнок.
Модный портфель крокодильевой кожей
корчит солидные умные рожи.
Годы студенчества. Мы их теряем,
кичась высоким своим положеньем.
Мудрым речам свои души вверяем,
требуя почестей и уваженья.
Бросьте. Очнитесь. Панамы наденьте.
Станьте детьми, даже если с усами.
Годы студенчества — это, поверьте,
самые лучшие, самые, самые!
Февраль
Опять за окнами февраль
и белой изморозью проседь.
Такая старая мораль —
меня наутро снова спросят
за эти грустные глаза,
всегда застенчиво нагие.
Не для того, чтоб наказать,
а просто в плане ностальгии…
Ах, эти грустные глаза.
Банальный жизненный сюжет
закручен крестовой отверткой.
И вот уж возрастной бюджет
мне выдал чек на две четверки.
Давно пора перечитать
эти продленные уроки.
Не для того, чтоб почитать,
а просто, чтобы вспомнить строки…
Давно пора перечитать.
Но однокашников ряды
скоропостижно поредели.
Не что, чтоб от большой беды,
а просто как-то не при деле.
Где тот знакомый круг друзей,
что до сих пор и бодр, и весел.
И круглый стол, как Колизей,
и мало слов, и много песен…
Где этот старый круг друзей.
И вот однажды мысль придет
так втихомолку, спозаранку,
что за стеной который год
лишь бытовая перебранка.
Что за окном все чаще снег,
все чаще стужа и ненастье.
И через мутное пенсне
глядит прилизанное счастье…
Но за окном все чаще снег.
Когда ж знакомый круг друзей,
и звон струны, и плачут свечи.
Не то, чтоб для планеты всей,
а просто нам в приятный вечер.
Опять за окнами февраль,
и белой изморозью проседь.
Такая старая игра,
но удовольствие приносит.
Когда за окнами февраль.
Последняя ночь
Последняя ночь на сибирской природе,
в прощании с летом последняя ночь.
За солнечный август спасибо погоде,
спасибо за внучку, спасибо за дочь.
Играют слова в этих строчках не длинных,
не хочется спать до осенней поры.
В красивом закате речная долина,
в спокойной прохладе жужжат комары.
Конечно, не звери, как летом на даче,
но всё-таки тоже назойливый гнус.
Украдкой в кулак сигареточку прячу,
нарушить спокойствие это боюсь.
Нечаянный дождик, грибы обещая,
продолжил общение наше вдвоём,
как будто случайные слёзы прощанья
и с ласковым летом, и с этим дождём.
В прощании с летом и с осенью ранней
чего-то менять, в общем, повод пустой.
И вместо «последний» не пишется «крайний»,
его не срифмуешь с такой красотой.
Его не опишешь в романсе, в сонете,
мне лишь благодарности не превозмочь
за тихую радость на этой планете.
За светлую грусть.
За последнюю ночь…
Зима
Ты знаешь, день рожденья в феврале,
Совсем не день рождения в июле.
И даже, если руки на руле,
дороги в зимнем саване уснули,
Как те полсотни верст, что за спиной,
а те, что впереди, длинее втрое,
и незачем изображать героя,
в романах тех, что прожиты не мной.
Зима не сокращает расстояния,
лишь путает узорчатую бязь.
И снег идет, почти как покаяние,
и прикрывает всяческую грязь.
Со снегом притупляется вина,
со снегом возникает ощущенье,
что стоит у зимы просить прощенья
за то, что и во мне живет она.
И мокрой кляксой капнут на бумагу
два слова, что сцепились невзначай.
И мой поход к ближайшему продмагу
согреет эту тихую печаль.
И нота до на пару с нотой соль
мне промурлычат что-то про пирогу…
Но чистый снег, упавший на дорогу,
уже грызет рассыпанная соль.
От старой меди на потертых трубах
Отметины до боли глубоки.
И стиснуты до исступленья губы,
И до предела сточены клыки.
Долдонит надоевшую мораль
аккорд из недопетого куплета,
что не зима печалью для поэта,
а просто приближается февраль.
И снова день рожденья в феврале…
Вспоминая февраль
Вспоминая февраль, я немного грущу,
вновь листаю года, те, что были лихи.
И опять сам себе все грехи отпущу…
Ну, а кто же ещё мне отпустит грехи?
Вспоминая февраль, до весны потерплю,
где до мая три дня. И забрезжит едва,
ей букетик цветов с тихим словом — Люблю…
А какие ещё здесь подходят слова?
Вспоминая февраль, я уеду опять,
окунуться в чуму фестивальных костров,
И под звуки гитар, разливая ноль-пять…
Ну, а как же ещё пожелать — Будь здоров?
Вспоминая февраль, отойду покурить.
Даже, если во сне не случится летать,
наберу телефон, просто, поговорить…
Ну, а с кем же ещё эту жизнь коротать?
Вспоминая февраль, пробегусь с декабрём,
наплевав на несдержанность зимних погод.
И послушаю, как мы с друзьями орём,
провожая в компании старенький год.
Но пока только март будоражит котов,
вновь в начале пути годовая спираль.
Как обычно шутить я с утра не готов,
я немного грущу, вспоминая февраль.
О своём не буду
О своём не буду,
о чужом не стоит.
Не бывает чуда,
если всё пустое.
Если среди фальши
искренность — копейка,
что же делать дальше?
Наливай, да пей-ка!
О своём не буду,
о чужом не стоит.
Назовут иудой
прямо на постое.
А потом до кучи
ярлыков навесят,
и от нервов «пучит»,
и теряешь в весе.
И душевной нити
узелки не прочны.
Даже «Извините» —
глухо, как нарочно.
Как-то быстро тают
и деньки, и ночки,
вот и коротаю
годы в одиночку.
Ох уж, те устои,
крики, пересуды…
О чужом — не стоит.
о своём — не буду…
Забытый сквер
Когда я прихожу в забытый сквер,
где мной уже давненько не звучало,
встаёт вопрос — На кой, скажите,… ляд
мне это всё перепивать сначала?
Ах, да! Друзья! Вон тот слегка похож,
а этот еле жив, а всё туда же.
Что делать мне среди знакомых… лиц,
вдруг я опять не на того нагажу?
Приятней как обычно про себя,
ну, под себя, уж если быть точнее,
ведь только очень искренне любя,
насочинять сумеешь покучнее.
Кому пиит, кому простой фискал,
но каждый раз, как в новое открытие,
гляжусь я в свой чарующий оскал
в окладе поседевшего небрития.
Иных уж нет… А те — в чужом краю
играют песни в зарубежном мире.
Я ж в нашем Томске до сих пор пою
евреем юго-западной Сибири.
Не просто так пою, пишу стихи,
делясь с друзьями всем, что накипело,
не для того, чтоб скрыть свои грехи,
а чтоб душа и маялась, и пела.
Где племя молодое? Где оно?
Кому отдать перо на попеченье?
Кто не всплывет, как в проруби… бревно,
а выгребет наперекор теченью?
И в упоенье дальше понесёт
всё то, что раньше намолол Емеля,
прекрасно понимая, мир спасёт
весь оптимизм российского похмелья.
Чтоб не пришлось поспешно отпевать,
кого издать при жизни не сумели.
Ведь это ж сколько нужно выпивать,
чтоб дети родились и повзрослели?
И чтоб успеть, очистившись от скверн,
подраненным, но всё же не убитым,
когда опять приду в забытый сквер,
увидеть, что он всё же не забытый…
«Я прочитал все это и затих…»
Я прочитал все это и затих.
А мне куда податься среди ночи?
И написал один прекрасный стих,
в корзину бросив сто других, не очень.
Нам выпадает счастье жить
Когда тебе уже за шестьдесят, начинаешь всё больше и больше ценить и уважать не только прошедшие годы и пройденные дороги, не только собственное здоровье и отсутствие серьёзных диагнозов, но и отношения с людьми, с друзьями, с близкими. Начинаешь понимать, насколько дороги они тебе, и насколько важно общение с ними. Тем более, когда все твои дети, внуки, братья (их у меня двое), младшая сестрёнка, и все их дети уже разлетелись по разным городам и даже странам, ты вспоминаешь эту радость от рождения дочери, от изучения математики с сыном в начальной школе или от задушевных бесед с совсем маленьким внуком.
Конечно, сегодняшние возможности интернета и современная техника позволяют связываться с ними хоть каждый день, даже устраивать видео разговоры и одновременные общие встречи сразу с несколькими городами. Да и мобильный телефон всегда под рукой, хотя иногда в таежной глухомани или, скажем, на бескрайних Васюганских болотах, куда нам приходится забираться на наших маршрутах, никакой связи может не быть неделями. И всё-таки живого общения, личных, искренних разговоров «по душам» сегодня, несомненно, не хватает.
Выручает, как всегда, возможность что-то записать на бумаге, придумать новые стихи и поделиться ими с теми, кого любишь, о ком помнишь, да и просто с теми, кому интересны твои мысли, переживания, грустные, весёлые или ироничные наблюдения, чтобы продолжать оставаться оптимистом в этом не простом мире. И, конечно, нет никакого желания тупо лежать на диване или круглосуточно пялиться в «ящик», вместо того чтобы продолжать свои активные поездки по фестивалям и экспедициям, или, как минимум, устраивать прогулки с женой в соседнюю рощу, начинающуюся прямо от нашего дома.
А как хорошо и даже гастрономически выгодно ездить на рыбалку или устраивать с друзьями посиделки с гитарой, шашлыками и обязательной рюмочкой водки. Ящики пива и литры вина, столь охотно распиваемые еще лет 15—20 назад, сегодня не моя тема, тем более, что и жаркую баню с веником я уже не всегда могу «осилить». Собственно, всеми этими радостными делами я и занимаюсь, но о них разговор дальше. А в этой главе собраны ранние и недавние стихи о том, почему жизнь — это большое счастье.
Когда я пью всё то, что пью,
когда я ем всё то, что ем,
я не считаю свой айкью
и возраст не кляну совсем.
Я лишь стараюсь дорожить,
что к марту или декабрю,
нам выпадает счастье — жить!
О чём всегда и говорю.
«Это же многим известно…»
Это же многим известно,
если ты друг, а не гость,
в божьей горсти нам не тесно,
это ж не жменя, а горсть.
Также, как пальцы стремятся
дружно собраться в кулак,
так и не стоит стесняться
выглядеть как-то не так.
Тупости не допуская,
зряшного не обещать…
В небо себя отпускаю,
чтобы земное прощать.
Душа
Если мается душа, не спеши.
Песня тоже хороша для души.
Даже в ярости слепой, ты с душой ее пропой,
просто звук, как эту боль, притуши.
Если капли зашуршат по стеклу,
знать соскучилась душа по теплу,
значит душно ей внутри, ты засовы отвори,
волю вольную душе подари.
Пусть промоется душа под дождём.
С ней на воле мы любовь подождём.
Как забавные сверчки нам навстречу каблучки,
значит, мы родную душу найдём.
Значит можно в доме печь натопить,
чтоб на душу снова не наступить.
Чтоб не тратила огня, натерпевшись от меня,
просто нужно в доме печь натопить.
А на улице опять ни души.
Замолчали все сверчки-малыши.
И довольная душа засыпает не спеша,
ну, и ты её будить не спеши.
Если скучно будет спать без души,
позови её опять из глуши.
Снова песню заиграй и слова не подбирай,
просто ключик подбери для души.
Если мается душа, не спеши.
«Вспоминаю о главном…»
Вспоминаю о главном
и зимою, и летом.
Что-то было недавно,
что-то кануло в лету.
Что-то помнится чётко,
что-то скрыто под плиткой.
Эти годы как чётки
все надеты на нитку.
Двигай их аккуратно,
нитку не отпуская.
Вот вернуться обратно
узелки не пускают.
Если нитки повисли,
жизнь не станет иная.
Вот и крутятся мысли,
обо всём вспоминая.
Как рождается слово
у сентябрьской речки.
Как к Ринату за пловом
мы катались на Печки.
Как часов эдак в восемь
той вечерней порою
нас алтайская осень
дивной песней накроет.
И лирично-воздушно,
и мажорно-лукаво
пробегутся по душам
Визбор и Окуджава.
Не остаться в сторонке,
всех эмоций с излишком.
Молодые девчонки,
пожилые мальчишки.
В этом долгом походе
к маякам не погасшим
мы признанье находим
и прощение наше.
Грусть-тоску отпусти-ка,
и в общении славном
будут ходики тикать,
вспоминая о главном.
Маленькое чудо
дочке Рите
Поверь, бывает только раз
такое маленькое чудо:
Две точки удивлённых глаз,
для них всё новое — причуды.
Им непонятно то, что так привычно мне,
для них, всё мною пережитое — начало.
И радость узнаванья самых первых дней,
и слёзы громкие, пока не укачали.
Поверь, бывает только раз
такая маленькая радость:
Ручонок хаотичный брасс,
теперь им всё проверить надо.
Всё пропустить через зажатый кулачок,
потом случайно для проверки в рот отправить,
в своих исканиях не отказав ни в чём,
и вы сердиться на неё уже не в праве.
Поверь, бывает только раз
такая маленькая песня.
В ней мало нот и мало фраз,
но тем она и интересней.
Я в ней нашёл и «си бемоль» и «ля диез»,
в любой тональности пропеть её могу я,
и эту песню самых маленьких чудес
я никогда не променяю на другую.
Подарите щенка
Сидела девочка в бантах и сарафане,
она печальная и грустная была.
Большая кукла на потрёпанном диване
уже давно ничем помочь ей не могла.
Она всё думала про Ваську-забияку,
она никак не понимала: Почему?
Лишь только мальчикам положены собаки,
а девочкам собаки вроде ни к чему?
Ну почему всегда лишь мальчики отважны,
всегда лишь им машины, ружья и хоккей?
Но вот собаке это всё не очень важно,
ей всё равно кого водить на поводке.
Иметь свою собаку девочка хотела,
хотя бы маленького чёрного щенка.
Что б на спине ещё немножко пятен белых,
и чтобы с ним везде гулять без поводка.
А можно доброго задумчивого дога,
он мог бы вместо куклы на диване спать,
потом на санках покатал бы по дороге
и разрешил себя за ухом почесать.
Его родители, чтоб тоже были доги,
и папа-дог культурно б сына воспитал,
чтоб по утрам её встречал он на пороге,
носил бы тапочки и лапу подавал.
Но до сих пор никто собаку не приносит,
и целый день ей лапу некому пожать.
И на дороге всюду снежные наносы,
и тапки новые нетронуты лежат.
И вдруг увидела на красочной обложке
источник детских мыслей, радостей и благ.
Он был весёлый, лопоухий и немножко
напоминал ей всех породистых собак.
Потом, подумав, под картинкой из журнала,
чтоб было видно, где-то возле уголка,
с надеждой девочка старательно писала
большими буквами, печатными слегка:
Ну, подарите мне, пожалуйста, щенка…
Дедская песня
внуку Илюшке
Опять я маюсь, сную и рыщу,
как старый хищник иду по следу.
И возвращаясь в своё жилище,
теперь я слышу: Здорово, деда!
Здорово, деда! Внук точно знает,
Что есть работа, есть выходные,
а, значит, летом курья Сенная,
где на матрасах лежат родные.
Ох, это детство! Ох, жизнь босая!
И этот мячик, и зоопарки.
Всё это точно меня спасает
и от болячек, и от запарки.
Но жизнь нам ставит свои вопросы,
бывает радость, бывают беды,
и разбавляя всех будней прозу,
звучит наградой: Скажи-ка, деда!
Скажи-ка, деда, ведь ты же старый,
была богата страна Россия?
Побила шведов и всех татаров,
да и хранцузов под ноль косила?
И я, конечно, отвечу внуку,
что было правдой, что было ложью.
И взяв тихонько ладошку в руку,
приму я помощь, почти что божью.
И снова к ночи приду усталый,
и, как обычно, не пообедав.
Внук, между прочим, отличный малый,
кивнёт привычно: Споём-ка, деда!
И этот «деда» без униженья,
он не про возраст и не про старость,
и я, конечно, из уваженья
возьму гитару, споём на пару.
И хриплым басом, и детским соло
мы вспомним Юру, мы вспомним Вову.
И пару грустных, и пять весёлых,
И выпив чаю, продолжим снова!
Про Буратино и оболдуев,
и про надежды, и про победы.
Тут я на много не претендую,
но так приятно быть просто деда.
Шестьдесят
Шестьдесят.
Что это же это такое,
бег вперёд или время заката?
Может всех вас оставить в покое?
Нет, шалишь! Не дождётесь, ребята!
Шестьдесят.
Это к цели движенье,
и уверенность в собственных силах,
и мужского лица выраженье
не пугает ни близких, ни милых.
Шестьдесят.
Это мудрые мысли,
и ухмылка матёрого волка,
и на поиски здравого смысла
не кладёшь уже зубы на полку.
Шестьдесят.
Как на бирже играешь —
не рискуешь, но всё же находчив.
И работу себе выбираешь,
чтоб ходить туда, если захочешь.
Шестьдесят.
Где начальники эти?
Боссом ходишь в трусах по квартире,
на стенном фотошопном портрете
сам висишь в генеральском мундире.
Шестьдесят.
Уже можно весь глобус
посетить, не считаясь старпёром,
и опять унесёт аэробус
тем воздушным твоим коридором.
Шестьдесят.
Это чёткость мышленья,
и ещё далеко до маразма,
и ночные мужские сомненья
всё же не исключают оргазма.
Шестьдесят.
Это время признанья,
и пока ещё можно влюбиться,
и с диагнозом, как с наказаньем,
подождёт областная больница.
Шестьдесят.
Уже выросли дети,
и в семье лишь спокойная осень,
и по самой народной примете:
бес в ребро, если в бороду проседь!
Шестьдесят.
Это время осанны,
ведь уходят друзья понемногу.
А ещё — удовольствие саун
обсуждаешь с соседом Серёгой!
Шестьдесят.
Не простая эпоха
в нашей нежной и снежной Сибири.
Но, пожалуй, всё очень неплохо,
если столько друзей в целом мире.
Шестьдесят.
Не такая уж дата,
чтоб с венками и почестей ради,
и приятно, когда из ребятов
посозрели солидные дяди.
Шестьдесят.
Это время для сцены,
что хорошею песней согрета.
Даже если обрушатся цены,
хватит пенсии на сигареты.
Шестьдесят.
Ты ещё интересен
для не только «бальзаковских» женщин
в том кругу удивительных песен
и людей, удививших не меньше.
Шестьдесят.
Ещё будут удачи
и, естественно, будут потери,
и в беседах всё как-то иначе
кроме искренних наших материй.
Шестьдесят.
Этот опыт бесценен,
пусть не всё было в жизни прекрасно,
но, когда наши дети на сцене,
значит, точно — живём не напрасно!
— — — — — —
Шестьдесят.
Это поиски бога
и надёжного в жизни причала.
Шестьдесят.
Это вроде бы много.
Шестьдесят.
Это, в сущности, мало.
Математическая сыну Алёше
Цифр больше — числа шире.
Начинаем, три-четыре,
разделяем поровну старательно.
Всех считаем поголовно
и приветствуем с уклоном
в сторону, конечно, математики.
Повторяем многократно: —
Всё у нас должно быть кратно,
и понятно, и до всех доходчиво.
Чтоб учиться на «отлично»,
всё должно быть симметрично:
и мозги, и мышцы, и находчивость.
Мы без страха и волнений
нарешались уравнений,
корни нас приветствуют квадратные.
Через точки, через оси
по углам нас всех заносит,
стали мы почти координатные.
А потом какой-то синус
поменял нам плюс на минус,
сбился — сколько метров в километре я
Но почти что победили,
хоть совсем не проходили
страшную её — тригонометрию.
Если кто сегодня хнычет,
этих лучше сразу вычесть,
пусть не портят наши показатели.
Тех, кто дробь сложить не может,
надо всех на ноль умножить,
пусть сидят под общим знаменателем.
Кто урок не посещает,
этих просто сокращаем,
в частных числах мы неторопливые.
Кто скромнее, кто умнее,
без неё, а лучше с нею
будем доказательно счастливые.
Старший брат
Когда вы вместе столько лет на марше,
то возраст — это путь, а не размер!
Он — старший брат. Он потому и старший,
чтоб мне всегда показывать пример.
Мы с самых ранних лет, ещё до школы,
с Андреем были — не разлей вода.
Всё поровну: игрушки и уколы,
и детский сад в те ранние года.
Года, как говорится, есть не просят,
пусть разошлись в вопросе сигарет,
но борода, усы, очки и проседь —
семейный, эксклюзивный наш портрет.
И путь большой, не легкий, но единый,
как в том почти забытом детсаду.
И головы украсили седины.
И срок по жизни, а не по суду.
«Кто не считал своих затрат…»
Кто не считал своих затрат,
ведь хочется ещё так много?
Я знаю — это старший брат,
который сам торит дорогу.
Который многое успел,
он и сейчас совсем не старый.
Он песню до конца не спел,
хотя почти забыл гитару.
Он не боится всех преград,
преумножая состоянье.
Я за него безмерно рад,
хотя живём на расстоянье.
И пусть добрались до седин,
но дело, в общем-то, простое —
мой старший брат такой один,
и это дорогого стоит!
И расширяя ближний круг,
поскольку нет семьи дороже,
есть младший брат, такой же друг,
и младшая сестрёнка тоже!
Почему люди не летают в космос
(домашнее задание племяшки Машки, 5 класс школы)
Да, задачка по уму,
очень не простая.
Люди в космос почему,
почему летают?
Вот, допустим, есть Луна,
прячется с восходом.
Говорят, давно она
дружит с луноходом.
И пока все дети зря
в классики игрались,
и до Марса, говорят,
спутники добрались.
Вот гляжу я из окна
в свой бинокль мелкий.
Говорят, летают к нам
разные тарелки.
Только бабушка ворчит,
даже спать не может,
ни к чему нам, говорит,
Боженьку тревожить.
Быть ребёнком нелегко,
всё-таки обидно.
Звёзды же недалеко,
в телескопы видно.
Вот бы в космос мне слетать,
я твержу упрямо,
чтобы фоток наснимать
с телефона прямо.
И мечтаю я все дни,
и делюсь с Митяней,
вдруг там встретятся они —
Инопланетяне?
Мне б немного подрасти,
отставать негоже.
Будут яблони цвести
и на Марсе тоже.
Стану взрослой, полечу
и прорвусь сквозь тучи.
В космонавты я хочу!
Пусть меня научат.
Можно многое
Можно многое узнать про себя.
Кто с обидой, кто всерьёз, кто любя
расчехвостит вас почти под орех,
слишком много было в жизни прорех.
Можно многое узнать про других,
если спишут из друзей во враги,
если даже мысли были чисты,
остаются лишь рубцы да кресты.
Можно многое узнать, но тогда,
чем окажутся былые года?
Вместо радости печаль и тоска,
и всё гуще седина на висках.
Можно многое узнать, но зачем?
Не бывает, говорят, мелочей.
Кто по жизни ты — слабак или знать?
По большому счёту лучше не знать.
Можно многое придумать ещё,
извиваясь по спирали плющом,
только все попытки брод перейти,
возвращаются в начало пути.
Можно многое, а важно ли то?
Лучше прыгнуть как обычно в авто
и умчаться вдаль маршрутом кружным,
где сомнения совсем не нужны.
Вполовину деда
Что же обрету я,
где ж на счастье виза?
Снова рапортует
громкий телевизор.
Утром, пополудни,
каждый час отмечен
и в простые будни,
и в воскресный вечер.
А по мне парады,
только память губят.
Может, где-то рады?
Может, всё же любят?
Может, помнят даже,
как из детства кеды,
и без репортажа
о больших победах?
Что за жизнь резная —
то один, то кучей…
Может, всё же, знают?
Может, даже учат
И на боль не глядя,
поведу беседу,
вполовину дядя,
вполовину деда.
«Когда все дальше от счастливых лет…»
Когда все дальше от счастливых лет
студенчества, пройдя все непогоды,
ты понимаешь, что важнее нет
друзей, что рядом в непростые годы.
Они подставят крепкое плечо,
и ты его надежно обнимаешь.
И отчего на сердце горячо
ты тоже, несомненно, понимаешь.
Пока ещё не вышел за края,
пока идти к рассветам в состоянье,
о том, что ближе всех твоя семья,
ты понимаешь и на расстоянье.
Как жаль, что меньше остается их.
Что возраст? Не предельтный, не преклонный.
Так хочется полезным быть для них
с улыбкой, с уважением, с поклоном.
И в ожиданье новых дружных встреч.
средь суетного время провожденья,
ты точно знаешь, стоит их беречь,
и поздравлять, хотя бы с днём рожденья.
И помнить, хоть во сне, хоть на бегу,
в очередном закате и восходе,
что только в этом значимом кругу
всё лучшее с тобою происходит.
Не было бы счастья
Не было бы счастья,
не было б и грусти.
От источной части
до разливов в устье
ручейком под горку
жизнь бежит, струится,
от пшеничной корки
до заморской пиццы.
Не было бы встречи,
не было б разлуки.
И погасли свечи,
и повисли руки,
и пуста округа,
и тревожат раны.
Разбросало другов
по соседним странам.
Не было бы жизни,
не было б и смерти.
Вновь печалью брызнет
письмецо в конверте.
По дороге пыльной
конный след петляет,
по степи ковыльной
ветерок гуляет.
Не было бы глотки,
не было б и песни!
И 100 граммов водки,
и ни грамма спеси.
И гитарным плачем
стонет степь с участьем.
— — — — — — —
Было бы иначе,
не было бы счастья.
В Томске ноябрь
В Томске ноябрь.
Мокрый снег облепил все дома,
серую, жидкую грязь собирая в сугробы.
Чьи-то авто разбивают в осколки лицо,
так, не успев докатить до ларька,
где торгуют и водкой, и хлебом.
В Томске ноябрь.
В Томске грустно от ранней зимы,
значит, пора торопиться на встречу.
Значит, пора упаковывать наши подарки,
чтобы никто не остался один
в темноте с не включённым торшером.
В Томске ноябрь.
В этот день, так сложилось давно,
всем приходить, приходить к нему без приглашенья,
даже когда промолчал телефонный звонок.
Разве же дело в каком-то звонке,
просто будем судьбе благодарны.
В Томске ноябрь…
В уютной простоте
Как будучи в уме, в стихах или прозе
не дать глухой зиме себя заморозить,
где горе — не беда, и выйдя из спячки,
махнуть на все года, нытье и болячки.
Послав к чертям Минздрав и кислые рожи,
на возраст наплевав, на пенсию тоже,
на божеский совет надеясь едва ли,
вновь встретить свой рассвет на том перевале.
Чтоб снова без затей и разных там штучек,
вновь радовать детей, и внуков, и внучек,
с друзьями вспомнить те и песни, и литры
в уютной простоте аккордов нехитрых.
И время поспешит весомо и ярко,
готовя для души живые подарки,
что как к себе домой, как чудо-виденья,
слетаются зимой на твой день рожденья.
Ведь нужно то всего — весёлые лица,
и значит ничего с тобой не случится,
на пройденной версте, уставший, но гордый
в уютной простоте нехитрых аккордов…
Куда глядят глаза
Я слушаю, как тикают часы,
хоть это, говорят, уже не модно.
Улыбка пробирается в усы,
она вообще гуляет где угодно.
И скатится шутливая слеза,
о том, что жив, душе напоминая.
Ты хочешь знать, куда глядят глаза?
Куда? Да я и сам порой не знаю.
Снег в бороде, на небе бирюза,
и пара книг, что взял на распродаже.
Ты хочешь знать, куда глядят глаза?
На внуков, на любимую. И даже
во двор, где та берёзка под окном,
что доросла до нашего балкона.
Такой вот, друг, Ньютоновский бином
на стыке общепризнанных законов.
Где было столько разных передряг
в дороге той, пешком и на машине.
Где столько раз очередной «варяг»
перекрывал движение к вершине.
Где громыхнёт весенняя гроза,
и свалятся осенние туманы.
Ты хочешь знать, куда глядят глаза?
Туда, где нет ни фальши, ни обмана.
Но ту страну попробуй-ка найди.
И ты, с ухмылкой опытного волка
прикинешь всё, что будет впереди,
и бросишь горстку зёрен в кофемолку.
И снова отпускаешь тормоза,
не глядя на критические мненья.
Ты хочешь знать, куда глядят глаза?
Туда, где накрывает вдохновеньем.
Вещие сны
Эх, мне бы узнать, где скрываются вещие сны,
и где так испуганно прячутся сладкие грёзы,
чтоб спорить с осенним дождем в ожиданье весны,
и чтобы желание жить не казалось курьёзом.
Тут мне не помогут ни новости, ни интернет,
ни гуща кофейная — спутник гадальной посуды.
И это не выглядит шутками детскими, нет,
и даже нытьём по утрам пожилого зануды.
А может быть вспомнить места, где звенят комары,
и реки, как ниточки строк с поднебесной вершины.
Где сочны таежные краски осенней поры,
и по уши вязнут в болотах не только машины.
И с трепетом в сердце я вновь возвращаюсь туда,
где звёзды взирают с небес на бескрайние горы,
где вслед за мотором буруном взлетает вода,
и где временами вообще бесполезны моторы.
Эх, снова пройтись бы по всем потаенным углам
счастливой души, чтобы этим сполна напитаться,
чтоб эта дорога не скатертью грязной легла.
Пусть это не просто, но стоит опять попытаться.
Да к чёрту сомненья, желанья, по сути, ясны —
Бродить по земле со стихами, слегка не тверёзым.
Мне б только увидеть, где прячутся вещие сны,
и чтобы желание жить не казалось курьёзом.
Хочется зимних песен
Ах, как хочется зимних песен
и про снег, и про Новый год.
И что круг наш, как прежде, тесен
средь январских всех непогод.
Чтобы год проважая Старый,
все печали оставить там,
под волнующий звук гитары
вновь поверить своим мечтам.
В нашем добром уютном месте
всем за столиком посидеть.
Петь, шутить и смеяться вместе,
по-хорошему обалдеть.
Не под громкие ж эти гимны,
и не маршами нас лечить.
Просто хочется песен зимних,
как подарок их получить.
«Когда случится осень, грустный вечер…»
Когда случится осень, грустный вечер,
вы погрустите, но не унывайте.
Вы вспоминайте эту нашу встречу,
другие встречи тоже вспоминайте.
Чтобы и дальше в творческом тандеме,
когда душа с душой сольются близко,
вновь очутиться в сказочном Эдеме
или в совсем забытом Сан-Франциско.
Как здорово
Как здорово весь мир увидеть вновь,
но не в размытом облачном тумане,
а тот, что снова будоражит кровь
и красками и балует, и манит.
Как здорово опять увидеть лес,
свой двор, друзей приветливые лица,
как будто сквозь глухой забор пролез,
чтоб радостною строчкой поделиться.
И благодарно зыркнув в небеса,
десяток слов собрать в стихотворенье,
не просто слыша птичек голоса,
а разглядев их в чудном оперенье.
Как здорово, не трогая перил,
по лестнице уверенно подняться.
По той, где ты трудился и творил,
где можно не скулить, не извиняться.
Она — надёжный твой ориентир,
где каждый возраст — новая ступенька.
И где стихи — не точечный пунктир,
а новый вызов: Не споткнись о пень-ка!
И ты, взбираясь вверх, срываясь вниз,
опять считаешь путь свой не напрасным,
лишь прошептав как мантру, как девиз:
Как здорово увидеть мир прекрасным!
Стихи из Австрии
Я думал, все уже исписаны страницы,
и строчки путаются в рифмах редко, узко.
Но вот как только выезжаю в «заграницу»,
так сразу хочется стихи писать на русском.
Первые два десятилетия нового XXI века, помимо всех моих увлечений, состоявшихся и несостоявшихся проектов, почти полного отсутствия финансирования научных тем, начавшегося еще с лихих девяностых, ухода из очной докторантуры, параллельного открытия и успешного строительства собственного бизнеса, можно с уверенностью назвать периодом зарубежных поездок с постоянным транзитным посещением нашей столицы — Москвы. Если не считать двух десятидневных поездок на зимних каникулах в ГДР и Румынию в 1975 и 1976 годах, которыми целую группу наиболее активных и энергичных студентов наградил обком комсомола за успехи в общественно-политической и культурной жизни Томска, и ещё одной поездки в ту же ГДР в 1984 году по линии того же обкома комсомола, но уже в качестве одного из руководителей университетского СТЭМА «ЭСТУС», то больше в прошлом веке границу России я не пересекал. Конечно, было ещё участие в научных конгрессах и конференциях сначала в наших, а потом уже в отколовшихся Белоруссии, Украине, Латвии, Казахстане, но вряд ли это можно назвать каким-либо зарубежьем.
Конец ознакомительного фрагмента.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Мой Томский перекрёсток. Неразменный пятак. Стихи, песни, поэмы, воспоминания» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других