Обойму монетами не набьешь

Сергей Зверев, 2007

Имя, фамилия: Андрей Турыгин. Кличка: Мангуст. Опыт: в прошлом служил капитаном ГРУ. В данный момент – наемник, личный телохранитель олигарха Тимохина... Вот, собственно, самые важные сведения из секретного досье. Все остальное принимается априори. Мангуст – это сплав воли и принципов. Он никогда не играет против своих, он не предает интересов Родины, он полагается только на себя. Он ни на шаг не отступает от своих принципов даже здесь, в Бразилии, где никогда и никому нельзя верить. Даже в джунглях, где каждое мгновение следует ожидать удара в спину. Даже на грани смерти, где жизнь не стоит и ломаного гроша...

Глава 3

— На снижение идем, — ни к кому конкретно не обращаясь, сказал Степан.

Эти слова остались без ответа — все и так понимали, что самолет снижается, садится. Долгий путь через океан был почти закончен. Впрочем, снижение, скорее всего, будет довольно долгим — пилот шел по пологой траектории. Они летели в «Фальконе» — маленьком, но надежном самолетике, рассчитанном на двенадцать человек. Самолет был частным, принадлежал лично Игорю Михайловичу Тимохину — как он мимоходом обронил, друзья на пятидесятилетие подарили.

Удобные кожаные кресла располагались четверками вокруг столиков. Пустовало только одно — летело одиннадцать человек, не считая экипажа. За первым из столиков сидели сам Тимохин, Мангуст, Степан — заместитель Тимохина по безопасности, и Родригес, представитель американской нотариальной конторы, которой покойный Пабло Тимольяррес доверил проследить за исполнением своей последней воли. Это был высокий, нескладный парень в очках, чем-то похожий на кузнечика. Он Мангусту сразу понравился — видно было, что свое дело знает и относится к нему добросовестно, а в чужие не лезет. Редкое сочетание. Вот от Степана впечатления были куда сложнее. Он тоже был выходцем из КГБ. И, в отличие от своего шефа, явно считал, что можно было бы и без Мангуста прекрасно обойтись. Вышколен он был на совесть, ни малейших признаков неприязни явно не демонстрировал. Но все равно отношение чувствовалось — будь Степан котом, у него сейчас наверняка подергивался бы кончик хвоста.

За вторым столиком сидели четыре очень похожих друг на друга парня — подчиненные Степана. По заверениям Тимохина, дело свое они знали отлично. Пожалуй, в это можно было поверить, вряд ли один из ста самых богатых людей в России станет держать у себя дилетантов. Тем более, если сам когда-то служил в КГБ, а значит, понимает, насколько важно обеспечение безопасности.

За третьим столиком был еще один охранник. А напротив него долговязый тип по имени Влад, исполнявший обязанности переводчика. И девушка Света. Высокая блондинка с идеальной фигурой — хоть сейчас на обложку журнала. Звали ее Света Тимохина, и была она дочерью владельца самолета. На нее Мангуст посматривал крайне неодобрительно. О том, что она полетит в Америку вместе с отцом, он узнал только за пару минут до отправления, когда она подошла к самолету. Не было даже возможности спросить Тимохина, с какой стати он решил прихватить дочку с собой. А судя по тем нескольким часам, которые Мангуст имел удовольствие провести с ней в небольшом салоне, он успел убедиться — проблем с этой девицей будет море. Избалованная, капризная и, похоже, не слишком умная. Хорошо еще, что в основном связанные с девушкой проблемы лягут не на него, а на Степана. Сейчас Света наконец заснула — перестала дергаться под звучащую у нее в наушниках музыку и подпевать, а также колотить по клавишам ноутбука. Жаль, что произошло это счастливое событие только в самом конце перелета — постоянный стук клавиш раздражал.

— Вы уверены, что это было разумно — взять ее с собой? — вполголоса спросил Мангуст у Тимохина, кивнув на девушку. Та ничего не слышала, спала.

— Уверен, — с тяжелым вздохом отозвался бизнесмен. — Понимаю, что у нас с ней будут трудности. Но лучше уж так, чем она без присмотра в России останется.

— А в чем проблема? — удивленно спросил Андрей. — Она же взрослая уже.

— Даже слишком, — поморщился Тимохин. И Степан словно зеркало повторил гримасу шефа. — Ее ни на секунду нельзя одну оставлять. Раз пять я уже ее от крупных неприятностей спасал. Один раз — в самый последний момент. А последнее время она еще и наркоту взялась пробовать. Хорошо, Степины ребята быстро просекли и доложили, я принял меры, она не успела подсесть. Но оставлять ее одну сейчас нельзя — а то к моему возвращению будет уже наркоманкой.

— А если не секрет, какие меры вы приняли, чтобы ее остановить? — поинтересовался Мангуст. — Я всегда думал, что для богатых это почти неразрешимая проблема, когда ребенок начинает наркотиками баловаться.

— Для кого, может, и неразрешимая, — довольно зло усмехнулся Тимохин, — а мы со Степой — разрешили.

— И как же?

Степан вопросительно посмотрел на шефа. Тот кивнул.

— Расскажи, Степа. Это не тот человек, чтобы возмущаться и ужасаться.

— Все просто, — густым басом сказал Степан. — Мои ребята узнали, кто ей дурь поставляет. И утопили его в сортире того самого ночного клуба, где он этим делом занимался. Прямо в унитазе.

— Во как… — удивленно сказал Мангуст. Впрочем, без малейших следов неодобрения — по его мнению, примерно так с наркодилерами поступать и следовало.

— Ну да. Правда, с первого раза нас не поняли. На следующий день там уже другой парень тем же заниматься стал.

— И что?

— Будешь смеяться. Мы и его в том же самом унитазе утопили. Правда, на этот раз все прошло не так гладко, шефу пришлось с ментами рулить, кого-то из наших там видели, кого-то опознали. Но шеф разрулил.

— Я просто позвонил одному знакомому и честно рассказал, в чем дело, — объяснил Тимохин. — И он меня понял. После этого дело на тормозах и спустили.

— Больше там торговцы наркотой не появлялись? — спросил Андрей.

— Нет. Уже почти полгода там ничем таким не торгуют, — кивнул Степан.

Тем временем самолет уже снизился метров до пятисот. Неожиданно в кармане Родригеса запищал телефон. Он поднял голову от каких-то бумажек, вытащил трубку, не сказав ни слова, внимательно слушал пару минут, потом, по-прежнему не сказав ни слова, трубку спрятал.

Тимохин жестом подозвал переводчика.

— Спроси его, что там?

Оказалось — ничего особенного. Родригесу просто сообщили, что его начальник готов принять своего клиента из России в любое удобное для него время. Или сам приехать к нему в гости.

— Лучше я к нему, — сказал Тимохин. — А то мне его и звать некуда, не в гостинице же его встречать.

— Вы можете принять его в вашем городском особняке, — через переводчика сообщил ему Родригес.

— В каком еще особняке? — недоуменно поднял брови Тимохин.

Спустя пару минут выяснилось следующее. У покойного Пабло Тимольярреса, кроме плантаций и заводов, была и недвижимость в городах, в том числе и в столице. И в данный момент Тимохин, хоть и не введенный еще в наследство официально, вполне мог этой недвижимостью пользоваться. Разумеется, в определенных пределах — например, продавать ее ему никто, конечно, не позволил бы. Но принять в доме гостя он имел полное право — во всяком случае, препятствовать никто бы ему в этом не стал. Просто некому было. Тем более, если этот гость — душеприказчик покойного.

Узнав все это, Тимохин задумался. Впрочем, совсем ненадолго.

— А, в конце концов. Нужно же мне пока где-то жить. И вообще, покажу всем сразу, что я законный наследник. Передавай своему шефу, пусть приезжает в особняк. Да, и еще. Раз я уже могу пользоваться завещанным имуществом, распорядись, пусть какую-нибудь машину вышлют нас встречать. Не такси же брать в аэропорту, несолидно как-то.

Влад перевел. Родригес объяснил, что распоряжения насчет встречи уже давно отданы. Потом снова связался с шефом и передал ему что велено.

А самолет был уже всего метрах в ста над землей. Он шел над пригородами — над беспорядочно разбросанными по земле квадратиками и прямоугольниками полей, над лесом. С высоты птичьего полета пейзаж практически не отличался от российского — во всяком случае, для неопытного глаза.

Аэропорт Серра-эль-Лако прилегал буквально вплотную к городу. Всего в какой-то сотне метров от взлетно-посадочных полос располагались крайние улицы. Разумеется, здесь селились только те, кому было больше некуда деваться. То есть бедняки, самый низ социальной лестницы. Взглянув со стороны аэропорта на город, вполне можно было подумать, что не на самолете путешествовал, а на машине времени — настолько увиденное мало соответствовало привычным реалиям двадцать первого века. Да что там двадцать первого — хотя бы даже и двадцатого. Немощеные улочки с не пересыхающими даже в самую сильную жару речками нечистот по краям, люди, одетые совершенно так же, как одевались здесь двести лет назад, а большая часть детей младшего возраста и вовсе голые. Впрочем, присмотревшись, можно было узнать в грязных шортах остатки джинсов, а в не менее грязной шапочке — бейсболку с оторванным козырьком. И так далее. В общем, при взгляде на это русский человек чувствовал, что его родина все-таки почти европейская страна. Впрочем, одна дисгармонирующая с общей бедностью и убогостью и напоминавшая о двадцать первом веке черта здесь была. Практически над каждой из невообразимых лачуг, жить в одной из которых и российский бомж постыдился бы, пожалуй, торчала спутниковая антенна-тарелка.

— Кошмар какой! — выдохнула Света, остановившись на трапе «Фалькона» и уставившись на открывшийся ей городской пейзаж. — Как они здесь живут? Я бы удавилась на второй день!

— Не удавилась бы, — жестко сказал ей отец, слегка подтолкнув в спину. — Честно сказать, я родился в дыре ничуть не лучше. Первые восемнадцать лет в ней прожил. И ничего, не удавился. В некоторых отношениях это были далеко не худшие годы в моей жизни.

— Да ну тебя, папа, — отмахнулась девушка, двинувшись вниз по ступенькам. — Скажешь тоже… Интересно только, откуда у них над каждой хатой по тарелке?

— Это для них жизненно необходимая вещь, — пояснил Мангуст. Он знал об этой стране и ее ближайших соседях немало — и с прошлых визитов, и после недавнего рандеву с найденным Тимохиным лектором. — Тут же грамотный человек — один на сотню. Газет и книг они читать не могут. Так что телевизор для них единственная возможность узнать что-то о том, что в мире творится.

— Грамотный один на сотню?! — с ужасом и отвращением, словно увидев какое-то отвратительное насекомое, переспросила Света. — Как же они живут? Как работают?

— А вот так и живут, так и работают. Одна из твоих прабабок по матери, кстати сказать, читать в шестьдесят лет научилась, — сказал Тимохин. — Про остальных точно не скажу, но Анна Семеновна — точно, она сама мне об этом рассказывала. Так что особенно не задирай нос.

Но этот аргумент на девушку никакого впечатления не произвел.

— Ну и кошмар… — протянула она еще раз. Они уже стояли на земле рядом с самолетом, лачуги прикрыл бетонный забор, огораживающий территорию аэродрома. Но, видимо, уже полученных впечатлений Свете хватило. — Папа, не понимаю, зачем тебе собственность в этой стране?! Это же просто царство обезьян какое-то!

На этот раз до ответа Тимохин не снизошел. Ему было немного стыдно за дочку — перед Мангустом, Степаном и собственной охраной. Вообще-то такие чувства для людей богатых не слишком типичны, но, видимо, сказывалось прошлое — молодость в мелком уральском городишке, служба в КГБ, да и вообще склад ума — как уже успел убедиться Мангуст, Тимохин был весьма неглуп.

Тем временем от стоявших метрах в двадцати машин к ним направился полный, крепко сбитый мужчина в белых брюках и рубашке. Русские уже знали, кто это, Родригес объяснил, что встречать их будет Энрике Ферарте — что-то вроде управляющего всеми делами покойного Пабло в этом городе. По словам Родригеса выходило, что Энрике должен повиноваться Тимохину. Не по закону, а просто по логике вещей. Ведь наследником Тимохин был вполне законным, так что все, кто служил его предшественнику, были заинтересованы в том, чтобы наладить с ним хорошие отношения — хотя бы для того, чтобы не потерять свои места, к которым наверняка уже привыкли.

— Здравствуйте, господа, — сказал Энрике по-русски. Причем вполне чисто и правильно — акцент у него был, но совсем небольшой. — Кто из вас господин Игорь Михайлович Тимохин?

— Я. — Тимохин шагнул вперед. — Вы, как я понимаю, Энрике Ферарте.

— Да. Господин Тимохин, прошу вас, — Энрике широким жестом указал на машины.

— Куда едем? — спросил Тимохин. — В мой дом. — Он подчеркнул голосом слово «мой».

— Да, господин Тимохин.

Все расселись по машинам. Тимохин, Степан, Мангуст и Родригес уселись в здоровенный белый джип — правда, далеко не последней модели. Шофером у них был Энрике. В двух других машинах шоферами были крепкие, смуглые парни, одетые примерно так же, как Энрике. Правда, в отличие от него, на поясах под рубашками у них просматривались «пушки», причем довольно серьезного калибра. Мангуст, заметив это, слегка поморщился. Да, все-таки некоторые вещи с течением времени не меняются, особенно это касается национальных традиций. Как считалось в Латинской Америке, что использовать для ношения оружия кобуру — не мужское дело, так, судя по всему, и до сих пор считается.

Путь по городу занял всего минут десять. Местная традиция плевать на правила дорожного движения тоже сохранилась в полном объеме. Правда, видимо, вместо писаных правил здесь существовали какие-то иные, не в пример более уважаемые — если бы не это, они обязательно угодили бы в аварию — ситуации, когда она казалась неизбежной, возникали минимум трижды. Но местные водители прекрасно понимали друг друга и умудрялись хоть и в считаных сантиметрах, но разъехаться. Правда, один из таких случаев показался Мангусту особенно подозрительным. Это когда очередной древний грузовик чуть не впоролся в джип — если бы не отличная реакция Энрике, он угодил бы как раз в середину машины. Отличало этот случай от остальных то, что прежде Энрике, сидевший за рулем, сохранял олимпийское спокойствие. А на этот раз мгновенно побледнел и сквозь зубы прошипел несколько таких слов, услышав которые в свой адрес настоящий мужчина в этой стране должен был бы взяться за нож. К счастью, водитель грузовика слов этих слышать не мог — он на полной скорости скрылся в узенькой улочке, перпендикулярной той, по которой двигался джип.

Был и еще один интересный факт. Похоже, за их кортежем следили. Сначала серая «Ланча», а примерно с середины пути ей на смену пришла потрепанная «Субару». Этот факт Мангуст просто мысленно отметил, но продумывать и анализировать пока не стал — слишком мало информации.

Дом, к которому они подъехали, производил сильное впечатление. Что-то подобное можно видеть в голливудских фильмах о жизни миллионеров — видимо, не все реалии режиссерами придуманы. Здание было белоснежным, дорожка, ведущая от ворот в узорчатой ограде к самому дому, была усыпана мелкими цветными камушками и обсажена высокими деревьями — эвкалиптами, если память Мангуста не подводила. С одной стороны от дорожки бассейн и какие-то хозяйственные постройки — каждая из них была и размером, и внешностью не хуже загородной дачи среднего российского бизнесмена. С другой стороны был сад или парк — как назвать это точно, Мангуст не знал. Высокие деревья, дающие хорошую тень, так и тянет присесть под каким-нибудь из них и просто побездельничать, наслаждаясь теплом и свежим воздухом.

— Интересно, у меня все городские дома такие? — пробормотал себе под нос Тимохин. — Помнится, у меня их семь.

Несмотря на то, что слова эти не были обращены ни к кому конкретно, Энрике услышал и ответил:

— Разумеется, нет, Игорь Михайлович. — Бизнесмен уже успел объяснить ему, что такое обращение ему нравится куда больше, чем «господин Тимохин». — Остальные беднее, некоторые намного. Этот самый лучший. Но наследника дона Пабло я должен был привезти именно сюда.

Ворота перед ними распахнул гладко выбритый парень. Одет он был так же, как и сопровождавшие их ребята — в белую рубаху навыпуск и легкие брюки. На поясе у него, кстати, тоже просматривался пистолет. Они прошли по дорожке, поднялись на крыльцо. Рядом с дверью висел вполне современный домофон. Энрике нажал на клавишу, что-то негромко сказал по-испански. Через считаные секунды дверь открыла горничная. Черная форма, белая наколка, белый передник — выражение лица строгое, серьезное.

Компания разделилась на две части. Вторая горничная, появившаяся откуда-то сбоку, увела за собой охранников, привезенных Тимохиным из России. А за первой последовали солидные господа — сам наследник, Мангуст, который официально считался его юристом из России, Родригес, Степан и Энрике.

Горничная привела их в большой зал с широкими окнами. По стенам было развешано оружие — взгляд Мангуста задержался на русской кавалерийской сабле образца 1907 года. Он интересовался историей российского оружия, поэтому определил это безошибочно. «Интересно, не того ли самого российского эмигранта, основателя фамилии, эта сабелька?» — подумал Андрей.

Все расселись вокруг низкого, но широкого стола, на котором стояло несколько блюд с какими-то закусками. Энрике был этим удивлен — он сделал было попытку сначала предоставить гостям комнаты и дать возможность отдохнуть после довольно долгого перелета. Но Тимохин решил иначе. Он еще по дороге объяснил Родригесу, а, тот, в свою очередь, по телефону своему шефу, что хочет познакомиться с ситуацией сразу, не тратя времени на отдых. И сейчас глава нотариальной конторы, которую представлял Родригес, был уже в пути. Такой напор несколько удивил и Мангуста. С другой стороны — может, так оно и правильно.

Через пару минут горничная принесла мартини с апельсиновым соком и льдом. Это было весьма кстати — пить всем хотелось сильно.

— Скажите, Энрике, а как получилось, что вы свободно говорите по-русски? — спросил Мангуст, пригубив немного охлажденного напитка. Он рассудил, что до прибытия начальника Родригеса еще пройдет некоторое время, и глупо тратить его впустую. А управляющий показался ему интересной фигурой. Да и вообще, пора было входить в курс дел. Особенно в свете пары фактов, которые он заметил по дороге сюда.

Управляющий ничуть не удивился вопросу.

— Я же сам частично русский, как и сеньор Пабло. Мой прадед приехал из России вместе с ним. Он был его ден-чшик. — Последнее слово явно далось Энрике с трудом. Тимохин, внимательно прислушивавшийся к разговору, непонимающе поднял брови. Мангуст и сам был в недоумении. Но недолго, всего через пару секунд догадался.

— А! Понял! Денщик, видимо, имеется в виду, — сказал он вслух. — Ну, правильно, у офицеров же были денщики. Иногда, особенно в тяжелые времена, становились им почти друзьями и в эмиграцию, бывало, вместе отправлялись.

— Да, — кивнул Энрике. — Прадедушка был господину Тимохину скорее другом, чем слугой. И они оба очень тосковали по России. Дети учили два языка, и испанский, и русский. Это стало традицией в наших семьях.

— Интересно, — протянул Тимохин. — А у вас в России родственники есть?

— Да, разумеется, — кивнул Энрике. — Я даже с ними знаком — специально ради встречи с ними я ездил в Россию.

— А как вы сумели их найти? — спросил Степан. — Ведь с Гражданской войны уже почти сто лет прошло.

— Это было нелегко, — ответил Энрике. — Пришлось потратить немало сил и денег, чтобы отыскать их. К счастью, существуют специальные фирмы, которые занимаются составлением родословных и другими делами такого рода. К одной из таких я и обратился. Правда, к сожалению, мои родственники оказались… — Он запнулся, явно подбирая нужное слово.

— В общем, вам они не очень понравились, — помог ему Тимохин.

— Да, — кивнул Энрике. — Но все равно, хорошо, что знаю о них.

— А сама Россия вам понравилась? — с интересом спросил Степан, который до сих пор почти не принимал участия в разговоре. Объяснялось это, видимо, тем, что он был не слишком разговорчив — положение зама по безопасности позволяло ему участвовать на равных с остальными.

— Да, — сказал Энрике. — Сама Россия очень понравилась. Конечно, она не такая богатая, как европейские страны, но все равно. В ней есть сила, есть дух — а это важно, и это хорошо понимаем именно мы. Нортеамерикано этого не поймут никогда. Россия — хорошая страна.

— Странно, что в вашей семье через столько лет сохранились чувства к России, — задумчиво сказал Тимохин. — Вы кажетесь скорее русским, чем… — Он запнулся.

— Чем коронадо, вы хотели сказать? — спросил Энрике. И, видя, что его не поняли, он пояснил: — Так называем себя мы, местные жители. И я сам, конечно же, именно коронадо, а не русский. А то, что мои предки из России… Это не слишком важно. У большей части коронадо предки когда-то приехали сюда из Европы. В основном — из Испании и Португалии, хотя и выходцев из других стран немало. И то, что я интересуюсь страной своих предков — не исключение, напротив, это бывает весьма часто.

— Пабло тоже был таким? — Этот вопрос Мангуст задал словно бы невзначай. Но на самом деле ответ интересовал его очень серьезно. От мотивов, которыми руководствовался покойный, многое зависело.

— О да, — кивнул Энрике. — И в очень большой степени. Он буквально болел Россией, грезил ею. Книг по русской истории у него было несколько сотен. А еще художественная литература российских писателей, справочники, фильмы… Особенно сильно это стало проявляться в последние лет десять. Сами понимаете — старость, к старости такие капризы у многих обостряются. Тем более что у вас сменилась власть. При всем своем интересе к России дон Пабло совершенно не переносил коммунизм. Так его воспитали отец и дед.

«Ну, неудивительно, — подумал Мангуст. — Чего еще ждать от белоэмигранта».

Сам он к Советской власти относился весьма неоднозначно. Многое в том, как была устроена родная страна до девяносто первого года, его раздражало. А многое, наоборот, очень нравилось. И вот ведь парадокс — превосходно пережили распад СССР и торжество демократии именно те черты страны, которые были неприятны. А вот все хорошее накрылось практически мгновенно.

— Правда, когда коммунистов отстранили от власти, дону Пабло было уже почти семьдесят лет, — продолжал Энрике. — Он хотел побывать у вас в стране, но здоровье не позволило.

«Оно и к лучшему, — подумал Мангуст. — А то как бы дедушка не разочаровался. В девяностых у нас такое творилось, что Латинская Америка просто отдыхает».

— Интересно, не поэтому ли он решил завещать свое состояние именно мне? — негромко спросил у Энрике Тимохин.

— Точно я не знаю, но думаю, что эта причина была основной, — отозвался тот.

— А скажите, что это за особое условие в завещании? Вы знаете что-нибудь о нем?

— Об этом вам лучше поговорить с сеньором Агиларре, — уклончиво ответил Энрике.

— Кто это? — наморщил брови Тимохин.

— Нотариус, — с легким удивлением в голосе объяснил Энрике. — Мы же как раз его и ждем!

— А, начальник Родригеса! Я просто сразу не понял.

— Кстати, вот и он. — Энрике смотрел куда-то за плечо Тимохину.

Русские обернулись.

Сеньор Агиларре, душеприказчик покойного, оказался пожилым мужчиной высокого роста. Волосы у него были черные с проседью, лицо узкое, осанка — словно шпагу проглотил. В общем, когда Энрике поименовал его доном, никакого внутреннего дискомфорта не возникло — это действительно был самый настоящий дон.

После взаимных приветствий все снова расселись за столом. Мангуст слегка напрягся — сейчас наконец должна быть внесена какая-то ясность. Быстро выяснилось, что все заинтересованные лица говорят по-английски, а значит, можно обойтись без переводчика. Увидев, как на лице Степана промелькнуло растерянное выражение, Мангуст мысленно хихикнул — знание языков это такая вещь, которую никакая снайперская стрельба и рукопашный бой не заменят. Хотя, кстати сказать, он Степану и в бою бы не уступил, надо полагать.

— Итак, господин Тимохин, в первую очередь хочу вам сказать, что вы — абсолютно законный наследник всего имущества покойного, кроме некоторых мелочей, которые он завещал слугам, — начал Агиларре. — Все документы составлены безупречно, ручаюсь вам. Впрочем, вы можете проверить все сами или поручить это любому вашему доверенному лицу, — Агиларре с достоинством кивнул Мангусту. Нотариус тоже пока считал его российским юристом.

— Вам виднее, сеньор Агиларре, — ответил Тимохин. — Вы знаете все тонкости местного законодательства, а мои специалисты нет. К тому же я отправлял текст завещания на экспертизу в одну из известных международных компаний, и меня уверили, что все в полном порядке. Но там говорится о некоторых дополнительных условиях, о которых ничего не сказано открытым текстом. Я так понимаю, что из соображений секретности.

— Именно так, — кивнул нотариус. — К тому же такова была воля дона Пабло. Я должен сообщить вам об этих условиях в личной беседе. Что сейчас и сделаю. Но сначала я хотел бы вас предупредить…

— О чем?

— Видите ли, последняя воля умершего человека часто кажется странной. Поверьте, за время своей работы я повидал такое количество условий, которые показались бы вам просто дикими, что уже отучился удивляться. Но вы…

— Не тяните, — несколько грубовато перебил нотариуса Тимохин. — Чего там пожелал мой драгоценный родственничек? Надеюсь, он не требует, чтобы я восстановил в России монархию?

— Нет, — улыбнулся Агиларре. — Так далеко его желания не заходили… Впрочем — поправлюсь. Именно желания, пожалуй, как раз заходили. Но он был далек от мысли возлагать такого рода предприятие на вас.

— И на том спасибо, — проворчал Тимохин. — Так что нужно-то?

— Чтобы объяснить, мне необходимо будет сделать небольшое вступление.

— Ну так делайте.

Мангуст заметил интересную вещь — похоже, Тимохин сознательно старался показаться глупее и грубее, чем он был на самом деле. Что ж, пожалуй, это разумно. Кто знает, на чьей стороне этот нотариус на самом деле. Разумеется, он не может впрямую пойти против последней воли покойного, но на чьей стороне его симпатии — это еще вопрос. Не помешает создать у него не вполне точное представление о наследнике.

«До чего приятно работать не с обычным денежным мешком, а с человеком, работавшим в серьезной конторе», — в очередной раз подумал Андрей.

— Благодарю вас, — с легкой иронией в голосе сказал нотариус. — Вам, я полагаю, известно, что дон Пабло был внуком русского офицера, приехавшего в нашу страну в начале двадцатого века.

— Известно, — кивнул Тимохин. — Родригес объяснил. Это брат моего прадеда, его звали Иван.

— Да, только у нас его имя переиначили — его называли Хуаном Тимольярресом. Первый Тимольяррес в нашей стране. Так вот. У Хуана, — позвольте я буду называть его так, — было два ребенка, Мигель — это отец Пабло и Анхелиты. В шестьдесят девятом году Мигель отправился в экспедицию к верховьям реки Топахос. Это дикие джунгли. Не могу сказать, что там совсем никогда не ступала нога белого человека, — но случалось такое не больше десятка раз, это точно. Из этой экспедиции Мигель не вернулся, он умер от лихорадки там, в предгорьях. Там его и похоронили.

— А зачем его туда понесло? — снова довольно грубо спросил Тимохин.

— Золото, — веско произнес нотариус. — Насколько мне известно, Мигель получил информацию, что именно там индейцы во время конкисты спрятали часть своего золота. В том числе и облачение Солнца-Дарителя, а если судить по сохранившимся описаниям этой статуи, золота там не одна тонна. А ведь пропало не только это. Так вот, ему вроде бы удалось узнать, где именно. А ведь эта земля принадлежала именно ему — еще Хуан выкупил ее у правительства. Так что, в случае обнаружения клада, Мигель имел право на восемьдесят процентов его стоимости.

Тимохин насмешливо улыбнулся.

— Индейские клады… Старые карты, древние рукописи, признания на смертном одре, облачение статуи. Мне что-то сразу вспоминается Индиана Джонс. М-да. Я был лучшего мнения о своих здешних родственниках. Ведь они были бизнесменами, землевладельцами, серьезными людьми, насколько я понимаю. И этот Мигель, мой двоюродный дедушка, получается, поверил в такую чушь?

— Ну, не такую уж и чушь, — совершенно спокойно ответил Агиларре. — Я не говорю конкретно о том случае, я не знаю, что именно, как и от кого удалось узнать Мигелю. Жуликов и дураков, в самом деле, хватает. Но, тем не менее, индейское золото существует. Это не выдумка и не миф. Есть исторические документы — в шестнадцатом веке наши предки вывозили отсюда драгоценности галеонами.

— Ваши предки?

— Испанцы. В том числе и мои предки — фамилия одного из них несколько раз упоминается в документах того времени, — это Агиларре сказал с заметной гордостью. — Так вот, они разграбили, — увы, но иные слова здесь не подойдут, именно разграбили, десятки храмов. Но все же далеко не все. Часть своих драгоценностей индейцам удалось спасти. Правда, сами они золото драгоценным не считали, это для них были просто священные предметы. Но тем не менее — в руки конкистадоров попало далеко не все. До сих пор время от времени удается найти что-то. Например, года три назад в Перу обнаружили клад килограммов в двести золота и серебра.

— Ну, не в несколько же тонн, — уже не столь уверенно отозвался Тимохин.

— Находили и тоннами. Да и не в этом дело — важно, что индейские клады есть. Конечно, заниматься их поиском — авантюра. Но ведь случается, что и авантюры удаются.

— Пожалуй, — кивнул Тимохин.

Мангуст тихонько усмехнулся. Да кому как не российскому бизнесмену, сколотившему основной капитал в начале девяностых годов, знать, что авантюры бывают и удачными. Правда, в этом случае их, как правило, называют иначе.

— Только я не совсем понимаю, какое отношение смерть этого Мигеля имеет ко мне, — сказал Тимохин. — Ведь он умер очень давно — уже почти полвека прошло.

— Сейчас объясню. Видите ли, господин Тимохин, Мигель родился еще в России, он уехал оттуда ребенком, вместе с отцом. Но воспоминания о родине у него были. Он, как и его отец, на всю жизнь сохранил в душе тягу к вашей стране. Чем-то Россия завораживает — у нас живет не так уж мало эмигрантов и их потомков и, поверьте, — ни один к своей исторической родине не равнодушен. Многие любят, кто-то ненавидит, но равнодушных нет ни одного. Во всяком случае, я таких не знаю. Так вот, и Мигель, и Хуан не один раз говорили, что хотят быть похоронены в России. Я так понял, что для русских это очень важно — лежать в своей земле.

В последней фразе чувствовался завуалированный вопрос. Но ни один из присутствовавших русских ничего не ответил. В эмиграции никто из них не был, проблему похорон в родной земле не обдумывал. Хотя что-то такое Мангуст уже слышал.

Видя, что комментировать его слова никто не собирается, нотариус продолжил:

— Но они хотели, чтобы это случилось не раньше, чем власти коммунистов наступит конец. Оба они верили, что когда-нибудь это случится. Поэтому до девяносто первого года никаких шагов к перезахоронению Пабло не предпринимал. А потом, когда у вас сменилась власть, возникла другая проблема. Ведь Мигеля похоронили прямо в джунглях, прежде чем куда бы то ни было перевозить его тело, его нужно найти. А сам Пабло был уже слишком стар, чтобы этим заниматься. Он, правда, пытался посылать каких-то наемников, но ничего из этого не вышло.

У Мангуста засосало под ложечкой. Он понял, что сейчас скажет нотариус. И понял, на чью голову эта проблема ляжет — будто ему других мало.

И как в воду глядел.

— Так вот, последняя воля дона Пабло Тимольярреса, которую вам необходимо выполнить, чтобы вступить в наследство, — это отыскать прах его отца и перевезти его в Россию. И прах деда тоже — но с этим проблем не будет, Хуан похоронен на городском кладбище. А вот за останками отца придется организовывать экспедицию в джунгли. Иначе вам наследства не получить.