На чужом пиру

Серик Асылбекулы

В эту книгу известного казахского писателя, драматурга, лауреата премии Союза писателей Казахстана им. Б. Майлина и международного литературного конкурса «Рух» С. Асылбекулы вошли избранные художественные произведения. Некоторые из них (пьесы «Осенний романс», «Ночь прозрения», «Отвести душу… по-казахски») в разные времена завоевали Гран-при республиканских театральных фестивалей и литературных конкурсов.

Прощальный бал

Нураш стоял во дворе большого и красивого дома. Двор был чисто выметен и полит от силы часа два-три назад, и он, любуясь чистотой и порядком, все никак не мог наглядеться. Да, здесь не было той духоты, что царила в квартире. Не было того шума и суеты, что сопутствуют всякой вечеринке, которая проедает уши и изматывает до изнеможения. Стояла умиротворенная тишина. Лишь белоногие тополя, окружившие двор, тихо шелестели темно-зеленой листвой, не нарушая тишину. Вечерний ветерок доносил из палисадника аромат сопревшего сена и серебристого тростника. Сверкающее мириадами звезд бездонное небо так же молчаливо и чисто, как этот ласковый июньский вечер. Изредка стрекочут кузнечики, слышится чем-то встревоженный, неугомонный галдеж лягушек у арыка.

Нураш с наслаждением потянулся. Новенький, специально сшитый к выпускному вечеру костюм слегка давил в груди, и он, сняв пиджак, аккуратно повесил его на веточку тополя.

Сегодня здесь праздник. Вечер выпусников школы. Прощальный бал… Музыка плавно льется из открытых окон дома. Какой-то юноша поет задушевную лирическую песню. Временами доносятся всплески хохота, которым дружно разражаются участники праздничного застолья.

Затем кто-то подошел к радиоле и оборвал песню на полуслове. Как будто по чьей-то указке шум и галдеж вдруг разом прекратились.

«Видно, кто-то собрался держать реч…». Нураш вслушался. Кто-то с шумом поднялся с места, громыхнув стулом. Наверное, кто-то из взрослых.

«Хмм…» — произнес, прочищая голос, собравшийся держать тост.

«Товарищий!.. Хмм…».

«А-а! Так ведь это же отец Саламата. Ох, и забавные люди эти взрослые. Что же они, никогда тостов не произносили, что ли?..».

— Да, товарищи!.. — «Теперь, похоже, наконец-то заговорит — голос обрел уверенность…».

— Думаю, что всем вам известен повод, благодаря которому все мы собрались сегодня здесь…

Нураш хмыкнул: «Дальше можно и не слушать. И впрямь забавные люди. А еще говорят про нас, казахов, что мы, якобы, красноречивы, умеем ценить слово. Так где же наше умение говорить. И не один отец Саламата таков. Даже и директор наш. Каждый раз, когда открывает собрание, вот также мнется, силясь отыскать слово…».

Из дома раздался дружный, веселый смех, который все никак не мог угомониться. Нураш теперь уже отказался от недавнего своего суждения. «Нет, все же силен говоривший. Ведь не зря же все рассмеялись. Конечно же, не зря. Жаль, что не расслышал, что было сказано. Может, это и есть красоречие…».

А между тем в доме вновь зашумели. Лишь звон рюмок доносится до слуха. В это время дверь с резким скрипом распахнулась и из дома вышел кто-то, в строгом костюме и белоснежной рубашке.

— Ты кого здесь караулишь?.. — спросил он, с наслаждением вдыхая свежий воздух и оглядываясь вокруг. — Ох, и хорошо здесь на свежем воздухе!..

— Кто сейчас говорил, твой отец? — спросил он, с наслаждением вдыхая свежий воздух и оглядываясь вокруг. — Ох, и хорошо здесь на свежем воздухе!..

— Кто сейчас говорил, твой отец? — спросил, улыбнувшись, Нураш вместо ответа.

— Да.

— Видно, сказал что-то интересное. Народ аж со смеху покатывается…

— Какое там интересное?! — поморщился Саламат.

— Нет, ты, наверное, не понял. Сказал-то он дейстивительно что-то интересное…

Саламат не стал спорить.

— Не знаю, можеть быть, и впрямь что-то интересное… Слушай, Нураш, — продолжил он, спустя некоторое время, и резко обернулся к товарищу, словно собрался говорить нечто чрезвычайно важное и неожиданное. — Ты заметил, и взрослые, оказывается, порядком выпивают. Даже учительницы наши беленьким балуются. А помнишь, как поучали нас — все уши прожужжали: «Ой, не пейте, ох не берите ни капли в рот», — смешно передразнил он.

— Но ведь на то и праздник? Когда же еще пить?

— Да я и не собираюсь никого винить. Веришь, сейчас я их всех люблю, как никогда. Какие прекрасные люди, оказывается.

— Так уж я тебе и поверил, что все. Неужто и про Алпысбаева так думаешь? — съязвил Нураш, намекая на то, что Алпысбаев не раз заваливал Саламата по физике.

— А что! И Алпысбаев неплохой человек, — ответил Саламат, не обращая внимания на иронию товарища. — Скажу даже — отличный! Говорю же, все они прекрасные люди.

Дверь дома снова со скрипом отворилась.

— Тсс!.. — прошептал Нураш, прикладывая палец к губам. Оба вмиг затихли и подобрались к двери, прислушиваясь — кто же еще вышел во двор?

— Ой, да же это Алмагуль… — разочарованно протянул Саламат.

Девушка, на ходу натягивая туфли, направилась к друзьям, которые стояли теперь опершись о железную ограду палисадника. Подол ее плотно облегающего тело платья развевался на ветру.

Саламат сразу же стал задираться к ней.

— Гляди-ка, уже успела наклюкаться, — ноги не держат…

— А что?! И выпила! — с вызовом ответила девушка, нисколько не смутившись. Глаза ее смотрели дерзко и игриво.

— Ну давай, давай… надирайся до чертиков, — произнес Саламат, не найдя что сказать. — И что ж там интересного происходит?

— А ничего иентересног. Все напиваются, словно только этого и ждали.

— А взрослые, те и не собираются уходить? По-моему, детское время уже на исходе.

— Не знаю, директор было заикнулся на этот счет, но кто-то из родителей воспротивился, кажется.

— Ну и что же… — заключил Саламат.

…Звезд становилось все больше и больше. В бездонном, иссиня-черном небе разомлевшего летнего вечера появилась робкая луна. Вокруг разлилась тишина, так что слшыно было журчание бегущей по уличным арыкам воды и дыхание ветра, нежно притрагивающегося к листве тополей. Но вот репродуктор, установленный на телеграфном столбе у клуба, внезапно прохрипев, стал гулко отбивать полночь по московскому времени. И, как бы дожидаясь боя часов, дом, в котором шел той, вначале утих, потом вновь послышались голоса. Громкие споры.

— Возвращаются… — отметил Саламат, который все это время прислушивался к шуму.

Алмагуль с облегчением вздохнула, словно сбросила с себя какую-то тяжесть.

— Слава богу…

На улицу, вместе со взрослыми, гурьбой высыпали и сами виновники сегодняшнего торжества — выпускники школы. Все они были нарядно одеты. Особенно выделялись девушки, порхающие в темноте ночи словно белые майские бабочки. Казалось, если бы пристройть к их спинам крылья, они бы тут же воспарили в небо.

— Глянь-ка, какие у нас девушки! — восхищенно воскликнул Нураш.

— Да, точно ангелы, спустившиеся с небес, — поддержал его Саламат.

— А-а! Вот как вы запели, — рисуясь, рассмеялась Алмагуль.

Шум у дверей не стихал. Взрослые топтались на дворе — им было трудно оставить эту расцветшую юность. — любимых своих мальчишек и девчонок, своих учеников. Расходиться ли им по домам, или остаться, хотя бы недолго, рядом с этой открыленной радостью молодежью, чистой и свежей, как эта июньская ночь, что нежится под звездным небосводом. Этого, пожалуй, они и сами сейчас не знали, оттого и стояли в нерешительности, оттягивая приближающееся завершение праздника. Первой приняла решение Майя Дмитриевна — учительница русского языка и литературы. Лаского оглядывая ребят, она вышла на середину двора.

— А ну-ка, молодежь! Станцуйте-ка еще разок на наших глазах, — задорно попросила она. Девичья половина зашумела, подхватив призыв учительницы.

— Выносите радиолу, ребята! — звонко приказала одна из девочек.

Двое юношей бросились в дом за радиолой. И вновь музыка заполнила ночную тишину. И вновь тот же юноша с девичьим голосом запел, томно страдая.

Стайка девушек, окружив Майю Дмитриевну, спорили между собой за право потанцевать с нею последний танец. Наконец наиболее бойкая из них вывела на середину круга раскрасневшуюся, веселую и безмерно счастливую учительницу. И начался общий танец. Кроме неутомимой молодежи пустились в пляс и взрослые, чьи ноги еще не утратили легкости.

— Взгляните-ка!.. — громко хмыкнула Алмагуль. — Рахат Жагыпарович тоже никак не угомонится.

— Ну и что ж тут такого? — с неприязнью спросил Нураш.

Но замечание это, похоже, не возымело никакого действия на девушку, которая нисколько не смутилась.

— Вы на его ноги посмотрите, на ноги, — давилась она от смеха.

Рахат Жагыпарович прихрамывал слегка на одну ногу, и до Нураша только теперь дошло, что так рассмешило Алмагуль.

— А-а!.. — невольно улыбнулся он.

— А что! Совсем даже неплохо получается, — заметила девушка, продолжая с интересом следить за движениями танцующего учителя.

— И вправду, сразу же и не отличишь от других, — согласился Нураш с одобрением.

— Да, когда он танцует, будто бы и пропадает его хромота.

Вскоре танец закончился.

— Ну вот. А теперь можно и по домам. Пусть молодежь повеселится без нас, — сказал кто-то из взрослых, повысив голос, чтобы привлечь к себе внимание.

Поначалу казалось, что остальные не очен-то согласны с ним. Но, пошутив, поговорив о том о сем, взрослые, поочередно благодаря хозяина, который по широте душевной выделил свой дом для этой вечеринки, один за другим, стали медленно расходиться. Вслед за остальными, заметно прихрамывая, пошел и Рахат Жагыпарович.

Подходя к воротам, он приметил троих ребят, которые стояли особняком от других, прислонившись к железной ограде палисадника.

— А вы что здесь делаете, — нарочито грозно прогремел он густым басом.

— Да так… — пролепетали юноши, смешавшись.

— Агай, мы просто дышим свежим воздухом, — ответила за всех. Алмагуль игрывым тоном, больше подходившим для ровесниц Рахата Жагыпаровича, нежели для его недавней ученицы.

— А-а!.. Ну хорошо! Хорошо! И вправду, вечер сегодня выдался такой славный. — Не найдя повода для продолжения разговора, старый учитель двинулся дальше.

Алмагуль шепнула Нурашу: «Чем стоять так, давай лучше проводим его».

— Зачем? А, впрочем, как хочешь… — согласился Нураш неохотно.

Крепко взяв Нураша за руку, Алмагуль потянула его за собой, и они побежали догонять учителя.

— Агай! Можно, мы вас немного проводим? — переводя дыхание, спросила девушка, приближаясь к учителю.

Рахат Жагыпарович вздрогнул от неожиданности и вначале растерялся, не признав из сразу в темноте. Затем, совладав с собой, он благодарно улыбнулся.

— А, это вы?!

— Агай, кажется, не узнал нас, — прыснула Алмагуль и шаловливо рассмеялась.

— Признаться, не узнал поначалу, — улыбнулся учитель. — Вы все сегодня так-то сразу повзрослели. Эх, дети, дети!..

— Агай, вы же сами только что сказали, что мы повзрослели. Теперь мы уже не дети, в совершеннолетние, — лукаво произнесла Алмагуль.

— Смотрите-ка на нее! — учитель вгляделся в юное, счастливое лицо своей недавней ученицы, — для меня вы всегда будете детьми. Вот вы с Нурашем учились то ли в первом, то ли во втором классе, когда я приехал сюда учителем. И оба были босоногими пострелятами, не умеющими вытереть нос. Эх, оказывается, вот так нас жизнь делает стариками. А ведь кажется, что то время было только вчера.

— Скажете тоже, агай. Носы-то у нас всегда были чистыми, — звонко рассмеялась девушка.

— Может, у тебя и был чистым, ты ведь и в те времена была бойкой девочкой, — согласился Рахат Жагыпарович, — а вот Нураш, помнится, был стеснительным, избегал других.

Все трое дружно рассмеялись и некоторое время шли молча.

— Ну а теперь я и сам как-нибудь дойду, — сказал учитель, — спасибо вам, милые.

Алмагуль и Нураш долго стояли на месте, провожая взглядом удаляющийся силуэт прихрамывающего учителя. А тот, словно ощутив затылком устремленные на него взгляды, обернулся и с умилением произнес:

— Да не стойте вы так. Лучше поспешите ко всем. Ведь праздник ваш продалжается! — и, повернувшись, медленно удалился в темноту улицы.

— Пора возвращаться, — тихо обратился Нураш к внезапно сникшей девушке.

Была уже глубокая ночь, но аул не спал. Аул праздновал и ликовал. Аул устроил пир на весь мир. Со стороны реки, где расположились новостройки, доносились тянущие звуки гармони, изредка прерываемые взрывами веселого смеха молодых голосов. Воздух свеж и прозрачен, бодря как молодой кумыс.

— И на той стороне кто-то празднует, — произнесла Алмагуль, обернувшись на звуки далекой музыки и веселых возгласов.

— Еще бы! Ведь там свадьба, — ответил Нураш. — Брат Сарсенбека женится.

— Да что ты говоришь? Это который? Неужто нашего Муратова Сарсенбека брат?!

— А что же в этом удивительного?..

— Странно! Да ведь он совсем недавно вернулся из армии. И учился он, помнится, всего-то на три класса выше нас…

— Так что ж в этом странного?! К примеру, ты тоже невеста гоовая. Глядишь, через годика два и на твоей свадьбе погуляем!

— Иди-ка ты, — притворно рассердилась Алмагуль, представив на мгновенье себя в роли счастливой невесты, и не удержалась от мечтательной улыбки.

В это время со стороны новостроек раздался молодой мужской голос, затянувший песню. Поначалу неуверенный, он постепенно набирал широту и силу:

Образ величавого Алатау

Стоит передо мной…

— Сдается мне, — усмехнулась чему-то своему Алмагуль, — голос Бахыта.

Она надолго замолчала, словно исчерпав все темы для разговора. Луна ярко освещала путь, и все же в одном месте, обходя чей-то сарайчик, Алмагуль споткнулась о кол для привязи коровы и едва не упала. Если бы не идущий рядом Нураш, она, наверняка бы, не удержалась на ногах. Острие кола слегка покорябало ногу и она, постанывая от боли, шла до центральной улицы, опершись о плечо Нураша.

— Нураш, — неуверенно произнесла девушка, когда они вышли к середине улицы. Намереваясь что-то спросить, она остановилась и, еще больше смутившись, неуверенно повтарила:

— Нураш?..

— Ты что-то хотела спросить?

— А правда, что ты ухаживаешь за Бибижан? — выдавила из себя Алмагуль.

— Кто тебе это сказал?

— Все девочки об этом только и говорят.

— Вот и спроси у девочек своих! — оборвал ее Нураш.

— Мне кажется, что вы в последнее время не ладите между собой, — сказала девушка, не обращая внимания на его тон. — Да и сегодня ты что-то не в себе.

Нураш сделал вид, что не расслышал последних слов девушки, и шел молча. Видя это, Алмагуль не стала допытываться.

— Ты только не обижайся, — извиняющимся голосом сказала она. — У-у-уф! Ну и замерзла же я что-то…

В небе появились длинные пушистые облака, и задул легкий ветерок. Тополя враз беспокойно зашелестели листьями.

— Иди ко мне, согрею, — улыбнулся Нураш, обернувшись к девушке. И, не дожидаясь ответа, притянул ее к себе. Не очень сопротивляясь ему, Алмагуль лишь грустно вздохнула чему-то и молча пошла с ним рядом. Несмотря на то, что она только что сетовала на холод, тело ее было горячо, как огонь, и обжигало Нураша.

— Погоди-ка,.. — произнес он сорвавшимся вдруг голосом, не понимая, зачем он это говорит. Девушка с удивлением взглянула ему в глаза и от смущения заметно покраснела.

— Нураш…

Не слушая, Нураш резко привлек девушку к себе и торопливо поцеловал ее в дрожащие губы.

— Нураш, — прошептала она, задыхаясь, но не оттолкнула его, а, наоборот, прижалась к нему еще крепче.

Нураш еше раз поцеловал ее. На этот раз поцелуй был продолжительным и пьянящим. Вдруг Алмагуль резко отпрянула от него.

От неожиданности Нураш покачнулся.

— Бибижан!.. — шепнула Алмагуль осекшимся голосом.

Нураш резко обернулся и замер от растерянности: шагах в десяти от себя он увидел двух девушек, которые, оказавшись нечаянно рядом с ними, испуганно бросились в сторону. В одной из них он узнал Бибижан.

— Ну и пусть! Пусть! — прошептал он с досадой и снова притянул к себе Алмагуль. Но на этот раз девушка резко оттолкнула его от себя…

Праздничное веселье входило в разгар. Молодежь, полностью завладев домом после ухода старших, шумела как разбуженный улей. Староста 10-го «А», Айдар, взявший на себя роль тамады, о чем-то важно говорил, словно открывая официальное собрание.

— Подождем здесь до окончания тоста, — предложила Алмагуль после того, как они вошли в коридор ив нерешительности остановились, опасаясь появиться вдвоем на виду у всех.

Нураш безучастно согласился.

Айдар уверенно произносил речь. Этот не из тех, кто смущается говорить при других, спотыкаясь на каждом слове. Бархатный его голос, ровный и уверенный, словно у диктора, поневоле заставляет прислушаться.

— Ты только послушай его! А ведь Айдар у нас оратор! — улыбнулась Алмагуль, повернувшись к Нурашу.

— Ну, прямо, готовый начальник — хоть сейчас сажай в кресло директора совхоза, — не унималась Алмагуль.

— Почему совхоза? — спросил Нураш, раздражаясь. — А почему не директором какого-нибудь крупного завода? Скажем, Алма-Атинского завода тяжелого машиностроения.

— Да что ты заводишься?! Ну какая разница? Лишь бы быть директором.

— Есть разница.

— Ну а ты, ты-то сможешь стать директором? — спросила она, резко обернувшись к нему.

От неожиданности Нураш не нашелся, что ответить.

— Не сможешь! — категорично ответила за него девушка.

— Это почему же? — спросил задетый ее тоном Нураш.

— Человек, который хочет стать директором, должен обладать одним очень важным качеством — он должен внушать страх. А ты робок и нерешителен, — отчеканила она, а замет, опережая его возражения, поднесла палец к губам: «Тс-с» — и прислушалась к тому, о чем говорил тамада.

–…Товарищи! — заключил свой длинный тост Айдар. — Итак, с сегодняшнего дня мы вступаем в новую жизнь. Отныне мы взрослые люди! Повторяю, взрослые! Так давайте же поднимем за это наши бокалы!

Молодежь одобрительно загудела.

— Ура! Теперь мы взрослые! Взрослые! — раздавались ликующие голоса.

— Слышишь? Оказывается, мы стали сегодня взрослыми, — прошептала Алмагуль, ласково прижимаясь к юноше.

Нураш продалжал угрюмо стоять, не поддавшись настроению окружающих.

— Ну что ты? Неужто обиделся на мои слова, — ласково упрекнула его Алмагуль. — Да пошутила я. Как будто бы сам не знаешь, что ты у нас обязательно станешь большим человеком.

От смущения Нураш залился краской.

— А ну тебя…

— Говорю же, что ты чересчур стеснителен, — поддразнила девушка.

В это время все повскочили со своих мест и потащили стулья по углам.

— Товарищи! — громко командовал Айдар. — Объявляю массовые танцы. Приказываю всем танцевать!.. Первым объявляется дамский танец!..

— Это почему же дамский танец первый?! Вначале полагается офицерский вальс! — возразила одна из девочек, давая понять этим о своей большей осведомленности в области бального церемониала.

Несколько ребят, во главе с Саламатом, выскочили гурьбой в коридор.

— А ты все еще здесь прохлаждаешься? — нарочито удивился Саламат, столкнувшись с Алмагуль.

Ребята чинно вытащили из карманов сигареты и закурили. Саламат протянул раскрытую пачку Нурашу.

— На, покури хоть…

— Ты ведь, помнится, не курил раньше? — спросил Нураш, зачем-то беря сигарету.

— Ну, старик, теперь времена другие настали, — растянулся в улыбке Саламат. — Теперь мы взрослые.

— Вижу, что взрослые: на ногах едва стоите, — раздражаясь чему-то, бросил Нураш.

— Еще бы! Рюмок по пять-шесть пропустили, — не замечая раздражения Нураша, прихвастнул Саламат. — Хочешь, выпьем еще?

— Там, что ли?

— А где ж еще?

— Неудобно как-то, — неожиданно для себя заколебался Нураш.

— Вот дает… Даже в свой праздник чего-то праздник чего-то боится, — с чувством превосходства произнес Саламат. — Ладно уж, я сейчас…

Не вынимая изо рта дымящейся сигареты, слегка пошатываясь, Саламат прошел в комнату и вскоре вернулся с початой бутылкой водки в руках.

— Ничего, кроме «русской», не осталось, — разлился он в широкой пьяной улыбке, наполняя водкой граненый стакан.

— Что ж ты до краев набухал, — упрекнул его Нураш, боязливо поглядывая на протянутый ему стакан.

— Ничего с тобой не случится. Пей — мужчина!

Нураш впервые в жизни держал в руках стакан водки. Ее острый, бьющий в ноздри запах заставил его сморщиться, как только он поднес стакан ко рту.

— Ну что ты тянешь! Выпей залпом! — подбодрил его один из стоявших рядом ребят.

— Пить, так пить! И нечего морщить нос, как невинная девочка, — бросил другой. — Да не бойся ты! Так только хуже себе сделаешь.

Нураш зажмурился и начал пить крупными глотками, неимоверными усилиями скрывая свои страдания…

Спустя некоторое время они пошли в комнату, где разгорались танцы. Нураш присел на один из стульев, отставленных в сторону, ощущая, что в висках начали гулко отдавать удары сердца.

Комнату заполнила музыка. Все та же песня, исполняемая тонкоголосым юношей, под которую кружились пары танцующих. Нураш поискал глазами Бибижан.

В последнее время между ними что-то произошло. Кажется, он ни в чем перед ней не виноват, а девушка упорно его избегает. Хоть бы сказала…

Неожиданно Нураш вспомнил недавнее происшествие на улице.

— Теперь все… все кончилось… Ну и пусть, пусть! — прошептал он громко т оглянулся по сторонам в испуге, что кто-то услышал его.

Несколько девочек и ребят у окна о чем-то горячо спорили. Среди них была и Бибижан. Музыка заглушала голоса, и расслышать их было невозможно. Видно только было, что спор их всерьез затянулся. Особо горячились ребята, серди которых выделялся Айдар. В привычной своей манере говорить, размахивая руками, он что-то доказывал. Иногда он обращался к Бибижан, но девушку, похоже, не увлекал спор, и она безучастно кивала головой.

— Эх, Бибижан, Бибижан… — всегда, когда он думал о ней, сердце его переполнялось смирением и тихим восторгом. А она не понимает этого. Сейчас, наверняка, она ненавидит его. Конечно же, он виноват. И откуда только ана взялась в тот момент. Словно выслеживала.

— Ну и пусть, пусть! — снова прошептал он, озлобляясь. В эту минуту ему показалось, что он ни в чем не виноват перед ней. Скорее, она…

Нураш продолжал сидеть, пристально вглядываясь в девушку. Но она даже краем глаза не посмотрела в его сторону.

Танец закончился, и все стали расходиться парами. Кто-то поставил еще одну пластинку. Нет, не новую! Все то же сладкоголосый юноша в который раз затянул свою надоевшую песню. Нураш скривился, словно от зубной боли: «Неужели ничего путного не нашли?!»

— Потанцуем, Ракимжанов?! — чья-то мягкая рука легла на его плечо.

Нураш поднял голову и, увидев Алмагуль, подался за ней.

— Ракимжанов, ты что-то совсем скис, — испытывающе оглядев его, сказала Алмагуль.

Нураш взглянул на нее слегка помутневшими глазами. Она и не думала стесняться. Открыто глядела на него, словно не она вовсе, а какая-то другая девушка целовалась с ним недавно.

Нураш невольно отвел взгляд.

— Да так. Голова что-то…

В это время кто-то снял с диска пластинку.

— Вот это правильно! Молодец!.. — неожиданно повеселев, произнес Нураш.

— Что правильно?

— То, что пластинку сменили, наконец.

— А-а, это…

Зазвучал вальс «Амурские волны», без которого не обходился ни один из школьных вечеров. Мелодия вальса и в самом деле была прекрасна — с первыми аккордами, эта нежная, влекущая музыка, словно чистый родник, выплескивалась из глубины, и невозможно было устоять перед ее чарующими звуками.

Танцуя, Нураш искоса поглядывал на свою партнершу. Она действительно была очень хороша. Прямой нос, стройная, большие карие глаза, у которых лишь один изъян, что смотрят черезчур открыто.

— Алмагуль, а ты, оказывается, ужасно красивая, — шепнул девушке Нураш.

— Неужели?! — ответила она с откровенной усмешкой. — С чего это ты взял?!

— Да ты настоящая красавица!.. И где это раньше мои глаза были!

— А ведь и сейчас не слишком поздно, — рассмеялась Алмагуль звонко, — да только…

— Что только?

— Ладно уж, брось выпытывать. Вон Бибижан смотрит, постыдился бы.

Нураш невольно оглянулся. Бибижан и в самом деле следила за ними из угла комнаты. Неожиданно встрегившись взглядом с Нурашем, она, словно застигнутая на месте преступления, густо покраснела и отвернула сь. В это мгновение юноша почувствовал какую-то томящую жалость к ней и к себе.

— Нураш, а у тебя усы, я гляжу, пробиваются, — попыталась изменить его настроение Алмагуль.

— Значит, пора… — буркнул нехотя Нураш.

— Интересно все же, — продолжала девушка, не придав значени его тону. — Как сказал Рахат-ага, кажется, что только вчера мы были детьми. В школе я все спешила скорее закончить учебу и освободиться от опеки старших и учителей. Десять лет казались для меня вечностью. А сейчас смотришь и удивляешься, что все промелькнуло за какие-то мгновения.

Нураш промолчал. Дейстивительно, детство и школьные годы промчались так быстро, словно не годы это были, а мгновения.

— Нураш…

— Ау…

— Говорят, ты едешь учиться?

— Да.

— В Алма-Ату, конечно?

— Нет.

— А куда же еще?

— В Ленинград.

— В Ленинград?! Ну даешь! Теперь, небось, и носа не покажешь к нам.

Нураш поневоле рассмеялся.

— Об этом будешь говорить после того, как я поступлю.

— Ты-то поступишь, конечно… — сказала девушка, не скрывая сожаления.

Нураш не стал возражать. Да и как возразишь против такого варианта. Впрочем, мысли его занимало в это время совсем другое.

— А когда отправляешься? — спросила Алмагуль через некоторое время.

— Послезавтра.

— Но ведь до экзаменов еще уйма времени.

— Отец так решил, — ответил Нураш. — Говорит, чем без толку шататься по аулу, лучше уж езжай пораньше да подготовься к экзаменам.

— Может, так действительно лучше. Если уж ехать, то пораньше.

— Ну а ты? — спросил Нураш больше из вежливости.

— Мы? Мы если и уедем, то не дальше областного центра. В какой-нибудь из тамошних техникумов или училищ постучимся. Попытаем счастья, так сказать.

— Это почему же?

— А потому, что сами виноваты. Куда нам соваться в институты с нашими троечками в аттестате? Для нас сгодятся те самые техникумы и училища, о которых вы и думать не думаете.

Нураш рассмеялся.

— Чему то смеешься? — обиделась Алмагуль.

— Да так… Тому, что ты искренняя девушка.

— Не знаю… Не уверена… — повела плечами Алмагуль.

Вальс закончился. Амурские волны с плеском бившиеся о берега, оборвали свое волнующее кипение. Все снова разошлись по своим местам. Возбуждение и шум пошли на убыль, некоторые даже невольно позевывали.

— А теперь сделаем небольшой привал. Что-то в горле пересохло, — предложил один из ребят.

— Да вам бы только выпить, — ворчливо ответила стоявшая рядом с ним невысокая смугленькая девушка.

Большинство же безучастно стояли, ожидая слова тамады.

— Присядем, так присядем. И правду, в горле пересохло, — вяло пошутил Айдар. Затем, взглянув на настенные часы, удивленно произнес:

— Ребята, ведь уже шестой час!..

Все стали рассаживаться за стол, хотя прежнего энтузиазма ни у кого уже не было.

— Нураш, иди сюда, — позвала к себе стоявшего поодаль спутника Алмагуль. Нураш безразлично повиновался.

В это время в комнату с шумом вбежало несколько девочек. Они насквозь промокли под дождем.

— Товарищи! А на улице дождь!.. — с восторгом закричали они.

Все радостно зашумели, словно до этого только и делали, что с нетерпением ждали дождя. Постепенно шум стих и за окном отчетливо послышались звуки падающих капель. В наступившей тишине вдруг прогремели разрывающие небо грозовые раскаты, и по стене метнулись всполохи молнии. Вслед за ними вниз обрушились потоки ливня.

***

К утру начали постепенно расходиться. Среди тех, кто собрался уходить первыми, была и Бибижан. Теперь уже Нураш во что бы то ни стало решил встретиться с ней наедине. Выждав момент, когда сидящие рядом с ним увлеклись разговором, он пулей выскочил из-за стола. В передней Бибижан и ее подружка Сара разыскивали свою обувь среди одинаковых белых туфелек, выстроившихся в ряд, словно стая белых лебедей.

— Бибиш!.. — прознес он сбившимся голосом.

Бибижан оглянулась на знакомый голос. Нураш даже отпрянул от неожиданно резкого взгляда. Полные слез глаза девушки глядели на него со злостью и презрением.

— Бибижан!.. — произнес он дрожащим голосом, приближаясь к ней.

Девушка отвернулась от него, суетливо надевая туфли. Пальцы не слушались ее, и она все никак не могла застегнуть петельки на туфлях.

Так и не сумев справиться с петельками, она опрометью выскочила на улицу. Поначалу замерев от растерянности, Нураш бросился вслед за ней.

За это время подруги удалились на порядочное растояние. Нураш припустил за ними, оглушая затихшую улицу гулким топотом. У клуба девушки разминулись. Нураш бросился вслед за Бибижан, которая свернула к улице, расположенной с восточной стороны аула. Заметив, что ее преследуют, девушка ускорила шаги. Намереваясь настигнуть ее, Нураш побежал наперерез, и они одновременно достигли знакомой зеленой калитки.

— Бибижан! — произнес запыхавшийся Нураш. — Подожди немного… «Я ведь послезавтра уезжаю в Ленинград», — хотелось прокричать ему.

Но поняв, что в нынешнем положении его слова оказались бы верхом бестактности, прикусил язык.

— Бибижан!.. — повторил он в отчаянии.

Девучка обожгла его взглядом и, перескочив через невысокую ограду, оказалась во дворе…

Ошеломленный Нураш остался один. Какая-то щемящая горечь охватила его. Может быть, только сейчас начинал он осознавать, что сегодня в начинающейся жизни произошла самая первая и непоправимая ошибка. Может, это и не было вовсе ошибкой, а только началом череды утрат, которые предстоит еще испытать ему в жизни. В эти минуты он не способен был думать об этом и лишь смутно ощущал, что прощается не только с Бибижан, но и с беспокойным, хотя и очень дорогим для него чувством, которое, подобно короткому весенному ливню, обрушилось на него и также внезапно оборвалось, оставив зарубку в памяти.

В эти минуты он прощался с робким и невинным детсвом, которое уже больше никогда не повторится в нем и спустя многие годы будет заставлять его, уже зрелого и степенного человека, со сладостной болью и нежностью возвращаться в него памятью, кропотливо перебирая мельчайшие подробности минувшего, такого дорогого и такого недосягаемого…

С востока величаво и торжественно возгоралась заря. Дождь все еще продолжал моросить. А молодые люди, вчера еще бывшие одноклассники, расходились по домам, прощаясь друг с другом, как прежде, словно до завтра.