Дороже всего на свете

Слава Доронина (2024)

— Это моя дочь Мия. Будешь за ней ухаживать. Как за своей. Дамианис оставляет люльку с младенцем на диване и идет к бару. — В смысле? — Мельком оглядываю спящую девочку, не веря, что она настоящая. Такая крошка. На куклу похожа. — Что непонятного я сказал? — От интонаций Леона веет арктическим холодом. Все! Все непонятно! И особенно — как я могла полюбить это бездушное чудовище. Мало того, что Дамианис однажды купил меня как какую-то вещь, так теперь еще принес своего ребенка от другой женщины и требует о нем заботиться. Содержит нецензурную брань.

7 глава

Хорошо, что руки заняты, желание кинуться на Дамианиса с пощечинами слишком велико. Меня буквально трясет от эмоций, а красочные картинки, как Леон проводил время в объятиях другой, вспышками мелькают перед глазами.

До него мне не причиняли столь сильных душевных мук. Так плохо было лишь однажды — после смерти матери. Сейчас все живы, никто не умер, а ощущение, будто душу наизнанку выворачивает от боли. Едва сдерживаюсь, чтобы не скатиться в дешевую истерику.

— Последние спокойные дни, да? — Я прижимаю Мию к себе крепче, но она плачет сильнее. Похоже, все в этом доме на взводе. — Иногда кажется, я теряю себя настоящую рядом с тобой. А может, и вовсе не знаю, какая я на самом деле. Зачем было привозить меня сюда? Чтобы издеваться? Полагаешь, известие, что ты женился на другой и у вас с ней будет ребенок, травмировало меня недостаточно? Совершенно не понимаю, в кого ты превратился. А забрать у матери дочь… Это, по-твоему, человечно?

— Успокойся, — цедит Леон сквозь зубы.

— Даже не подумаю. Ты уезжаешь среди ночи, пока я вожусь с твоим ребенком, и возвращаешься со следами губной помады на одежде. Швыряешь вещи в стену в ответ на замечание, что много пьешь. По-твоему, я должна молчать? Буквально несколько минут назад укачала Мию, хотя не обязана это делать. Я вообще к этой девочке не имею никакого отношения. Это ты ее отец. И раз у тебя хватает времени и сил на других женщин, то и на дочь найдется.

Не могу с малышкой как с куклой, да и не уверена, что подвыпивший Дамианис сможет аккуратно держать младенца, поэтому перекладываю Мию в автолюльку и, оставив отца с дочерью, чуть ли не бегом устремляюсь в свою комнату. Еще немного, и у меня будет нервный срыв. Отчаяние достигло предела.

В глубине души допускаю мысль, что поступаю глупо и лишь усугубляю свое положение, бросая Дамианису вызов, но обида и боль ослепляют.

Дверь открывается спустя полчаса, и на пороге появляется Леон. Со спокойной Мией на руках.

— Человек сам себя способен довести до ручки. Не раздувай проблему там, где ее нет, Александра. Я сейчас не вывезу все один. Мужчинам крайне сложно даются поражения. Раз ты здесь, значит, для меня важно, чтобы ты была рядом.

— Не раздувать проблему, хотя еще совсем недавно ты был со мной, а потом скинул на меня свою дочь от другой женщины и теперь ездишь по новым? Принять это хладнокровно и безропотно? Или поблагодарить, что моего отца ранили и наверняка посадят за решетку, потому что ты собрал на него компромат?

Леон опять злится. Сильно. Он опускает Мию в колыбельку и подходит ближе, чем еще больше бесит. Но я готова защищаться.

Лишь в последний момент меняю тактику.

— Мне плохо, Леон… — говорю на опережение, пока он не припечатал чем-нибудь обидным. Вкладываю в слова все свое отчаяние. — И тебе тоже. Я это вижу… чувствую. А если так, зачем это все? — Быстро обвожу комнату глазами. — Работать над отношениями — это вместе улаживать трудности. А мы их только копим. Я ничего общего не имею с женщинами, которые устраивают драматические представления и удерживают кого-то с собой насильно. Но из-за твоей отстраненности с каждым днем все чаще ловлю себя на мысли, что поступаю, как они, веду себя, как идиотка. И если все между нами так ужасно, то зачем мы остаемся вместе? Неужели тебе доставляет удовольствие наблюдать, как страдают другие люди? Особенно те, кто к тебе неравнодушен. Когда любишь всем сердцем, стараешься понять без слов. А я не то что без слов, я вообще тебя не понимаю. И ладно это. Но уехать среди ночи и вернуться с помадой на футболке…

— Ты вроде не глупая. Не приходило в голову, что в бар я поехал, чтобы отвлечься от мыслей о тебе?

— Отвлечься случайным сексом с какими-то девицами? — спрашиваю, не скрывая раздражения в голосе.

Повисает напряженное молчание. Буря эмоций разрастается во мне, мешая найти общий язык с Дамианисом.

Его взгляд пристальный и тяжелый. Леон протягивает руку и, взяв за подбородок двумя пальцами, заставляет меня встать на ноги. Какого-то черта повинуюсь. Сердце колотится в горле от того, как он смотрит в это мгновение. Обоюдное влечение по-прежнему сильное, и это пугает больше, чем я ожидала.

Не говоря ни слова, Дамианис буквально набрасывается и впивается в мой рот. Ладонью скользит по груди. Поцелуй больше похож на наказание, чем на проявление нежности. Губы Леона твердые, и он кажется очень далеким, несмотря на близость…

Размыкаю свои, презирая себя за слабость, что отвечаю на его жадный, мокрый поцелуй. Со стоном прикрываю глаза и впиваюсь ногтями в плечи Дамианиса. Которого еще совсем недавно, вероятно, обнимала другая женщина…

Это чуть отрезвляет.

Я гневно кусаю Леона за губу. Он отстраняется и шипит от боли, слизывает выступившую кровь. Учащенно дышит, не сводя с меня безумных глаз. Затем молча поворачивается и уходит, оставив после себя лишь вопросы и нарастающее чувство тревоги.

Слушаю, как шаги затихают в коридоре, и нервно сглатываю вязкую слюну. Во рту все еще вкус Дамианиса. Его злость не имеет видимых причин, и от этого я ощущаю себя еще более потерянной. Несмотря на болезненность момента, нужно найти силы и разобраться в происходящем. Хотя сердце подсказывает, что это лишь верхушка айсберга наших нерешенных проблем.

Засыпаю не сразу. Перебираю в уме события дня и его неожиданное завершение. В голове хаос, и лишь на рассвете удается найти покой. Однако сон нарушает плач Мии.

Я утешаю малышку, кормлю ее и укладываю обратно спать. Пытаюсь сделать то же сама, но ничего не выходит. Тогда беру коляску и выхожу на улицу, надеясь, что свежий воздух поможет прояснить мысли.

Машины во дворе нет, а значит, Леон уже уехал. Что не может не радовать. Не хотелось бы с ним сейчас пересекаться. Этот мужчина пагубно влияет на мою нервную систему.

В дом мы с Мией возвращаемся к обеду, чтобы перекусить и переждать жару. К тому же малышка снова плачет и никак не успокаивается.

Когда приходит Тамара, атмосфера мгновенно меняется. Ее умение успокоить девочку почти магическое. Она готовит Мие смесь и убаюкивает малышку, пока я с облегчением за ними наблюдаю.

Неожиданная свобода кажется самым настоящим подарком, поэтому решаю исследовать дом, как и собиралась вчера. Но сначала принимаю душ и, завернувшись в мягкое полотенце, пью горячий чай на террасе. Мысли наконец становятся яснее, а сама я — уравновешеннее. Даже удается сосредоточиться на чтении книги, отложенной на неопределенное время.

Позднее отправляюсь на разведку. Больше всего интересует кабинет Дамианиса. Переступаю порог и сразу же чувствую запах старых книг, который всегда мне нравился.

Оказывается, у Леона и здесь огромная библиотека. Я медленно прохожу вдоль стеллажей, трогая пальцами корешки покрытых кожей томов. Книги на полках самые разные и на разных языках — от классики до редких научных трудов. Вытащив одну, распахиваю ее на случайной странице и пробегаюсь взглядом по строчкам. Ничего не понятно, но почти на каждом листе какие-то пометки почерком Дамианиса.

На одной из полок я нахожу фотоальбом. Открыв его, перебираю черно-белые фотографии. На каждой запечатлен мужчина, очень похожий на Леона. Наверное, это его отец?

«Экскурсию» приходится прервать, потому что слышно, как подъезжает машина. Я спешу к окну, из которого виден двор. Из внедорожника выходят Леон и Дан, они оживленно беседуют. Пытаясь понять, о чем идет речь, приоткрываю створку. Ветер доносит фрагмент разговора, и слова Ярошевича заставляют сердце замереть.

— Твое молчание лишь все усугубляет. Когда ты собираешься ей рассказать? Нельзя больше тянуть. Нужно ее согласие.

Нервозность и тревога заполняют душу. Про что он?

— Расскажу на днях, — устало произносит Леон. — Дай самому прийти в себя.

Я остаюсь стоять у окна, наблюдая, как они медленно удаляются, разговор становится все тише и тише, пока не затихает совсем.

«На днях» — эти слова эхом звучат в сознании. А следом в памяти всплывает другое. То, о чем Леон обмолвился вчера, перед тем как попросил побыть немного с ним и Мией.

Что же такое важное Дамианис собирается рассказать? И на что требуется мое согласие?