Воздух Сомерсетшира

Сола, 2020

Он и Она. Что может быть прозаичнее и в то же время возвышеннее? В сборник вошли рассказы, на первый взгляд, абсолютно разные, но все они о любви, мечтах, жизни. Кружащаяся в танце Таэра и «тяжёлый» Сурин. Воспитанная и образованная мисс Соултерфорд и неуклюжий Лаквуд. Раненый солдат и безгласная тень (да-да, вы не ослышались, обычная – хотя обычная ли? – тень). Молодой босс Н. и сероглазая секретарша И. Случайный гость на острове и хозяйка, дважды вдова. Счастливая жена и мать и двухкомнатная квартира (о да, причудлива жизнь!). Дмитрий Иванович Писарев (тот самый, не сомневайтесь) и… Впрочем, читая этот сборник, вы сами найдёте для себя историю, созвучную вашим мыслям.

Маме — которая всегда и навсегда

Падеспань

Когда эта история началась, Сурин помнил отчётливо: летним вечером он стоял у окна и смотрел на дождь, который подчинил себе весь городок.

В дверь позвонили, он не шелохнулся: его настроение вполне можно было бы назвать умиротворённым, благодаря хорошему пищеварению, прохладе, которую принёс с собой ливень, и сознанию собственной значимости. Последнее он любил подчёркивать, потому и ждал, когда прислуга соизволит открыть дверь его дома, чтобы впустить для него новости. «Если хочешь быть свободным, будь финансово независимым», — не первый год твердил он себе подслушанные чужие советы и не терял времени даром.

В ответ на слова горничной Сурин услышал знакомые интонации своей секретарши. Когда он предстал перед ней, та уже прощалась. Она изрядно промокла под дождём и выглядела, как мокрая кошка, но смотрела по-прежнему независимо: ей, похоже, не приходило в голову стесняться своего вида.

— Что такое, Таэра? — спросил он в своей обычной манере бога перед тварью. — Мне кажется, не так давно мы с вами простились?

— Вам письмо, — невозмутимо ответила секретарша. — Вы просили приносить личную почту, приходящую в офис, в любое время. Сегодня она поздняя.

Пока она говорила, хозяин прикинул в уме, что ему известно о ней. Из бедной семьи, каких здесь полно, работает у него года три, говорят, танцует в одной из забегаловок какие-то довоенные смехотворные пляски. Сурин представил её кружащейся в танце: да, вполне!

— Пройдите, осмотритесь в моём доме, — ни с того ни с сего разрешил он и сам себе удивился.

Это был поистине широкий жест, таких слов он от себя не ожидал. А мокрая курица даже не округлила глаза, будто так и должно быть. Впрочем, она вежливо отказалась, а он, неизвестно отчего растерявшись, вскрыл принесённое письмо. Всего каких-то десять строк — и умиротворение как рукой сняло. Досада. Да ещё сознание собственной значимости — иначе он не Сурин!

— У меня будет к вам просьба, Таэра, — сухо, как и положено говорить с подчинённой, произнёс он, — скоро у нас появится человек. Работник. Введёте его в курс дела. Поможете. Заодно расскажете мне о нём.

— Я могу идти?

— Свободны, — холодно изрёк Сурин, словно вынес приговор.

В окно он видел, как девушка, легко перепрыгивая через лужи, скрылась сперва за дождём, потом за домом и совсем исчезла из его жизни. Сурин был слегка задет той лёгкостью, с какой она стряхнула и его значимость, и его поручение, и его самого.

Не прошло и недели, как Таэру вызвали в кабинет Сурина. С ним был высокий молодой мужчина в защитного цвета рубашке, слишком тёплой для здешних мест.

— Таэра, это ваш… э-э… служащий. Знакомьтесь.

— Сурин, — негромко представился «её служащий», и Таэра невольно посмотрела ему в лицо.

Тяжёлый. Это слово пришло в голову, и к чему оно, девушка не знала. Зато знала, к кому относится. На фоне лощёного Сурина, её патрона, бывшего в своей стихии, второй Сурин выглядел уродливым гигантом, совершенно в этом месте лишним. Она кивнула ему — мол, очень приятно. Как зовут, услышал.

— Она покажет твоё рабочее место и поможет… Спрашивай, — в спину им сказал хозяин обоих.

Несколько дней контора гудела от новости: у Сурина, оказывается, есть старший брат! Родной! Совсем непохожие, сводные, может? Или двоюродные? У этого, видно, дела плохи: работает на родственника почти что за так (курьеру и то больше выходит), живёт в халупе, за которую и денег не взять, и смотрит волком!

Таэра в эти дни совершенно забыла о танцах: прибывший Сурин был непригоден копаться в бумагах, а по причине его немногословия трудно было установить, понимает он, что требуется делать, или нет.

Стараясь отделаться от груза безрезультатной работы, девушка свободное время проводила у моря, чтобы на следующее утро вновь увидеть невыразительное лицо «своего» протеже с неизменным выражением напряжённой задумчивости.

— Вы понимаете, о чём я говорю? — как-то отважилась спросить у него Таэра.

— Да. Но звенеть, как вы, я не могу.

— Что? — изумилась секретарша.

Сурин-старший протянул свою лапищу к её лицу и дотронулся до серёг в ушах девушки.

— Вы, когда идёте, звените, — пояснил он мрачно.

— Вам мешает? Снять?

— Брат расстроится. И остальные. Вам идёт.

Таэра была поражена словам Сурина. И польщена.

Сурин-младший редко вызывал её к себе, всего пару раз. В первый раз он с интересом выслушал секретаршу, затем спросил:

— Ну как он вам? Понравился?

Это было зло даже для Сурина.

— Необычный, — только и смогла дипломатично вставить Таэра.

— Говорят, он горел. Вернулся с войны.

Девушка лишь пожала плечами — слишком далеко от их жизни.

— Но я вас загрузил, вы не сердитесь? Просите смело прибавку, но мне хотелось бы не иметь с вами денежных отношений, Таэра. Я предпочёл бы думать о наших с вами планах.

Секретарша промолчала, оставив при первом удобном случае шефа ради протеже.

Во второй раз Сурин выслушал отчёт и неутешительное резюме её усилий, с напором сказал:

— Таэра, не надо добиваться толку. Пусть тупо делает какую-нибудь операцию, этого достаточно. Я на днях уеду на пару недель. Право подписи документов у Н., но смотрите, чтобы они были оформлены, как надо, он этим грешит.

— Посмотрю.

— Вижу, вы устали от этого медведя, — с улыбочкой промолвил шеф, — но потерпите. Надеюсь, когда я вернусь, вы мне дадите ответ.

— Разумеется.

После этого разговора Таэра по-иному смотрела на подопечного несколько дней. Но её спасли море и падеспань — пожалуй, никогда она столько не танцевала, как в это лето. Жизнерадостность скоро к ней вернулась (как раз уехал патрон), но заботу Таэра спрятала, как подобает любой женщине.

Настала жара: все изнывали в ожидании грозы, но не было ни ветерка, ни капли.

— У меня от высокой температуры сердце останавливается, — смеясь и переводя от зноя дух, как-то сказала Таэра Сурину-старшему между делом.

— У меня тоже, — ответил он.

Этой общей точки было достаточно для обоих, и с тех пор Таэру редко видели одну. Не то чтобы не нашлось добрых душ, которые бы не постарались намёками дать понять девушке, что она играет с огнём, но её лёгкий нрав и беззаботность обезоруживали и поневоле вселяли надежду, что всё как-то само уладится, уляжется, образуется.

Не так с Суриным: он был чужак, его побаивались и ненавидели за неприятный вид, за его непрозрачность, за то, что он брат большого человека, за интрижку с Таэрой, которая из всех почему-то предпочла его. А не последняя ведь девка!

Однажды в выходной она появилась в его хибаре с мокрой после купания в море головой.

— Я купила тебе рубашку, — с порога объявила она, — нравится?

— Нет.

— Почему? Я недорого заплатила. Примерь.

— Нет.

— Отчего же нет? Не нравится?

— Это брат велел?

Таэра не удержалась и прыснула.

— Сурин ничем не делится. Никогда. Это всем известно.

Таэра потопталась без дела. Не оборачиваясь, он услышал, как дверь аккуратно прикрыли. Сурин-старший остался один.

Он нашёл её в приморском баре, где она танцевала падеспань. Таэра и сейчас кружилась с кем-то в паре, очень мало волнуясь о чём бы то ни было… Они молча шли по шумной ночной улице, пока он с досадой не спросил:

— Зачем ты танцуешь… это?

— Это называется падеспань. Красиво. Но нужна пара.

— У тебя одной выходит лучше некуда, — он, видно, был не в духе, раз так много говорил.

Таэра покачала головой и промолчала.

— А вы… пришли выпить? — спросила она через несколько шагов. Медведь усмехнулся.

— Мне лучше не пить. Я и так их помню. Всех до единого.

Сурин увидел, как она загадочно улыбнулась.

— Значит, надежда есть, — звонко сказала девушка.

— Какая надежда? — снисходительно спросил Сурин.

— Когда меня не станет, ты будешь помнить обо мне. Да? Да?

И она запрыгала перед ним, как девчонка, беспричинно радуясь всему. Чему? Заплёванной улице? Беспросветной ненужной работе без результата? Тому, что её ещё не сломал никто и не смешал с грязью?

— Слышишь, не скачи, как полоумная, — невольно улыбаясь, сказал он. — Тебе и так влетит за то, что ты со мной.

Не сразу, но Таэра перешла на шаг. Они заявились к нему, двигаясь на ощупь — света не было. Девушка села на подоконник, слушая знакомые приглушённые крики отдыхающих.

— Тебя ругают? Скажи, — из темноты попросил мужчина.

Двигаясь по хибаре, он остановился у окна и мог видеть, как Таэра передёрнула плечами.

— Я выбрала, — негромко сказала она, — а он сам виноват.

— Может, и я виноват? А, Чарна Полонея?

Девушка вздохнула и, подумав, сказала:

— Нет, милый, ты как раз вовремя.

Сказано это было упавшим голосом, и в следующее мгновение они уже были нераздельны.

Потом она вспомнила:

— А ты откуда знаешь моё имя?

— А это была тайна? Узнал из твоей анкеты. Таэра, значит, прозвище?

— Да. Так лучше.

— Что оно означает?

— Ничего, так, пустой звук.

Сурин обнял её. Девушка, как кошка, потёрлась о его плечо головой.

— Какой же ты пустой звук! Я с первого раза услышал, как ты звенишь — очень прихотливый, непустой звук. Так и есть — красавица Чарна Полонея.

— Бабка мне имя дала, думала, оно мне поможет из нищеты выбраться.

— Помогло?

— Сам видишь, что помогло.

Совсем немного Сурин оттаял, и того девчонке хватило. Под утро он сказал ей:

— Я не останусь здесь. Приехал братца позлить, чтоб поменьше строил из себя высокородного. Власть, тоже мне. У меня есть деньги. Хочешь со мной? Уедем на север, там люди как люди, никто в твою сторону криво не глянет.

— Хорошо бы, — она улыбнулась как-то невесело, будто он её сказками потчевал.

— Значит, договорились. Приедет дорогой родственник, и мы уедем.

Так решил Сурин. Таэра промолчала — не верила или думать не хотела.

А жара и духота не унимались. Ни дождя, ни капельки — ничего! Даже у воды спасения не было.

Всем было тяжело, все изнывали, лишь Сурин-старший неизменно был непроницаем.

Сурин-младший приехал раньше на три дня и первым делом позвонил Таэре домой, но трубку взяла какая-то карга и, услышав о девушке, прокаркала:

— Нет её здесь, и не было никогда!

И бросила трубку. Сурин не привык, чтобы его прихоти не исполнялись, а Таэра вполне оформилась как весьма перспективная прихоть, отчего десять дней в разлуке с ней принесли патрону совершенно новые ощущения. Никогда его так не тянуло домой, а после приезда множество чувств подчас перекрывало одно — изумление. Неужели его так скоро можно забыть? Его, такого успешного, self-made? Ещё молодого и совсем неглупого, даже богатого? Даже??? Его предпочесть — кому? Мужлану, медведю, босоте?

Сурину во что бы то ни стало нужна была Таэра: он нашёл, кого вызвать и кинуть на поиски, сам же остался в офисе, прикидывая, как спросит:

— Что надумали, Таэра?

Да, именно так. Поглядим, что она скажет и как посмотрит, ведь того, о чём ему сказали, не может быть!

В приёмной так затрезвонил телефон, что Сурин невольно вздрогнул. Таэра вообще-то должна была подойти, она ведь его секретарша. Впрочем, ладно. Всё здесь наперекосяк без него. Сурин-младший поднял трубку. К то-то вежливо и сухо спросил его, а затем сообщил, что тело его секретарши вынесло сильной волной на берег и его зовут на опознание.

— Я ей не родственник, — резонно заметил Сурин и повесил трубку. Затем запер дверь и забегал из угла в угол, схватившись за голову.

Другой Сурин не чувствовал беды. Он впервые за несколько месяцев вышел в город, с удовольствием вдыхая появившуюся наконец прохладу и спокойно глядя на приезжих. Он не видел Таэру весь вчерашний день. Наверно, опять танцует. Рядом с собой ему не удержать такую девушку. На нём была летняя цветная рубашка, и он был одним из всех. Может быть, и не надо никуда ехать? Этот городок не хуже других, а с братом можно и поговорить. Надо подумать.

Её опознали двоюродные братья. Пришли, глянули, кивнули и вздохнули тяжело. Расписались, где показали.

— Спасибо, — сказали им.

— И вам спасибо, — ответили они и ушли.

Потянуло холодком, начал накрапывать дождь, потом полил.

— А грозы так и нет, — укрывая тело, сказала санитарка.

— Стороной прошла, — проговорила другая.

Разом всё замерло и спряталось, а листва и трава словно развернулись, впитывая каплями тонкие далёкие звуки той плавной музыки, что всегда манит нас и которую мы не всегда слышим. Слышите её, слышите? А?