Клетка

Соня Майзенгер, 2023

На что способен отчаянный человек? Его душа плутает в темном лесу, не в силах найти выход в то время, как разум жаждет мести. Беспощадной и одновременно сладкой. Алессио ни перед чем не остановится для достижения поставленной цели, даже если придется попрощаться со своими принципами и загнать невинную овечку в клетку. В клетку, из которой она однажды вырвалась на долгожданную свободу.

Глава 14

Алессио

Беатрис растерянно смотрела прямо в глаза, но не находила ответы на свои вопросы. Ее паника и тревога ощущались в напряженном воздухе. Мне была противна сама мысль о том, чтобы причинить девушке боль или грубо с ней обращаться, но к Коста это не относилось. Я слишком долго ждал и мучился, чтобы сейчас, глядя в эти заплаканные глаза, отпустить все, к чему так долго шел. Месть сладка, ею необходимо насладиться, но без помощи Беатрис ничего не выйдет.

В моих планах не было пункта «развязать руки» или «снять кляп». Так картинка смотрелась красочнее, а адресат лучше смог бы понять мои намерения. Эта мысль заставила улыбнуться, но Беатрис она еще больше привела в шок. Мне чего-то не хватало для большей убедительности и, поторапливаясь, опустился рядом. Беатрис дернулась, но ничего не смогла сделать, чтобы избавить себя от моего присутствия. Крепко схватив край ночного платья, я потянул в разные стороны. Треск шелковой ткани раздался в небольшом помещении, открыв больший обзор на бедро.

— Так ты выглядишь куда привлекательней.

Из заднего кармана брюк вытащил телефон и быстрым движением смахнул экран в сторону, открыв доступ к камере. Беатрис неотрывно смотрела на меня, а по ее щекам медленно стекали слезы, которые так хорошо были видны на снимках. Бедняжка лишь в одной сорочке, с раскрасневшейся щекой и кляпом во рту. Она одиноко и испуганно сидела на бетонном полу помещения, найти которое не удастся и с сотой попытки. Здесь не было ничего, что могло бы навести человека на нужный адрес, который я тщательно скрывал от многих. С детства не переношу названных гостей.

— Тебе бы чуть более яркий вид, немного роскоши, и, возможно, работала бы хорошей моделью. Показы, глянцевые журналы. Многие девушки о таком мечтают.

Я пребывал в превосходном настроении, и даже страдальческое выражение лица Беатрис не могло испортить его. Она помотала головой. Кляп ей мешал, но с ним фотографии получались идеальными.

— Передай папочке «привет».

После этих слов Беатрис замерла и немигающим взглядом уставилась на меня. Она наверняка хотела бы скрыть свой шок, но от моего внимания не ушло то, как сильно напряглось ее тело после слов об отце.

— Успокойся, дорогая, не обнаженные же снимки, — я рассмеялся. — Думаешь, твоему папочке не понравится?

Я выключил камеру и зашел в галерею. Беатрис не двигалась, смиренно положив руки на полусогнутые колени. Я снова присел рядом, чтобы показать только что сделанные фотографии.

— Вот это фото мне особенно нравится. Ты на нем отлично вышла. Прекрасно!

Беатрис не взглянула ни на один снимок. В какой-то момент даже показалось, что она перестала дышать, будто так могла стать невидимкой. Неужели слова об отце не пришлись по душе прекрасной дочери? Не хотела портить свой авторитет в его глазах, становиться грязной девчонкой? Это было единственным логическим объяснением для меня. Орландо Коста — отец Беатрис — замечательный отец, судя по всей собранной информации. Дарил дочери все, чего та желала, всегда был рядом и защищал.

— Так уж и быть, я ведь не монстр, чтобы даже не дать тебе сказать.

Заметив, что она пыталась снять кляп, словно обязана была мне несколько слов, я помог опустить игрушку.

— Зачем вам понадобилось отправлять эти фотографии моему отцу? — Беатрис обратила на меня свое внимание. — Алессио, что вы за человек? Какой мотив, чтобы похищать девушку из клуба и держать в своем доме черт знает где? И тем более посылать подобное родителю?

С каждым новым словом ее голос становился враждебнее: она плевалась фразами в мою сторону, будто от этого могла стать сильнее. Но я все так же расслабленно сидел перед ней и еле сдерживал смех от таких жалких попыток узнать хоть процент информации.

— Скучные вопросы, отвечать на которые не собираюсь, — я обратно запихнул кляп в рот. — Тихая ты мне нравишься больше. И забудь уже про глупые вопросы. Тебе не удастся меня разговорить.

Она неожиданно потянулась к моему телефону, а ее глаза горели яростью. Резко поднявшись на ноги и убрав гаджет обратно в карман, я в недоумении уставился на нее. Беатрис попыталась встать, дотянуться до меня руками, хоть как-то причинить вред. Она что-то утробно рычала, озверев за последние несколько минут. До этого момента казалось, что буйнее, чем в клубе, она уже быть не может, что дерзость приходила к ней лишь тогда, когда в организм поступал алкоголь. Но Беатрис снесла все ожидания.

Внезапно — даже для себя — я схватил ее за волосы и оттянул голову так, чтобы смотрела мне в глаза, в которых отчаяние плескалось вместе с гневом.

— Я же сказал тебе быть послушной девочкой. Для чего этот концерт? — Беатрис с вызовом следила за мной. — Понравилось здесь находиться? Кто я такой, чтобы запретить тебе? Оставшуюся часть ночи, так уж и быть, можешь провести в гараже.

Только после этих слов заметил в ней смятение. Беатрис резко и часто замотала головой, но это не могло помочь вырваться сбежать. Я был слишком зол, чтобы так быстро сейчас отойти и вернуть ее в гостевую комнату.

Стремительным шагом направился к двери, а Беатрис попробовала поползти за мной, но потерпела неудачу. Ей удалось вытянуть руки перед собой, сложив ладони в умоляющем жесте, но подобные уловки со мной не работали. Я захлопнул дверь и провернул ключ в замке. Вернусь за ней позже, когда хорошенько высплюсь после изнурительного дня.

Беатрис

Я слышала, как Алессио поднимался по лестницам, а затем звук закрывающихся автоматических ворот. Я осталась здесь одна. Перед уходом он не погасил свет, что делало атмосферу чуть менее пугающей. Пробовать кричать или подползать к двери было бесполезно. Только когда Алессио решит вытащить меня отсюда, я снова смогу увидеть белый свет и вдохнуть свежий воздух.

Собрав все силы, я сделала рывок и оказалась на коленях. Мелкий песок больно впивался в кожу. Лежать посередине маленького подвала было невыносимо. Я прислонилась спиной к стене, что придало не только внешней опоры, но и хоть немного внутренней. Такая мысль ко мне пришла еще в детстве.

Согнув ноги и прижав их к груди, я создала кольцо рук и обняла колени, положив на них подбородок. Конечности затекли, челюсть невыносимо ныла от долгого раскрытого состояния. Я даже не могла предположить, сколько времени позже понадобится, чтобы прийти в себя.

Я уставилась в одну точку перед собой. Как бы страшно ни было погружаться в воспоминания из детства, мое сознание оказалось заодно с Алессио и играло в свои жестокие игры.

Четырнадцать лет назад

Папа продолжал кричать, а его голос эхом отдавался в голове, но мне уже не было страшно. Подобное я испытывала почти ежедневно: папа часто срывался на мне даже из-за мелочей. Рука стремительно алела после его жесткого удара. Я сдерживала слезы, напоминая себе, что их проявление — слабость, которую обязана скрывать, если хочу добиться уважения.

— Беатрис, я крайне возмущен! — Папа угрожающе подходил ближе, отчего я сделала шаг назад, пытаясь найти спасение за спиной. Опустив глаза, увидела, как он сжимал руки в кулаки. Сердце бешено заколотилось. Я больше не хотела испытывать боль. — Я ведь предупреждал, что домой нельзя опаздывать. Дорога от школы занимает ровно двадцать минут, но ты явилась через полчаса.

— Нас задержала учительница, я ведь говорила тебе, — пыталась жалобно оправдаться. — Конец учебной четверти, через неделю новый год, и мы обсуждали с классом, куда могли бы отправиться.

— Ты все равно никуда не поедешь и прекрасно это знаешь. Почему не сказала учительнице, чтобы тебя не задерживали, Беатрис? Нравится смотреть, когда твой папа в бешенстве?

— Но, папочка, я этого совсем не хотела.

Я не сдержалась. Слезы потекли по щекам. Отец никогда не позволял мне гулять с одноклассниками, все поездки класса проходили без моего участия: тотальный контроль ограничивал меня во всем. Я не гуляла, как все остальные ребята моего возраста. Вместо этого бежала домой после школы, боясь опоздать хоть на минуту, делала учебную программу наперед и брала сверху, ведь папа считал, что так я смогу получить лучшее образование. «Новый год — время волшебства», — твердили все вокруг. Но для меня это был лишь обычный день: отец запирал в комнате около восьми вечера, забирал ключи, окна можно было открыть только на форточку. В моей комнате никогда не было елки или новогодних украшений, не было телевизора, где я могла бы посмотреть перед сном мультики, но были книги, которые тщательно просматривал папа, прежде чем они попадали в мои руки. Он всегда уезжал на новый год, и я не знала куда, но уже на следующий день около обеда выпускал обратно, и дни шли друг за другом, только число менялось.

— Ты же знаешь, что теперь тебя ждет наказание? — Отец замахнулся и ударил меня по лицу. От силы удара я упала и ушиблась локтями о пол. — С утра я был в таком прекрасном настроении, и опять ты, мелкая дрянь, все испортила!

Папа взял меня грубо за руки и повел в сторону подвала. Это было самым страшным местом в доме. Он запирал меня там нечасто, как в знак жестокого наказания, считая, что таким образом я лучше подумаю над своим поведением.

— Прошу, не надо! Прости меня, прости! Я не хотела опаздывать домой, я бежала, торопилась. Прости меня, папочка!

Но папа не слушал. Он тащил меня по полу, и не получалось за что-то зацепиться, лишь бы не оказаться в этом месте. Отец продолжал выливать свою тираду, стискивая мои запястья, и появилось полное ощущение, что я уже не чувствовала кисти рук. Мои крики никто не слышал — я только надорвала голос. Из-за нескончаемых горьких слез обстановка казалась расплывчатой, но темную дверь в конце коридора я различить смогла.

Мурашки бежали по телу, меня бросило в пот от воспоминаний. Месяц назад я провела в подвале больше часа. Кричала и плакала, колотила по двери, и в конце концов отцу это надоело. Он выпустил меня, приказывая не выходить из своей комнаты, где позже я провела неделю.

— Пожалуйста, папочка, я никогда-никогда больше не опоздаю. Обещаю! Я могу убрать все в доме, не выходить из своей комнаты, сделаю все уроки на несколько занятий вперед. Пожалуйста…

— Беатрис, ты вела себя ужасно: на днях принесла тройку, сегодня опоздала домой. Я хочу как лучше для тебя. Только благодаря таким методам ты сможешь научиться дисциплине.

Я открыла рот, чтобы добавить что-то еще в свою защиту, но не успела. Дверь омерзительно скрипнула перед лицом, и темнота зловеще встретила меня. Я ужаснулась, когда заметила, что папа обшил выход с внутренней стороны мягким материалом. Теперь мои удары не потревожат его. Но что, если он теперь вообще меня не услышит? Никто не услышит? Сколько я пробуду в этом месте на этот раз?

Отец с силой затолкнул меня внутрь, так, что я упала лицом вниз, больно ударившись головой. Последнее, что увидела и услышала перед тем, как он захлопнул дверь с оглушающим грохотом, — его усмехающееся лицо и пару грязных слов в мою сторону.

Я оказалась взаперти. Свет в помещении отец решил не зажигать, играя с моим страхом темноты. Я бывала в подвале при свете. Это небольшое помещение с несколькими полками по одну сторону. Раньше папа хранил там документы и какие-то сумки, но позже перенес их в другое место. Здесь было пусто, сыро, холодно.

В голове пульсировала боль от удара, щека горела от хлесткой пощечины, а на руке, кажется, разрастался синяк. Опираясь руками на бетонный пол, я перевернулась и отползла ближе к стене. Прижала ноги к груди и уткнулась носом в колени. Так я могла создать немного тепла для себя.

***

Не знаю, сколько времени прошло. Глаза слипались, половину прошлой ночи я потратила на то, чтобы безупречно выучить стихотворение и получить высший балл. Я не имела права разочаровывать папу. Сейчас хотелось спать, но перед этим переодеться в любимую розовую пижаму и оказаться в мягкой постели. Теперь же, как только я закрывала глаза, казалось, что передо мной кто-то сидел и внимательно наблюдал. Кто-то большой и страшный. Это не человек, а монстр. У него острые зубы и бездонные глаза, длинные колючие руки и кости вместо туловища. Но, даже не закрывая глаз, не видела иной картины. Чем дольше я всматривалась в устрашающую темноту, тем больше видела в ней пугающий силуэт.

— Папочка, вытащи меня отсюда, молю!

Я начала стучать по двери, но каждый удар заглушался о мягкую поверхность, словно била по большой мягкой подушке. Безрезультатно. Удары папа не услышит, они ему не смогут надоесть, и он меня не вытащит. Я начала кричать громче. Горло болело от беспрерывных воплей, но все было в пустоту.

Из одной клетки я попала в другую. Однажды папа сказал, что ему жаль собак, которых держали в клетках, но он с легкостью запирал в клетке меня. Собственную дочь.