Тернистый путь к счастью

Софи Кортес

Захватывающая история любви на фоне ожесточенной борьбы за английский престол. Юная Элеонора Перси и отважный рыцарь Генри Норрис попадают в водоворот придворных интриг. Им предстоит пройти через разлуки, клевету, покушения — но пылкие сердца хранят верность друг другу и королю. Сумеют ли влюбленные преодолеть вражду Алой и Белой розы? Удастся ли им раскрыть заговор против венценосных особ? Поиск ответов увлечет вас в полную страстей и опасностей эпоху Тюдоров.

Глава 3. Тайные свитки и мятежные лорды

Неделя до летнего солнцестояния, Виндзорский замок.

Королевский секретарь лорд Томас Ховард, граф Суррей, стремительно шагал по анфиладе дворцовых покоев, не обращая внимания на почтительные поклоны слуг и стражи. Его мысли были всецело поглощены грядущим Королевским Советом и той ролью, что ему предстояло сыграть в этом эпохальном событии.

Наконец, Ховард остановился перед массивной дубовой дверью, украшенной искусной резьбой с гербами Тюдоров. Он трижды стукнул условным стуком и, дождавшись ответа, вошел в покои. То была личная библиотека и кабинет короля Генриха — святая святых Виндзора, куда допускались лишь избранные.

Просторное помещение тонуло в золотистом свете, струящемся сквозь высокие стрельчатые окна. Стены от пола до потолка были уставлены книжными шкафами с фолиантами в кожаных переплетах. Посреди кабинета возвышался массивный письменный стол, заваленный бумагами, картами и свитками. За ним, подперев подбородок рукой, восседал сам Генрих VII.

— Ваше Величество, — склонился в поклоне Ховард, — я принес документы, что вы изволили затребовать. Списки лордов и епископов, кто будет представлять сословия на Великом Совете.

Король кивнул, жестом предлагая советнику сесть. Он выглядел усталым и осунувшимся, словно бремя забот давило на его плечи неподъемным грузом.

— Благодарю, лорд Томас. Оставьте бумаги, я просмотрю их позднее. Лучше скажите, как продвигается подготовка Вестминстерского аббатства к церемонии? Все ли будет готово в срок?

— Несомненно, Ваше Величество! — заверил Ховард. — Аббат Джон Айслип лично руководит приготовлениями. Главный неф украсят гобеленами и гирляндами. Ваш трон установят перед алтарем, а скамьи для лордов и епископов — полукругом. Хоры разучивают «Te Deum Laudamus» и другие торжественные гимны. К вечеру солнцестояния аббатство будет готово принять гостей.

— Хорошо, — устало потер виски Генрих. — А как обстоят дела с безопасностью? Мне докладывали, что в городе неспокойно. Лондонцы шепчутся о призраке принцев в Тауэре, о проклятии Плантагенетов. Люди напуганы и подавлены.

— Увы, мой король, — вздохнул Ховард. — Слухи и суеверия быстро распространяются в народе. Но капитан вашей гвардии сэр Уильям Кингстон удвоил число стражников на улицах и у ворот. А лорд-мэр обещал закрыть городские таверны на время Совета, дабы избежать пьяных бесчинств черни.

— И все же, — задумчиво проговорил монарх, — мне чудится во всем этом тлетворное влияние Йорков. Эти твари и их прихвостни не смирились с поражением. Готов поклясться, они плетут за моей спиной паутину заговора!

Ховард на миг замешкался, подбирая слова. Он и сам был выходцем из йоркистской партии, хотя и присягнул на верность Тюдорам после битвы при Босворте. Но старые связи и симпатии никуда не делись. Многие друзья и родичи Суррея до сих пор втайне лелеяли надежду на реванш Белой розы.

— Возможно, вы правы, Ваше Величество, — осторожно начал советник. — До меня тоже доходили тревожные вести. Якобы лорды Линкольн и Ловелл собирают на севере армию, чтобы силой добиться возвращения короны Йоркам. А лорд Стаффорд открыто называет вас узурпатором и самозванцем.

Генрих резко выпрямился в кресле, глаза его полыхнули гневом. Он грохнул кулаком по столу так, что чернильница подпрыгнула и едва не опрокинулась.

— Предатели! Изменники! — прорычал король. — Эти надменные ослы возомнили, что могут тягаться с законным государем? Я раздавлю их, как слизней! Повешу, четвертую, насажу их головы на пики у ворот Тауэра!

Ховард невольно сглотнул и опустил взгляд. Ярость Генриха была страшна. Недаром его прозвали «темным драконом» — когда король впадал в бешенство, он не ведал ни жалости, ни пощады. Многие лорды и епископы лишились голов, перейдя дорогу первому Тюдору.

— Но мы должны действовать осмотрительно, государь, — почтительно возразил Суррей. — Лорды Линкольн, Ловелл и Стаффорд — знатные и влиятельные особы. У них много сторонников при дворе и в графствах. Если вы обрушите на них всю мощь короны без веских доказательств измены — это лишь озлобит других баронов.

Генрих прищурился, обдумывая слова советника. Пальцы его барабанили по подлокотнику, выдавая крайнее раздражение. Но постепенно лицо короля разгладилось, на нем проступило выражение холодной решимости.

— Вы дельно рассуждаете, лорд Томас, — процедил он сквозь зубы. — Что ж, мы изобличим этих змей в их же собственном гнезде. На Великом Совете, перед лицом всей знати, духовенства и лондонцев. Предъявим неопровержимые свидетельства их вины. Тогда ни у кого не повернется язык оспорить приговор.

— Воистину так, Ваше Величество, — склонил голову Ховард. — Но какие же свидетельства мы можем раздобыть? Ведь мятежные лорды не станут посвящать нас в свои тайные замыслы.

Король улыбнулся краешком губ — зловеще и многообещающе. Этой ухмылкой он напомнил советнику притаившуюся в засаде лису.

— Мы подошлем к ним лазутчиков, лорд Томас. Верных и умелых соглядатаев, что сумеют втереться в доверие к заговорщикам. Проникнуть в их мысли и планы. А затем доставят нам документы или признания, что опутают йоркистских гадов по рукам и ногам.

Ховард одобрительно хмыкнул. План короля был столь же дерзок, сколь и остроумен. Внедрить своих шпионов в ряды противника, а потом разоблачить изменников с поличным на глазах у всей страны — что может быть эффектнее и убедительнее?

— У меня на примете есть несколько толковых людей, государь, — воодушевленно подхватил Суррей. — Рыцари, купцы, школяры — те, кто умеет и смыслит в тайных делах. Доверьте это мне, и клянусь — мы скрутим крамольников в бараний рог!

— Пусть так оно и будет, — величаво кивнул Генрих. — Действуйте, лорд Томас. Но действуйте неслышно и незримо, аки змий в траве. Пусть предатели не догадаются о нашем замысле до последнего мига. А на Совете мы нанесем им сокрушительный удар.

С этими словами король поднялся из-за стола и твердой поступью направился к окну. Заложив руки за спину, он устремил взгляд на лазурную гладь Темзы, что простиралась до самого горизонта. Но мысли его витали далеко — там, где в полумраке дворцовых покоев и дубрав плелись сети интриги.

— Кроме того, — внезапно обронил Генрих, обернувшись к советнику, — разузнайте побольше о сэре Генри Норрисе. Этот юный рыцарь, победитель недавнего турнира, кажется мне любопытной и многообещающей фигурой. Возможно, он сгодится для наших целей.

— Слушаюсь, мой король, — поспешно согласился Ховард. — Норрис и правда на слуху — говорят, он храбр и честен, предан короне. Но я проверю его прошлое и нрав со всем тщанием.

— Не сомневаюсь в этом, лорд Томас, — кивнул Генрих. — А теперь ступайте. Времени у нас в обрез. К исходу недели я жду ваших известий.

Ховард вновь склонился в глубоком поклоне и, пятясь, вышел из покоев. Сердце его трепетало от возбуждения и тревоги. Поручение короля было сколь почетным, столь и опасным. Но Суррей не привык отступать перед трудностями. Он докажет свою преданность Тюдорам — и заодно, быть может, извлечет выгоду для себя и своего рода.

А в кабинете Генрих VII еще долго стоял у окна, вперив невидящий взор в речные воды. Туманные картины грядущего проплывали перед его мысленным взором. Великий Совет, столкновение былых врагов, триумф новой династии — и зловещая тень прошлого, что незримо витала над всем этим.

Король тяжело вздохнул и перекрестился. Что бы ни уготовила ему судьба — он выстоит и победит. Ради Англии, ради наследия Тюдоров, ради собственной чести и славы. Даже если придется пролить реки крови и усеять путь к престолу горами трупов.

Ибо таковы были правила игры престолов — жестокой, беспощадной и завораживающей. Игры, что велась от начала времен и не прекратится, покуда существуют корона и власть. И Генрих VII знал это лучше, чем кто-либо другой.