Волны Русского океана

Станислав Федотов, 2018

В 1867 году Россия утратила Аляску, чуть раньше – Калифорнию и легендарный Форт-Росс, а о Гавайях, чей король просился в российское подданство, никто и не вспоминал. И все это были действия (или бездействия) конкретных лиц, которые, наверное, даже не подозревали о том, что творят иной мир, нежели тот, который мог бы быть. А какие действия тех же (или иных) лиц могли создать условия, при которых северная часть Тихого океана стала бы внутренним Русским океаном, а его берега – русскими берегами?

Глава 2

Ноябрь 1787 года

На чтение государственных бумаг императрица отводила два часа после завтрака и успевала за это время просмотреть всю кипу писем, прошений, докладных записок, которую каждый день подготавливал секретарь. Но сегодня кипа была отодвинута в сторону, а государыня увлеклась чтением. Перед ней лежала стопа листов, исписанных кудрявым почерком; Екатерина Алексеевна тратила на просмотр страницы не более минуты, после чего лист ложился в другую, постепенно растущую стопку. Когда в кабинет вошел статс-секретарь Безбородко, стопки уже сравнялись по толщине.

— Как почивала, матушка государыня? — Александр Андреевич благоговейно принял для поцелуя руку, протянутую императрицей небрежно, без отрыва от чтения.

— Спала, как мертвая, без задних ног, — откликнулась монархиня.

Все годы пребывания в России немецкая принцесса София Августа Фредерика Анхальт-Цербстская очень старалась быть русской и весьма в этом преуспела, однако так и не смогла избавиться от акцента и не научилась правильно пользоваться русскими пословицами. Но это отнюдь не мешало ей не только пребывать на русском троне, но и в политических спорах с Европой и Турцией представать истинно русской государыней. Да и во внутренних делах — тоже. Граф Безбородко, будучи гофмейстером императорского двора, то бишь человеком, ведавшим всем и вся, прекрасно знал слабости царицы и снисходительно к ним относился. Иногда деликатно поправлял, иногда подсказывал, но никогда не позволял себе даже скрытой усмешки над ее ошибками. И не потому, что боялся за свое положение, — императрица была женщиной веселой и смешливой и в узком кругу допускала подобные вольности, — просто граф искренне ее любил и глубоко уважал.

Вот и сейчас, наедине, он счел возможным поправить:

— Либо то, либо другое, Ваше Величество. Вместе — так не говорят.

— Ладно, Александр Андреевич, учту. Скажи лучше: ты знаешь такого сибирского зверопромышленника — Шелихова Григория?

— Слышал, — осторожно ответствовал гофмейстер. — А что тебя интересует, матушка государыня?

— Да вот читаю… Генерал-губернатор иркутский Якобий прислал «Записку» этого самого Шелихова. Как же она называется? — Екатерина выдернула из-под стопы лист и прочла с выражением: — «Российского купца именитого Рыльского гражданина Григория Шелихова первое странствование с 1783 по 1787 годы из Охотска по Восточному океану к Американским берегам». Так вот, сей купец не токмо пишет о промысле морского зверя, но и ратует за колонизацию открытых земель, присоединение их к нашей империи. Описывает климат, географию, население тех мест, сообщает об закладке постоянных поселений, крепостей, об опытах землепашества и скотоводства, о дружбе с какими-то конягами, о торговле… Представляешь, граф, он там уже школу открыл для детей этих диких американцев и учит их русскому языку. Каков молодец! «Записку» его надо издать книгой, чтобы все знали, какие в России патриоты водятся. А самого купца вызвать в столицу и наградить достойно.

— С тем я и пришел, Ваше Величество, — оживился граф. — Григорий Шелихов и его компаньон Иван Голиков находятся в столице и просят высочайшей аудиенции для представления своего прожекта об устройстве американских колоний. Прожект поддерживают иркутский генерал-губернатор и Берг-коллегия.

Чрезвычайно удивленная императрица уставилась на гофмейстера:

— Так-так-та-ак… Весьма, весьма любопытственная информация, граф. Не сочти за труд объяснить сей ангажемент?

— Не было ангажемента, матушка, — тут же стушевался Безбородко. — Полное самодействие купцов.

— Удивлюсь, если они уже не ждут в приемной, — язвительно сказала императрица, в упор глядя на гофмейстера. — Али не так?

— Поражен твоей проницательностью, государыня, — развел руками тот. — Истинно так.

— Во-от, — смеясь, погрозила пальцем Екатерина. — От меня ничего не скроешь. Ладно, зови. Приму вне очереди. Хотя… погоди, — остановила она двинувшегося к дверям статс-секретаря и взяла другой лист. — Якобий пишет, что купцы на обследование Алеутских островов потратили двести пятьдесят тысяч рублей и надо бы их вернуть из казны…

— Точно так, Ваше Величество, — поклонился Безбородко. — Коммерц-коллегия с этим согласна.

— Еще чего! — возмутилась императрица. — Светлейший князь Григорий Александрович города в Тавриде ставит, корабли Черноморского флота строит, на носу новая война с Турцией, и Швеция такоже ведет себя подозрительно — всюду деньги нужны, в казне днем с огнем шаром покати, а им — двести тыщ! Нет, нет и нет! Да, еще… Из «Записки» я поняла, что господин Шелихов жаждет монополию основать для своей компании, якобы с ней порядка больше будет. Так вот, граф, заруби им на носу: частные монополии противны моим правилам, пущай компании частные конкурируют промежду собой, а монополия может быть лишь государственной.

— Как я понял, матушка, ты им в аудиенции отказываешь?

— Да, пожалуй… сегодня я их не приму, пущай ждут решения. А за их заслуги вручить каждому по именной медали и по шпаге, украшенной бриллиантами. Передай это графу Воронцову. И чтоб создали комиссию специальную, дабы обсудить возможности плавания и коммерции в Тихом океане и Америке, и заключение оной комиссии передать мне. Без промедления!

Комиссия в составе президента Коммерц-коллегии графа Александра Романовича Воронцова, действительного тайного советника Петра Александровича Соймонова и сенатора графа Христофора Сергеевича Миниха заседала долго — целый день, с перерывами на чаепития, на обед и послеобеденный отдых. И не потому, что кто-то из них сомневался в пользе для государства шелиховского предприятия, — в этом вельможи были единодушны, — нет, обсуждали они, как бы поделикатней изложить свое заключение, дабы государыня прониклась важностью далеко идущих последствий прожекта и не отвергла его.

— Надо же! Двести тыщ для великого дела жалко! — сокрушенно восклицал время от времени граф Воронцов. А единожды добавил: — А на Мамону золотой дождь льется. Тоже мне, Даная мужеского полу^[6].

— Осторожно, граф, — предостерег Соймонов. — Стены у нас ушастые.

— Вот за твой язык, Александр Романыч, тебя и держат от двора подале, — добавил Миних. — Глядишь, отправят в деревню куковать.

— Дался вам мой язык! — досадливо махнул рукой Воронцов. — О государыне у меня и мыслишки худой нету, а Мамона… что Мамона!.. Нынче есть, завтра — фьють!.. — Граф провел раскрытой ладонью по лицу, будто снимал паутину. — Давайте, господа, заключение составлять, а там — будь что будет. В конце-то концов должна государыня понять, что компания вернет просимые деньги с лихвой и прибылью для казны. А нам интересы Отечества блюсти — это ли не честь?!

Комиссия поддержала действия Шелихова и Голикова по освоению Алеутских островов и побережья Аляски, признала справедливыми затраты их компании и рекомендовала выдать купцам из казны двести тысяч рублей на двадцать пять лет в виде беспроцентной ссуды: «Таковое со стороны казны знатное пособие подаст способ совершить ими начатое, возвратить им употребленные капиталы, а при том, сверх распространения державы Вашего Величества, казна получит от сбора пошлин и десятин приращение доходов, а частные люди приумножение торговли и промыслов»^[7].

Прожект Шелихова предполагал распространение русской колонизации в Америке на юг до сорокового градуса, до Испанской Калифорнии, комиссия же считала нужным ограничить продвижение пятьдесят пятым градусом, от которого сподвижник Беринга, командир бота «Святой Павел» капитан-командор Чириков начал свое исследование американского Северо-Запада: «Сие обстоятельство может служить опровержением всех притязаний других держав на земли к северу, от сказанного градуса широты находящиеся, кои по праву первого открытия беспрекословно принадлежат владению Вашего Величества. Таковое в пределах ограничивание, на самой строгой справедливости основанное, будет правилом умеренности и для других держав, к таковым заведениям на американском берегу приступающих, ежели не похотят подвергнуть себя следствиям неприятным».

Императрица была крайне недовольна выводами комиссии и, повторив статс-секретарю и гофмейстеру Безбородко прежние слова об отсутствии в казне денег и неприятии частной монополии, собственноручно начертала на докладе: «Что оне учредили хорошо, то говорят оне, нихто тамо на место не освидетельствовал их заверение… Многое распространение в Тихое море не принесет твердых польз. Торговать дело иное, завладеть дело другое».

— Облом, Иван Ларионыч, — сказал Шелихов, когда они вернулись в гостиницу после вручения медалей и шпаг. — Самим придется управляться с конкурентами.

Конкурентов было немало, но главным среди них противником был недавний друг и компанейщик Павел Семенович Лебедев-Ласточкин, которого следовало низвергнуть в первую очередь. Его промысловые отряды уже успели перейти с Курил на Алеуты и дальше — на матёрую Аляску. Крепостей не ставили, старались блюсти указание императрицы в отношении аборигенов: «Курильцев оставить свободными и никакого сбору с них не требовать, да и впредь обитающих там народов к тому не принуждать, но стараться дружелюбным обхождением и ласковостью для чаемой пользы в промыслах и торговле продолжать заведенное уже с ними знакомство». Указание, правда, было дано Сенату, однако через него — и промышленникам, и, надо понимать, не токмо про курильцев.

— Не впервой, Гришаня, управимся. А у государыни-матушки, по сему видать, советники-то умишка невеликого: недотумкали, что свято место пусто не бывает…

— Вот-вот… Я за те годы, что в Америке промышлял, насмотрелся на охочих до «святых мест». С Лаперузом знаменитым встречался, который, говорят, потом пропал в южных морях. Хитрова-ан француз! Вроде бы проход прямой искал из Тихого океана в Атлантический, а сам в устья рек заглядывал. Ну какой может быть проход меж океанами по рекам, а?

— А что, не может? — простодушно вопросил Иван Илларионович.

Шелихов только рукой махнул:

— Не морской ты человек, Ларионыч.

— А чего ж он тады искал?

— Разведкой занимался. Меня выспрашивал о гаванях удобных, о местах, бобром изобильных, да в дела наши норовил свой длинный нос засунуть…

— Ну?!

— Дуги гну! Не на того напал! Ну да ладно, Лаперуз был да сплыл, а нам, Иван Ларионыч, об своем надобно умишко раскидывать. Моими наездами в Америку с конкурентами не совладать — там постоянный приказчик нужон, чтобы всё в одном кулаке зажал, и кулак тот чтоб железным был!

Голиков горестно головой покрутил:

— Да где ж его, такого-то, найтить? А ежли и найдем, так ить воровать будет.

— Ну, кто у власти, — все воруют, — усмехнулся Шелихов. — На Руси спокон веку так заведено. Тут ведь главное не то, что ворует, а то — как ворует и как при том с порученным делом управляется. Ловкий вор ловок во всем и, глядишь, пользы более приносит, чем вреда! А тот, кто лишь в свой карман тянет, — просто глуп и стоит того, чтоб его плетьми драли да ноздри рвали. Но… но есть у меня, Ларионыч, на примете человечек, который нам подходит по всем статьям. В воровстве не замечен, а дела торгово-промышленные ведет ловко — и в столицах, и в Сибири. Вот прикупил недавно два заводика в Иркутске…

— И кто же этот ловкач?

— Купец каргопольский Баранов, почетный член Вольного экономического общества…

— И за каким, спрашивается, хреном столь успешному купцу иттить в приказчики, да еще и ехать в даль кромешную? — усомнился Иван Илларионович.

— Дак он и не хочет. Пока не хочет… — хохотнул Григорий Иванович. И тут же посерьезнел, глянул с острым и даже хищным прищуром: — Только сдается мне, что компания его вскорости прогорит, и Александр Андреич свет Баранов примет мое предложение.

— А ежели не прогорит?

— Поможем.

— Ну ты и гусь, Григорий! — Голиков и сам горазд на всякие хитроумные уловки, но такие подножки были ему как-то не по душе. А Шелихов на его укоризну лишь ухмыльнулся. — Позволь, позволь, а как же Евстратий Иванович? Его куда? Ты ж сам его два года как от Панова переманил?

— Деларов не пропадет. Вернется на свою шхуну. Семь лет водил «Святого Алексея» и еще поводит. Слабоват он для обуздания конкурентов. Слабоват! Там ведь и в людей стрелять приходится, и приказы жестокие отдавать.

— А Баранов сможет?

— Он — сможет!

Примечания

6

Мамоной при дворе называли фаворита императрицы А. М. Дмитриева-Мамонова. «Даная с золотым дождем» — картина Тициана. На ней изображена дочь царя Аргоса, к которой явился Зевс в виде золотого дождя.

7

Цитаты здесь и далее даются в современной орфографии. — Примеч. автора.