Волны Русского океана

Станислав Федотов, 2018

В 1867 году Россия утратила Аляску, чуть раньше – Калифорнию и легендарный Форт-Росс, а о Гавайях, чей король просился в российское подданство, никто и не вспоминал. И все это были действия (или бездействия) конкретных лиц, которые, наверное, даже не подозревали о том, что творят иной мир, нежели тот, который мог бы быть. А какие действия тех же (или иных) лиц могли создать условия, при которых северная часть Тихого океана стала бы внутренним Русским океаном, а его берега – русскими берегами?

Глава 8

Время то же. Взгляд назад

Экспедиция на «Святом Николае» за морским бобром, то бишь каланом, была для Тимофея Тараканова третьей по счету.

Первая состоялась пять лет назад с опытным байдарщиком Афанасием Швецовым и американским шкипером О'Кейном на его корабле. Главный правитель Баранов выделил им двадцать байдарок и сорок алеутов-кадьякцев из Карлука и наказал «не токмо промышлять морского зверя, а и продовольствием для русских поселений по возможности разжиться». Голодали в том году промысловики страшно. Скудно родящие огороды померзли, хлеба и вовсе не было. Поэтому хоть и не полным спасением, но солидной поддержкой стали мука и овощи, привезенные Таракановым и Швецовым с далекого юга. А дошли они аж до Сан-Диего и Сан-Кентина, что в испанских владениях в Нижней Калифорнии, и оказались там первыми русскими. Ну и мехов добыли изрядно, несмотря на протесты редких по берегам испанских миссий. Что протесты? Слова! Ни солдат у испанцев, ни оружия, чтобы прогнать незваных промысловиков.

— Земелька беззащитна, однако изобильна-а-а. Родяща поболе, чем наша курская, а про твою Вологду вобче молчу! — рассказывал по возвращении Тимофей за дружеским чаем главному правителю. Встретились они на Ситке, в Ново-Архангельске, который Баранов с ополчением, при поддержке моряков-кругосветников с шлюпа «Нева», весною 1804 года отвоевал обратно у колошей^[14]. — Не поверишь — лозу воткнешь, через год-другой виноград собирай. Индейцы кругом любомиры, гишпанцы, которы не начальники, зело приветливы. Надо, Ляксандр Андреич, русское поселение там закладывать. Будет у тя своя житница. Хоть и за тридевять земель, а все ж таки близче, нежели Сибирь, да и многажды богаче.

Баранов сидел, насупясь, обеими руками опершись о лавку и чуть покачиваясь взад-вперед, — будто бы прыгнуть готовился прямо из-за стола (уж не в Калифорнию ли?) — слушал, не перебивая, услышанное обмозговывал. Небольшого росточка, но широкий в плечах, он и в вицмундире (который за восемнадцать лет службы в Америке довольно поистрепался), казался крепким деревенским мужиком. Впрочем, чего там казался — он и был каргопольским мужиком, своим умом и хваткой выбившимся в известные купцы, настолько известные, что Шелихов, первым начавший освоение дотоле неведомой земли, несколько лет добивался согласия Александра Андреевича занять пост главного правителя Американской Северо-Восточной компании. И — добился-таки: в 1790 году взялся Баранов за это нелегкое дело.

В те годы много русских купцов-промышленников ринулись в Америку за мягкой рухлядью — в основном шкурами калана, морского бобра, которого было видимо-невидимо на американском побережье и островах. Уж больно высокую прибыль давала продажа мехов в Европу и Китай, такую высокую, что чуть ли не половину поступлений в российскую казну составляли доходы от этой торговли. Конечно, брали не только морского, но и наземного зверя — песца, соболя, куницу, белку, но главной добычей был калан. Не останавливали промышленников ни гибель их суденышек в холодном угрюмом океане, ни голод и болезни от нехватки провизии, ни нападения, вплоть до поголовного смертоубийства, аборигенов — алеутов, эскимосов и индейцев, не желавших мириться с жадными, наглыми и жестокими пришельцами.

Компания Шелихова и Голикова была самой крупной в этой части Америки, а с другой ее стороны, в Канаде, хозяйничали английские Северо-Западная и Компания Гудзонова залива. Понятное дело, конкуренты, ловкие и коварные, и рано или поздно, полагал Баранов, с ними придется схватиться, и дай бог, чтоб не насмерть. Хотя… Вполне вероятно, уже поздно: из-за недальновидности императрицы потеряно почти десять лет, и английские трапперы расплодились, как лемминги^[15]. Мелким русским компаниям с ними справиться было невозможно. К счастью, это поняли и сами промышленники. Теперь есть Российско-американская компания, которую все называют кратко — РАК, а с ней появилась надежда пойти по-иному пути истории Крайнего Востока России, да, пожалуй, и всей империи.

Время от времени перед каждым встает выбор, словно развилка на незнакомой дороге: выбирай, мол, путник — куда свернешь, такую и судьбу обретешь. Только, в отличие от обычной дороги, по которой всегда можно вернуться и пойти в другую сторону, на исторической или жизненной — это невозможно. Что выбрал, то выбрал; надо прежде думать, куда направишься. А выбрать нужный путь чаще всего помогает именно надежда.

Великий государь Павел Петрович оказался прозорливей своей венценосной матушки и, понадеявшись на быстрый результат, подписал указ об основании Компании и даруемых ей на 20 лет привилегиях. Дал согласие на свободную продажу акций^[16], однако воспрепятствовал самому главному — свободному выезду в колонию всем желающим и тоже миновал важнейшую развилку, не свернув на незнаемый путь. Конечно, это сильно ограничило возможности РАК по охвату и освоению новых земель: людей катастрофически не хватало, а вскоре стало не хватать и денег, хотя и сам Павел, и сын его Александр от щедрот своих время от времени ссужали Компании немалые суммы. Однако, судя по трудностям, постоянно переживаемым поселенцами, до Русской Америки эти ссуды приходили изрядно похудевшими.

Вот и сейчас, слушая Тараканова, Баранов думал о том, где взять людей и деньги на заманчивое предложение, и сожалел, что и новый император, Александр Павлович, боится того же, чего побоялся его покойный отец. Соберется, мол, в Америке голытьба и шваль беглая, та, что мнит себя свободной и независимой, и отделится от России по примеру Соединенных Штатов. Они там, наверху, и представить не могут, что крепостной мужик Тимофей Тараканов думает не о том, чтобы рвануть куда подальше, в те же Штаты, где он, с его умом и ухватистостью, стал бы не последним человеком, а совсем наоборот — думает Тимофей о том, как бы пользу принести Отечеству. Потому-то он, каргопольский промышленник Александр Баранов, удостоенный за свои труды потомственного дворянства, и дружит с крепостным, по сути рабом, на которого, тем не менее, можно положиться с большей уверенностью, чем на иного свободного, а тем паче дворянина.

— Тяжкие времена у нас, Тараканыч, — вздохнув, сказал Александр Андреевич, выслушав до конца историю экспедиции. — Шибко голодные времена! Однако сказка твоя весьма пригодиться может. Тебе уже, наверно, ведомо, что прибыл к нам сам главный директор Компании, господин камергер Николай Петрович Резанов. Прознав про наше бедственное с продовольствием положение, он на свои деньги купил у американского купца Джона Вульфа шхуну вместе с полным трюмом провизии. Провизию передал для поселенцев, а на шхуне — назвал ее «Юнона» — собирается отправиться в Калифорнию. Так сказать, на разведку. Он тоже полагает, что надо двигаться на юг.

— Видать, толковый, — одобрительно отозвался Тараканов, прикусив сахару и отхлебнув с блюдца горячего чаю. — А на верфи, я вижу, еще чегой-то заложили?

— Да шхунку наподобье «Юноны». — Баранов тоже взялся за чашку, налил из самовара свежачку. — Господин Резанов уже и окрестил ее — «Авось», чисто по-русски. Тоже в свой поход берет. Капитаны у него есть — лейтенанты Хвостов и Давыдов, а команды придется мне набирать. Не хочешь с ним пойти?

— Не-а, — мотнул головой Тимофей. — Он пущай провизией занимается, а я хочу байдарщиком пойтить. У Афанасия поднатаскался — надо и себя показать.

— И то верно, — кивнул Баранов. — О’Кейн сказывал, что его сродственник должен подойти, капитан Кимболл, тоже готов с нами по морскому зверю сотрудничать — вот с ним и пойдешь. Еще раз югá прощупаешь на предмет заселения. Как говорится, семь раз отмерь…

Так сложилась вторая экспедиция Тараканова в Калифорнию. В конечном счете снова добрались до Сан-Кентина, но начали промысел с залива Румянцева, что верст на шестьдесят севернее Сан-Франциско. Эти берега еще не были обследованы русскими; Тимофей Никитич знал только, что власть испанцев на них не распространяется. В Сан-Франциско — другое дело, там располагалась резиденция губернатора Верхней Калифорнии дона Хосе Арильяги (это к нему направился камергер Резанов, чтобы договориться о взаимовыгодной торговле), однако партовщики заглянули и в эту обширную бухту. Испанцы, заметив незваных гостей, обстреляли их из крепостных пушек, и алеуты-охотники, бросив байдарки, бежали через заросшую лесом низменную долину между Сан-Франциско и заливом Румянцева. К счастью, губернатор не придал значения мимолетному браконьерству, и переговоры Резанова прошли успешно: «Юнона» и «Авось» вернулись в Ново-Архангельск, до отказа нагруженные провизией, а сорокадвухлетний камергер еще и обручился с пятнадцатилетней дочерью коменданта Сан-Франциско Кончитой Аруэльо. Камергер — фигура при императорском дворе заметная, отец Кончиты был рад породниться со столь знатным вельможей и готов немедленно сыграть свадьбу, но Резанов — православный, Кончита — католичка, на венчание требовалось разрешение самого Папы римского, и камергер отбыл за этим разрешением. Кончита рвалась отправиться вместе с женихом, однако родители решительно воспротивились, посчитав такое поведение дочери неприличным, и она подчинилась.

— Знаешь, Александр Андреевич, я даже рад, что она сдалась на уговоры родителей, хотя девица во всех отношениях весьма решительная, — говорил глава Компании своему подчиненному, правителю колонии. — У меня есть время хорошенько подумать. Слов нет, Кончита хороша, я ее искренне люблю, она меня — тоже, но брак этот все-таки дело более политическое, нежели сердечное. Я Анечку забыть не могу, — и глаза мужественного и стойкого человека, каковым он не единожды показывал себя^[17], наполнились слезами.

Анечку, свою юную жену Анну Григорьевну Шелихову, с которой прожил всего семь лет, Николай Петрович потерял сразу после рождения второго ребенка и уже пятый год был вдовцом. Малолетние сын и дочь воспитывались в имении его родителей, так что никаких препятствий к новому семейному счастью не имелось, но, как говорится, сердцу не прикажешь.

Александр Андреевич посочувствовал горю начальника, однако добавил:

— Сколько ж можно убиваться? Деткам мать нужна, а у невесты вашей, судя по всему, очень доброе сердце.

Николай Петрович покивал согласно, вздохнул напоследок и перешел к делам насущным. Так уж он был устроен: служение Компании, а значит Отечеству, считал для себя честью великой, а честь ставил выше жизни.

Впрочем, таковым он и Баранова почитал и писал о нем директорам Компании в обширном письме-отчете: «…о г. Баранове скажу вам, что потеря сего человека для здешнего края есть потеря не для компании, но для всего Отечества, и поверьте мне, что с лишением г. Баранова лишитесь вы великих способов к произведению в действо тех обширных планов, к которым столь верный путь проложили труды его. Имя почтенного старика сего известно в Соединенных Штатах Америки, но, к сожалению, не дошло оно в той мере до его соотчичей, и, получая похвалы от других народов, пьет он между тем от своих горькую чашу…»

В этом нет ни капли преувеличения: планы Баранова были действительно обширны.

Прочитав в отчете Тараканова о заливе Румянцева: «Залив тот более протчих на тех берегах поныне мест обнадеживает промысловыми выгодами…», — Александр Андреевич третью экспедицию направил на юг уже с целью основания русского поселения на границе с испанской Калифорнией. Общее руководство ею он поручил своему заместителю, коммерции советнику Ивану Александровичу Кускову, с 1790 года шедшему с ним рука об руку, управляющему поселением в заливе Якутат. Команде, выходящей на месяц раньше Кускова на «Святом Николае», вменялось не столько заниматься промыслом, сколько «учинить описание всего берега Новаго Альбиона, начиная от пролива Жуан де Фука… к гишпанскому Санкт-Францыско, с обстоятельным изследованием известных портов и неизвестных бухт, проливов и островов с якорными местами». А Тараканову — отдельно! — вменялось выяснять, имеют ли индейцы «склонность к миролюбивой мене и торговле и есть ли у тех интересные морские или земляные звери, или особые какие продукты». Кроме того, он должен был «примечать грунты земель, песков и разноцветных каменьев, брать по небольшой частице, привязывать ярлычки с показанием места и количества в каком открывается, особливо же близ пролива Жуан де Фука и устья реки Колумбии». Иными словами, досконально выявлять пользу, которую могут принести России новообретаемые земли, ибо Кускову главный правитель поручил именно покупку у индейцев наибольшей по возможности территории.

И еще строго-настрого всем наказывал вести себя скромно, никоим образом не озлобляя ни индейцев, ни испанцев, но оружие держать наготове, применяя его только в случае крайней опасности для своих людей.

Примечания

14

Ново-Архангельск был основан А. А. Барановым на острове Ситка в 1799 г. В 1802 г. индейцы-тлинкиты, или колоши, пошли войной на русских и уничтожили поселения на Ситке. После разгрома колошей Ново-Архангельск был отстроен Барановым заново и на многие годы стал столицей Русской Америки.

15

Грызуны, населяют тундру и лесотундру. Быстро размножаются. За сутки лемминг съедает вдвое больше, чем весит сам.

16

Однако фактически акционерное общество стало закрытым. Всего было выпущено 724 акции, каждая стоимостью 3638 руб. 61¼ коп. на общую сумму 2 634 356 руб. 57¾ коп. Акции разобрали «свои люди», в том числе и члены императорской фамилии. Не пускать же каждого россиянина со свиным рылом в калашный ряд: еще, глядишь, обогатятся сверх меры.

17

Н. П. Резанов был назначен посланником в Японию и начальником первой русской кругосветной экспедиции; последнее вызвало недовольство И. Ф. Крузенштерна и Ю. Ф. Лисянского, которые в течение всего пути до Японии подвергали камергера всяческим унижениям и пренебрегали им. Резанов на провокации не поддался и заставил Крузенштерна извиниться.