Т9. Я люблю тебя

Таня Лаева (2024)

Я — владелица самого известного ювелирного дома Северной столицы. У меня богатый, ни на что не претендующий женатый любовник. Мне вот-вот исполнится тридцать лет, и моя жизнь похожа на сказку, в которой я — Царица. Самодостаточная надменная стерва, которая ненавидит мужиков, да и баб тоже. И тут грянула она, встреча выпускников… оглушила и отбросила на двенадцать лет назад, где я выпускница, а он влюбленный в меня восьмиклассник. — Ты хоть знаешь, кто я такая? — глубоко затягиваюсь ароматным дымом от быстро сгорающего табака тонкой сигареты. — Знаю, моя будущая жена. — Тебя как зовут хоть, нищеброд? — Алексей, — цедит сквозь зубы, а я слышу, как они крошатся, вижу, как он злится и жду… жду, когда же его прорвет. — Алешенька, значит… ну, счастливо оставаться, — едва сдерживаю смех, снимаю высоченные шпильки и красиво удаляюсь по мокрому асфальту в дождливую ночь. #ностальгия_по_девяностым #женщина_старше #настя_подари_мне_счастье #назад_в_юность #Питер #Т9

Глава 5. Царица

Смотрю в длинное узкое зеркало на ножках и маскирую темные круги после бессонной ночи и голодного дня.

Не бывать мне в этом городе сытой.

С утра не лезет ничего кроме воды. Желудок наполнен пустотой и волнением. Сердечная мышца сокращается до онемения, а когда ее отпускает становится невыносимо больно.

Сзади подходит высокий шатен с такими же, как и у меня большими глазами, в расстегнутой белой рубашке и темно-синих идеально отглаженных брюках. Он целует мою макушку и обнимает меня локтями, мягко покачивая.

— Не слишком ли вызывающе, гуська? — колко произносит брат, а я ощущаю его бешеное сердцебиение затылком.

Осматриваю себя с ног до головы и улыбаюсь одним уголком губ.

— Можно было бы и покороче.

— Поможешь? — протягивает мне гель для укладки.

Ну прямо босс мафии, — проносится в моей голове, когда Антон исчезает в дверях с моей любимой прической.

Еще раз любуюсь невероятной красотой ультракороткого серебряного платья, расшитого стеклярусом, бисером, стразами и пайетками, срезаю тонкие лямочки, которые так и норовят скатиться по хрупким плечам, и надеваю туфли в цвет маленькой красной сумочке. По-ма-да… Я была похожа на развратную русалку, потерявшую где-то свой хвост и моральные принципы.

******************************

— Кто все эти люди? — крепко сжимаю локоть брата, оставляя на хлопковой ткани влажные следы от потных ладошек.

Мне не нравится здесь.

Уверенная стерва из Северной столицы, успешнейшая бизнесвумен потеряла свою прыть, невольно возвращаясь в прошлое, где приходилось каждый день бороться за выживание. В моем классе не было ни одного пионера, парни были либо гопниками, либо лохами, а девки — либо хабалками, либо давалками, а иногда все и сразу.

Так что, либо ты, либо тебя…

И сейчас я чувствовала будто снова надо вставать в защитную позу, выпускать свои острые клыки и когти.

Эту провинциальную жестокость и внутреннюю готовность к борьбе не выбить из нас ничем.

Сегодня слово отморозок и дегенерат заменили на красивое слово маргинал и подменили истинное его значение. Девяностые годы воспитали орду горлопанов, не способных теперь приспособиться к жизни, где унижение достоинства другого человека больше не является нормой в обществе.

Сейчас у нас буллинг, нападение стаей на одного. Раньше один гопник чморил орду ботанов, а сегодня они бы собрались и устроили бы ему «темную». Элитой были единицы, ее все боялись. Сегодня элиту презирают. И прямо сейчас я вижу, как неуверенные в себе дамочки хватаются за своих мужей в джинсах и рубашках с коротким рукавом словно в зал вошла не женщина, а распылитель импотенции, ну или холеры.

— Ты производишь фурор, Наська, — шепчет Тоша и удаляется в направлении бара.

А я обвожу пытливым взглядом помещение, где я никогда не была прежде.

Неплохо, очень даже ничего.

Цвет темного шоколада прекрасно сочетается с молочным, барельеф храма на стене придает атмосферности месту, которое будто является неотъемлемой частью истории нашего городка. Даже тяжелые аляповатые шторы смотрятся вполне сносно и дополняют разноцветные окошки. Просторный зал с танцполом, но столы расставлены, как на поминки.

Сажусь за единственный отдельный столик, бросаю сумку на стол и подзываю завороженного мной официанта.

— Мальчик, пепельницу принеси.

Малыш в униформе белый верх, черный низ убегает, будто я попросила скрученный доллар.

— Женщина! У нас не курят! — подлетела гундосая администраторша с малиновой помадой и настолько высоко уложенной стрижкой, что ее голова казалась длиннее торса, — И этот стол для Джи Джея.

Джи Джей… надевай быстрей!

— Я его покупаю, — убираю пачку обратно и достаю банкноты, кладу их в маленький карманчик фартука, и мадам расплывается в вежливейшей улыбке.

Через пару минут передо мной стояло ведро с вполне сносным алкоголем и закуска.

— Я смотрю ты обжилась уже.

Поднимаю голову на брата, что-то отвечаю, но он меня уже не слышит, ибо по небольшому коридору за руку с темно-серым бегемотом шла Ниночка. Такая же хрупкая и утонченная, в нежно-голубом платье и светлыми убранными волосиками. Ее крохотные белые туфельки цокали металлическими набойками.

Тоша поплыл, он смотрел на нее с таким восхищением, что я даже не сразу заметила плотоядный взгляд откуда-то из глубины затемненного зала.

— Привет, Настюха — шприц те в ухо!

Рифмоплет хуев.

Поворачиваюсь на до боли знакомый голос.

— Коноплев! Я думала ты сдох от передоза.

Бывший стоял и лыбился, а мой братик уже усвистал к своей зазнобе.

— Ну что ты, королева, я чист, как слеза девственницы, — его засаленная одежда и висящие кудрявые патлы не вызывали ничего кроме отвращения.

Как его вообще сюда пустили, еще и в первых рядах.

— Здравствуй, Анастасия.

С другой стороны меня подпирало брюхо мужа Ниночки, и в заплывших глазках я начала узнавать одного из своих ухажеров.

Нина… как же ты могла…

Любовь всей жизни Антона вышла замуж за самого мерзкого слизняка, сыночка богатеньких родителей, Романа Домнина.

— Здравствуй, здравствуй.

— Слыхал, ты у нас большая шишка, — язвит пухлый, а рядом юлит вонючий Коноплев.

— Большая шишка у моего мужика, так что возвращайтесь к своим женам, мальчики, — выпроваживаю королевским взмахом скоморохов, и один из них отчаливает в кучу подоспевших девушек, одетых не менее презентабельно и откровенно, чем я.

— Что-то я не вижу твоего полового гиганта, — не сдается Домнин.

— Рома! — раздается из заднего прохода.

— Еще увидимся, красавица, — целует мою руку, оставляя влажный теплый след и приятное послевкусие.

Так-то он даже симпатичный, ухоженный, под стать Ниночке. Красивая пара… боюсь, Антону не светит ничего.

Народ все прибывал, я практически никого не узнавала, а, может, и вовсе не знала. Мы не общались между разными возрастами, только в своей параллели. Вдруг на мои глаза упали чьи-то ладони, пахнущие матерью троих детей.

Ленка…

— Угадай кто? — она не стала дожидаться ответа, а просто плюхнулась рядом и залпом осушила мой бокал — Я на свободе! Усынин дал мне три часа, и я хочу получить от них все.

Все так все.

Если вы хотите оторваться по полной, берите с собой мамочку в декрете. Чем больше детей, тем мощнее отрыв.

Школьная подруга плясала, как оголтелая, ну и я вместе с ней. Она накачала меня так, что я с трудом различала лица на танцполе. И, к своему стыду, оказалось, что я знаю наизусть слова таких песен, как «Женщина, я не танцую», «Валера», «О, Боже, какой мужчина». Но апогеем того вечера стала песня «Угонщица» Аллегровой, когда мы едва не пробили пол своим топотом, а потолок визгом.

Мои босоножки улетели в ошалелого брата, который каким-то чудесным образом усадил к нам за стол Нинку и ее питбуля с каким-то пацаном в черной кожанке и белой кепке. На «Бигудях» Тоша вывел Ниночку подышать на улицу, пока Роман изволили отдыхать в салате.

Мы с Ленкой придумывали песни и неслись к барной стойке наперегонки, заказать бармену очередную хитовую композицию. Мы почти переваливались за деревянную стойку к нашему «Джи Джею».

Кстати, нанятый так и не пришел, и музыкальным репертуаром управляли мы с Ленусиком. Я даже не представляю, сколько мужиков перелапало меня за тот вечер. Я никогда не крутила задницей с такой амплитудой. Я и знать не знала, что на такое способна. Даже Коноплев удостоился медляка под «Behind blue eyes».

Я оттанцовывала всю свою боль под треки любимой исполнительницы и ощущала себя той самой декретницой, что скакала рядом, а иногда мы даже пытались изобразить развратный танец друг с другом. После «Царицы» я провалилась в Нарнию, как гребанная попаданка.

******************************

— Тише, тише…

Слышу где-то вдалеке. Голова запрокидывается. Меня кто-то несет… пытаюсь открыть глаза. Вижу то потолок, то пол в клеточку.

Вытрезвитель? Что так холодно?

Меня привели в огромный холодильник и бросили на металлический стол лицом в холодную сталь. Своего рода пощечина помогла мне прийти в себя и обернуться.

О, бармен.

Вспомнила, как мы с ним лепили соски у него за стойкой, как он вбивал мое пьяное тело в полки с дорогим алкоголем, как стискивал грудь.

Фу…

Меня вырвало то ли от своего поведения, то ли от запаха прокисшей капусты, то ли от крохотного члена насильника, а может даже от вертолетов, что оглушали меня своими лопастями.

С утра скажу, что съела лишнее пирожное. Но сейчас кто-то обесчестит нас, поэтому надо что-то делать…

Я не нашла ничего умней, как заверещать и свалиться на пол, пока работник месяца сокрушался над забрызганными тарталетками.

Я засмеялась.

В этой дикой агонии словно в тумане мелькнула черная тень и снесла с ног маньяка из ресторанного бизнеса.

Грубые огромные руки подняли меня за плечи и встряхнули как тряпку.

— Очнись же, ну!

Взмах, и я парю где-то в невесомости и упираюсь в чью-то аппетитную задницу лицом. Пытаюсь ее ущипнуть.

— Вот пьянь!

Еще пара шагов, и меня вывернет наизнанку, — но сказать я этого не могу, просто хихикаю, как умалишенная.

Но шаг оказался один. Бам! Удар! Хлопок! Меня обдало свежим воздухом. Мой носильщик вынес меня на улицу, где была глубокая ночь.

— Эй?

На мои плечи легла теплая куртка, пахнущая кожей и свежим парфюмом, чертовски приятным. Обнаруживаю себя сидящей на бревне, между моих широко раздвинутых ног все, что я сегодня съела, то есть две дольки мандаринки, и выпила. По спине бьют мелкие капли летнего дождя, и я дрожу то ли от холода, то ли от отходняка.

Ммм… я в туфлях…

— Сигарету дай.

Не узнаю свой голос, и мне становится безумно страшно, что сейчас он так похож на голос матери.

— Не курю, — звучит мягкий тембр с легкой хрипотой.

— Сумку мою найди, придурок.

— Генеральша тоже мне. Спасибо скажи для начала. Иначе распяли бы тебя всем трудовым коллективом.

Пытаюсь разглядеть лицо, но, сука, фонарь светит мне во влажную рожу.

— Пошел ты!

Сдвигаю ножки и перебрасываю на травку позади, вытираю под глазами, деловито забрасываю волосы назад и громко икаю.

— Алкашня синюшняя, пошли до дома доведу.

Смеясь, протягивает мне мою сумку. Психованно вырываю, резко встаю, сажусь обратно, матерюсь, встаю снова и сталкиваюсь лицом к лицу с… ну с ним… парнем в белой кепке.

Невысокий, явно моложе меня, немного кудрявый, кареглазый. Выемка на подбородке.

Значит девочка будет у него, — думаю какую-то ересь. Прикуриваю.

— Да ты хоть знаешь, кто я такая? — глубоко затягиваюсь ароматным дымом от быстро сгорающего табака тонкой сигареты.

— Знаю, моя будущая жена.

— Пф! Гуляй, сопляк, — выпускаю сизое облако в наглую симпатичную мордаху.

Вероятно, мальчишка не привык получать отказ. В этой дыре под названием Родина он наверняка звезда среди разведенок и старых дев. Жду ушат очередного дерьма от отвергнутого неудачника, но он лишь улыбается, и я вижу ямочки на его гладко выбритых щеках.

— Гулять будешь ТЫ с коляской, в которой будет сладко спать наша дочь, — не отчаивается никчемыш.

— Тебя как зовут хоть, нищеброд?

— Алексей, — цедит сквозь зубы, а я слышу, как они крошатся, вижу, как он злится и жду… жду, когда же его прорвет.

— Алешенька, значит… ну, счастливо оставаться, — едва сдерживаю смех, снимаю высоченные шпильки и красиво удаляюсь по мокрому асфальту в дождливую ночь.

Прохожу пару шагов и спотыкаюсь об острый камень. Полет и провал.