13 Миров Даниэлы

Таня Мороз, 2019

Девочка из старинного немецкого городка Хамельн выдумывая фантастические истории неожиданно попадает в невообразимые приключения на стыке времен и миров. Реальная жизнь рушится, уступая место новым друзьям и страшным тайнам. Спасая миры, храня свои и чужие секреты, Даниэла взрослеет, влюбляется и живет, оказывается в самом центре больших побед и катастрофических поражений.

Глава вторая

Параллель Лимб

Нынешняя Верховная лимба, Брумхильда, нашла Даниэлу совершенно случайно. Гуляя по торговому центру маленького немецкого городка, она услышала таинственный голос, принадлежащий человеку. А поскольку это было в принципе невозможно, Брумхильда вздрогнула и обернулась. В эту минуту она держала в руках замысловатую чашку китайского костяного фарфора — тончайшей работы, с изображением летящего ввысь золотого дракона.

— Вам завернуть? — Продавец подобострастно заглядывала ей в глаза.

— Да. Заверните, пожалуйста, как можно аккуратнее, не хотелось бы случайно разбить. — Передав чашку продавцу, Брумхильда медленно и очень внимательно огляделась, но никого из представителей параллельных миров поблизости не наблюдалось. Люди безостановочным потоком сновали туда-сюда, занятые покупками и разговорами друг с другом. Хотя… В магазине RENO крутился варн — Брумхильда заметила его через стекло витрины. Гнусаво споря о чём-то с продавцом обуви, он оглаживал тщательно подстриженную рыжую бороду. Ладно сидящий на нём пиджак говорил о хорошем вкусе и наличии денег. Продавец, склонившись перед ним, пытался затянуть шнурки на дорогих кожаных туфлях. У всех жителей параллели Варн широкие ступни, человеческую обувь на такие подобрать возможно, но с трудом. Вот и сейчас варн был явно недоволен нерасторопностью продавца. Почувствовав на себе взгляд Брумхильды, он обернулся и сухо кивнул, приветствуя, хотя они не были лично знакомы.

Брумхильда ещё раз внимательно огляделась. Человеческий голос неразборчиво бормотал что-то несанкционированное, преодолев шесть степеней защиты и шифрования. Первая мысль — «Это диверсия» — не оставляла Брумхильду. Приняв пакет с чашкой из рук продавца, она последовала за голосовой нитью к придорожному кафе в трёх кварталах от торгового центра. Стараясь случайно не оборвать нить, решила пойти пешком. Когда голос зазвучал в её голове максимально чётко, Брумхильда остановилась. На другой стороне дороги она увидела за стеклом кафе маленькую девочку — голос принадлежал ей.

Рыжеволосая малышка сидела на высоком стульчике и болтала ногами, обутыми в красные лакированные сандалии. Она скучающе рассматривала улицу через запылённое стекло. Печенье в её руке было совершенно замусолено, она грызла его, запивая молоком из бутылочки. Её родители, занятые общением друг с другом, совершенно не обращали на ребёнка внимания — Брумхильде показалось, что они ссорились.

— Элена, ты не права! Мы не можем забрать Даниэлу из сада! Ей необходимо общение с другими детьми! — Мужчина перевёл взгляд с жены на дочку.

— Нет, она другая, понимаешь, другая! И я не желаю показывать нашу дочь психиатру лишь потому, что она бывает слишком задумчивой и тихой! Не желаю! Я заберу её из сада — и точка! Уволюсь и буду сидеть с ней дома!

Мужчина после минутного раздумья примирительно кивнул и сжал ладони жены в своих.

— Мне просто жаль, что ты лишишься карьеры врача. Ты только начинаешь, и тебе сейчас как никогда нужна практика. Может, мы наймём для Даниэлы няню?

Женщина вырвала ладони из рук мужа.

— Нет! Своей дочерью я буду заниматься сама! И ты не отговоришь меня Патрик, не отговоришь! — Элена, такая же рыжеволосая, как и её малышка, видимо, не совладав со своими эмоциями, прижала ладони к лицу и тихо заплакала.

Брумхильда, нарочито громко хлопнув стеклянной дверью кафе, зашла внутрь. Она не переносила публичные ссоры с выяснениями отношений, но ей нужно было сюда по другому поводу. Брумхильда заняла пустующий столик и заказала себе чашку чая. Она полностью настроилась на мысли ребёнка и, поражённо застыв, слушала. Это было исключительно, волшебно, необыкновенно талантливо. Девчушка рассказывала историю запредельного мира, полную драматизма, и при этом в таких подробностях! Девочка попросту не могла этого знать, и придумать не могла! У ребёнка не могло быть столь богатого жизненного опыта и знаний. Брумхильда искала объяснение происходящему, но не находила. Может, мозг девочки, подключённый к невидимому источнику, просто транслировал чьи-то воспоминания и мысли? Поскольку Брумхильда столкнулась с таким впервые, она решила прояснить ситуацию, отложив все другие дела на потом.

Вскоре семейная пара прекратила спорить, они рассчитались и покинули кафе. Мужчина толкал коляску с ребёнком, женщина, взяв его под руку, мирно шла рядом. Они миновали набережную, спустились к проспекту, перешли дорогу. Заинтригованная Брумхильда проводила семейную пару до самого дома, шагая позади и оставаясь никем не замеченной. Малышка Даниэла вскоре уснула в коляске, и история оборвалась.

Брумхильда провела около девочки больше шести человеческих суток — за это время она окончательно убедилась в исключительности ребенка. Девочка была гением.

С этим вопросом быстро разобрались Высшие инстанции. Оказалось, душа Даниэлы, рождённая среди людей, — следствие ошибки. Даниэла — из мира Дарк, седьмой параллели — между вайсмирцами и народом Варн, и должна была достаться милейшей семейной паре, весьма обеспеченной и влиятельной. Девочку они заказали заранее, со всем возможным набором опций. Отобрали из древнейшего рода, к которому принадлежала её мать, оплатили в Институте душ. Но вместо этого их младенец умер при родах, так и не вдохнув, не получив души при рождении. Ошибки случаются везде и всегда — это неизбежно. В результате хаотичного движения энергий между мирами девочка впервые закричала в четвертой параллели — мире людей, дав жизнь недееспособному телу с аномалиями развития мозга. Совершенная душа вскоре сама вылечила тело, однако сбой всё же произошёл. Семейная пара параллели Дарк заказала максимально возможную функцию — талантливого ребенка, но в результате сбоя программ девочка стала гением, причём во всех областях. Душа Даниэлы выбрала литературу.

Общим решением Совета тринадцати параллелей к Даниэле были приставлены писари. Розалинда и Мирабель, исполнительные, умные и подтвердившие свой профессионализм тринадцатью высшими образованиями, имели допуск к этой девочке в постоянном режиме невидимок. Запрет на видимость был зафиксирован официально — Розалинда и Мирабель подписали немало всяческих бумаг. Лимбы слыли настоящими бюрократами — на каждое действие или бездействие в девятой параллели имелся соответствующий документ.

Писари не пропускали ни одну мысль — всё записывалось в специальные толстые тетради, которые нумеровались, чтобы избежать ошибок и путаницы. Бывало, Даниэла вечерами долго не могла уснуть — все придумывала и придумывала. Она не знала, что это лимбы не дают ей спать, шепчут на ухо: «А дальше что? Расскажи, расскажи!» И Даниэла рассказывала.

Весть о новом авторе разлетелась быстро, популярность её росла, особенно после выхода двух первых книг — о жизни существ высшего ранга; некоторые моменты и названия совпадали настолько точно, что объяснений этому не было ни в одной параллели на планете Земля. Книги Даниэлы проливали свет на спорные вопросы в разных областях, а некоторые её произведения воспринимались как художественная литература. В итоге после всех споров и согласований на такие произведения установили минимальный запрет, приравняв к сказкам и предоставив всем параллелям доступ к ним. Но каждая новая книга вновь вызывала ожесточённые споры, перед тем как попасть в библиотеку.

Решением Совета доступ к Даниэле был предоставлен всем параллелям без исключения. Единственным требованием было оставаться инкогнито при любом контакте с ней и не набиваться в помещение больше пяти представителей одновременно. Так как девочка была чрезвычайно мила, появилась традиция целовать Даниэлу в щёку, здороваясь с ней, а покидая, целовать на прощание. Так как лимб было очень много, Даниэлу, бывало, целовали до тысячи раз в день. С её щёк никогда не сходил розовый румянец, и в четвёртой параллели этому не было никакого разумного объяснения. Родители даже показывали Даниэлу врачу, и окончательный диагноз «здорова» всех обрадовал и успокоил. Знаменитая и любимая в тринадцати параллельных мирах Даниэла была совершенно обычной девочкой в мире людей.

Когда очередная книга была закончена, желающих приглашали на её день рождения, где читали вслух яркие эпизоды, высказывая только восторженные мнения и отзывы. Новорожденную книгу нужно было хвалить, хвалить и хвалить! Каждое худое слово приравнивалось к оскорблению, нарушитель мог тут же лишиться жизни. Актёры, пожелавшие навсегда поселиться на её страницах, в точности демонстрировали написанное. Это был ни на что не похожий живой театр — сыграв свои эпизоды, они постепенно перемещались в книгу, страница за страницей. Смелое решение — обессмертить себя навеки! Прощаясь с ними, родственники плакали, но у них оставалась возможность явиться в библиотеку и общаться сколь угодно долго. Книгу помещали в общую библиотеку земных параллельных миров, где каждый мог её прочесть. Поклонники с нетерпением ждали новых историй Даниэлы, сплошь состоящих из волшебства, магии и мечты.

Даниэле исполнилось четырнадцать человеческих лет, и её истории становились всё интереснее и интереснее. Лимбы переживали, что девочка захочет писать книги для людей — ведь слова, написанные на бумаге, навсегда стирают мысли, написанные в голове. Как только Даниэла напишет на бумаге первую строчку новой книги, мир Лимб больше не услышит не единого её слова.

Совет принял решение следить за мыслями каждого человека, общающегося с Даниэлой, и, как только кому-то придёт идея посоветовать ей стать писателем, сразу прервать эту мысль — даже если она придёт в голову самой Даниэле! Для этой цели было решено приставить к каждому общающемуся с Даниэлой лимбу-надсмотрщика. К выполнению плана приступили немедленно.

* * *

Шло обычное занятие в студии — урок акварели. Хелена шепотом рассказывала о покупке породистого щенка спаниеля. Как он необыкновенно хорош, какой у него покладистый нрав, как он заливисто лает, радуясь Хелене. Даниэла слушала вполуха, старательно рисуя. Ей давно хотелось научиться передавать цвет голубого стекла на картине как можно реалистичнее. Но ваза, как назло, получалась кривая, веточка розы лезла вперед, никак не желая уйти в глубь изображения. Даниэла нервничала, пытаясь хоть как-нибудь закончить акварель. Лимба-надсмотрщик стояла сразу за этюдником Хелены — оттуда ей удобно было следить за мыслями Даниэлы.

Писарь Даниэлы — Мирабель — прилегла на подоконнике, спрятавшись за шторой. Она радовалась возможности отдохнуть и поспать хоть минутку, а тут выдался целый урок, наполненный блаженством! Даниэла в последнее время так бурно фантазировала, что у писаря болела рука. Голова лимбы склонилась на грудь; стараясь не помять платье, она обняла колени. До конца занятия она практически уснула и тихонечко сопела, издавая звук, похожий на едва слышную трель. Когда лимба засыпает, она обесцвечивается, становясь прозрачной. Теряя цвет, в глубоком сне лимбы невидимы даже для представителей их мира.

— Даниэла! — позвала Хелена. Наклонившись близко к её уху, шепнула: — Я не могу выбрать имя собачке. Как тебе Питти? — Она тихонечко засмеялась.

Даниэла скривилась, сморщив нос:

— Питти! Фу… Нет уж! Это имя подойдёт разве что цыплёнку! Хелена, я поищу сегодня в Интернете красивое собачье имя. О! Я придумала — может, Кико?

— Ну ты фантазерка! Такое смешное имя, это же как магазин косметики! Хотя спасибо, Дени. Надо же, Кико! Кико! В этом имени есть шарм. Чувствуется вкус, что-то французское — Кико! Звучит как шоколадное печенье. Кико! И подходит для моей маленькой собачки! Спасибо! Спасибо! Спасибо! — И только собралась сказать: «Пора тебе, Даниэла, книги начинать писать», как в эту секунду лимба выплеснула грязную воду из стаканчика для промывки кистей прямо на акварель Хелене.

— Ой! — вскрикнула девочка, отскочив. Брызги полетели в разные стороны, заляпав грязными каплями голубую блузку. Принявшись оттирать пятна, Хелена оправдывалась:

— Что это такое? Это точно не я! Говорю вам — не я!

Подошедший учитель с сожалением осмотрел испорченную работу. Он сложил руки на груди и, склонив голову, рассматривал рисунок.

— Ваша болтовня начинает портить вам жизнь, Хелена! Роза была замечательной, дышала. Я бы даже рассмотрел возможность оформить её в раму. Теперь же работа безнадежно испорчена. Ваша мама, Хелена, исправно оплачивает уроки, а вы всё время болтаете без умолку, мешая остальным! Почему?

Хелена сконфуженно молчала и совсем забыла, что хотела сказать Даниэле о книгах. От гомона и возни проснулась писарь и выглянула из-за шторы: «Ты молодец, отличная работа!» Лимба-надсмотрщик развела руками, внимательно прислушиваясь к мыслям Хелены. Они сплошь состояли из щенячьих имен, красок, пятен на блузке и желания скорейшего окончания урока. С чувством выполненного долга лимба снова заняла место за подрамником Хелены.

* * *

Прошла неделя. В один из дней папа Даниэлы за обедом заметил мечтательный взгляд дочери. Окликнул её:

— Даниэла! Ты котлету ешь или продолжаешь мечтать? В конце концов, я куплю тебе тетрадь для за…

Закончить предложение он не успел — подавился кусочком хлеба, закашлялся. Даниэла разволновалась, похлопала его по спине, принесла тёплой воды. А придя в себя, папа и вовсе забыл, что хотел сказать.

Ещё через неделю мама как-то готовила гороховый суп и завела разговор с дочкой о книгах, об известных писателях, о прочитанных в последнее время произведениях.

— Даниэла, кого из современных авторов вы читаете сейчас в школе?

Как разволновались лимбы! Они тут же включили конфорку на полную мощь — суп моментально закипел и убежал на плиту. Зашипело всё, закоптило! Мама с Даниэлой сразу забыли, о чём беседовали, и бросились убирать. Распахнули настежь окна, чтобы проветрить квартиру от гари. Но больше всех лимб волновал мальчик — друг Даниэлы.

* * *

Питер давно хотел посоветовать подруге стать писателем — он с удовольствием слушал её бесподобные, ни на что не похожие истории, которые она рассказывала только ему. Он относился к этому как к безобидному увлечению Даниэлы, считая её хорошим рассказчиком. Только вот история с Томасом смущала его — синяки и царапины на её лице не давали покоя, тревожили. После их недавнего похода на школьный двор его спортивные часы оказались вдребезги разбиты. Даже ремонту не подлежали! Часовой мастер заподозрил, что Питер уронил их с моста и просто не признаётся. Отец задал ему хорошую трёпку, крича: «Как? Как можно разбить часы с алмазным стеклом и не заметить?»

Питер и сам сокрушался по этому поводу — он прекрасно помнил, как уселся под деревом, облокотившись о шершавую кору. Было жутко неудобно, он дрожал от холода, ругая себя, что не переоделся после тренировки. Помнил, как незаметно от Даниэлы натягивал гетры на голые коленки, пытаясь согреться, — не хватало ещё девчачьего сочувствия! А очнулся, лёжа на земле в десяти метрах от проклятого дерева, с разбитым стеклом на часах. Кстати, после этого происшествия у него всю неделю несносно болела голова. Даже занятия в школе Питер не посещал, не говоря о футбольных тренировках, — валялся дома. Томас… У ребятни он разузнал о нём любопытные подробности. Оказывается, школьные дворники не выметают листья под деревом — боятся! Понятно, почему ему было так мягко сидеть под ним, на многолетней перегнившей листве. Оказывается, лес вырубали частями и когда-то на месте школы был городской парк. Лишь сорок лет назад парк вырубили и построили здесь школу, а оставшуюся территорию засадили новыми деревьями. Из старых деревьев выжил только Томас. При загадочных обстоятельствах строительные фирмы, занимавшиеся постройкой школы, разорялись и объект переходил от одной компании к другой. Здание строили семь организаций в течении полутора лет.

Питер давно дружил с Даниэлой, но некоторым вещам просто не находил никакого объяснения. Вот зачем Даниэле сдалось это дерево? Какая чушь! Питер встряхнул головой, прогоняя скверные мысли. Он не общается с другими девчонками — они все как одна зазнайки, а ещё воображалы. У него и так много друзей-мальчишек — и в школе, и в клубе. Но самый настоящий его друг — всё же Даниэла. Об этом все знают. И что? Они вдвоем катаются на велосипедах в парке, она часто приходит к нему тренировки. Некоторые мальчишки даже завидуют этой дружбе. Он замечает, какие взгляды они бросают на Даниэлку. И что? Она красивая, с этим никто не спорит. И в обиду он её никогда не даст, это точно. И ещё, этот дурачок Михаэль — жуткий задира. Надо бы серьёзно поговорить с ним, встряхнуть как следует этого здоровяка.

* * *

Параллель Лимб в срочном порядке созвала открытый Совет. Состоялся он на Лысой горе, на пересечении всех миров. Попасть на гору можно было из любой реальности, все блокировки и степени защиты с 1 по 117 были сняты. «Лысой» гору назвали из-за отсутствия растительности, так как состояла она из чёрного металла — латия. Гора имела внеземное происхождение и была создана существами высшего порядка, так называемыми «Высшими инстанциями», для удобства общих собраний. Огромная, с остроконечной вершиной, она была словно подвешена под облаками; её плиты, находя одна на другую, образовывали скамейки, уходящие спиралью в центр, к возвышению, и заканчивались узкой площадкой метр на метр. Сегодня на этот постамент встала Брумхильда — хоть Совет и был объявлен открытым, но организовали его лимбы.

Все места были заняты, многие стояли, плотно прижавшись к друг другу. Главной темой заседания Совета был Питер — мальчик из четвёртой параллели людей. Брумхильда ударила по металлической пластине увесистой дубиной, поднесённой ей секретарем. Звук гонга оповестил о начале пяти минут слова, ведь всем известно — в споре рождается истина. Несусветный гвалт и гомон заполнили площадь — сущности перекрикивали друг друга.

— Как нам избавиться от него? Просто убить мальчика? Пусть его собьёт машина! Несчастный случай, да мало ли что! Он может подавиться котлетой! А лучше — на тренировке. Знаете, так бывает — сильный удар мяча по голове? Чтобы дети больше не общались. Задушить! — Представители параллелей пихали друг друга, стараясь перекричать, донести, казалось, самую главную мысль, и жались ближе к постаменту. Брумхильда держала в руках секундомер, следя за временем.

— Я, я сделаю это! Нет! Нет! Перетащить Питера в мир Домхан, тогда в мире людей он просто исчезнет. Пусть уснет! Кома — вот выход! Даниэла не сильно расстроится, ведь этот поганец всё же будет жив! Да! Нет! Да! Это не так! Зачем? Убить Питера, и всё!

Задачей Брумхильды было беспристрастно выслушать всех и принять решение. Её мнение было не окончательным, но важным. Двенадцать официальных представителей параллели Лимб тоже имели свое мнение. Окончательное решение принималось голосованием. Неожиданно всех перебила ничем не примечательная старушка. Оттолкнув от себя здоровяка слева и треснув палкой соседа справа, она громогласно возмутилась:

— Это что же делается на белом свете? У вас что, ума нет? Убить ребёнка! А как же Даниэла? Вы подумали о ней? Вдруг она расстроится и перестанет так хорошо придумывать? Питер — её единственный друг! А если девочка не переживёт разлуки и на её сердце останется рана? Что, если она погрузится в печаль? Мы не можем этого допустить! Вдруг это скажется на книгах, отразится в сюжетах? Она всё-таки наш единственный автор! Вдруг из-за этого из историй пропадёт первозданная прелесть и чистота? Она станет придумывать мрачные, страшные романы. Да, пусть гениальные, — и что? Мы будем их читать — и впадать в меланхолию вместе с автором. В мире и так много печали, зачем ещё новые книги об этом? Мы любим произведения Даниэлы за бесконечную доброту и свет, за торжество справедливости, а сами желаем уничтожить всё это? Убить Питера — не выход. Думаю, лучшим решением будет отправить его тренироваться в другой футбольный клуб! Пусть он переедет в другой город! Послушайте же, будьте благоразумны! — сказав всё это, старушка села.

Спорили с жаром, выкрикивая ругательства. Мнения разделились.

— Нельзя оставлять Питера, они будут общаться по телефону, он всё равно ей рано или поздно скажет, что ей надо стать писателем!

К концу третьей минуты начали склоняться к идее рассорить детей, как к более гуманной.

— Пусть они вовсе не дружат! Зачем вообще у Даниэлы в друзьях этот никчемный мальчишка?! Говорят, он футболист! Неужели? Какая глупость! Да, да, представьте, он играет в мяч! Рассорить их — и всё!

И тут случилось непредвиденное. Одна из сущностей — из седьмой параллели Дарк, полупрозрачная, словно дымок от догорающего костра, едва-едва видимая, — бросилась на сидящую рядом лимбу, с невиданной силой вцепилась в её чёрные волосы и завизжала:

— Вы одурели?! Они могут помириться в любой момент! Кто будет следить за этим? Чтобы вам всем тут пусто было! Девчонка из нашего рода, сами знаете, из Дарков! А если среди людишек растёт, так у нас и прав на неё нет, так выходит? А душу то, душу, из нашего банка взяли! Что ж теперь, из-за вонючего мальчишки рисковать будем и Даниэлой, и её книгами!? Надо убить этого мальчишку!

Многие бросились разнимать их, но никак не могли отцепить полупрозрачные руки одной от чёрных волос другой. Возясь, одна лимба локтем попала другой в глаз. И началась чехарда — кубарем покатилось несчётное количество тел. Тут наконец прозвучал гонг — пять минут свободного слова истекли. Но, нарушая все правила и запреты, никто и не собирался умолкать.

Пытаясь перекричать толпу, слово взяла Верховная лимба — Брумхильда. Величественная и неприступная, как эта гора из латия, она подняла правую руку вверх, указательным пальцем тыча в небеса. Её седые, собранные в тоненький хвост волосы развевал ветер. Глаза, окружённые сеточкой морщин, смотрели остро и многозначительно. Алый плащ, подбитый мехом золотого леопарда, пойманного в двенадцатой параллели, окутывал Брумхильду с головы до ног.

— Нужно рассказать Даниэле об устройстве нашего мира. Она получит незабываемые впечатления и станет писать ещё лучше! Она умная девочка, мы сможем ей всё объяснить! И я не предлагаю открывать перед ней все секреты, нет! Я предлагаю познакомить её только с параллелью Лимб. — Брумхильда медленно опустила руку. Присутствующие с ней в большинстве своём не согласились.

— Нет! Нет! Нет! Даниэла перестанет фантазировать, она станет писать о нас! А это неинтересно. Мы хотим новых, свежих историй! Не нужно так рисковать. Рассказать всегда успеем! Нужно тянуть время, чуть-чуть подождать! Нужно разлучить Питера и Даниэлу!

Мнения снова разделились. Спор шёл целую неделю, а для параллелей это целая вечность или миг, как знать? Время в разных мирах течёт по-разному. Наконец решение сделать так, чтобы Питера пригласили тренироваться в другой город, и таким образом избавиться от мальчика, было принято. Следить за их телефонными переговорами, а через какое-то время стереть память Питера, чтобы он забыл Даниэлу. Так и поступили. Только один фактор лимбы не учли — это случайность или судьба. Произошло непредвиденное.

* * *

Это случилось в самый обычный воскресный день. Даниэла придумывала историю, одновременно поглощая спагетти с сыром. Сыр тянулся, провисая длинными белыми нитями, она медленно накручивала его на вилку и отправляла в рот. Писарь — это была Розалинда — торопливо записывала. Лимба-надсмотрщик, примостившись на подоконнике, внимательно следила за мамиными мыслями и караулила телефон. Мог позвонить Питер — этого рокового звонка они ждали вторую неделю. И тут мама подумала о молоке. Она обернулась к Даниэле и, повозившись в кошельке, протянула ей пять евро и пакет.

— Может, блины на ужин? А, Даниэла? Сидишь вся отрешённая, молчунья моя! Сходи, дочка, прогуляйся в «Пенни», проветрись! И переходи дорогу аккуратнее, не мечтай. Хорошо? Не споткнись! Возьми телефон, Даниэла! — На самом деле мама зря волновалась за Даниэлу — лимбы внимательно следили за ней и ничего плохого приключиться не могло. Оберегали они её — потому что любили.

Даниэла, отставив пустую тарелку, быстро обулась и, перепрыгивая через ступеньки, выбежала во двор; следом за ней вылетела лимба-писарь. Даниэла и Розалинда так увлеклись историей, что не замечали ничего вокруг. Розалинда бежала за Даниэлой, еле успевая записывать её мысли.

Маайя

Маайя плакала горько, навзрыд, но никто не собирался её утешать. Белые с синими пряди рассыпавшихся волос закрывали её аристократическое лицо. Казалось, она совершенно не замечала окружившую её плотным кольцом волнующуюся толпу.

— Мерзость! Ты редкостная, вонючая дрянь! — наклонившись к её нежнейшему уху с голубыми прожилками, шепнула дама в красном. Сделав это, она испуганно обернулась на двери зала и смешалась с присутствующими. Маайя рыдала, и слёзы капали в её раскрытые ладони.

— Ты хуже пыли под нашими ногами, — бормотал мужчина, внимательно следя за слезой, катящейся по её щеке. Как только очередная капля касалась нежной кожи рук, раздавался звук, похожий на звон. Каждая слеза превращалась в монету из ценнейшего металла латия номиналом в пять межгалактических станин. Маайя плакала, а придворные громко считали её слезы: девяносто пять, девяносто шесть, девяносто семь… Они плотным кольцом окружили девочку, сидящую на резном деревянном стуле. Руки, не выдерживая тяжести монет, позволяли им ссыпаться на платье, с шёлка они скользили и падали, звонко стукаясь о паркет. Наиболее проворные ловко подхватывали их с пола, прятали в карманы, просовывали в лифы платьев. Беспардонно забывшись, они поднимали пышные подолы, запихивая монеты в чулки. Чёрные, словно дёготь, и непомерно тяжёлые, монеты заставляли придворных горбиться под их весом.

— С пола — это не воровство, это мы нашли! Нашли, — бормотали они. Копошились, как стая зверей, у ног Маайи, толкая друг друга, не смея прикоснуться к ней, поцелованной богами. Вдруг хлопнули двери с северной стороны.

— Всем молчать! Прекратите немедленно!

В зал ворвался король. Смешно подскакивая и скользя туфлями по натёртому паркету, он бросился к дочери — распихивал ползающие тела, оттаскивал их за волосы, выкрикивая ругательства. Король был невысокого роста, плотного телосложения и преклонного возраста — всё это делало его слегка неуклюжим и смешным. Однако пронзительный взгляд, тонкие бескровные губы, обнажающие в оскале пару жёлтых клыков, и злобный нрав отбивали у придворных всякую охоту смеяться. Они пропускали его, виновато склоняя головы и отворачиваясь. Несколько дам, подхватив подолы платьев, поспешно покинули зал, сжимая в руках обронённые девочкой монеты.

— Моя дорогая!

Король подхватил дочь со стула и с силой прижал к себе, как тряпичную куклу. Руки девочки непроизвольно разжались, голова запрокинулась; монеты зазвенели, раскатываясь в разные стороны. Плачь прекратился, но и жизнь, казалось, покинула хрупкое тело — бледное лицо выглядело бескровным, тонкие губы безвольно разжались. Вырвавшийся из них едва слышный стон заставил короля в гневе оглядеть толпу, ползающую и собирающую монеты у их ног.

— Прекратите! Немедленно убирайтесь! Охрана! Выдворить всех! Врача! Позвать врача!

Король поднял дочь, пиная носком туфли податливые ползающие тела и, шатаясь, донес её до дивана. Вбежавшая служанка ловко положила влажное полотенце на разгорячённый лоб девочки. Через секунду появившийся из пространства доктор уверенно взял Маайю за запястье. Он нахмурился:

— Пульс замедленный.

Он торопливо достал прозрачную склянку, обмакнул в неё тряпицу и поднёс к носу принцессы. Маайя задышала ровнее, проваливаясь в успокоительный сон. Последние влажные капли слёз скатывались по лицу и медленно чернели, превращаясь в латий. Король безжалостно смахнул твердеющий металл со щёк дочери. Коснувшись паркета, они отвратительно звякнули. Подумать только, даже эти покорёженные чёрные железки имели умопомрачительную ценность! Служанка незаметно прикрыла подолом платья один из кусочков неполучившейся монеты. Несмотря на смертельный приговор, она ловко наклонилась, будто поднимая салфетку, брошенную доктором, схватила осколок и крепко сжала в кулаке. Острый край впился в её ладонь, разрывая плоть, — на паркет капнула кровь.

Король обернулся. Каждая капля крови служанки, звонко падая на паркет, разлеталась в разные стороны тысячами ярких капелек. Король нахмурил лоб, брови его поползли вверх. Он беспомощно открывал и закрывал рот, задохнувшись в праведном гневе, наконец захрипел и с трудом выдавил из себя:

— Повесить!

Служанку тут же подхватили десятки рук и поволокли к выходу. Подавив гнев, король поднёс ледяную руку дочери к губам:

— Постарайся все забыть, дорогая, а эти варвары, эти отребья — они поплатятся!

Он поднял глаза на доктора:

— Мы сможем ещё раз стереть ей воспоминания?

Доктор неспешно захлопнул саквояж и печально кивнул. Придерживая короля за локоть, помог ему присесть:

— Вам самому нужно успокоиться и отдохнуть. А принцесса пусть поспит два часа — я приготовлю стерильный бокс и препараты.

* * *

Даниэла, увлеченно фантазирующая, и восторженный писарь, еле успевающий записывать, врезались бы в стеклянные двери супермаркета, если бы те не разъехались перед ними.

Даниэла наклонилась и, взяв с нижней полки пакет молока, резко выпрямилась, задев полупустую чью-то тележку с батоном и куском сыра. Тележка от толчка поехала, потянув за собой старушку с трясущимися морщинистыми щеками. Старушка, качнувшись, охнула и едва не упала.

— Да что с тобой такое, девочка! Смотри под ноги! Таким, как ты, мечтателям только книги писать!

В ту же секунду мир Лимб замер. А Даниэла будто очнулась…

«Конечно, — подумала она, — я обязательно напишу книгу! Как мне раньше такое в голову не приходило? Нужно купить толстую тетрадь и записывать в неё все восхитительные выдуманные истории!» Воодушевлённая Даниэла подошла к полкам со всякой ерундой, рассматривая блокноты. Яркие обложки и смешные надписи, на пружинках и на скрепках… Даниэла вытянула из кучи чёрный блокнотик с изображением белого котёнка на обложке и прижала его к себе. Думала девочка теперь только о литературе, о том, что ей действительно нужно попробовать писать. И возможно, у неё даже получится! Даниэла мечтательно вздохнула. Старушка, отвернувшись, внимательно пересчитывала монетки на кассе, совершенно забыв о девочке. В этот миг лимба-писарь исчезла. Даниэла впервые за долгое время осталась совершенно одна.

* * *

На Совете многие молчали, а некоторые даже плакали — так жалко им было расставаться с Даниэлой. Никто ничего не мог сказать, выдвинуть какое-либо дельное предложение. Можно, конечно, прокрутить время назад — эта мысль лежала на поверхности. Раз — и будто не было ничего: ни старухи этой, ни тележки с сыром. Но стереть воспоминания у Даниэлы не получится, тонкая это сфера — голова и душа писателя. Как шёлковая нить, грань между талантом и гением, и в то же время — глубочайшая пропасть, разделяющая вселенные. С талантом давно разобрались во всех параллелях, гений же не понят никем. Кто посмеет нарушить этот невесть откуда взявшийся баланс творца, качнуть чашу весов в ту или иную сторону? И вот среди всеобщего воя и стонов слово взяла Брумхильда — неприступная, обладающая холодным рассудком Верховная лимба.

— Главный вопрос на повестке дня — наша Даниэла. Выход из этой ситуации я вижу только один. Я предлагала на нашем прошлом заседании открыться Даниэле, поговорить, предложить что-то взамен человеческой литературы. Например, мы можем исполнить некоторые её мечты, небольшие желания. Параллель Лимб не вмешивается в параллель людей, это так. Но девочка — гениальный рассказчик, и ей всего четырнадцать лет, мечтать и мечтать! А когда повзрослеет, сама решит. И ещё… Питер. Нужно оставить мальчика в покое, не будем больше вмешиваться в его судьбу. Отзовите всех помогающих ему в спортивной карьере, теперь это ни к чему. — Лимбы переглядывались, согласно кивали. Брумхильда, выдержав минутную паузу, продолжила: — Нужно выбрать кандидатуру для серьёзного разговора с Даниэлой. Какие будут предложения?

Поднялась призрачная фигура — клубящиеся волокна дыма. Однако голос фигура имела громкий, даже сбивалась на фальцет:

— Меня зовут Йен, я из параллели Дарк, из рода Йени Ра.

Площадь накрыли возмущённые возгласы и хохот:

— Да уж! Мы вас хорошо запомнили ещё с прошлого заседания! Как там вас, месье… скандалист! Не себя ли вы хотите предложить? Народ мира Дарк тише водной глади, чего совершенно нельзя сказать о вас! Да такую неуравновешенную персону разве можно подпустить к ребёнку? И пожалуйста, перестаньте пищать!

Фигура, больше похожая на дымку или длинный луч блеклого света, согнулась пополам. Руки — две световые нити — поднялись к небу.

— Извините меня за недавнее происшествие — я был несдержан. Но сейчас я вовсе не себя имел в виду, а настоящих родителей Даниэлы. А точнее, её родню — она ведь тоже из народа Дарк, задумчивость и рассеянность досталась ей именно от нас! Её душа — из древнейшего и уважаемого рода Йоши Ра. Мы понимаем Даниэлу как никто из вас! Если именно мы выберем представителя и всё объясним Даниэле, это будет справедливо!

Но представителю мира Дарк даже не дали закончить речь — поднялся страшный гвалт и крики:

— Этого ещё не хватало! Вместо одной проблемы приобретём сто! Когда это было, и было ли вообще? Даниэла из параллели людей — и точка! Вы что же, хотите огорошить малышку известием, что она не является родным ребёнком не только своей семьи, но и всего людского рода? Не бывать этому! Не бывать!

Йен не собирался уступать свою позицию и защищался как мог. Обстановка накалилась до предела, и Брумхильда попыталась всех успокоить:

— Тише, тише, призываю всех к тишине! Даже речи идти не может о раскрытии тайны рождения Даниэлы! То, что она не из резерва душ людей, ей знать рановато! Успокойтесь, прошу вас! Тишина! Тишина! — Наконец, устав надрывать голос, Брумхильда хлопнула в ладоши. Звуковая волна прижала митингующих к земле, энергия разошлась над головами, моментально лишая присутствующих слуха и памяти ровно на одну минуту. В установившемся молчании Брумхильда продолжила:

— Я услышала вас, представитель народа Дарк. Сейчас на повестке дня не родословная Даниэлы, а её будущие книги для нас. Поэтому нужно хорошо поразмыслить и выбрать достойную кандидатуру.

Поднялась особа в элегантном наряде, нервно перебирая крупные бусы из горного хрусталя:

— Я Мирабель, писарь Даниэлы. Я знаю её, как никто другой. Предлагаю отправить на переговоры именно представителя мира Лимб. Как наиболее образованные натуры, мы справимся с этой задачей лучше других.

Косматая дама, голова которой будто не знала расчески больше ста лет, выкрикнула:

— Ну конечно, представителя мира Лимб! Разумеется, куда нам без вас! Поди, себя предлагаешь для переговоров? А, лимба? До чего же наглый народ! До чего наглый!

Мирабель растерялась, выпустила бусы из рук, и нить их с мелодичным звуком развернулась, повиснув ниже колен.

— Нет, я не предлагаю себя! Я слышала, что есть лимба — её зовут Ария, — которая обладает чудеснейшим голосом; с помощью него она может уговорить любого принять правильное решение! А разве не это сейчас самое главное?

По толпе прокатился ропот одобрения:

— Это то, что нам нужно! Да! Да! Ария! Ария! Ария!

Брумхильда кивком головы велела Мирабель сесть.

На постамент пригласили подняться Арию. Она была нежнейшим созданием, как, впрочем, и все лимбы. Тонкие, покрытые мелкими веснушками руки придерживали за шнурок широкополую шляпу. Когда прилетела срочная весть о возникшей чрезвычайной ситуации, Ария скакала на коне, поэтому и попала на Совет в столь странном виде — в брюках, заправленных в сапоги, белой блузке и шляпе.

— Ну, лимба! Скажи что-нибудь, покажи, на что способна! — В толпе снова мелькнула косматая голова и тут же смешалась с присутствующими. Ария подняла глаза цвета лазури:

— Я вам спою, можно?

Её хорошенький носик мило сморщился, пухлые губы приоткрылись. Голос окутал площадь, даря тепло. Он был отдалённо похож на звуки свирели юного пастушка в полях Пенсильвании. Рожок… слышался призывный рожок… и колокольчики… Присутствующие раскачивались, следуя мелодии, притопывали, завороженные голосом Арии. А она будто и не пела, а говорила со всеми — то прижимая руки к груди, то простирая их над площадью, даря свет всем и каждому.

— Достаточно! — Окрик Брумхильды заставил её умолкнуть. — Разговор с Даниэлой должен состояться немедленно!

Лимбы торопливо прокрутили время назад — к тому моменту в супермаркете, когда случилось непоправимое.

* * *

Старушка охнула, ухватившись за тележку, и едва устояла на ногах. Возмущенно взмахнула рукой в сторону Даниэлы:

— Смотри под ноги, а то споткнёшься и упадешь! Таким как ты мечтателям только книги писать!

Даниэла будто очнулась от глубокого древнего сна. Почему-то вспомнила Томаса, его непоколебимую уверенность в собственном превосходстве. Если кто и заслуживает, чтобы о нём написали книгу, так это он. В мыслях возникли фрагменты ранних выдуманных ею историй — сюжеты, которые практически стерлись из памяти. «Я обязательно напишу книгу! Как мне раньше такое в голову не приходило?» Она помогла старушке докатить тележку до выхода.

— Извините, бабушка.

Старушка, смягчившись, улыбнулась Даниэле, погладила по плечу:

— Ничего деточка, ничего!

Даниэла обернулась на полку со всякой ерундой и задержала взгляд на блокнотах. Вздохнула и пошла на кассу оплачивать молоко — заторопилась домой. И тут краем глаза, у витрины с печеньем, заметила удивительную женщину. Что-то с ней было не так. Да с ней всё было не так! Например, розовые кудрявые волосы, совершенно младенческие. Мягкие кудряшки, как пух, обрамляли ярко накрашенное лицо. Её можно было с уверенностью назвать красивой, если бы не излишняя худоба. «Слишком худая и странно одетая. Широкополая ковбойская шляпа, белая тонкая блузка и брюки, заправленные в сапоги. На коне скакала, что ли? А время обеденное, и на улице ноябрь! Манекенщица или ролик в магазине снимают?» Даниэла осмотрелась, но никого похожего на оператора не заметила. Женщина не торопясь выбирала печенье. Потянувшись длинными пальцами с заострёнными ногтями, она вытащила с полки песочное — любимое лакомство Даниэлы. «Нужно торопиться домой. Мама ждёт». Девочка отвернулась от странной женщины и подала продавцу деньги. Положила молоко в пакет, пересчитанную сдачу — в карман. И вдруг в её голове прозвучал красивейший музыкальный голос:

— Пригласи меня в гости на чай, Даниэла. Я твоё любимое печенье куплю!

Каким-то образом девочке сразу стало понятно, что обратилась к ней женщина с розовыми волосами. Даниэла обернулась к незнакомке, их глаза встретились.

— Не пугайся, я — обычная лимба, меня зовут Ария. И я не твоя фантазия! Нам нужно срочно поговорить. И не беспокойся — меня никто не видит и не слышит, кроме тебя. Ответь мне мысленно, Даниэла, просто подумай. — Незнакомка держала в руках пачку печенья, а её губы даже не шевелились.

Растерявшись, Даниэла не сразу нашлась что ответить. Но врождённое любопытство взяло верх над природным чувством самосохранения, и, минуту поколебавшись, Даниэла пригласила Арию в гости, мысленно сказав да.