Оппортунистка

Таррин Фишер (2018)

Оливия Каспен знает, как получить все, что захочет. За исключением Калеба Дрейка, единственного мужчины, которого она по-настоящему любила. Когда три года спустя она случайно встречает его, то Калеб ее не узнает и не помнит об их романе. Оказывается, он попал в аварию и потерял память. Оливия решает воспользоваться вторым шансом, подаренным ей судьбой, и заново завоевать сердце бывшего. Чтобы план сработал, Оливии придется лгать о самой себе и их общем прошлом. Их страсть сожжет все вокруг, но сможет ли любовь прорасти из пепла?

Глава 4

Прошлое

Я боялась его. Он переигрывал меня, отбирая все мое оружие и заставляя чувствовать себя беззубым тигром. Моим решением было прятаться в комнате до среды, чтобы избежать случайной встречи. Кэмми поддерживала меня замороженными буррито и личной заначкой «Бостонских печеных бобов». Я читала «Большие надежды» — книга и правда оказалась отличной. Я даже погуглила правила баскетбола, чтобы понять, что именно произошло, когда он провалил тот бросок.

Когда день свидания наконец настал, я почти предвкушала его. Почти. Кэмми устроила импровизированный салон красоты за своим столом (который, к несчастью, никогда не использовался для учебы), и я послушно сидела, как ручная обезьянка, пока она порхала вокруг меня. Она делала мне прическу и маникюр, наносила на мое лицо какие-то пахучие лосьоны. Когда она начала читать лекцию о безопасном сексе, я надела наушники и выкрутила громкость на максимум.

Ровно в семь пятьдесят пять в дверь вежливо постучали. Кэмми подпрыгнула, изображая беззвучный гротескный крик.

— Он и правда будет прямо в нашей комнате! — прошипела она, танцуя к двери.

Прежде чем открыть, она успела нанести на губы розовый блеск. Я просто стояла, пока Развратная Мать Тереза впускала нашего гостя.

— О, привет, — сказала она непринужденно. — Я Кэмми.

Она протянула ему руку, и Калеб пожал ее с вежливой улыбкой. Когда его взгляд отыскал меня, он удивленно поднял брови. Я выглядела хорошо. Кэмми превзошла саму себя. На мне были джинсы и гладкий кашемировый свитер, соскальзывающий с одного плеча. Мои волосы, как всегда, ниспадали волнами до талии, но Кэмми сделала мне укладку и побрызгала ее преступным количеством лака для волос.

— Ну, пойдем тогда, — сказала я, проходя мимо него в коридор.

Я повернулась, чтобы посмотреть, как он прощается с Кэмми.

— Я постараюсь вернуть ее пораньше, — сказал он ей.

— Ой, можешь увести ее хоть навсегда, — протянула она со своим южным акцентом. — Ей нужна твердая рука, так что не стесняйся быть построже.

С этими словами она посмотрела прямо на меня. Я решила, что отомщу ей, саботируя ее реферат по техническому английскому, когда вернусь.

— Интересная она личность, — заметил Калеб, когда дверь за нами закрылась.

Я поморщилась. Это он еще мягко выразился.

— Она из Техаса, — сказала я, как будто это все объясняло.

И покраснела: почему я вообще оправдываюсь? Я взглянула на Калеба — он слегка улыбался.

У меня ушли все силы на то, чтобы не вернуться в комнату в ту же секунду. Но гордость заставляла идти вперед. Я не хотела, чтобы он думал, будто я не могу справиться с эмоциями.

Мы прошли мимо двух чирлидерш по пути к лифту. Их глаза удивленно округлились при виде Калеба. Он вежливо им кивнул, но не остановился — его рука лежала у меня на талии. Я попыталась отодвинуться, но он, похоже, был настроен держать руку именно там.

— Ты принимаешь комплименты? — спросил он, когда мы зашли в лифт и я нажала на кнопку первого этажа, опередив его.

— Только оригинальные.

Калеб хмыкнул и закатил глаза.

— Ладно, ладно, — сказал он, явно пытаясь не засмеяться, глядя на мое лицо. — Посмотрим. «Ты можешь убить улыбкой, ты можешь ранить взглядом»…

— Это не оригинально — это песня Билли Джоэла, — перебила я. — И что это вообще за комплимент такой?

Мы не спеша шли к его машине. Он сунул руки в карманы.

— Я бы сказал, что эта песня написана специально для тебя, но раз уж ты такая разборчивая… — Он задумался. — Ты хочешь получить комплимент от качка или от того парня, который читает «Большие надежды»?

— От обоих.

Я хотела притвориться, что совершенно не наслаждаюсь этим обменом колкостями, но мои плечи уже расслабились, и теперь, когда он перестал меня касаться, я снова могла мыслить ясно. Мы дошли до его машины, и я встала у двери спиной к нему, ожидая, пока он откроет.

— Неважно, стою ли я перед тобой или за тобой — вид все равно отличный, — сказал он.

Лицо обдало жаром. Автоматические замки щелкнули, и Калеб открыл мне дверь. Я слышала в его голосе едва сдерживаемый смех, так что молча залезла в машину. Я никогда не встречала никого, кто бы так целенаправленно меня смущал. Парень неторопливо обошел машину. Я внимательно за ним наблюдала. Он снова был одет впечатляюще и стильно.

Я откинулась и вдохнула запах его одеколона, плотно облегавшего кожаные сиденья — в машине повсюду пахло им. Запах напоминал о Рождестве: хвоя и бергамотовая цедра. Мне это нравилось.

— Пристегнись, — велел он, садясь на место водителя.

Я поджала губы. Ни за что. Он не будет мной командовать.

— Нет.

На моем реставрированном «Жуке» не было даже ремней безопасности — их срезал предыдущий владелец. Я молча ругала себя за то, что не поехала на своей машине.

Калеб поднял бровь — я заметила, что он делал это довольно часто.

— Как хочешь, — он пожал плечами. — Если придется быстро остановиться, я просто вытяну руку вот так, чтобы ты не упала вперед.

Он проиллюстрировал свои слова, протянув руку вбок: его предплечье касалось моей груди.

Я молча пристегнула ремень. Он даже не пытался скрыть улыбку.

— Куда мы вообще едем? — спросила я расстроенно.

Хотелось надеяться, что все закончится быстро и я успею посмотреть «Анатомию страсти» по телевизору. С красивыми выдуманными мужчинами было гораздо проще, чем с настоящими, которые пахли Рождеством и выглядели как модель бренда «Кельвин Кляйн».

— В мое любимое место для свиданий.

Он глянул на меня, переключая скорость, и я почувствовала предательское тепло в животе. У меня фетиш на руки. У него они большие — что, вероятно, полезно для того глупого спорта, которым он занимался. Те самые руки, на которых обручальное кольцо смотрится сексуально, — загорелые, с выступающими венами, обвивающими запястье подобно синим рекам и исчезающими под рукавами.

— Это не свидание, — напомнила я ему. — И это так жалко — ты только что признался, что ведешь меня туда, куда уже водил других девушек.

— Ага. Ну, в следующий раз я непременно тебе совру, — сказал он, искоса на меня поглядывая.

— С чего ты взял, что будет следующий раз?

— А с чего ты взяла, что нет?

Я фыркнула в ответ и уставилась в окно.

«Старое Доброе Мороженое Джексона» располагалось на одной из самых оживленных улиц Дании ^[1]. Неоновая вывеска в цирковом стиле нетерпеливо мигала с неприметной торговой площади, работая сверхурочно, чтобы привлечь внимание прохожих. Несмотря на яркие огни, громкую музыку и украшения в виде животных с раскрытой пастью, куда можно было положить голову для фотографии, я никогда раньше это место не замечала.

— О, — я попытала скрыть удивление. — Интересно.

— У тебя непереносимость лактозы? — спросил он, паркуясь у кафе.

— Не-а.

— Ты на диете?

— Не на этой неделе.

— Отлично. Тогда тебе здесь понравится.

Он обошел машину, чтобы открыть мне дверь, и подал руку, помогая выйти.

Мы вошли, и нас тут же поприветствовал пожилой мужчина с волосами, похожими на сахарную вату. Он восторженно ахнул при виде Калеба и приблизился, чтобы пожать ему руку.

— Приятно снова видеть тебя здесь, Калеб, — сказал он хриплым прокуренным голосом.

На нем был красный комбинезон в полоску с пуговицами в виде леденцов. Мне стало неловко. Калеб положил ладонь на плечо старика и поприветствовал его. Они обменялись любезностями, а затем, к моему раздражению, рука Калеба снова оказалась у меня на талии.

— Харлоу, мой столик свободен?

Мужчина кивнул и направился вперед, показывая дорогу. Мы следовали за ним: через первый зал и маленький проход между холодильниками с мороженым, пока наконец не оказались во втором зале, побольше. Я оглядывалась по сторонам, пока мы медленно шли к столику. Помещение представляло собой своеобразную эклектику двадцатого века. На самом деле здесь было так много безделушек и штуковин, свисающих со стен, что у меня разбегались глаза. «Столик Калеба» оказался довольно старым, с кривой детской коляской, висящей над ним. Я поджала губы, не впечатленная. Калеб повернулся, чтобы посмотреть на меня, и улыбнулся, как будто прочитал мои мысли.

Харлоу захрипел, пытаясь отодвинуть для меня стул.

— Я сама, спасибо, — сказала я.

Он пожал плечами и исчез, оставив нас наедине.

Богатые британцы не едят мороженое в таких местах. Они едят икру на яхтах и встречаются с богатыми блондинками, живущими за счет трастовых фондов. У Калеба должен быть какой-нибудь серьезный и неочевидный недостаток. Я мысленно перебирала варианты: вспыльчивость, приставучесть, психические заболевания…

— Ты, вероятно, гадаешь насчет столика? — спросил он, садясь напротив меня.

Я кивнула.

— Я приводил сюда девушек со средней школы. — Он сложил руки на липкой столешнице и непринужденно откинулся на спинку кресла. — Видишь тот стол?

Повернувшись, я увидела столик в углу, на который он показывал. Над ним висел старый светофор, мигающий красным, зеленым, снова красным и снова зеленым.

— Это столик невезения, и я никогда больше не сяду туда ни один, ни с девушкой.

Меня это позабавило. Он суеверен? Как типично. Я ощутила самодовольство.

— Почему?

— Ну, потому что каждый раз, когда я там сидел, случалась какая-нибудь катастрофа — например, моя бывшая девушка видела меня с новой и опрокидывала «Смерть от шоколада» нам на колени, или я обнаруживал у себя аллергию на чернику перед самой горячей девчонкой школы…

Он рассмеялся, и я позволила улыбке просочиться сквозь мою маску суровости.

Аллергия на чернику — это по-своему очаровательно.

— А этот столик? — поинтересовалась я.

— За этим столиком случаются хорошие вещи, — ответил он просто.

Я подняла бровь, но не стала спрашивать. Свидание в кафе-мороженом, которое как будто строилось еще в двадцатом веке, могло и впрямь впечатлить девушку. Кэмми бы на это точно купилась. Вероятно, это его секс-билет.

Я испытала облегчение, когда появился наш официант с двумя стаканами воды и миской холодного попкорна. Я еще листала меню, когда услышала, как Калеб заказывает за меня.

— Ты издеваешься? — возмутилась я, когда официант ушел. — Ты в курсе, что женщины сегодня могут голосовать и заказывать себе еду?

— Ты ни на дюйм не уступаешь, — улыбнулся он. — Мне это нравится.

Слизав соль с пальцев, я прищурилась, глядя на него.

— Я видел, как ты смотрела на это. — Он постучал пальцем по картинке с банановым десертом. — Прямо перед тем, как ты перешла к разделу с низкокалорийным мороженым.

Он наблюдателен, тут не поспоришь.

— И что с того, если я хотела что-то низкокалорийное?

Калеб пожал плечами.

— Это мой вечер. Я выиграл. Значит, я придумываю правила.

Я почти улыбнулась. Почти.

Он рассказал мне о своей семье, пока мы ждали заказ. Он вырос в Лондоне с матерью и отчимом. У него было такое волшебное детство, о котором мечтает каждый, — каникулы с роскошными путешествиями, праздники с кузенами в Швейцарии и чертов пони на день рождения. Они переехали в Америку, когда ему было четырнадцать. Сначала в Мичиган, а потом, когда его мать сказала, что холод вреден для ее кожи, во Флориду. Они были очень богаты и почти не ссорились. Еще у него имелся старший брат, который на досуге занимался вещами вроде покорения Эвереста. Его биологический отец, с которым он иногда виделся до сих пор, был дамским угодником, постоянно мелькавшим в британских таблоидах и встречавшимся то с одной моделью, то с другой.

Когда настала моя очередь рассказывать, я отфильтровала свою историю для его «высококлассного» восприятия. Умолчала о своем отце-алкоголике, которого я называла «покойным», и заменяла некоторые происшествия словосочетанием «плохой район». Я не видела причин выливать на него все неприглядные подробности моей лишенной очарования жизни — не хотела портить его «жили они долго и счастливо». Он внимательно слушал, задавал вопросы. Я считаю, что можно измерить интерес человека к тебе по количеству вопросов, который он задает. Калеб казался искренне во мне заинтересованным. Я не понимала, что это значит. Или это его хитрый план, чтобы заманивать девушек в постель, или он и правда был настолько хорошим парнем.

Когда я рассказала ему о матери и о том, как она умерла от рака, пока я училась в выпускном классе, я увидела искреннее сочувствие в его глазах. От этого мне захотелось неуютно заерзать в кресле.

— Значит, ты совсем одна, Оливия?

Я отстранилась, услышав его вопрос. Это было больно слышать.

— Да, можно сказать и так, если ты подразумеваешь отсутствие у меня живых родственников.

Я набрала в рот мороженого, чтобы не сказать больше ничего лишнего.

— Ты счастлива? — спросил Калеб.

Странный вопрос. Он спрашивал, плачу ли я все еще по ночам, потому что моя мать мертва? Калеб играл со своей ложкой, невольно брызгая шоколадом на весь стол. Я ответила так честно, как только могла:

— Иногда. А ты — нет?

— Не знаю.

Я взглянула на него с удивлением. Звезда студенческого спорта, красивый, избалованный — как он может быть несчастлив? И даже больше — как он может не знать, счастлив он или нет?

— Что это значит? — спросила я, откладывая ложку в сторону.

Я больше не хотела мороженого. Я больше не хотела быть здесь. Весь этот разговор вызывал у меня тошноту.

— Я еще не знаю, что делает меня счастливым. Наверное, я все еще пытаюсь это выяснить. Я всегда хотел жениться и завести семью — такую, где вы вместе до самой старости, пока у вас не будет целого минивэна внуков.

— Минивэна? — повторила я недоверчиво, подумав об угольно-черном спортивном автомобиле, припаркованном снаружи. — Ты шутишь?

— Я не так плох, как ты думаешь.

Я шутливо ткнула его в плечо.

— Ты не хочешь минивэн — ты хочешь «Порше». Спустя пятнадцать лет после свадьбы ты обменяешь свою жену и минивэн на то, что снова заставит твою кровь мчаться по венам. Ты ужасно избалован.

— Да ладно, — рассмеялся он. — Ты же не досталась мне просто так. Если бы мне пришлось сражаться еще сильнее за то, чтобы привести тебя сюда, я был бы весь в гипсе.

— В любом случае ты написал книгу, а теперь жалуешься на мою рецензию к ней, — вставила я.

— Справедливо. — Он поднял руки, сдаваясь. — Я собираюсь начать писать сиквел, который будет намного менее нарциссичным. Ты прочтешь его?

— Только если ты не давал его читать всем остальным девушкам в колледже.

Он рассмеялся так громко, что несколько посетителей обернулись к нам.

Я задумчиво прожевала еще несколько горстей попкорна. Пока все шло не так ужасно, как я себе представляла. Мне даже было почти весело. Когда я подняла взгляд, обнаружила, что он изучает мое лицо.

— Что? Почему ты на меня так смотришь?

Калеб вздохнул.

— Почему ты так враждебно настроена?

— Слушай, приятель, не думай, что я купилась на всю эту игру в чувствительного парня. Я вижу тебя насквозь.

— Не знал, что «играю в чувствительного парня», — произнес он довольно искренне.

Я вгляделась в его красивое лицо. Его янтарные глаза, казалось, смеялись над всем миром сразу. Морщинки от улыбок в их уголках походили на складки на бумаге.

— Да брось, — сказала я. — Ты приводишь меня в это миленькое место за мороженым, как будто мы в старшей школе. Ты знаешь этого старика по имени. И ты смотришь на меня так… — Я замолчала, не договорив, потому что он нахмурился.

— Ты не очень-то разбираешься в людях. — Он бросил кусочек попкорна мне прямо в лоб.

Я потерла место удара, оскорбленная. Я прекрасно разбиралась в людях.

— Может, я хороший парень, Оливия?

Я хмыкнула.

— Можно многое узнать о человеке по его чертам и выражению лица. Но, чтобы узнать кого-то по-настоящему, требуется время, — добавил он.

— И что ты можешь сказать обо мне? — спросила я. — Раз уж ты такой эксперт.

Калеб прищурился, как будто думал, что я не готова к его оценке.

— Давай уже, — поторопила я. — Если уж ты так хвастаешься…

— Ладно, ладно… Посмотрим…

Я тут же пожалела о своем решении: выходит, я сама дала ему разрешение на меня пялиться. Я покраснела.

— У тебя немного грустные глаза — может, из-за того, какие они большие, или из-за их разреза: как будто ты немного разочарована. Во взгляде я вижу уязвимость, но и дерзость тоже, потому что ты смотришь на все так, как будто бросаешь миру вызов. Еще то, как ты держишь подбородок. Ты упрямая бунтарка, и у тебя высокомерный маленький нос, который всегда указывает на север. Думаю, ты притворяешься колючей и недоступной, чтобы люди держались подальше.

У меня закружилась голова. Слишком много мороженого. Слишком много правды.

— И мое любимое: твои губы. — Он улыбнулся, видя, как розовеет от смущения моя шея. — Полные и чувственные, уголки всегда опущены. Мне хочется целовать эти губы, пока они не улыбнутся.

Я отпрянула. Он думал о том, чтобы поцеловать меня? Ну конечно, он думал об этом. Парни всегда думали об одном и том же — о том, что вело к сексу. Под столиком я сжала кулаки — ногти врезались в ладонь.

— Я напугал тебя? — Калеб откинулся на спинку стула, непринужденно опершись локтем на стол.

Я сглотнула ком размером с волейбольный мяч в горле. Мое сердце по-дурацки сбилось с ритма.

— Нет.

— Хорошо, потому что ты не производишь впечатления девушки, которую так легко удивить какому-то качку, просто доказав ее неправоту.

Мне казалось, что вот-вот упаду в обморок.

Ладно, может, в этом умнике есть нечто большее. Скрестив руки на груди, я прищурилась, как ковбои в старых вестернах.

— Ладно. Почему ты провалил бросок?

— Почему я провалил бросок? — повторил он. — Потому что мне важнее было узнать тебя поближе, чем победить в очередной игре.

На этот раз я даже не пыталась скрыть изумление. Он только что выдал мне лучший из возможных комплиментов — даже лучше того, который касался поцелуя. «Забудь-об-этом», — подумала я быстро. У меня не нашлось ничего остроумного в ответ, и это не волновало.

По пути к выходу мы остановились, чтобы посмотреть конфеты и игрушки, продававшиеся в местных автоматах. Как будто здесь и так было недостаточно тесно без этой кучи хлама.

Калеб смотрел на что-то в углу, пока я смотрела на него.

— Взгляни на это. — Он поманил меня к себе.

Я втиснулась между ним и стойкой с плюшевыми игрушками цвета шербета. Там стоял автомат для создания сувенирных пенни, куда нужно бросать пятьдесят центов: с помощью пресса на сплющенном пенни появлялось случайное сообщение, а пятьдесят центов забирались в качестве оплаты. Калеб так рьяно принялся доставать мелочь из карманов, как будто употребил слишком много сахара.

— Сделай это, — сказал он, высыпая мелочь в мою ладонь.

Я бросила монетки в узкую щель в автомате и нажала на кнопку «Старт». Пресс начал гудеть и вибрировать. Я слишком хорошо осознавала, как близки мы с Калебом, и я бы отодвинулась, если бы было куда. Повернувшись, я сбила несколько плюшевых медведей со столика. Когда мы наклонились подобрать их, машина издала тихий сигнал, и в слот со звоном приземлилось пенни. Калеб потер ладони в предвкушении. Я хихикнула.

— Редкое зрелище, — заметил он, легонько постучав меня пальцем по носу.

Я проглотила свои девчачьи повадки и снова сделала хмурое лицо. Нос теперь чесался.

— Это просто сувенирный автомат. Успокойся.

— О-о-о, это не обычный сувенирный автомат! — сказал он, показывая на рекламную вывеску, которую я, к несчастью, не увидела раньше.

— Это автомат для романтических сувенирных монет, — я побледнела.

Пенни было еще теплым, когда мои пальцы его коснулись. Я передала его Калебу, не потрудившись посмотреть, что там.

— Так-так-так, — протянул он самодовольно.

Любопытство одержало верх. Я потянула его руку вниз, пока пенни не оказалось прямо у меня перед лицом, и прочитала:

«Можно обменять на объятие и поцелуй.

В любое время… в любом месте».

Вот это наглость! Я попятилась, чтобы выбраться из узкого пространства, и пошла к двери.

— Удачи с обменом.

Он не сказал ни слова — да ему и не требовалось. За него говорили самодовольная походка и широкая улыбка на лице.

По пути к кампусу я спросила его про Лору. Он сказал, что встречался с ней всего неделю на первом курсе и что она хорошая девушка. К тому времени, как он проводил меня до моей комнаты в общежитии, я была так занята мыслями о его поцелуе, что споткнулась о собственные ноги.

— Осторожно, Герцогиня, — сказал он, подхватывая меня за локоть. — Если подвернешь ногу, мне придется нести тебя до двери.

Он рассмеялся при виде ужаса на моем лице.

— Большинство девушек обрадовались бы такой перспективе, знаешь?

— Я — не большинство.

— Да. Я вижу.

Он шагнул ко мне, и я прижалась спиной к двери, пытаясь слиться с деревом. Он был невыносимо близко. Уперевшись ладонями по обе стороны от моей головы, он наклонился, остановившись в нескольких дюймах от моего лица. Я чувствовала его дыхание. Я хотела увидеть его губы, посмотреть, что они делают, — но продолжала смотреть ему в глаза. Если я буду смотреть ему в глаза, может, он не заметит, как тяжело я дышу и что мои ногти вонзаются в дверь за моей спиной. Он наклонился еще ближе, практически касаясь меня носом. Я невольно приоткрыла рот. Как долго мы тут стоим? Прошло как будто пять минут, но я знала, что в действительности — не больше десяти секунд. Он приблизился еще немного. Мне некуда было отступать. Если я прижалась бы к двери еще сильнее, то вросла бы в дерево. Я так боялась… но чего именно? Меня уже целовали раньше. Он заговорил так близко к моему лицу, что его губы коснулись уголка моего рта:

— Я не собираюсь целовать тебя.

Я почувствовала, как мое сердце подпрыгнуло. Вверх или вниз? Вверх или вниз? Я не знала, разочарована я или испытала облегчение.

Он отстранился.

— Не сегодня, Оливия. Но я поцелую тебя однажды.

Внезапно я ощутила раздражение.

— Нет.

Это звучало так глупо — детское упрямство. Не знаю, зачем я сказала это — наверное, надеялась вернуть себе немного контроля, который он у меня отобрал.

Калеб уже повернулся, чтобы уйти, но мое «нет» остановило его. Он обернулся, сунув руки в карманы. Коридор как будто резко уменьшился — его присутствие заполняло собой все пространство. Как ему это удавалось? Я ожидала, что он скажет что-нибудь еще, возможно, снова начнет флиртовать. Вместо этого он широко улыбнулся, посмотрел вниз, снова на меня… и ушел.

Он снова победил. Этот его ход был сильнее, был более впечатляющим, чем если бы он и правда поцеловал меня. Теперь на меня давило ощущение, что на меня охотятся. Мне едва удалось осознать, что сейчас произошло, когда дверь распахнулась и Кэмми втянула меня в комнату, дернув за пояс джинсов.

— Расскажи мне все! — потребовала она.

В волосах у нее были бигуди размером с буррито, а лицо покрыто чем-то, что сильно пахло лимоном.

— Нечего рассказывать, — ответила я загадочно, почти мечтательно.

— Я подарю тебе этот свитер насовсем.

Я задумалась на мгновение. Потом кивнула.

— Он отвез меня в «Мороженое Джексона»… — начала я.

Примечания

1

Прибрежный город во Флориде. (Прим. ред.)