Верни меня домой

Татьяна Абалова (2024)

В мире, куда меня занесло, идет война между магами и псами. Я живу в брошенной усадьбе, где открыть получилось только одну комнату. Ее я делю с детьми, которым тоже некуда идти. У нас нет одежды, почти нет еды, но есть страстное желание выжить. И это нас объединяет. Мы справимся. Мы выстоим, несмотря ни на что.

Глава 2, где я знакомлюсь с обитателями волшебной усадьбы

Я облизала пересохшие губы, не зная, какой ответ будет верным. Своим вопросом Лесек невольно разъяснил картину чужого мира. Идет война между псами и магами. Спросить бы у самих детей, к какому племени они принадлежат, но я видела, что скорее окажусь на улице, чем узнаю, с кем имею дело. На войне право на стороне сильного. Или вооруженного. Сейчас оружие было у мальчика.

— Я человек. Просто человек, — я развела руки, показывая, что в них ничего нет.

— Мертвячка? — мальчишка не двигался, лишь повел колом, будто прикидывал, куда воткнуть. — Только мертвецы теряют свою принадлежность к виду.

— Я нездешняя и ничего не понимаю в том, что творится вокруг. В моем краю нет разделения на псов и магов.

— На ней волчья шкура, — прошептала девочка, дергая за штаны брата. Теперь я видела, как они похожи. Оба чернявые, смуглые, с темными глазами. — Мама рассказывала, что белые волки водятся на севере.

— Да, я с севера, — ухватилась я за подсказку, — а это шуба из соболя. Ее носила еще моя бабушка.

Это было правдой. Когда-то шуба была длиной до пят, но я ее укоротила, о чем сейчас сильно жалела. Не тряслась бы от холода.

Упоминание о бабушке подействовало на ребят расслабляюще. Видимо, и у них тоже сохранились чувства к доброй родственнице. Мальчишка опустил кол.

Я же быстро сняла шубу и бросила детям. Пусть убедятся, что таких вещей здесь нет. Лучше слыть пришедшей с севера, чем принадлежать к одному из враждующих лагерей. Меня не волновало, псы мои новые знакомые или маги. Дети есть дети. Они требуют заботы и внимания, а я готова все это предложить в обмен на приют. Я могу быть полезной.

— Мягкий мех, красивый, — девочка прижала рукав шубы к лицу и в блаженстве закрыла глаза.

— Если мы пустим тебя переночевать, утром уйдешь? — мальчишка продолжал хмурить брови.

— Если захотите, — ответила я, подходя ближе к камину. Сев на корточки, протянула к огню руки. Только сейчас заметила, какими те были грязными. Даже влажные рукава пиджака и свитера пестрели разводами.

— У нас нет для тебя еды, — предупредил мальчик, отложив кол, но так, чтобы тот был под рукой. Он взялся за прутик, которым, поковырявшись в золе, выкатил новую картофелину. Девочка бросила мою шубку и переползла ближе, с нетерпением ожидая, когда брат разделит «ужин» на двоих.

— Где вы берете картошку? — я не была уверена, что привычный овощ здесь называется так же, но девочка откликнулась.

— На заднем дворе есть калитка. За ней огороды. Картошка там растет, — произнесла малышка, проглатывая голодную слюну. Лесек посмотрел на сестру осуждающе, но промолчал.

— Я накопаю, — я поднялась. Сняла пиджак и развязала узел теплой шали, чтобы перетащить ее с талии на шею.

Только в старых фильмах о тяжелых временах я видела, как женщины повязывали платки крест-накрест на груди. Тепло и не мешает работе. О том, чтобы идти копать картошку в шубе или пиджаке, я и подумать не могла. В свитере будет удобнее. Да и окончательно не испорчу хорошие вещи.

— Нам тоже накопаешь? — радостно откликнулась девочка.

Я кивнула.

— Где взять лопату?

— Там же, у калитки, — буркнул мальчишка, с подозрением оглядывая мои брюки.

Дорогой костюм, который я надела для собеседования, окончательно потерял вид после валяния в канаве. Брюки немного подсохли, и я предпочла идти в них, чем переодеваться в сухую юбку, а потом извозить и ее.

«На обратном пути надо бы не забыть зайти в хлев и забрать свой узел».

— Меня зовут Настей, — произнесла я, заправляя свитер в штаны и оправляя концы пухового платка. Пришло время налаживать более тесные отношения. Назвав имя, ты перестаешь быть безликим, и тебя запомнят. — А вас?

— Моего брата кличут Лесек, а я Ильга, — быстро ответила девочка.

Ее глаза горели восторгом. Еще бы, тетя не думала отбирать у них еду, а, наоборот, собиралась принести картошку для всех. Мальчишка ревностно следил за тем, как я копаюсь в его богатстве — куче скарба, сваленного под окном.

Я взяла с собой деревянное ведро. Оно было тяжелым, но не в руках же нести картошку? Не знаю, понимали дети или нет, что снег и морозы погубят картофель, поэтому я хотела накопать его как можно больше. Грядущий голод гнал меня за добычей, несмотря на то, что я не чувствовала ног.

Я дотронулась до ручки двери, чтобы открыть ее шире, когда Лесек остановил меня.

— Лампу не забудь. Там темно, — поднявшись, он выбрал одну из тех, что стояли на каминной полке. Запалил фитиль, «прикурив» его от каминного огня.

Я думала, он сунет мне ее в руки и вернется к недоеденной картошке, но Лесек натянул на голову шерстяной чепец с висящими чуть ли не до пояса шнурками и пошел впереди меня.

Я не стала его отсылать в тепло и правильно сделала. Я бы заблудилась. Хитросплетения дорожек, кружащих вокруг главного здания, не сразу вывели нас к задней калитке. В прыгающем свете трудно разглядеть что-либо, но я все рано была поражена количеством пристроек.

Некогда здесь велось большое хозяйство. Разводились куры — ветер трепал перья, прилипшие к мелкой решетке. В загоне для крупного скота виднелись наполненные водой поилки. За настежь распахнутыми воротами конюшни я разглядела основательные стойла. Под навесом чернел небольшой водоем.

— Куда все делись? — спросила я, понимая, что мальчишка может не знать.

Он ответил не сразу.

— Слуги угнали скот по приказу отца. Мы должны были ехать следом, но не успели.

— Так эта усадьба принадлежит вам?! — я не сумела скрыть удивления.

— Да, — коротко и зло ответил Лесек.

— Почему же вы ютитесь в прихожей? — я подобрала понятное определение каминному залу. — Я видела две огромные лестницы, ведущие наверх. Да и на первом этаже хватало дверей, чтобы выбрать себе не такое большое, но более уютное и непродуваемое помещение.

— Мы не можем. Дом нас не слушается. Ни одна дверь не открывается.

— Что значит, не слушается? — я догнала мальчишку и пошла с ним рядом. Куда делись родители, спросить побоялась.

— У вас на Севере разве не так? — он поднял на меня глаза. В них плескалась боль. — Разумный дом слушается только своих хозяев. Остальные ему не указ.

— А вы? Почему он не слушается вас? Ведь вы дети хозяев? Если дом разумный, неужели он не понимает, что вы в беде?

— Еще раз говорю, он подчиняется только хозяевам, а маленькие дети не могут быть хозяевами. Должен быть кто-то старший.

— А я? Если я скажу дому, что отныне я здесь старшая, он послушается?

Мальчишка красноречиво фыркнул.

— Ты ему никто.

— Выходит, как и вы, — я обернулась на громадину, нависающую над нами.

Прекратился снег, в небе повисла луна. Даже при ее свете я не взялась бы подсчитать все этажи. Не меньше трех, если не брать в расчет чердаки, мезонины и башенки. Некоторые из них были очень высоки.

— А через окна пробраться в дом не пробовали?

— Ты не заметила? На них крепкие решетки, — его голос звучал обиженно. Словно надулся, что я принимаю их за глупцов, сидящих и ждущих, когда двери сами откроются.

— Но это же несправедливо! — в сердцах воскликнула я. — Дом обязан слушаться. Теперь вы его хозяева. Он должен заботиться о живущих в нем людях.

— Но он не слушается.

— Тогда он простое бездумное существо. Нет, даже не так. Он враг!

В это же момент раздался такой грохот, что я от страха присела и закрыла голову руками.

— Что это? — я подняла глаза на Лесека, всматривающегося в темный дом.

— Рухнула голубиная башня, — ответил мальчик и, повернувшись, пошел дальше.

— Это еще почему? — я поднялась и побежала за ним. Мне было неловко за такое явное проявление страха. — Дом совсем не выглядит старым.

— Не пройдет и года, как он развалится. Нам придется искать новое жилище. Дома умирают, если их бросают хозяева, — слова Лесека звучали так, точно он обвинял родителей в трусости и оставлении детей на произвол судьбы.

— А где ваша мама? — я не могла не спросить.

— Умерла. Давно.

— А отец?

— Сгинул.

— Но он может вернуться. Дом должен его дождаться. Зачем он хоронит хозяина раньше времени?

— Разве ты не видела, что творится на дороге? Никто не вернется. Дому все равно, мир вокруг или война. Для него главное, чтобы в нем жила живая душа, о которой нужно заботиться. А если его покинули, то и ему незачем жить. Он будет рушиться, хотим мы того или нет.

— То есть, ты хочешь сказать, что дом тоскует без хозяев и тихо умирает?

— Он умирает громко.

В доказательство слов Лесека с шумом обрушилось еще что-то.

— Ты не боишься за Ильгу? — я в беспокойстве оглянулась. — Надо было ее с собой взять. Ей, наверное, страшно.

— Она привыкла. Сначала рушится то, что для дома незначительно. Кому сейчас нужна голубиная башня? А вот когда расколется пополам парадная лестница, то это верный знак, что пора бежать. Мы с Ильгой видели такие дома — остается лишь груда камней.

Я поняла, что детям пришлось поскитаться, прежде чем они вернулись домой.

— Давно идет война?

— Три зимы.

— Прилично, — выдохнула я, понимая, как тяжко приходится беззащитным детям. — А кто тогда сажал картошку? Вы сами?

— Нет. Ее посадили слуги. Незадолго до того, как война пришла в наш край. Убрать не успели.

Я улавливала ложь в словах мальчишки, но никак не могла понять, что именно было неправдой. Я перебирала в голове цепочку событий, пытаясь нащупать несоответствие. Итак, когда война подобралась близко к усадьбе, отец потребовал угнать скот. Из дома ушли все слуги, незадолго до этого посадив картошку. Но сам хозяин с семьей не успел спастись. Дети, потеряв где-то отца, поплутали по дорогам войны и вернулись.

Картина бегства и возвращения была какой-то невнятной, но я решила не давить на мальчика. Еще будет время выяснить, с кем меня свела судьба.

— Это хорошо, что не успели убрать урожай. Нам будет что есть.

— Нам?! — Лесек недовольно оглянулся на меня.

— Конечно, нам, — твердо ответила я. — Как я могу бросить маленьких детей? Я же не бездушный дом.

— Мы не маленькие, — буркнул мальчик. — И до сих пор справлялись сами.

— Разве тебе не будет легче, если рядом окажется взрослый? Я умею шить, варить, печь. Я же вижу, что вы замотаны в тряпки, а на ногах… — я посмотрела вниз и прикусила губу. На мальчишке не было обуви. Совсем.

— И давно ты так ходишь?

— Нет. Я кинул посушиться у огня, — буркнул мальчишка и вручил мне лопату. Мы пришли.