Я лежала на стене…

Татьяна Андреевна Д'Баржак, 2018

Оглянитесь вокруг! Внимательно посмотрите назад! Вы заметили?! Это и есть Ваша настоящая жизнь без прикрас и выдумок! В оформлении обложки использована фотография автора BRVertigo.

Путь к исцелению

Часть

I

. Клиника неврозов

Крупная вывеска «Клиника неврозов» не давала никакого повода сомневаться в этом. С дрожью внутри и с направлением в сумочке я довольно быстро нашла еще одну надпись — «Приемное отделение».

Едва успев открыть дверь, я была встречена двумя вопросами, которые мне задала женщина не в белом:

1. Вы кто?

2. Вам что?

Вопросы, вроде, были не слишком сложны, но объявить, что я больная, как-то не решилась и вдруг сообразила: «Я с направлением из поликлиники».

— У нас тут свои направления, — бросила мне женщина на ходу, как бы давая понять, что разговор окончен. А куда идти с моим направлением? За ней или куда-нибудь дальше? Рискнув, я побежала за ней.

— А где взять ваше? И куда деть свое? — кричала я удалявшейся спине.

— Вот адрес, туда принесешь свое, тебе дадут наше, свое ты обменяешь на наше, тогда к нам и приходи. Поняла?

Я туповато кивнула. Взглянув на бумажку с адресом, я поняла, что это где-то недалеко и можно пройти дворами. Я когда-то уже была здесь, лет 10 назад. Но сколько всего могло измениться за это время. Найти оказалось нетрудно, те же ориентиры: неубранные помойки, коты (видимо, их поколение), осыпающаяся краска, еще не рухнувшие крыши. Изменилось только содержимое помоек, они стали ярче и наряднее. То там, то тут поблескивали баночки из-под кока-колы и других напитков, кокетливо искрились обертки от конфет. Да, этого не было 10 лет назад.

Около деревянной калитки на невысоком каменном заборчике рядом с ярким словом, состоящим из трех букв, блекло проглядывала надпись «Поликлиника». Может, толкнуть эту калитку, может, за ней и есть долгожданное спасение? Постояла. Подумала. Люди не толкали, наверно, им не надо было спасаться. Я ждала. Они шли. Вздохнула. Толкнула и оказалась там, за дверью.

Это была обычная советская регистратура с обычным советским порядком, рассчитанным на обычных, очень здоровых и, по-видимому, очень советских людей.

— Кто последний? — пискнула я.

— Смотря куда.

Удивление моих глаз не заставило ждать ответа.

— Если сразу на госпитализацию, то ждите с вещами у 1-го окна, а если за направлением, то в общую очередь, — сообщила мне общая очередь. Те, кто были с вещами, говорить, видимо, уже не могли. По периметру небольшой комнаты — регистратуры были раскиданы не первой свежести стулья, я полусела на один из них. Стояла тишина. Сидели робкие люди, волнение росло. Все чего-то ждали. Может, исцеления, может, помощи, может, надежды или ничего.

— А почему не дают направления? — робко задаю вопрос никому и как бы всем.

— Потому что еще не забрали тех, кого сегодня должны взять, — ответил никто. Вопрос «а куда забрать?» повис в воздухе, так и не дойдя до ушей сидящих, так как в этот момент вдруг влетела она (по-видимому, которая забирает), но влетела не на крыльях любви, а на большой скорости, мощно, как необъятный белый пароход.

— Те, кого сейчас забираем, готовы? — гаркнула она.

— Готовы… — проскрипело несколько голосов.

— Документы с собой? Правила читали?

Оказалось, что правила читали не все. Тут те, кого забирали, и те, кого могли забрать в любой момент, бросились к «Правилам». На листке из школьной тетради с неровными краями мерзким почерком были написаны еще более мерзкие слова:

«Больным обязательно при себе иметь:

1. Туалетную бумагу.

2. Домашний халат.

3. Полотенце.

4. Кружку, ложку и тарелку (железные).

В больнице ничего нет. Вилки и ножи не брать».

«Котелок тоже, наверно, не понадобится», — пронеслось в голове.

И вот, наконец, я робко стучу в дверь кабинета врача, где мы должны обменяться направлениями.

— Заходите, — гнусаво протянула врач. Я вошла.

Стол, стул, окно, пол. Врача я не увидела, за столом сидела девица, похожая на серую мышь, лицо которой не несло даже далекого отпечатка медицинского образования. А может, этот светло-серого цвета кабинет стер весь медицинский налет с ее лица. Но зато теперь они очень гармонировали друг с другом, дополняли — мышь кабинет и наоборот.

Ей было там хорошо. Мне — плохо. Быстро окинув взором мой свитер, серьги и кольцо, она выдавила: «Фамилия?» Моя история болезни лежала перед ней на столе.

— Я с направлением, — забеспокоилась я, роясь в своей сумке.

— У нас свое направление! — уже не глядя на меня, ответила девица.

— Вы у нас лежали? Вопрос был задан тоном цвета льда.

— Да, лет восемь-десять назад.

Моя карта продолжала лежать на столе, раскрытая на той же странице.

— Время года?

Заданный вопрос был сложен для меня, так как иногда я не помню даже события текущего дня. А какое время года было 10 лет назад, мог помнить человек, который бы никогда сюда не пришел. Это показалось мне глупой и неуместной шуткой. И чтобы не затягивать неловкую паузу, я сказала: «Не помню».

— Весна, лето, осень, зима? — рявкнула она, вероятно подумав, что я не помню названий времен года.

— Не знаю, — совсем потухла я.

— А в каком отделении вы были, хоть это-то вы помните? — скривила она красные жирные губы.

— Нет, не помню, — еле вымолвила я, вытянув свои бледные искусанные губы в нитку.

— Ну и на что же вы жалуетесь? — с раздражением спросила она.

Внезапно в комнате стало дико холодно. Я поняла, что мой рассказ не коснется не только ее безразличного сердца, но и не дойдет даже до барабанных перепонок. Лаконично свернув всю свою боль и болезнь в одну короткую фразу, я пытаюсь вызвать жалость к себе: «Мне надо помочь пережить стресс».

— Какой же это у вас стресс? — прищурилась врачиха.

— Личный.

— У вас всех личные стрессы, я спрашиваю конкретно, — зашипела она.

— Конкретно? Личный, — еле пропищала я.

— Бедственное положение в Мозамбике — это тоже личный стресс, — показала она остроту своего ума. «Наверно, тогда бы к ней приехали из Мозамбика, — подумала я. — Хотя вряд ли».

— Так какой же? — продолжала допрос претендующая на врача.

— Личный, но не мозамбичный, — вдруг неожиданно выдохнула я.

— Личный… Вот кошка лапы себе прищемит, это тоже личная трагедия, — не унималась «гордость психиатрии». (Вероятно для кошки — в первую очередь, пронеслось у меня в голове). Но я молчала…

— Что, будем молчать? — ее глаза ослепили меня, как лампа, которой не было на столе.

— Стрессы бывают в семье и на работе, так вот у меня в семье, — выдала я, как на допросе. Ее глаза немного смягчились.

— Это хорошо, — успокоилась она, — а какой именно семейный стресс? Она старалась подкрасться поближе, как хищник к ничего не подозревающей добыче. Мое молчание вывело ее из состояния, которое должно было называться «врачом». Она быстро встала. Допрос был окончен. Я автоматически встала тоже.

Конец ознакомительного фрагмента.