Слеза ангела

Татьяна Корсакова, 2009

У этого камня есть имя – «Слеза ангела». В его изменчивой, как дым, сердцевине спрятана жизнь. Это не вещь, не украшение – источник вечной молодости, спасение для бренного тела и… погибель для бессмертной души. Для посвященного охота за камнем – смысл жизни, для непосвященного – смертельная игра. Светлана оказывается втянутой в эту игру помимо собственной воли. Она последняя хозяйка камня. Вокруг нее – обман и предательство. Чтобы выжить и остаться человеком, ей важно понять, можно ли доверять тому, кто рядом, – самому любимому и единственному…

Избранница

Клиент попался сообразительный. Когда парень направился к другому столу, Света вздохнула с облегчением, украдкой вытерла об юбку вспотевшие ладони. Может быть, ей повезет и допроса с пристрастием удастся избежать. Главное, чтобы «математик» не взялся за старое или взялся — черт с ним, — но не в этом казино.

Дальше все пошло своим чередом, но надежда на то, что смена выдастся спокойной, не оправдалась. К полуночи народ повалил валом, и на мысли о «математике» просто не осталось ни сил, ни времени. К моменту долгожданного перерыва Света чувствовала себя как выжатый лимон. Вот он и сказывается — недосып. Сейчас самое время приложиться к баночке с энерготоником.

В комнате для отдыха никого не было. Света с мученическим стоном рухнула в глубокое кресло, вытянула гудящие ноги. Был соблазн сбросить туфли, но она не стала: ступни отекли, и засунуть их потом обратно в узкие лодочки будет весьма проблематично. Вместо этого Света пошарила в сумке в поисках мобильного. Скорее всего, Ритка звонила, и не один раз, надо бы перезвонить, узнать, как там у нее дела. Мобильника в сумке не оказалось. Да и откуда ему там взяться, если она забыла его на кухонном столе. Вот ведь незадача! Завтра Ритка изведет ее упреками, да и непривычно как-то без телефона.

Когда Света вернулась в зал, «математика» там уже не было. А может, и был, но затерялся в толпе посетителей. Конечно, Борман не дурак, может сложить два и два и заподозрить, что она предупредила клиента, но ведь доказательств-то никаких!

Энерготоника хватило еще на пару часов, а потом снова накатила усталость. И клиенты сегодня все как один противные. Замордовали уже, честное слово. Скорее бы закончилась смена!

— Корнеева, — ей на плечо легла мягкая ладонь.

— Слушаю вас, Ангелина Леонидовна, — Света попыталась улыбнуться максимально бодро и приветливо.

— Выглядишь усталой, — начальница неодобрительно покачала головой. — Синяки вон под глазами.

— Так ведь две ночи подряд без сна.

— А день тебе на что?

— На учебу.

— Ох, грехи мои тяжкие! — Ангелина Леонидовна возвела глаза к потолку. — Сплошные проблемы с этой молодежью. У одной ребенок каждый месяц болеет, второй выспаться некогда, третья соседей снизу затопила.

— Кто соседей затопил? — спросила Света не столько из любопытства, сколько из вежливости.

— Так ты, Корнеева, и затопила. Только что звонила какая-то истеричная тетка, орала, что у нее с потолка льется вода, а попасть к тебе в квартиру, чтобы перекрыть воду, аварийка не может, потому что ты, шалава такая, ночами по всяким злачным местам шастаешь, — процитировала начальница и поморщилась, не то от воспоминаний об истеричной тетке, не то от Светиной безалаберности.

— Соседка снизу? Аделаида Карловна!.. — У Светы похолодело внутри. Если она и в самом деле затопила эту мымру, ей конец. Ада ее со свету сживет, а перед этим по судам затаскает. Хобби у нее такое — со всеми судиться.

— Не знаю, эта ненормальная не представилась, — Ангелина Леонидовна нервно дернула плечом. — Орала как резаная, грозилась всех под суд отдать.

— Точно Ада, — Света лихорадочно дернула ворот блузки и с мольбой посмотрела на начальницу. — Ангелина Леонидовна, мне бы домой.

— Да я уж поняла, — фыркнула та. — Ладно, беги. От тебя сегодня толку все равно нет, квелая какая-то. Виктора за твой стол поставлю.

— Спасибо, — Света благодарно улыбнулась. Все-таки начальница у нее хорошая: требовательная, но не сволочная, может войти в положение. — Ну, я побежала?

— Беги. Нет, стой! — Ангелина Леонидовна поймала ее за рукав. — Что там с «математиком»? Видела, он за твоим столом начинал играть.

— Начинал, — Света рассеянно кивнула, в мыслях она уже была дома и выслушивала возмущенные вопли Ады.

— Ну и как? Есть там система?

— Вряд ли, — соврала она, — сегодня у него игра вообще не шла, он даже стол сменил. Сказал, что я перестала приносить ему удачу.

— Он тебя за талисман держал? — Начальница усмехнулась.

— Ну, что-то вроде того. Ангелина Леонидовна, можно, я уже полечу? — взмолилась Света.

— Лети, летчица, — начальница поманила пальцем входящего в зал Виктора.

— Витюша, я отработаю! — Света сложила ладони в умоляющем жесте.

— Нужны мне твои отработки, — Виктор флегматично пожал плечами и занял место за столом.

— Не бухти, — прикрикнула на него Ангелина Леонидовна, — сам на прошлой неделе с середины смены ушел. Или уже забыл?

— Так у меня ж причина была уважительная, вы же помните…

Света, не став слушать, какая такая причина побудила коллегу покинуть боевой пост, едва ли не бегом бросилась к выходу из зала.

После духоты казино воздух снаружи казался упоительно свежим, но Свете было не до него. Она повертела головой в поисках такси или хотя бы частника. Ничего! Что же делать? Общественный транспорт уже не ходит. Чтобы вызвать радиотакси, придется возвращаться, а это потерянное время. Ада небось уже строчит заявление в милицию. Нет, лучше бежать прямиком через скверик к таксопарку. Там точно можно будет поймать машину…

Едва ступив на засаженную старыми липами аллею, Света поняла, что совершила ошибку. Если у казино сквер освещался более-менее хорошо, то здесь с каждым шагом окружающая темнота делалась все гуще и осязаемее. Сначала глубокие тени жались по краям аллеи, но постепенно становились наглее и наглее: наползали со всех сторон, гасили желтый свет редких фонарей. В ночной тишине перестук каблуков казался оглушительно громким и каким-то жутким. Света остановилась — эхо ее шагов медленно, точно нехотя, угасло. И в этой зловещей тишине слух успел уловить какой-то другой звук, кажется, тоже шаги, только более тяжелые и размеренные — мужские. Сердце испуганно екнуло, спина моментально покрылась испариной. Света до рези в глазах всматривалась в темноту позади себя — никого. Может, показалось? Или не показалось, но это всего лишь шаги случайного прохожего, какого-нибудь загулявшего пьянчужки или, к примеру, клиента казино. Такси ведь на стоянке нет, вот человек и решил, как она, идти напрямик через сквер…

А что, если это маньяк? Какой-нибудь сумасшедший с огромным тесаком? Что их мало, этих ненормальных? Вон по телику каждый день показывают…

И шаги стихли… Притаился? Или просто сошел с дорожки и крадется сейчас по кустам? Вдруг он уже совсем близко? Ой, мамочки…

Бежать на высоких каблуках неудобно, а снимать туфли не было времени. Ничего, тут немного осталось, метров через сто пятьдесят таксопарк. Можно сказать, нет больше никакой опасности…

Опасность оказалась коварной. Она поджидала Свету впереди, тянула к ней длинные руки, скалилась в жуткой улыбке и пахла чем-то тошнотворным. Она не была похожа на загулявшего пьянчужку или на запоздалого прохожего или даже на маньяка. Она была похожа на… нежить. А еще она оказалась не одна, за спиной первой, самой жуткой, маячили еще две — черные, безмолвные.

Света всхлипнула, отступила на шаг. Осознание того, что от этих троих не уйти, парализовывало, делало ноги ватными. Когда на ее шее сомкнулись холодные пальцы, Света закричала. Крик был последним, что она могла противопоставить обрушившемуся на нее кошмару.

— Не надо бояться, Клер, — голос тягучий, успокаивающий и почти не страшный в отличие от лица.

Теперь она видела это лицо близко-близко. Белая кожа, черные провалы глазниц, растянутые в ласковой улыбке губы, острые клыки. А еще запах, приторно-сладкий, смутно знакомый.

— Все будет хорошо, Клер, — глаза отсвечивают красным, но при этом они совсем не страшные.

И лицо не страшное. Странно, что она испугалась… Вот только запах… запах плохой: бередит душу, выворачивает наизнанку…

— Ты должна пойти с нами, Клер, — пальцы на шее сжимаются чуть сильнее.

Тяжело дышать, но это неважно. Главное — смотреть, не отрываясь, в эти необычные глаза. Если она будет смотреть, то сумеет понять что-то очень важное, то, что постоянно ускользает…

— Вот, хорошая девочка, — в глазах незнакомца отражается луна. Луна красная, как запах. Пахнет красным и чуть-чуть черным. А шее уже не больно, только немного колко и щекотно.

— Я не Клер, — язык не слушается, чужое имя дается с трудом, вязнет на зубах, пахнет желтым.

— Ты получила послание? Где Слеза ангела? — Бледное лицо еще ближе. На губах что-то черное. Или красное, в темноте не разобрать. Ангелы — это такие белые, с крыльями, пахнут золотым… Разве ангелы плачут? Смешно… Смех царапает горло, вырывается изо рта сизым туманом. Смеяться больно. А смотреть на красные луны в глазах незнакомца интересно…

–…Рем, князь велел ее не трогать, — это уже другой голос, обычный, человеческий. Голос торопится и, кажется, боится.

— Ну, пойдем, девочка, — глаза с красными лунами становятся огромными, запах крови щекочет ноздри. Да, это кровь. Кровь пахнет красным и немного черным, если она запекшаяся…

Голова кружится, вместе с ней кружится лицо незнакомца. Как же она сможет пойти с ними, если земля уплывает из-под ног? Земля уплывает, она падает, а ангел плачет…

Рене де Берни. Прованс. Август 1096 г.

Я счастливейший из смертных! Отец нашел выход. Вчера они с аббатом Аланусом долго беседовали со мной и Гуго. Искупление — вот решение всех наших проблем, способ избавиться от родового проклятья. Искупление начнется пятнадцатого августа в день вознесения Богородицы. Так символично, так правильно. Крестовый поход в Святую землю, освобождение Гроба Господня от нечестивцев, очищение души от грехов предков, спасение рода де Берни.

Папа римский уже призвал свою паству восстать на борьбу со злом, и зов его был услышан тысячами сердец. До замка еще с весны стали доходить слухи, что огромное воинство Христово под предводительством бесстрашного рыцаря Вальтера и амьенского монаха Петра Пустынника уже вышло в поход на Иерусалим. Счастливчики! Как же я им завидовал. Представлял, как кто-то другой, а не я, обагрит верный меч кровью проклятых иноверцев, чтобы преклонить колени у Гроба Господня. Я завидовал им даже тогда, когда всю Францию всколыхнула чудовищная весть: в долине Дракона христианское воинство было разбито. Сельджуки, это отродье сатаны, не пощадили никого: ни стариков, ни женщин, ни детей. В той страшной битве пал благородный рыцарь Вальтер, а до стен Византии добрались лишь десятки из тысяч.

Каюсь, тогда я поддался отчаянию и едва не утратил надежду. А вчера… вчера надежда возродилась, а вера моя окрепла неимоверно. Крестовый поход — музыка для души истинно верующего!

Я слушал неспешный рассказ аббата Алануса, и сердце мое трепетало от радости и нетерпения. Сердце чувствовало: разговор этот зашел неспроста. А еще оно боялось, что выбор падет не на меня, а на Гуго. Гуго — старший сын, после смерти отца он унаследует все: и замок, и земли, и… родовое проклятье, следы которого уже видны на его бледной коже и в потухшем взгляде. Нет, отец должен понимать: Гуго нужен здесь, во Франции, а крестоносцем — Господи, какое дивное слово! — должен стать я. Мне всего семнадцать, я молод, я силен, и я пока еще здоров. Я смогу! Не хочу сидеть здесь, в стылом замке, гнить заживо и медленно превращаться в чудовище.

Господь услышал мои мольбы, я увидел ответы на свои вопросы в пристальном взгляде отца и обнадеживающей улыбке аббата.

— Я буду… крестоносцем? — Слова срываются с губ сами, помимо моей воли.

— Крестоносцем, — эхом повторяет Гуго и смотрит на свои скрещенные на груди руки.

— Я списался с епископом Ле Пюи, — аббат Аланус кивает. — Граф Раймунд Тулузский выступает через два дня. У нас мало времени, мой мальчик.

— Да, мало времени, — отец устало трет глаза. Видеть его руки, больше похожие на птичьи лапы, больно и страшно. — Времени никогда не хватает.

— Времени и золота, — снова подает голос Гуго.

Да, брат, как всегда, прав. Год выдался неурожайным, запасов зерна едва хватило, чтобы дотянуть до весны, виноградники вымерзли, крестьяне голодали и роптали. Если б не их суеверный страх перед отцом, не миновать бы беды.

— Я достану деньги, — отец гладит тяжелую золотую цепь на своей груди.

— А оружие? А лошадь и доспехи? — не унимается Гуго. Вечно он так — все портит, все подвергает сомнению.

— Рене, мальчик мой, встань, — голос отца непривычно мягок.

Я послушно поднимаюсь из кресла. Ноги дрожат, руки тоже.

— Я уже стар, — нетерпеливым жестом отец останавливает возражения аббата. — Домашний халат — вот отныне мои доспехи. Заберешь мой меч.

Меч! Настоящий меч, прошедший с отцом не одну битву, напившийся крови сотен врагов, семейная реликвия, которая должна была достаться Гуго, старшему сыну, а досталась мне, младшему. Сейчас Гуго станет возражать и…

— Отец, но как же?! — Старший брат тоже вскакивает с места, смотрит сначала на отца, потом на меня. Я получаю взгляд, полный ненависти.

— Молчать! — У отца страшные глаза, в отблесках горящих в зале факелов они отсвечивают красным. — Я сказал — мои доспехи, мой меч и твой конь!

Конь, черногривый Ураган, единственная любовь и гордость Гуго?.. От коня я лучше откажусь, так будет честнее и… безопаснее.

— И ты молчи! — Отец читает мои мысли еще до того, как я успеваю их озвучить. — Что за рыцарь без боевого коня?! Или ты собираешься идти к Гробу Господню пешком, нацепив рубище пилигрима?

Нет, я не хочу пилигримом, я хочу рыцарем. И чтобы обязательно на плаще был крест — символ веры.

— Все, разговор окончен, — отец сжимает в скрюченных пальцах кубок с густым, как кровь, вином, смотрит на нас с братом поверх кубка и говорит уже спокойнее: — Время позднее, дети мои, идите спать.

В ту ночь я так и не смог уснуть, все представлял себя верхом на черном как ночь Урагане с отцовским мечом в руке. Клер не поверит своим глазам, когда увидит меня.

Клер, моя любовь, сердце мое. Что с ней станется, когда до нее дойдет весть, что я отправляюсь в Святую землю? Она же плачет даже из-за коротких двухдневных разлук, а тут Крестовый поход. Ничего, она поймет. Я уничтожу всех врагов Господа нашего, а потом вернусь домой, богатый, осененный славой великого воителя.

Клер плакала. Видеть, как по румяным щечкам бегут ручейки слез, невыносимо. Мы стояли у старой часовни: Клер плакала, а я не знал, как ее утешить. Она поцеловала меня первой. Едва ощутимое касание губ, горечь слез на щеках — теперь и умирать не страшно.

Клер сказала, что нашьет крест на мой плащ, и обещала никому не отдавать свое сердце до моего возвращения. К замку я шагал окрыленный и опьяненный счастьем, наверное, поэтому слишком поздно заметил идущую мне навстречу тень.

— Радуешься, вор? — Гуго пьян, рыжая борода слиплась от пролитого вина.

Вор? Нет, я не вор, я всего лишь послушный сын.

— Брат, я выполняю волю отца.

— Крестоносец, — Гуго многозначительно смотрит на свой сжатый кулак, и мое сердце трусливо замирает. Гуго старше и сильнее, если будет драка, мне несдобровать. Прошлый раз дело закончилось сломанным ребром. Я неделю харкал кровью, по ночам скрипел зубами от боли и считал, что еще легко отделался.

— Крестоносец — вор, — Гуго прячет кулак за спину. — Ты всегда зарился на мое, маленький ублюдок.

Надо бы обидеться — и на вора, и на ублюдка, но я не обижаюсь. Страх перед братом сильнее гордости. Молчать, не злить его — вот основное правило. Очень скоро меня здесь не будет.

— Ты сдохнешь в своем Крестовом походе! — Гуго сплевывает мне под ноги. — А если тебе, щенок, вдруг удастся выжить, — его длинное, испещренное оспинами лицо теперь близко-близко, а глаза, чуть прищуренные, полыхают дьявольским огнем, — послушайся братского совета, не возвращайся! — Удар под дых сбивает меня с ног, заставляет распластаться на раскалившейся за день земле. — Ты украл моего коня, — доносится сверху шипящий голос, — а я отниму твою любовь.

О ком он? О Клер?.. Нет, Гуго не посмеет, Клер — воспитанница отца.

— Я посмею, — шипение змеей вползает в уши. — И, знаешь что, я разрешаю тебе вернуться, чтобы убедиться в этом…